А еще я смог рассмотреть себя. Руки и ноги действительно оказались привязаны веревкой к ножкам кровати. А вот на грудь была наложена тугая повязка. Это как раз неудивительно, я сильно ударился о землю и вполне мог сломать пару ребер.
Удивительно было то, что присматривал за мной не кто-то из знакомых людей, не тетка Оксана, не Машка, а посторонний в общем-то человек. Пусть старик и спас мою жизнь, но что он тут делает-то?
– Руки развязать? Да, сейчас развяжу, развяжу, – подошел он ко мне поближе и принялся распутывать узлы. – Ты как себя чувствуешь, парень? Болит где?
– В груди ноет, – ответил я. – Но не дергает, а так, тупо. И несильно совсем.
– Что не дергает, это хорошо, – покивал старик, дотронулся сухой и морщинистой ладонью до моего лба. – И жар сошел-ка, глядь. Да, парень, ты в рубашке родился.
– Жар? – я наконец-то смог по-человечески сесть и принялся растирать затекшие руки.
Связали меня так, чтобы не помешать току крови, но все равно ничего хорошего в этом не было. От веревок остались следы, которые проходить пока не собирались. А мать говорила, что, если больной или увечный будет лежать долго, а особенно если в подстилке камешек попадется или просто что-то твердое, то скоро его тело гнить начнет.
Но, наверное, обошлось. Да и повязка выглядит свежей, значит ее недавно меняли.
– Конечно, – старик усмехнулся и принялся развязывать веревки на моих ногах. – На когтях волкулака какой-то дряни нет. А он тебя по от души полоснул, так что трупный яд в кровь попал… Ты в следующий раз в грудь коли, не в брюхо. Со стрелой или копьем в брюхе тварь еще долго ползать может, но сердце у нее одно, и если его пробить, то подохнет тут же.
– А мать? – только сейчас я решился задать этот вопрос, хоть и заранее знал на него ответ.
– Не спасли твою мать. Да и не могли спасти, волкулак ее на месте убил. Похоронили уже, – старик закончил с узлами и уселся на край кровати. – Не казни себя, парень, ты ничего сделать не мог. Сам чудом выжил. Четыре дня ведь уже лежишь.
Я глубоко вздохнул, пытаясь не поддаваться отчаянию. Мать. Единственный родной человек, самый близкий. Та, кто всегда понимала и была готова поддержать. Если бы я только знал, что так случится…
Она растила меня в одиночку, без отца. А я – мужчина – должен был защитить ее. Если бы я не пошел на танцы, а отправился вместе с ней на холм? Может быть, смог бы предупредить? Или задержал зверя, чтобы она могла уцелеть? Хотя, стала бы она убегать?
От злости я заскрипел зубами.
– Что, болит? – по-своему понял меня старик.
– А связал-то зачем? – севшим голосом спросил я, не обратив внимания на его вопрос.
– Я тебя настоем полыни отпаивал. А как вышел на улицу, поесть приготовить: дома-то жарко и печь топить не хотелось, смотрю – ты из дома, и прочь со двора двинул. Бледный как смерть, мокрый, как мышь. Вот и пришлось связать. Да и плохо люди полынь переносят, если тебя мать учила, сам должен знать. Бился ты, кричал.
– А почему ты мне помогаешь-то? – я никак не мог взять этого в толк. – Почему на холме помог, и почему сейчас выхаживаешь?
– А мне раненых выхаживать не впервой, – ответил старый солдат, полностью проигнорировав первую часть вопроса, и посмотрел мне в глаза. – Страшно это, парень. Уж я знаю, каково это, когда молодые парни в горячке мечутся, успел насмотреться. Но раз в себя пришел, то на поправку пойти должен. Чувствуешь себя как?
– Есть хочется, – кажется, только сейчас я понял, что действительно лежу без сознания целых четыре дня. В животе жалобно заурчало.
– Я днем курицу сварил, – встал он с кровати и двинулся к печи, где застучал глиняной посудой. – Сейчас бульона попьешь… Немного. Если впрок пойдет, с утра уже нормально тебя покормлю, – он подошел поближе и протянул мне деревянную миску и ложку. – Сам сумеешь?
– Не маленький, – ответил я, взял посуду и принялся за еду. Вроде пустой бульон, вода одна, но вкусно было, жуть. – Я тебя еще у харчевни днем видел, когда шел помогать свиней забивать. Ты на меня смотрел, я заметил. Дядька Виталий тебя знает, мне Маша об этом сказала. Да и он единственный, кто помог тебе тварь добить. Ну, так ты кто?
– Умен, – помотал головой старик. – И видеть умеешь. Знаешь, я все думал: ты это или не ты, но, когда ты в одиночку с вилами на чудище бросился, понял.
– Ты о чем сейчас? – я положил ложку и посмотрел на солдата, который, как мне казалось, нес несвязную чушь.
– Хорошо, – он вздохнул. – Не хотел говорить вот так сразу, думал еще присмотреться. Меня Игнатом зовут. Я в дружине у князя Кирилла десятником был. Восемнадцать лет тому назад мы на Десне схватились с бандой. Под князем коня убили, он упал и зашибся сильно. Думали, что не довезем до Брянска. Но нам повезло, в этой деревне жила лекарка, она князя выходила.
– Мама? – до меня, кажется, начинал доходить смысл его слов, но это было слишком невероятно, чтобы поверить.
– Твоя мать, – кивнул Игнат. – Через семь лет он умер. Умер странно, я бы сказал, страшно, долго болел, хотя еще не старый был. Говорят, что отравили его. И перед смертью рассказал про то, что с лекаркой они согрешили. А летом этим я на ярмарке в Брянске встретился с Виталькой, он в той сече с нами был, но потом получил у князя за службу участок земли и из дружины ушел. Естественно со старым дружком в шинок пошли, выпили, закусили. Ну, я возьми, да спроси про лекарку, мол, уж очень она нам помогла. А он и говорит, что сын у нее родился.
– У матери мужчин не было… – проговорил я. – И про отца она мне ничего не рассказывала, хоть я и расспрашивал постоянно в детстве. Странным казалось, что у всех отцы есть, а у меня нет.
– Вот и я насторожился. Поспрашивал еще, прости конечно, что так говорю, но не ходят ли к матери твоей мужики местные. Виталий сказал, что нет, мол, как огня ее боятся, никого к себе не подпускает. Я подумал: женщина та же, по времени все сходится. Решил дела свои в городе и сюда поехал на тебя посмотреть.
– Так это что… – сказанное стариком никак не укладывалось у меня в голове, но на пару биений сердца у меня перехватило дух. – Я, что, княжич? Это я могу теперь на Орловский престол сесть?
– Княжич… – Игнат махнул рукой, досадливо скривил губы. – Ублюдок ты, а не княжич. Княжичем ты станешь, когда тебя люди признают. А до тех пор… Упаси тебя Христос кому-то рассказать. В лучшем случае – не поверят и на смех поднимут. А если поверят, даже хуже будет. Удавят по-тихому, и как звали не спросят.
Я не знаю, что меня удивило больше – то, что старый солдат назвал меня княжим сыном, или то, что он упомянул имя мертвого бога. Но старик моего удивления не заметил и продолжал говорить:
– Если ты хочешь князем стать, то тебе сила нужна, понимаешь? Людей собрать, чтобы за тобой пошли. А для этого надо воином быть. И лидером.
– Но я не воин, – я с недоумением посмотрел на старика. – И не стану им, наверное.
– Не воин, – кивнул тот. – Это я уже увидел. Но насчет того, что не станешь – ты не прав. Дух воинский в тебе есть. Силы наберешься, это не проблема. Вот умение… Основы я тебе преподам. А остальное – для этого выжить нужно. Хватит ли тебе удачи – не знаю. Это только жизнь может показать. Если ты, конечно, сам готов.
– К чему? – спросил я, и тут же об этом пожалел. Он мне тут рассказывает, что я сын князя, а я переспрашиваю после каждого слова, словно дурачок какой-то.
– Ну как к чему? Дом покинуть. Бродить под дождями и снегами. Под открытым небом спать, месяцами из седла не вылезать. Терпеть раны и голод, врагов убивать. Терять людей, которые тебе доверились, – он криво усмехнулся. – А ты что думал, княжеская жизнь – это в тереме сидеть, пировать, да указы подписывать?
Если честно, я так не думал. Мне вообще в голову не приходило, как там живут князья и бояре. Я и не представлял иной жизни, кроме той, которой жил все свои семнадцать лет. Да и не хотел, если честно. Меня устраивало помогать маме, заниматься хозяйством, встречаться с товарищами в харчевне и ухаживать за Машей, мечтая, что мы когда-нибудь поженимся и заведем детей.
– А тебе это зачем, старик? – спросил я.
На этот раз молчал уже он. Думал долго, и я уже решил, было, что задал слишком личный вопрос, но внезапно Игнат вздохнул и начал говорить:
– До отца твоего на этих землях все совсем иначе было. Никаких Пяти Княжеств не было, были города, которые постоянно грызлись друг с другом, на торговых путях разбойники шастали, а селяне совсем не так, как сейчас жили. Кирилл был тогда Орловским княжичем, но рати водил уже с четырнадцати. Про него всякое говорили, что он колдовать умеет, знает, когда ему правду говорят, а когда врут, и может даже пророчить, что будет завтра.
Я завороженно слушал в оба уха рассказ о великом князе Кирилле, как когда-то в детстве. Но если раньше это были просто байки, то сейчас со мной говорил очевидец и прямой участник тех самых событий.
– Ерунда все это, конечно, – махнул рукой старик. – Просто умен был и опытен. И ошибок он делал сначала ничуть не меньше, чем любой другой полководец. Но дело не в этом. К двадцати он уже захватил Брянск и Смоленск. Потом расширил свои владения на Восход, присоединил Курск и Орел. Разобрался с ватажниками, дал отпор Литве. А под конец – отбил натиск Железной Орды. А теперь городами правят его наместники, которые, если честно, скорее всего, его и убили. У каждого из них – дети, каждому хочется укрепить свою власть. Пройдет еще несколько лет, и разорвут они Пять Княжеств, усядутся уже полноправными князьками в своих уделах, и пойдет все, как раньше.
Дед снова вздохнул, а я вдруг увидел, как в серых глазах старого воина загорается огонь. И тогда он продолжил:
– Я мог бы тебе сказать, что мы поодиночке не выстоим против внешних врагов. Или, упаси Господь, от нового набега Железной Орды. Справедливости ради, они нас тогда пощупали только, но Кирилл врезал им так, что почти никто назад в степи не возвратился. Правильно поступил. Но ты спросил, для чего это мне нужно, – он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Потому что мы за него бились. Мы завоевали все эти земли. Я лично потерял множество своих товарищей, а эти ублюдки теперь собираются все встарь вернуть. А я не хочу, чтобы все, что мы сделали, зря было, понимаешь?