— Тело я восстановил и обработал, так что сейчас самое время вносить изменения, — сказал Тим, и перевернул тело лицом вверх. Впрочем, рассмотреть внешность это не помогло — лицо пацана от подбородка до носа закрывала нашлепка мясного цвета, переходящая в красный шланг, ведущий ко дну ванны.
— Значит, так: мне нужны сверхпрочный скелет, гибкие и прочные мышцы, размер в сорок девять с половиной сантиметров чистого удовольствия и метровые тентакли на спину, — серьезным тоном перечислил архимаг, и добавил. — Именно сорок девять с половиной! Не меньше, но и не больше!
Иногда юмор Апелиуса был смешным, а иной раз не вызывал ничего, кроме раздражения.
— Я хочу вырезать на ребрах тела рунные цепочки, превратив их в своеобразные недоартефакты.
Тим заморгал, пытаясь осмыслить нестандартную просьбу, а потом по-птичьи склонил голову набок.
— Это… Да, это возможно. Сейчас обеспечу.
Тим переливчато свистнул. Что-то зашуршало, заверещали, залаяли и зарычали монстры и звери в клетках, и спустя десяток секунд в тупик протиснулось странное существо на паучьих лапах с плоской и громадной… поверхностью. Назвать эту часть существа спиной у меня язык не поворачивался.
Монстр подошел к ванне — я брезгливо посторонился — и мужик быстро уложил тело на существо. Операционный столик на ножках широко расставил эти самые ножки и даже не шевельнулся, когда на него со звучным шлепком упало человеческое тело.
После этого Тим призвал бао и я впервые понял, как действует высокоранговый химеролог.
Если друиды могут управлять всем, что растет, задавать всяческие программы семенам и прочее такое, то химерологи властвуют над плотью. Кисть руки Тима поплыла, кожа сползла до запястья, обнажая щупальца, крючки и костяные лезвия, которые в обычной жизни заменяли практику пальцы.
Я уловил выплеск бао неприятного мне оттенка и инстинктивно закрылся от этого потока. В том числе и из-за окраса бао я не сделал ни шага, чтобы уйти от Пау Лимбоса… ну, не считая того, что наставника мой уход смертельно обидит, и что за разрыв контракта придется отдать немало чернышей, с которыми и так проблемы. Старикан-друид, конечно, говнюк еще тот и я его убью, едва пойму, как это сделать максимально безопасным способом, но других друидов в школе просто нет. Я уже не смогу переучиться на того же химеролога — бао природы, роста, жизни уже составляет неотделимую часть меня. Эта энергия с первой же медитации в садах начала перестраивать под себя мои энергоканалы и менять искру. Обратного пути нет. Разве что тело менять методом Апелиуса, и то — я не уверен, что это сработает. Да и мравится мне мой оттенок бао — думаю, лучше иметь возможность превратить кусок пустыни в поляну, чем создавать ходячие операционные столы и иметь тентакли вместо пальцев. Даже если вдруг их можно сложить в сорок девять с половиной сантиметров чистого удовольствия.
Через пару секунд, после десятка отточенных движений странной штуковины, заменившей практику кисть, ребра будущего вместилища архимага оказались открыты, кожа — оттянута и закреплена странной липкой жидкостью, а кровь почему-то не вытекала из ран.
— Действуй, — кивнул Тим. Теперь практик вызывал у меня опаску — слишком уж быстро адепт вскрыл бесчувственное тело. Интересно, за сколько секунд мужик зафиксирует и вскроет одушевленного и сопротивляющегося адепта второго ранга?
Я кивнул и вытащил из-за пазухи артефакт для гравировки по кости. Инструмент походил на огромный и странный карандаш, сильно утончающийся к концу, в навершии торчал крупный камень душ, который придется выкидывать после сегодняшней гравировки. Инструмент менял структуру кости на гораздо более энергопроводящую, не меняя рельефа. Не знаю, можно ли звать это гравировкой, но все называют.
Заклинание по воле Апелиуса проявило на ребра вязь рунных символов — густую и невероятно мелкую, но я поморщился и отменил проекцию — сам справлюсь. Здесь двести восемьдесят четыре руны, и запомнить такую вязь действительно было бы сложно, но во-первых, каждый ранг адепта улучшает память, а во-вторых, я сейчас выстраивал рунную вязь не столько по памяти, сколько создавал заново рунные цепочки по запросам, которые мы давно обсудили. Зачем запоминать рунные цепочки, тупо их зубрить, если умеешь создавать печати и цепочки, учитывая все нюансы?
Руны ложились на кость, мельчайшая вязь покрывала каждый сантиметр ребер. Тим без лишних вопросов вертел будущее тело архимага, помогая наносить знаки. На работу ушел час.
— А теперь по улучшениям, — сказал я, вытирая ладони о чистую тряпку, которую протянул Тим. — Нужно усилить и сделать эластичными мышцы и укрепить кости по-максимуму. А уж ребра — на полную, на все ресурсы. Они должны сломаться только в том случае, если это тело нарвется на мага или чудовище схожего уровня, не меньше. Я усилил рунами кости, но не уверен, что этого хватит.
— Хорошо. Это обойдется тебе в дополнительные пятнадцать стартов.
По сравнению с общей стоимостью тела — пыль. Но стартов у меня не слишком много, и все нужны на покупку гримуара или ингредиентов для его изготовления. Изготовить и продать пилюли больше не получится — книги Иллюра получили многие, и это практически обесценило пилюли. Единственный вариант заработка — арена. Конечно, я могу создавать неплохие артефакты, но сотворение действительно дорогих и полезных вещей требует уникальных ресурсов типа ядер или костей редчайших монстров — такие расходники находятся очень редко. Плюс к этому лучшие артефакты продаются из рук в руки в обход школьного рынка, и чтобы меня заметили, чтобы пробиться в эту прослойку осведомленных и показать свои способности, нужны время и усилия. А у меня пока хватает других дел.
Я, не торгуясь, протянул монеты. А потом обострил все свои чувства, посмотрел внутрь себя, прислушиваясь к малейшему изменению внутри и сказал Тиму:
— А еще на спину нужно бы метровые…
— Нильям, я пошутил!
Обострившимися чувствами я ощутил в голосе Апелиуса настоящий ужас, вязкий и терпкий, будто архимаг на миг ошалел от осознания, что вот-вот случится непоправимое. Если бы я не прислушался, наверняка не заметил бы этих ноток, не ощутил призрачных иголочек, пробежавших по телу, не уловил образа вставших дыбом волос. Ох, хорошо! Лишний раз подколоть архимага на его же поле — ну разве не замечательно?
— Чего-чего? — заинтересованно переспросил Тим. — Что именно нужно на спину?
— Да ничего на спину не надо, — отмахнулся я. — Передумал. Сколько уйдет на работу?
— Не меньше пары суток. Нужно сменить питательный раствор, закупить нужные порошки и зелья усиления, настроить их подачу в тело и закрепить результат… — Тим ушел в размышления, а потом кивнул. — Да, понадобится ровно двое суток.
Уолс Перышко считал главным врагом практика не наставников, не леность и глупость, а тщеславие.
Адепт полагал, порок начинает взрастать в момент, когда новообращенный неофит смотрит на повинующийся ему шарик песка над ладонью, ворох искр, или воздушный вихрь. Говорят, есть еще практики с аспектом воды, но Пустыня влияет на потоки бао в тысячах километров от себя, от чего адепты с этим аспектом в ближайших королевствах не появляются.
Именно тогда тщеславие мягко касается личности подростка. Именно оно дает неофиту понять, что он теперь — выше, чем обычные люди. И с этого момента искушения начинают падать на неофита, как глыбы, ломая психику, круша понятие "хорошо" и "плохо". Постоянно появляющиеся в кошеле старты, за которые подросток в своем прошлом городе или селе мог купить как корову, так и девчонку, о которую ломал глаза неделю-другую назад, пусть и назвав покупку "свадьбой" или "работой служанки". Одобрение наставника, который по сравнению с людьми богоподобен. Понимание, что работаешь с такими силами, от которых твои друзья из прошлой жизни — обычной жизни, даже сбежать в ужасе не смогли бы. После становления адептом добавляется еще и преклонение неофитов — еще один камень, крушащий остатки морали.
По дороге к школе новообращенные неофиты строят иерархию и занимают в ней соответствующие им места, привыкают к своим новым силам, учатся контролировать себя и сдерживать скотские порывы. Или же гибнут. В школу они прибывают уже дисциплинированнее кучки детей, которым сила давит на мозги.
Потому одаренных и не обращают в неофитов в школах. Точнее, не только потому: самые благодатные недели для обучения — первые дни после становления неофитом, оказывались профуканными: Уолс Перышко подозревал, что школы просто-напросто не вкладывают в неофитов по максимуму, потому что маги не желают плодить конкурентов, даже если эти конкуренты будут связаны с ними одной школой. Поэтому важные знания убирают в отделы, закрытые от доступа обычных учеников. Поэтому за полезные лекции требуют деньги. Поэтому самые благодатные дни проходят в путешествии до школы.
Сам Уолс прежде ничем не отличался от среднестатистического адепта: так же презирал тех, кто слабее, ненавидел и терпел тех, кто сильнее. Со скрипом поддерживал общение с равными, желая стать выше их и посмотреть уже на этих людей, как на говно. Встать на ступеньку выше, а потом — еще на ступеньку. Именно потому, по мнению Уолса Перышко, маги, прошедшие чертову тучу ступенек, даже из вполне приличных превращались в горделивых эгоистичных тварей, зацикленных на росте своего могущества, и воспринимали всех вокруг, как ресурс.
Уолс был таким же, но прежде. Только после тридцати лет практик осознал губительность порока. Правда, не сам — помогли добрые люди. Та встреча в лесу захудалого баронства королевства Аликур, что соседствовало с Вермутом, могла бы стать для второрангового адепта последней, если бы стрела прошла сквозь сердце.
Уолс тогда странствовал по миру под личиной обыкновенного странника в дорожном плаще, с вывешенным напоказ поясным кошелем: очень уж адепту нравилось нарываться на лесных татей и показывать им, что они — не самые удалые парни в этой деревне.
Но на этот раз разбойники попались необычные. Как говорится, на каждую рыбу найдется рыба крупнее: на практика устроили охоту те, кто знали разницу между магом и адептом и считали, что ограбление адептов со слишком жирными кошельками — неплохой, пусть и чрезвычайно опасный способ заработка. В сознании тщеславного адепта, считающего себя в такой глуши чуть ли не повелителем мира, мысли, что кто-то решит напасть на него, места не нашлось.