Берия позволил себе разговор с психиатром, занимавшимся проблемой лейтенанта Петрухина.
- Присаживайтесь, доктор, - вполне дружелюбно приветствовал врача нарком. - Ко мне можно обращаться по имени-отчеству. Если кратко: хотелось бы услышать от вас как диагноз, так и прогноз. Постарайтесь, прошу вас, объяснять кратко и в понятных мне терминах.
У доктора были если не пронзительные, то уж точно проницательные глаза. Моьжно поручиться: он не был дураком, которому понадобилось бы уточнять, о каком именно пациенте идет речь.
- Что до диагноза, то могу ответить сразу же. Шизофрения, к сожалению. Вот копия заключения. Но берусь с определенностью утверждать, что прогноз, пожалуй, благоприятный.
- Шизофрения - это понятно, - отвечал Берия, не покривив при этом душой. Он и в самом деле знал, хотя и очень примерно, значение слова. - То есть в момент, когда лейтенант попал в вашу клинику, он был невменяем, так?
Психиатр утвердительно кивнул. А нарком продолжал развивать мысль:
- Но, если правильно понимаю, вы рассчитываете на излечение больного. У вас есть на то основания?
Ответ был наполнен гордостью, которую доктор даже не пытался скрывать:
- Я ученик самого профессора Стравинского.
Сказано было так, как если бы означенный профессор, в свою очередь, учился у господа бога. Ради справедливости стоит сказать: имя Лаврентий Павлович знал, хотя лично не был знаком с этим, несомненно, выдающимся специалистом.
Между тем доктор Прокофьев продолжал:
- Мне выпала честь ассистировать учителю в самых сложных случаях. Осмелюсь заметить, я не худший из его учеников. Чтоб не быть голословным: совсем недавно один из его пациентов... ну, имя не важно... так вот, имея тот же диагноз, излечился, сейчас он учится на историка. Я наблюдал этого больного вплоть до его выписки.
Чуткий и многоопытный слух Берия мгновенно уловил легкую интонацию 'но' в ответе. Вопрос оказался соответствующим:
- Вы хотите сказать, доктор, что тот пациент полностью вернул себе способность здраво говорить и размышлять на любые темы?
Психиатр чуть помедлил с ответом, что хозяин кабинета, разумеется, заметил.
- Не совсем так. Остаточные явления все же наблюдались, и сохранились они по сей день. У пациента случаются временами... скажем так, ночные кошмары. Они, замечу, легко купируются инъекциями... это, впрочем, детали. Мы следим за его состоянием. Но во всем остальном - прекрасный студент, преподаватели хвалят.
- Вы хотите сказать, что ваш оптимизм в отношении вашего нынешнего пациента имеет под собой основания?
- Быть оптимистом - моя профессиональная обязанность, - улыбнулся врач.
- Тогда сделайте, пожалуйста, вывод о возможном будущем роде занятий лейтенанта госбезопасности Петрухина. С точки зрения медицины, понятно.
- Я бы скорее сделал вывод о том, что ему почти наверняка будет противопоказано. Имею в виду работу, где бы он мог получить... э-э-э... впечатления, подобные тем, которые он имел перед тем, как попасть к нам.
- Вы хотите сказать, Владимир Кириллович, что работа типа специалиста по планированию или интенданта ему будет по силам и по здоровью.
- Да, именно так. И вообще работа с сильными эмоциями не для него.
- Большое спасибо, доктор. Я услышал достаточно. Вот ваш пропуск.
Специалисты Курчатова готовились. Им было известно, что существуют две принципиальные схемы подрыва. Мало того, теоретики даже вычислили предполагаемую мощность соответствующих зарядов. Осталось лишь испытать.
Но схема, требующая сжатия плутониевого ядра направленным взрывом, оказалась куда сложнее. Мало того, что и форма заряда имплозивного варианта оказалась отнюдь не простой - облегающий его слой взрывчатки оказался более чем трудным в изготовлении. И пока все это делалось, испытательную шахту в районе Семипалатинска углубляли и расширяли. Делалось это дело в хорошем темпе: Курчатов по согласованию с руководством решил сначала испытать пушечную схему подрыва как более простую.
Сталин как генеральный секретарь коммунистической партии имел колоссальный опыт аппаратной борьбы. Личные качества этому лишь способствовали. Другими словами, он мастерски умел вести интриги и столь же хорошо разбирался в чужих хитросплетениях.
Когда вождю доложили о неудачной попытке ареста Странника, первой (и правильной) догадкой было: дело попытались организовать не только без санкции наркома Берия, но даже без его ведома. Направленность читалась легко: взять Александрова, выбить из него показания против Лаврентия и свалить последнего или, в наихудшем случае, лишить того преимущества, которое являло собой само существование инженера-контрабандиста. Но это было не все. Второй (и тоже правильной) была догадка о методе, использованном Странником для противодействия аресту. В сущности, для матрикатора дело простое: удостоверение убирается на 'склад' вместе с ордером на арест. Третьим важным моментом была мысль: Берия должен был осознать первые два пункта не хуже, чем он, Сталин.
Но оставались еще неясные детали. Наверное, именно по этой причине Страннику была передана просьба (а скорее даже приказ) явиться в Кремль. Но еще раньше туда явился Лаврентий Павлович. Во всяком случае, когда Рославлев зашел, тот уже был в кабинете.
После надлежащих приветствий Сталин отдал распоряжение о чае (Рославлев счел это за добрый знак) и вполне вежливо молвил:
- Надеюсь, вы не полагаете, товарищ Александров, что попытка вашего ареста произошла с санкции руководства страны.
Это не было вопросом.
- Именно так я и понял.
- Судьба того, кто приказал вас арестовать, сейчас решается. Могу заверить: впредь у этого человека не будет возможностей для подобных действий.
Рославлев подумал, что слова вождя содержат большую долю неопределенности, но, понятно, не среагировал. А тот продолжал:
- Картина происшедшего уже практически ясна, но остались некоторые не вполне понятные детали. Как вы думаете, почему лейтенант Петрухин утратил душевное здоровье?
Вопрос не казался сложным.
- Будь я женщиной, то мог бы предпринять попытку свести лейтенанта с ума. Они на такое способны. Но мне подобное не под силу.
После этих слов всякая шутливость начисто исчезла из интонаций в голосе инженера.
- В силу специальности я имею дело с материальными предметами. Но в части внушения кому бы то ни было чего бы то ни было - это не ко мне. В проблемы психологии и тем более психиатрии не влезаю и не собираюсь это делать.
- Мы сделаем все, чтобы подобное не повторилось, - влез в беседу Берия.
- Я в этом не сомневался.
- Но к вам есть другие вопросы, Сергей Васильевич, - паузу Сталин использовал, чтобы закурить. - Мы представляем себе, что вы собираетесь делать в части ракетной техники. Также поздравляем с успехом в атомной промышленности.
Тут все было ясно: Курчатов успел доложить о получении большого количества оружейного плутония.
- Также понятно ваше внимание к проблемам флота и авиации. Но...
Сталин совершенно без спешки затянулся и выпустил клуб ароматного дыма.
- ...хотелось знать ваши намерения в других направлениях.
Этот вопрос тоже можно было предвидеть.
- Мои будущие действия зависят не только от меня. И даже не столько от меня. Судите сами, товарищи. Исходя из экономической ситуации в мире, полагаю возможной войну, где против Советского Союза может выступить как Япония, так и, в худшем случае, Соединенные Штаты. Имею в виду: не прямо сейчас, а, скажем, через полтора года, ибо эти страны все еще не готовы. Но вряд ли больше.
- Почему вы упомянули именно такой срок?
При этом вопросе Сталина Берия вдруг достал блокнот и начал спешно записывать.
- Полной уверенности у меня нет, как вы понимаете. Зато знаю вот что. Франклин Рузвельт, судя по экономическому положению страны, будет переизбран. Но он и те, кто стоят за его спиной, не могут не понимать, что грядет экономический кризис. Если, конечно, не предпринять меры. Гражданский сектор все еще не полностью очухался от великой депрессии. Военный сектор требует или войны как таковой, или массированных военных поставок. Но в конгрессе и сенате имеют большую силу изоляционисты, то есть те, которые полагают, что США незачем влезать в чужие разборки. Их позицию можно поколебать очень серьезной провокацией - вроде той, когда в Гаванской бухте взорвали линкор 'Мэн' - или нападением другой страны. Второе видится маловероятным. Дураков нет - Штатам объявлять войну без очень веских на то причин. Первое возможно, но лишь при железной убежденности в том, что война будет пусть и не маленькая, но победоносная. Однако гораздо лучше, когда страна воюет чужими руками. В Первую мировую США на этом и поднялись. Считаю возможным нападение Японии на СССР, но лишь при условии массированных поставок оружия и снаряжения из США. Халхин-Гол научил японский генералитет осторожности. Пока что оружие у японской армии... так себе. Так вот, за эти самые полтора года вполне можно создать запасы и оружия, и ГСМ, и боеприпасов... короче, всего, что нужно для ведения боевых действий в течение не месяца или двух, а пары лет. Обучение войск тоже требует немалого времени. Но через известное время командование сухопутными войсками и флотом Японии может счесть, что успех в войне против СССР возможен.
Голос вождя налился холодом:
- Вы всерьез полагаете, что мы можем последовать примеру Николашки и заключить с японцами мир, отдав часть советской территории?
- Обижаете, товарищ Сталин, - выражение было не из лучших, но Рославлев подумал, что небольшая доза юмора может сказаться полезной. - В этот вариант не верю даже на один процент. Но могу в качестве наихудшего сценария предположить, что японцы рассчитывают каким-то образом втянуть США в эту войну. И не на нашей стороне. В СССР уже вышел перевод книги американцев Денлингера и Гери 'Война на Тихом океане'. Если не ошибаюсь, издание тридцать девятого года. В хорошей библиотеке ее найти можно. Или же могу разыскать цифровую копию и даже распечатать ее. Так вот: в этой книге всерьез рассматривается захват Петропавловска-на-Камчатке.