Кем были родители, Эгрегий не мог сказать, помнил только многочисленных братьев и сестер, что окружали его. Вечный голод, слезы и холод. Разыскать родичей не составит труда. Не все выжили, время забрало многих. Кто-то все же должен остаться.
– Я был слишком мал, чтобы запомнить, – признался наконец Эгрегий.
– Придя домой, ты вспомнишь, – успокоила его Хенельга.
Хотелось в это верить. Эгрегий не знал, как реагировать. Он слишком много задерживался, осматриваясь по пути. Не мог устоять от соблазна.
Горы остались на западе, в стороне заходящего солнца. Теперь не стоило опасаться нападения. Быколюди здесь не промышляли, равнины и холмы не подходили для их разбойничьих нападений. Зато должны были встретиться кочевники, которые ранее занимали эти земли до прихода колонистов.
Порой Эгрегий и Хенельга натыкались на следы, оставшиеся от прошлогоднего становища. Варвары вернуться зимой. Эгрегий не помнил, как кочевники взаимодействовали со Скиртой, но согласился с Хенельгой, что это был союз – и торговый, и военный. Возможно, с перевесом в сторону рипенов, как самой влиятельной силы в регионе.
Теперь уже Эгрегий мог указать, где точно находилась Скирта. Располагалась она на юго-восточной оконечности полуострова. С запада ее прикрывал мыс, а с востока тянулся длинный язык песчаного берега. Не лучшая гавань. Небольшому полису хватало такой.
Скирта не могла быть большой, хотя Эгрегию она запомнилась просто огромной. Приходилось делать скидку на то, что он теперь вырос, повидал другие города. Дом, каким бы он ни был, стал для него слишком малым. Вернуться на родину побуждал долг, но парень понимал, что не сможет тут остаться. Он просто не нужен родственникам, которым и так приходится бороться за существование.
В слух Эгрегий не говорил об этом, держал эти соображения в уме.
Хенельга тоже понимала, что ждет ее друга по возвращению. Нечто подобное испытывала она сама, когда возвращалась в родное поселение. И пусть на тот момент ее походы не были такими далекими, все же для затворников это Событие.
Границы поселения, точнее его сельскохозяйственной округи, отмечались стенами в фут высотой. Этого вполне достаточно, чтобы держать оборону от разбойников и кочевников. От масштабного вторжения они не защитят, но это и не требовалось.
Стена, на которую наткнулись путники, тянулась с севера на юг, огибая складки местности, ныряя в низины и взбираясь по склонам холмов.
– Какая же ее длина? – удивилась Хенельга.
Эгрегий поглаживал камни, в щелях между которыми росли травы. Вопрос подруги он не услышал.
За стеной шумели стебли, шуршала сухая листва. Там начинались наделы, разделенные между поселенцами. Им – предкам Эгрегия, – пришлось потрудиться, чтобы выбрать из земли камень. Этот камень они использовали для строительства защитной стены и плантажных стенок между полями.
Площадь наделов в несколько раз больше, чем площадь самого города. И все же – это уже Скирта.
Надежная стена, поставленная предками. Потомки давно ее не подправляли, надеясь на дружбу и союз с варварами.
Эгрегий повернул на юг, точно помня, где располагается проход в стене. То не были ворота, какие устраивают в городской стене. Одна стена, закругляясь, заходила за другую, образуя затычку. Две деревянные вышки, на которых дежурили лучники защищали проход. Промежутка хватало для проезда телеги.
Вышки еще держались, но выглядели ужасно. Солому с крыш сдул ветер, дерево потемнело и давно не обновлялось. Площадки наверху провалились, подмяв лестницы под ними.
Уцелел лишь камень прохода, заросший травой.
Заросла и дорога, ведущая в проход между стен.
– Странно, если не пользуются, так заложили бы проем, – удивился Эгрегий.
Он не хотел замечать очевидное, не поддавался логике, потопленный волнами эмоций. Ничто не должно омрачить радости возвращения.
Хенельга перевела взгляд с заброшенных вышек на друга. Она ничего не сказала, боясь развеять туман, которым окружил себя Эгрегий.
Еще ранее, когда впереди показались стены Скирты, женщина отметила, что не чувствует запахов поселения. Полисы цивилизованных людей отличались особым запахом – сначала навоз, который разбрасывают по полям; истоптанные луга вокруг, растения на них явно подверглись набегу не одного стада; а потом дым, аромат раскаленного железа и бронзы, но сильнее всего – испражнений.
Ничего этого не было.
И дело не в том, что Скирта маленький полис на окраине мира.
Пахло лишь влажной травой, раскаленными камнями, пряными семенами, далеким морем. Эта смесь запахов преследовала путников от самого Саганиса и пролива, стала такой привычной, что почти не замечалась. Необходимо делать усилие над собой, чтобы замечать запахи.
Вот только указывать на это не следовало, Хенельга понимала почему.
Подойдя к башням, путники убедились, что они давно заброшены. Осадки сгладили колею в дороге, канавки заросли жирной травой. В этих канавах скапливалась вода, отчего дороги стали абсолютно непроходимыми. И все же – тут были следы.
Копыто, собачий или волчий след, а так же отпечаток ноги. Прошло не меньше шести дней, как определил Эгрегий.
– Может, путник, с собакой и коровой шел туда, – предположил он. – Какой-нибудь варвар на рынок шел.
– Может быть, – отозвалась Хенельга.
Скорее уж этот человек шел поживиться.
– Урожай уж собран, а весной новый, вот никто не идет, – подытожил Эгрегий.
За стеной он увидел заброшенные поля. Захиревший ячмень едва вытягивался над плантажными стенами. И так небогатая культура давала по два три зерна на колоске. За ней не ухаживали, ячмень одичал и развивался самосевом.
Главный тракт порос травой, но ячмень сюда не рисковал забираться. Слишком уж утоптанная почва, даже сотни дождливых сезонов не размыли. Канавы от тележных колес заросли грязью и мусором, по одной такой канавке тек ручеек. Ячмень захватил тропы, что проложены между наделами. Некоторые стебли были сломаны, другие срезаны.
– Очень странно, – удивился Эгрегий.
Ячмень служил вспомогательной культурой, не такой прихотливой как пшеница. Потому его сажали на границах поселения или в небогатой почве – если и погибнет, не жалко.
Но дальше, где должны быть пшеничные поля, росла только колючая трава. Редкие колосья между ними были покрыты плесенью, какая-то болезнь захватила верхушки побегов.
На склонах холмов были разбиты виноградники. Эгрегий помнил, что ягоды там мелкие, кислые, но все же это виноград. Требовательная лоза. Ежегодная обрезка, солома на корни, чтобы защитить от морозов.
Часть виноградников вымерзла, а часть одичала. Высаженные вдоль каменных стен кусты разрослись и покрыли подпорные стенки. Ягоды клевали птицы, лениво вспархивающие при приближении людей.
К винограднику примыкала ферма. Сожженная.
Остался трапет, на котором давили ягоды. Древний жмых засох на камне.
Инвентарь был разбросан вокруг и заметно пострадал от времени. Старая амфора, которая вкопана под сливом трапета треснула и засыпана песком и камнем.
Эгрегий ничего не говорил, видя эти явные следы разрухи. Хенельга молчала, боясь затронуть раненного друга. Они понимали, что увидят дальше, но не желали говорить об этом.
В полном молчании, они шли дальше, пока не увидели стены Скирты. Стены самого полиса.
Они все еще стояли, камень не так быстро разрушается как дерево. Зато переходы наверху были сожжены, верхушки стен почернели от огня. Ни дожди, ни снег не смогли смыть следы разрушений, которым подвергся полис.
Главные ворота были разбиты, унесены. Ров вокруг полиса засыпан. Опытный взгляд мог бы указать места, где шел штурм, но Эгрегию казалось, что город осаждали со всех сторон.
Он не мог определить, откуда пришли враги. Мог лишь предположить, что враг прибыл с запада, как и он, проделав тот же путь. Кем были враги – непонятно, могли быть варвары, которых не удовлетворила ежегодная дань или то были прибывшие издалека волки, слишком голодные, чтобы договариваться, а могли быть цивилизованные люди, решившие расправиться с конкурентом. Кто теперь скажет.
– Пойдем? – Хенельга робко коснулась плеча Эгрегия.
Тот вздрогнул, втянул голову в плечи.
– Я должен идти.
Эгрегий не знал, что увидит за стенами. Думал там уцелело десяток строений, живет сейчас от силы человек сто. Ну хоть кто-нибудь, способный пролить свет на происшествие. Что за катаклизм поглотил родной город.
Упорно Эгрегий не замечал брошенных поместий, сожженных виноделен и разваливающихся укреплений. Дороги превратились в скромные шрамы среди травы, едва белевшие между колосьями и темными плантажными стенами.
Ров был засыпан не полностью. Нападавшие соорудили насыпь напротив ворот, а в остальной части уже время постаралось уничтожить укрепления. Стены осыпались, шипы в канаве сгнили. Глина вперемешку с камнями лежала в грязи, питаемой дождевой влагой. Трава росла выше человеческого роста, отчего издалека ров выглядел полностью засыпанным.
Створки ворот не были выломаны. Их просто сняли и унесли. Много железа и дуба использовалось в воротах – ценный трофей для осаждающих. Сами ворота были небольшими: одна башня в четыре фута с южной стороны, чуть выступает вперед, чтобы лучники могли простреливать пространство у ворот.
Часть укрепления обрушилась, белая замазка выветрилась из щелей между камнями.
Проход был в полтора фута высотой, а шириной в три фута – как раз для двух телег. Всаднику, чтобы войти в город, пришлось бы спешиваться. Еще одна предосторожность от конных варваров.
Эгрегий не мог припомнить, как выглядели ворота, пока были целые. Возможно, за створками опускалась решетка, но ее могло и не быть. По крайней мере, щели в стенах и своде указывали на наличие неких защитных приспособлений.
За воротами начиналась единственная мощеная дорога. Во всей Скирте не было больше мостовых. Для телег в ней были выбиты колеи, дорога тянулась к порту, где в складах ожидал отгрузки товар.