Нильсона в комнате не было. Я кинулся искать его. Внизу его не было. Я побежал по лестнице на второй этаж. Нильсон выскочил из-за стены и кинулся на меня. Мы покатились по полу. Замахнулся, ударил его по лицу. Нильсон свалился на пол. Поднялся на колени, ударил его снова. Сел на врага и стал бить его по лицу. Снова. И снова. Ненавистное для меня лицо залила кровь.
Граф странным манером махнул рукой, будто пытаясь ударить меня, и мою щеку обожгла резкая боль.
В руке графа была зажата бритва.
Секунды, на которую я отвлекся, ему хватило, чтобы сомкнуть руки на моей шее. Попытался вырваться. Ощутил в горле странный холод. Стало тяжело дышать. Шею сковало льдом. Я начал задыхаться. Граф скинул меня с себя, и мы поменялись местами.
Лед начал распространяться с шеи на лицо и грудь.
Я не мог вдохнуть. Холод сковывал меня сантиметр за сантиметром. Скосив глаза в сторону, я заметил бритву, валяющуюся у моего бедра. Схватил ее. Нильсон не заметил. Сосредоточенно душил меня. Глаза его пылали ненавистью.
Я сделал быстрое движение рукой, и лезвия бритвы надрезали кожу на шее графа. На мое лицо заструилась кровь.
Нильсон отпустил меня и схватился за горло. Я спихнул его с себя и отполз немного в сторону. Вытащил пистолет.
— Нет, не смей! Отец, берегись!
Я успел подумать: откуда здесь взялась Кая Нильсон?
А затем произошли одновременно два события: прозвучал выстрел, и в мою спину вошло лезвие ножа.
Эпилог
Тьма обволакивала мой разум. Невероятным усилием воли я стал продираться сквозь нее. Необходимо, чтобы было, за что цепляться. Вот оно — боль в спине. Будто тысячи тысяч игл застряли в моей плоти. Я сконцентрировался на этой чудовищной боли. Сознание начало выныривать на поверхность, к свету.
— Он, кажется, пошевелился…
Чей голос? Знаю… самый любимый голос на свете.
— Да, госпожа. И я видел.
И твой голос я помню, друг.
Все силы, которые мне удалось нащупать в своем пока еще слабом теле, я направил на то, чтобы отодрать веки. Свет резанул по глазам. Я зажмурился.
— Аксель, дорогой! — Эйва приникла ко мне.
Я открыл глаза и увидел ее лицо в сантиметре от своего.
— Как же я рад тебя видеть, детка. Ты в порядке?
— Да, в полном.
Она отстранилась. В глазах жены застыли слезы радости и облегчения.
В палате были так же Ранд и Скай.
— Рад видеть вас живым, господин Ульберг, — улыбнулся Ранд.
— Спасибо, друг. И ты здесь, дружище. — Я запустил руку в шерсть Ская на макушке, который тут же заскулил от удовольствия. — Ну, а теперь рассказывайте. Что с Нильсоном?
— Он мертв, граф, — ответил Ранд. — Ваш выстрел добил его окончательно. Кая сбежала, и это моя вина, граф, простите, что был недостаточно осмотрителен.
— Я считал, она больше не в команде отца, — с задумчивым удивлением заметил я.
— Я думаю, она запуталась, — ответила Эйва. — Она всю жизнь была его послушной собачкой, Нильсон держал ее на крепкой привязи. Полагаю, очень тяжело психологически разорвать такую сильную связь. Кая ненавидела отца, но и была эмоционально от него зависима.
— Возможно, ты права, умница моя. — Я с нежностью погладил руку Эйвы. — Так что с Каей?
— Скай разорвал ей глотку. Обнаружив побег, мы тут же кинулись за ней, благо, она не успела отъехать далеко. Волка взяли с собой. — Ранд потрепал Ская между ушами.
— Так ты снова спас меня, друг. — Я ласково погладил волка по шее.
— Доктор говорит, твоя рана была хоть и глубока, но не смертельна. Ты мог потерять слишком много крови, но Ранд успел вовремя довезти тебя до больницы. — Эйва с благодарностью взглянула на него.
— Я перед тобой в долгу, друг, — обратился я к Ранду.
— Да бросьте, господин, — отмахнулся он.
— Сколько раз можно говорить — никаких господинов. Ты давно стал другом нашей семьи. И, кстати, подыщи мне нового водителя. Потому что я собираюсь сделать тебя ответственным за поставку алкоголя в императорский двор.
— Ох, Аксель… — Ранд был растерян. — Не знаю, что и сказать.
— Я надеялся, что ты согласишься на работу, — улыбнулся я.
Меня выписали спустя неделю.
Вернувшись домой, я долго ходил по комнатам и изучающе осматривал их.
— Ты чего, милый? — удивилась Эйва. — Ты какой-то странный.
— Я просто хожу и думаю — как, оказывается, легко быть счастливым. Оказаться в родных стенах, рядом с семьей — и понимать, что теперь-то уж точно нашему покою ничто не угрожает. Разве это не счастье?
— Я тебя понимаю. Мы с тобой заслужили пожить скучной жизнью, без всяких Нильсонов, похищений и покушений на наши жизни.
— Ты совершенно права, дорогая. Давай начнем эту новую, прекрасную, скучную жизнь с чашечки кофе перед камином?
— А ты уже думал о том, как мы назовем нашего сына?
— Если ты не будешь против, родная… — Я обнял Эйву: — … мне хотелось бы выбрать имя Карл.
— Карл — прекрасное имя, Аксель.
Эллинор Нильсон сидела в кабинете мужа и отдавала распоряжения новой горничной.
— Я сложила все вещи своего погибшего мужа — на помойку их.
— А как быть с вещами вашей дочери, госпожа? — робко поинтересовалась полноватая девушка.
— Быть может, у вас есть, кому отдать их? Мне бы не хотелось выкидывать вещи Каи.
Эллинор сохраняла на лице спокойное выражение, но сердце ее тоскливо сжалось при мысли о смерти дочери. Да, Кая ненавидела мать, помогала отцу измываться над ней годами. Но материнское сердце, даже плача кровью и рубцуясь уродливами шрамами от полученных ран, продолжает любить собственное дитя.
— Моя сестра такая же тощая… — Служанка покраснела и запнулась. — Я хотела сказать…
— Да нет же, ты права — Кая была тощая, как спичка. Можешь отдать ее вещи сестре.
Когда горничная, рассыпаясь в благодарностях, покинула комнату, Эллинор прошептала:
— Сдается мне, одно платье моей дочери стоит дороже всего гардероба твоей сестры…
Течение жизни стало умиротворенным и плавным. Мы с Эйвой ждали появления нашего сына на свет и готовились к этому чудесному событию. Оборудовали детскую комнату. Закупили огромный шкаф одежды. Эйва заказала на дом гору литературы о беременности, родах и детской психологии, и зачитывалась этим всем сутками.
Астрид выписали из лечебницы для зависимых людей, и она как-то наведалась к нам в гости. Девушка словно изменилась. Не в смысле, вылечилась, хотя это тоже, надеюсь. Нет, Астрид будто стала… взрослее, что ли. В ней уже не было заметно острой потребности напакостить отчиму, устроить очередной мятеж. Подросток-бунтарь в душе девушки уступил место леди, которой захотелось заняться в жизни чем-то поинтереснее употребления наркотиков и побега с сомнительным ухажером. Эйва тоже заметила эти перемены в императорской падчерице.
Хорошо, что люди способны меняться, иначе в мире было бы куда больше дерьма, чем мы имеем.
Мы с Эйвой сидели в библиотеке и изучали каждый свою книгу: моя супруга что-то про воспитание ребенка, а я — травоведение.
— У меня дежавю, — шепнула Эйва, отрываясь от страницы.
— У меня тоже. А помнишь, как мы с тобой познакомились? — улыбнулся я.
— Я думала, обычно этот вопрос задают девушки. — Эйва мило прыснула в кулак.
Я чмокнул ее в макушку, и мы снова погрузились в чтение.
Перелистнув страницу, я застыл. Моему взору предстала легенда. Легенда о человеке, который якобы с помощью одного редкого зелья научился перемещаться между мирами. Далее шли ингредиенты для зелья. Почти все они росли в Альхене. Недостающие части так же были мне знакомы, и наверняка я смог бы их достать как-нибудь.
— Аксель, ты что? — Эйва нагнулась ко мне и с тревогой заглянула в глаза. — Ты так изменился в лице. Что-то случилось? Ты заболел?
— Нет, милая, я в полном порядке. Просто встал перед очередным выбором в своей жизни.
— Перед каким выбором? Ты меня пугаешь.
— Я выбираю тебя, Эйва. Тебя, нашего сына и эту жизнь, в которой я наконец-то так счастлив.
Уленгов ЮрийДэймон Старк. Гиблые земли
Пролог
Впервые я услышал Голос сразу после аварии.
Тогда я не придал этому значения. Происходило столько всего, что разобрать где реальность, а где галлюцинации, не представлялось возможным.
Ангелы в сине-оранжевых комбинезонах с красным крестом на груди и раскидистыми белыми крыльями отгоняли чёрных, как ночь, псов. А те норовили ухватить меня зубами и куда-то утащить.
Во всю глотку орал ротный, который никак не мог понять, какого хрена я здесь развалился и не реагирую на приказ «готовиться к бою». А я, как дурак, пялился на белоснежные крылья в росчерках алой крови.
Где-то на краю сознания остался чей-то озабоченный голос:
— Множественные переломы, закрытая черепно-мозговая, аккуратнее, аккуратнее поднимайте, мать вашу, у него позвоночник сломан!
Интересно, о ком это он?
Потом было гудение движка и стрекот вертолетного винта.
Дева Мария, склонившись надо мной, искала вену, чтобы воткнуть в нее иглу капельницы. Обгоревший, израненный Куст в драном камуфляже, сидящий на пулемете у полуоткрытой двери, длинными очередями садил по чудовищным птицам с черными перьями. Птицы били по обшивке стальными клювами, а сидящие у них на спинах обнаженные амазонки хохотали и потрясали копьями.
Странно, мы же похоронили Куста…
А потом наступила темнота. Полная, беспросветная. Без полетов по светящимся тоннелям и фантасмагоричных видений.
Боль отступила, и я, наконец, смог расслабиться и перевести дух. Тогда Голос проявился во второй раз. Теперь никакие посторонние звуки и события не мешали ему вещать.
Правда, услышанное было настолько фантастическим, что я решил, будто на фоне всего происходящего сошел с ума. Но чем больше Голос говорил, тем больше мне хотелось поверить в его слова. Где-то в глубине затуманенного сознания начинал робко разгораться слабый огонек надежды.