мы с графиней сели пить кофе, и я рассказал ей все. До этого не находил в себе душевных сил для этого разговора.
— Зелье для проникновения в воспоминания человека! Надо же! С ума сойти! — Эйва была глубоко потрясена моим признанием. — Но это… не этично, дорогой, ты не находишь?
— Нахожу. Но я должен был узнать правду.
— И ты теперь знаешь, где хранятся доказательства причастности Нильсона к взрыву, о которых говорил Орхус?
— Нет, — сокрушенно покачал я головой. — Мне не удалось это выяснить. — Возможно, их и не было. Как ни крути, а старик все же повредился умом. Зелье позволяет просканировать лишь последние воспоминания умершего. Либо те, которые он прокручивал в голове так часто, что начал убегать в них из реальности. Да и действие зелья тоже весьма ограниченное.
— Но что же ты тогда узнал полезного? Что Нильсоны — мерзавцы? Это и так нам было известно.
— Не просто мерзавцы, Эйва. — Я накрыл ладонь девушки своей. — Викар Нильсон начисто лишен совести. Он будто воплощение самого дьявола. Для него не существует понятий чести. И он не оставит меня в покое, не успокоится, пока не отправит меня в могилу.
— Если нам удастся раздобыть доказательства того, что он отдал приказ взорвать…
— Преступление было совершено пятнадцать лет назад, — перебил я ее. — Срок, когда его можно было привлечь за это, истек.
— Мы должны что-то придумать! — Эйва сжала мою руку. — Это не человек, а чудовище! Я не могу понять…
— Чего?
— Я задаюсь тем же вопросом, что Орхус: почему он отдал приказ взорвать завод днем, а ночью, как планировалось?
— Я не знаю… — устало ответил я и провел ладонью по лицу. — Возможно, ему была приятна мысль, что будут жертвы, возможно, он настолько ненавидел моего деда, возможно, ему было попросту наплевать, и он хотел добиться желаемого как можно скорее… Викар Нильсон — натуральный психопат, и ждать от его действий соответствия хоть каким-то законам морали нелогично.
— Я понимаю Руна… — Эйва слегка вздрогнула. — Пережить такое… редкий человек не сошел бы с ума.
— Я думаю, его свела с ума не ненависть к Нильсону, и не только потеря семьи… он не смог вынести мысли, что это он убил их всех. Ведь так оно и было. Человек, у которого есть хоть капля совести, не сможет жить с этим, оставшись при этом в здравом уме.
— Ты прав. Мне ужасно от этой истории. — Эйва передернула плечами.
Я подошел к ней и обнял.
— Ты что-нибудь предпримешь?
— Мне нужно все обдумать, — ответил я.
— Аксель…
— Да, милая?
— Не позволяй Нильсону сотворить что-то подобное и с нами.
— Никогда.
Глава 22
У меня хватало забот: работа в фармацевтической компании Бергов (управление ей до сих пор было на мне, Эйва хотела как можно дальше отсрочить момент, когда необходимо будет начать заниматься семейным делом), поставка алкоголя в императорский двор, мои собственные алхимические исследования. Но самой большой моей головной болью был Викар Нильсон. Точнее, мысль о том, что же мне делать с ним.
Я, будучи не дураком, понимал, что в покое граф меня не оставит. Не из той породы людей он. Всё или ничего. Ему нужно, чтобы я был уничтожен и раздавлен. И просто забыть о моем существовании он не согласится ни за какие блага мира. Наверняка разрабатывает очередную подлость в отношении меня.
А я как же? Согласился бы я делать вид, будто Нильсонов нет? Будто они не убивали тех, кто мне дорог? Список длинный. Бирла. Карл. Анни. Арнольд. Они мне снятся порой. Чаще всех Карл. Он упрекает меня в том, что я не спас Анни, а затем сгорает в пламени.
Однозначно, в моей душе нет ничего к Викару Нильсону, кроме ненависти. Но я так устал от вражды и кровопролития, я так устал бесконечно воевать, вместо того, чтобы просто жить. Теперь у меня есть семья. Моя Эйва. Я не хочу превращать ее жизнь в ад — она заслуживает мира и спокойствия.
Впрочем, пока ничего и не предвещало беды. Два месяца прошли умиротворенно. Я с головой ушел в решение разнообразных рабочих вопросов, а моя милая супруга занималась домом, закупками… и чем там еще занимаются богатые, кипящие энергией молодые жены?
В один из тихих уютных вечеров Эйва вошла в комнату в странном состоянии духа: она выглядела одновременно встревоженной и возбужденной.
— Что-то стряслось, милая? — спросил я.
— Нет… то есть да. — Эйва подошла ко мне и протянула длинную узкую штуковину.
Я взял, вгляделся. Неужели…
— Это что?
— Я сейчас проверяла… он определяет…
— Я знаю, что такое тест на беременность, милая. Это правда случилось? Мы станем родителями?
— Ты несчастен от этого? — во взгляде моей супруги промелькнула тревога.
— Да ты шутишь, что ли⁈ Я ошарашен, но совершенно, абсолютно, категорически счастлив, девочка моя!
Я подхватил графиню и закружил по комнате. Я все еще не мог уместить новость в сознании, но я искренне чувствовал себя сейчас счастливейшим мужчиной во всех мирах.
Сегодня мне приснился отец, что случалось… почти никогда. Мой настоящий отец — отец Акрама из Джамалона.
Его не стало, когда мне было десять. Зарезали ночью, стащив все сбережения нашей семьи. Мать ненадолго пережила его. Мы с сестрой жили то у тетки, то у знакомого отца, то в доме сирот. Образ матери постепенно изгладился из моей памяти. Нет, не то, чтобы она мало значила в нашей жизни, но… она явно отдала почти всю свою любовь сестре, для меня оставив лишь крохи. Но я прекрасно помнил отца. Он многому научил меня. Все, что я знал о благородстве, чести и законах совести — все это я узнал от отца. Не один раз преступал я через нравственные принципы, так свято чтимые отцом. В такие черные часы жизни я частенько задвигал его наставления как можно глубже в душу, туда, куда не любил заглядывать, дабы не ужаснуться, осознав правду о самом себе. Я мнил себя великим храбрецом, но подлинное мужество — увидеть настоящего себя и не отшатнуться от правды. И многие годы этого мужества не было во мне.
Но вот отец явился ко мне под покровом ночи, бледным призраком моего беспокойного сна.
— Отец? — Я протянул руку, хотя даже во сне понимал, что не сумею прикоснуться к нему.
— Мне было больно видеть, Акрам… как ты проливаешь кровь невинных. — Его взгляд и голос были полны печали и боли, а не ярости, но эти печаль и боль отца были для меня куда более невыносимой карой за содеянное зло.
— Я знаю, отец… прости меня.
— Не у меня проси прощения.
— У мертвецов его просить уже поздно…
— Остались их семьи. И помни, что порой делами можно сказать «прости» куда лучше, нежели словами.
Его облик растаял, когда в мой сон пробился первый рассветный луч.
Сон не давал мне покоя.
— Ты не заболел, Аксель, дорогой? — спросила Эйва за завтраком.
— Нет, я просто… беспокойно спал. Как ты себя чувствуешь, милая?
— Сегодня не тошнило, — радостно ответила супруга.
Графиню последние пару недель мучил токсикоз. И за эти дни я в полной мере узнал, что такое быть мужем беременной жены, настроение которой меняется с такой скоростью, что ты даже не успеваешь понять, что же конкретно для нее не так и что нужно сделать, чтобы было так. О, нет, я вовсе не жалуюсь на Эйву. Мне непривычно видеть свою возлюбленную такой капризной, но она все равно очаровательна и любима мной.
После завтрака я отправился в кабинет. Посидел несколько минут, размышляя. Затем набрал номер Ранда.
— Дружище, мне нужна информация. Помнишь, что произошло в баре Хара?
— Такое не забудешь, граф.
— Так вот, мне нужны имена всех, чьи родные отравились и умерли в ту ночь. Сможешь достать?
— Попробую. Потребуется время.
Я поблагодарил его и повесил трубку.
Ранд принес мне имена спустя несколько дней.
Я назначил встречу Виктору Форсбергу.
— Моя просьба к вам весьма… деликатная. Вот список людей, — я протянул ему лист бумаги, — которым я хочу помочь — но так, чтобы они этого не знали. Я хочу остаться инкогнито. Разузнайте об этих людях все: быть может, кому нужна медицинская помощь, денежная… любая, в общем. — Я встал, чтобы уйти.
— Кто все эти люди, граф Ульберг? — спросил юрист, пробегаясь глазами по списку.
— Те, кому я крупно задолжал.
Форсберг несколькими днями позже связался со мной.
— Граф, мне удалось найти семьи некоторых, умерших в том баре, который объединяет всех этих людей из списка. Но многие были одиноки. Одинокий старик, сирота без родных, холостяки… У одного были родители, но покончили с собой, когда их сын умер, отравившись в баре дешевым алкоголем. У пятого была жена, но она после смерти мужа вышла замуж за богача и, судя по всему, процветает. У некоторых остались родители, дети, жены или братья-сестры. По большому счету, это люди не сильно богатые. Одному пожилому человеку, потерявшему в том баре сына, требуется срочная операция на сердце, иначе он умрет.
— Оплати его операцию. Перешли на счет клиники необходимую сумму. Но помни — помощь должна быть тайной.
— Да, граф. Еще один погряз в долгах, за ним охотятся кредиторы, грозятся убить его.
— Закрой все его долги.
— У одного из мужчин, который также отравился в том баре, осталась молодая беременная жена. Без средств к существованию. Она уже родила, но они живут в какой-то каморке и голодают.
— Сними им приличное жилье и переводи на счет женщины ежемесячно двести тысяч крон.
— Будет сделано, граф. Почему вы хотите помогать этим людям, господин Ульберг.
— Так я прошу у них прощения.
Ранд ворвался в мой кабинет. Обычно мой водитель и, в общем-то, главный помощник во многих делах бывал сдержан, но сейчас его лицо сковал ужас. Я не сразу заметил, что пиджак на его плече порван, и под ним виднеется кровоточащая рана.
— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как покрываюсь ледяным потом от страха.