Дикий бык поражал своей мощью. Думаю, даже волкулак не выдержал бы удара его больших изогнутых рогов, а уж про лошадь или человека и говорить было нечего. Чтобы не нервировать зверя, мы предпочли быстро уйти.
На третий день пути все стали уставать. Монотонное покачивание в седле усыпляло, разговаривать не хотелось: казалось, что все возможные темы уже были переговорены. Причем, уставали не только мы, но и лошади. Я уже подумал о том, что нужно остановиться где-нибудь на целый день, передохнуть самим и дать отдохнуть утомленным скакунам. Если они собьют ноги или падут, других мы в этой глуши не найдем.
– Приехали почти, – нарушил затянувшееся молчание старик и посмотрел куда-то вдаль.
Я поднял голову, приподнялся на стременах и увидел вьющийся над стройными рядами деревьев дымок, который означал вполне очевидную вещь: где-то неподалеку находится человеческое жилье.
– Осталось через лесок этот проехать, и на месте будем, – добавил Игнат, посмотрел мне в глаза и как-то криво усмехнулся, будто мысли об отдыхе прочитал.
– А что там? – спросил Пашка.
– Увидите, – ответил старый воин и тронул своего коня.
Мы поторопили лошадок, чтобы поспевать за ускорившимся стариком, который умудрялся безошибочно находить дорогу среди деревьев. Уверен, если бы первым ехал любой из нас, его лошадь сломала б ногу о первую же попавшуюся корягу, но старый солдат будто знал безопасный путь.
И скоро мы оказались на опушке.
На берегу небольшой речки, сейчас скованной льдом и укрытой снегом, раскинулась небольшая деревушка. Побольше, конечно, чем Фокино, но гораздо меньше того же родного Васильева села. А вот чуть дальше стояла настоящая крепость.
Пусть она была и деревянной, да высотой стен и уступала Брянску, но я никак не ожидал увидеть такое здесь, в этих безлюдных местах. Но больше всего меня удивило здание за стеной, которое оказалось даже выше чем крепостные башни. Оно было построено из белого камня, а на венчавшем его черном куполе золотом горел крест. Холодное зимнее солнце, заставляло его сверкать на всю округу, и в сравнении с ним даже белый снег уже не казался таким уж ярким.
– Поехали уже, что встали? – проворчал старик, который, как оказалось, уже успел оторваться от нас на добрых два десятка шагов, пока мы стояли, уставившись на открывшееся зрелище.
Мы переправились через речку прямо по льду и скоро оказались на дороге, ведущей прямо к воротам крепости. Никто нас не остановил, да и зачем, если вход все равно был закрыт?
– Кто таков? – послышался с надвратной башни, тоже украшенной крестом, только поменьше, голос.
– Игнат, – ответил старик, задирая голову, чтобы его лицо можно было разглядеть сверху.
На какое-то время наступила тишина, а потом ворота распахнулись, а в проходе показалось двое воинов в полном доспехе, только почему-то все металлические части были тщательно зачернены. У одного из них на поясе висел топор, а у другого – тяжелая булава.
Старик соскочил с коня, сделал несколько шагов вперед, стащил с головы меховую шапку, которую носил вместо шлема и трижды поклонился, по очереди дотронувшись тремя сложенными пальцами правой руки до лба, живота, правого, а потом и левого плеча. Мы тоже спешились, но повторять за ним не стали: то, что Игнат является поклонником мертвого бога для меня тайной не было, но сам я об этой вере ничего не знал.
Кроме разве того, что храмы у них гораздо красивее, чем посвящённые Красному Тельцу.
Навстречу нам вышел седобородый старик в длинной черной одежде с большим крестом на шее. Игнат засуетился, у меня появилось ощущение, что он чувствует себя неловко, будто его тут не ждали. Но с другой стороны, в таком случае ему точно не открыли бы ворота.
– Благословите, отче, – обратился к старику Игнат, сложив перед собой руки ладонями вверх, и когда тот очертил перед ним крест, поцеловал протянутую длань, а потом показал в мою сторону. – Я привел сына князя Кирилла, отец Никодим.
Старик посмотрел на меня, и я, сам не зная почему, тоже стащил с головы шлем, оставшись в одном стеганом подшлемнике. Внимательный взгляд серых, выцветших от старости глаз, казалось, прожигал меня насквозь, и от него нельзя было укрыться, будто он видел все помыслы, даже самые тайные, все намерения, все мечты и надежды.
И я почувствовал мудрость и силу подвластные этому человеку.
– Я знал твоего отца, отрок, и он не раз бывал в нашей обители, – проговорил он, и голос его звучал спокойно и ровно без малейших следов старческого надрыва. – И пусть он и был заблуждающимся язычником, пусть так и не принял истиной веры, но христианские добродетели не были ему чужды. Как, чувствую я, не чужды они и тебе.
Он посмотрел на моих друзей, на пару мгновений задержав взгляд на лице каждого из них, после чего покачал головой и сказал:
– Добро пожаловать в обитель.
Развернулся и двинулся обратно в сторону храма.
***
Как мне объяснили позже, место это называлось монастырем, а его жители – монахами. Однако, монахами были только те, что жили в самой крепости и носили черные одежды, а вот жители деревни оказались самыми обычными селянами. Только вот дань они платили не наместникам, а монастырю.
Груз, купленный на деньги, которые чуть раньше забрал у меня Игнат, передали отцу Феофану, которого еще называли «отцом-келарем». Как я понял, это слово означало ответственного за имущество. Ему же мы передали и большую часть имевшейся у нас еды, включая заготовленную еще в Васильевом селе солонину. Лошадей тоже забрали на монастырскую конюшню, пообещав обихаживать их, как положено.
А вот остальное имущество сказали перенести на выделенное нам подворье, размерами лишь немного уступающее тому, которое у меня было в Васильевском, да и уют внутри какой-никакой имелся. Изба разве что была не протоплена, но нас никто и не ждал, так что в этом не было ничего удивительного.
Игнат ушел куда-то по своим делам, а мы с парнями в три пары рук принялись приводить дом в порядок. Сначала натаскали поленьев из указанного местными селянами места, и пока Пашка рубил их, мы выметали из избы сор и пыль, а потом раскладывали привезенное с собой имущество, которого оказалось неожиданно много.
Потом Ромка остался топить печь, а я, решив, что после трех дней в седле, и ночевок в лесу, да на сеновале, не лишним будет и в баньке искупаться, отправился за водой. Воду здесь брали в колодце прямо посреди села, поэтому я, прихватив примеченные в сенцах ведра, отправился к нему.
Людей там не оказалось, и ждать своей очереди мне не пришлось. Я спустил ведро вниз, убедился, что оно наполнилось и принялся вертеть ворот. Колодец, кстати, был хороший, глубокий, даже вода на поверхности не замерзала, как это бывало дома.
– Бог в помощь, – сказал мне непонятно откуда появившийся старик с двумя ведрами, который поставил их на землю и тут же уселся на стоявшую рядом скамью.
– Спасибо, – ответил я, пожав плечами и продолжил крутить ворот.
Что там у поклонников мертвого бога отвечать принято, я не знал, но почему бы не поблагодарить, если от души говорят?
– Ты из тех парней, что с Игнатом приехали что ли? – глядя на меня с хитрым прищуром, спросил дед.
– Один из них, да, – отрицать очевидное смысла не было. Вытащив ведро, я вылил его в свое и снова спустил емкость вниз. – Меня Олегом зовут, отец.
– Отцом меня не называй, для Божьих людей это слово побереги, – ответил старик, но все же представился. – Дедом Степаном меня кличут. А вы издалека будете?
– Из Васильева села, – ответил я. – Все трое оттуда.
– Бывал, – важно кивнул дед Степан. – По молодости еще. Я до самого Чернигова добирался, если знать хочешь. У вас там староста был – Семен, как поживает?
– Никак не поживает, дед, – проговорил я, продолжая крутить ворот. – Умер он давно. Сейчас старостой сын его – Демьян.
– Упокой Господь его душу, – старик перекрестился, что навело меня на определенные мысли.
– Дед Степан, давай я и тебе воды наберу? – предложил я, вытягивая ведро во второй раз.
– Набирай, если помочь хочешь, чего бы нет.
Я снова опустил вниз ведро и посмотрел на старика, думая, стоит ли его о таком спрашивать. Все-таки, здесь, среди поклонников мертвого бога я чувствовал себя не совсем в своей тарелке. До этого я ведь никого из них лично и не знал, кроме Игната, а тот о своей вере особо не говорил.
– Дед, а у вас тут все… Христиане?
– Да, все мы веруем в Господа нашего Иисуса Христа, – тот снова кивнул и прищурился. – Правду говорят – Игнат язычников привел?
– Язычников?
Не понял я сложного слова. Уж вроде языки у нас всех были обычные, ничем не выдающиеся. А если он про говор наш, так вроде все на одном русском языке говорим.
– Да. Тех, кто в Господа нашего не верует.
– Так мы это, – я перелил воду в его ведро и на мгновение остановился, чтобы передохнуть. – Как и все, в Красного Тельца…
– Стой, – перебил он меня, и голос его внезапно стал твердым и злым. – Здесь, лучше этого не упоминай. Я-то, старый, сделаю вид, что не услышал, а Отцы не поймут. Но, значит, правду про вас говорят…
– Хорошо, – я согласился, хоть и не совсем понял, чего это дед разозлился, но предпочел перевести тему. – А поесть здесь купить можно у кого-нибудь? Игнат почти все наши припасы отцу-келарю отдал, у нас крупы на пару дней, да мяса на день…
– Чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами дед Степан. – Могу рыбки продать мороженой, если договоримся. Я тут верши ниже по течение ставил, наловил.
– А мяса можно купить? Или самим добывать придется?
– Мяса не продам, самому мало, – покачал головой старик. – Еще вся зима впереди. Да и нельзя его сейчас есть, пост ведь.
Что такое этот самый загадочный “пост” я не понял, но спрашивать не рискнул. Дед, кажется, моей заминки не заметил, и спокойно спросил:
– А чем за рыбу платить будешь?
– Серебро есть, – ответил я, пожав плечами. – Сколько за серебряный рубль дашь?