Гермиона вздрогнула – она действительно удивилась в эту секунду.
– Я поясню, – кивнул ей призрак. Казалось, он наслаждается своим монологом. Возможностью говорить с кем-то, говорить кому-то. Он был лишён всего этого более двухсот лет… – Монах, – продолжал граф, – сам по себе трус и вдвойне предатель. Он предаёт мир и своё тело, прячась в искусственную оболочку; он предаёт бога, в которого верит – ведь, как вам известно, бог его велел сносить испытания, но не укрываться от них. Всё это жалко и отталкивающе. Но монах-волшебник – ещё более омерзительное зрелище.
– Отчего же? – заинтересовался и Генри.
– О, милорд, монах-маггл, по крайней мере, убеждает себя в том, что его трусость и предательства угодны высшей силе, в которую он верует. Монах-волшебник знает, что бога нет. Монах-волшебник, что бы он там себе ни придумал, в чём бы себя ни убедил, понимает законы природы, осознаёт сущность мира куда глубже и точнее, чем это доступно магглу. Волшебник видел доказательства истинности того, что он знает о мире. И, помимо того, он сам применял магию – некогда. Отрицать он её не может. Но при этом он закрывает глаза на всё, лжёт сам себе – не говоря уже об окружающих. Он жалок, – с отвращением закончил это лирическое отступление граф. – Именно такой жалкий представитель Магического сообщества и был мною обнаружен в имении. Сначала я думал побеседовать с ним – но монах куда-то пропал на несколько дней. И тут наши скромные святые края посетил некий работник. Уж не знаю, холоп ли он – но точно не чернец. Не имею понятия, что он пытался сделать – но это у него не выходило. И как же он злился от этого: сложно передать словами! Я помог ему раскрыться чуть больше… И… О, мою удачу сложно описать словами. – Граф картинно прикрыл глаза. – Мой гость, оказалось, имел несчастье некогда подарить жизнь дрянной девчонке! Вы можете мне не верить, но я убеждён, что все беды человеческие – дело рук женщин и в особенности ведьм. Простите мне мою дерзость, миледи, но вы велели говорить откровенно – и сами позаботились о том, чтобы я не мог разбавить свою чистосердечность смягчающей ложью, – кивнул на светящийся магический символ граф. – Я полагаю, что женщина может стать смертельно опасной, если вовремя не привить ей покорности. Самый опасный возраст для женщины: четырнадцать – девятнадцать лет. Нет ничего вредоноснее женского образования. Магглы осознают это лучше нас, хотя и не до конца. Мы же, отправляя маленьких ведьм, вошедших в столь опасную пору, учиться и воспитываться в обществе им подобных, совершаем роковую ошибку. Я поплатился за эту ошибку жизнью. С тех пор моя ненависть к младым барышням не имеет пределов.
Граф закрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям.
– Я пил по глотку каждую капельку чувств того простолюдина, отца юный девицы. Он отыскал эту прóклятую небом тварь. Сложно представить дерзость, своеволие, непочтительность той девчонки! В сравнении с ней даже Ребекка была образцом прилежания. Ведомый моими чувствами, тот человек указал ей место, наказал её дерзость, наказал её за само её существование. К сожалению, ему помешали, и судьба его потеряла для меня интерес. Но я осознал, каковой будет моя следующая цель. Я буду мстить всем бабьим тварям, заполонившим земной мир! Тем, кто безнадёжно испорчен и смертельно опасен. Я уже предвкушал свою месть, но тогда мне требовался отдых, – граф перевёл дыхание. Сила привычки так укореняется в человеческих существах на протяжении жизни, что и после смерти тела призрак продолжает зачастую совершать привычные, хоть и не нужные более, действия: переводит дыхание, зевает, моргает и прочее, прочее. – Я не стал бы вновь проявлять активность так скоро, – возобновил своё повествование граф, – если бы мне прямо в руки не привели очередную непокорную дочь. Гадюка охомутала послушника! Нет, вы только подумайте! В таких ситуациях мерзавкам даже нельзя укрыться за оправданиями вроде коварства соблазнителей и обманчивости слов. Как могла попасть сельская девка в кровать монаха? Кто насильно затащил её туда? Кто велел, кто дозволял падать так низко? Дрянь отдавалась послушнику, лгала своему отцу, опозорила семью – пусть и крестьянскую, это, в сущности, не важно. Развратная, сладострастная шлюха! Во мне проснулась невиданная ярость и невиданная сила. Полагаю, раз вы интересуетесь этим, то знаете, к чему всё привело.
– Да, Ваше Сиятельство, – холодно кивнул Генри. – Что вы делали после?
– Отдыхал, – усмехнулся граф. – Смаковал переживания. И вот вы потревожили мою негу.
– Это всё? – подняла брови Гермиона.
– О да, леди Саузвильт. Это всё.
Гермиона и Генри переглянулись.
– Известно ли Вашему Сиятельству, что нападение на магглов в какой бы то ни было форме запрещено Магическим законодательством? – осведомился Генри.
– Я, милорд, знаете ли, несколько отошёл от мирских законов, – картинно-философски заметил призрак.
– Вынужден сообщить, что вы заблуждаетесь, Сиятельный Граф. Законы мира волшебников оберегают магглов от всех магических существ. В том числе и мёртвых.
– И что же ждёт меня за это нарушение, – усмехнулся мятежный дух. – Заключение под стражу? Лишение волшебной палочки?
– Мы, Ваше Сиятельство, могли бы заточить вас в вашей новой могиле, – любезно улыбнулась Гермиона. – Однако не стоит так нервничать. Ввиду смягчающих обстоятельств вашего несанкционированного и жестокого заключения, полагаю, мы просто переселим вас в безопасное для магглов место. Старинный замок, может быть, семья волшебников или некое учреждение. Конечно, может статься, это будет необитаемый замок – но я постараюсь этого избежать.
– Буду очень признателен, – съязвил призрак. Гермиона понимала, что, не осознавай он своей подвластности, им с Генри пришлось бы не сладко.
– Решение будет принято в самое ближайшее время, – вслух сказала она. – Дабы не вынуждать нас на этот период лишать вас свободы передвижения, попрошу дать слово чести, что вы не будете причинять вреда магглам или проживающему здесь монаху-волшебнику до тех пор, пока мы не объявим вам о вашей дальнейшей судьбе.
– Представители власти будут применять Чёрную магию, миледи? – сощурился граф.
– О да, Ваше Сиятельство, сию секунду, если потребуется.
– В таком случае даю вам слово чести не трогать магглов и этого лживого волшебника до истечения месяца. А там посмотрим. Вас устроят такие условия?
– Вполне, – кивнул Генри. – Простите за беспокойство, Ваше Сиятельство. И до скорого.
– Прощайте, милорд. Леди, – он поклонился Гермионе. – Я откланиваюсь.
– До встречи, граф. – Гермиона задумчиво смотрела, как призрак скрывается в могиле. Потом перевела взгляд на Генри. – Краски сгущаются, mon cher bonhomme(1). Не хватило кровожадности Его Сиятельства на наш свиток обвинений…
_________________________
1) мой дорогой муженёк (франц.).
* * *
– Кадмина, это Очень Плохая Идея, – в очередной раз повторил Генри, когда во вспышке света из её палочки исчезло законченное письмо. – Ты хочешь поселить волка в загоне овец!
– Может быть, мне понравился граф, и я хочу сделать ему приятное.
– О Моргана! Чем понравился тебе этот субъект?!
– Судьба у него любопытная, – съязвила Гермиона. – Неужели за двести лет заточения он не заслужил жизни в интересном обществе? Тем более гимназии нужны привидения.
– Кадмина! Нельзя помещать кровожадного призрака-насильника, озлобленного против малолетних ведьм, в школу магии и колдовства! Просто потому что нельзя. Это… я даже не знаю, на что это похоже!
– Ну, милый, не злись, – Гермиона обняла мужа за шею и посмотрела ему в глаза. – Я же всего-навсего написала Papá. Коль скоро его взгляды совпадут с твоими – я тут же сдам позиции.
– Сумасшедшая ведьма, – покачал головой Генри.
– Воистину, мой господин!
Глава VI: Белая горячка
На следующий день Гермиона проснулась поздно. В душной комнатке стояла невыносимая жара. Генри ушёл, но на двери, придавленный кнопкой, весел блокнотный листок: «Я в участке, вернусь, как только будет возможность». Да уж, пора заканчивать с этой комедией. Разыгрывая роли следователей, они теряют время, которое нужно было тратить на настоящее расследование. Если бы Генри не валился с ног, освобождая её от постоянных бдений в душном участке, не осталось бы и вовсе никаких сил. А, между прочим, загадок стало даже больше, чем раньше.
До свидания с графом, несмотря на все нестыковки, оставалась надежда объяснить всё похождениями яростного привидения. Но теперь… Гермиона была уверена в том, что ритуал, которым они призвали духа, не оставил тому возможности солгать. И вот со всей ясностью выходило, что, не считая вопиющего факта разгула кровожадного призрака, в этой тихой деревеньке в то же самое время имели место автономные необъяснимое буйство Уткина и попытка молоденькой карьеристки из областного центра убить, причём самым немыслимым образом, представительницу высокого начальства. Более того: Гермиона могла быть не уверена в том, что на Алису Пригарову наложили именно заклятие Империус, но она была убеждена, что магический аспект место имел. И дело даже не в мыслях или солнцезащитных очках – журналистка говорила именно о призраке, призраке, которого не могла придумать настолько метко. Но что же сие означает?
И снова перед Гермиониным взором нарисовалась фигура брата Гавриила. Что стоило монаху-колдуну вызвать землетрясение? Нарочно освободить призрак? Ведь впоследствии именно он помог отыскать бумажки, по которым того идентифицировали, именно он вычислил имя, под которым произвелось перезахоронение. Землетрясения такой силы не свойственны этим краям. И как удачно обвалился подвал… Но зачем?! По всему выходило, что для вызова сюда сотрудников Министерства. Для чего же? Чтобы убить их? К чему? И зачем была нужна смерть Уткина?
Брат Гавриил так противился и всячески откладывал день, когда допрос графа разоблачил бы наличие второго лица. Но для чего же, для чего?
Выходила полнейшая ерунда. Может быть, монах сошёл с ума? Может быть, он решил что-то доказать, кого-то покарать… Но каким таким интересным образом?