— Чья это хата? — спросил Иван.
— Сейчас — наша. Брат мой здесь прописан с сыном.
— А сами-то они где?
— Племяш в Швеции. Он программист, работает там уже четвертый год. А брат трубу тянет к китайцам. Тоже уже год дома не был. Но недели через три приедет в отпуск. Так что еще три недели никто тебе тут не помешает.
— Понятно, — Иван снял рюкзак, поставил на пол.
Петрович прошел в кухоньку, открыл дверцу холодильника. Иван обратил внимание, что холодильник не включен. Петрович достал из темного нутра холодильника бутылку водки, спросил: выпьем, Иван Сергеич?
Иван ответил вопросом:
— А зачем, Петрович, ты водку в холодильнике держишь? Он же выключен.
Петрович растерянно пожал плечами, сказал:
— А хрен его знает… привычка. Ну, выпьем?
На этот раз плечами пожал Иван. Пить не хотелось, но и отказываться было неловко… Он неопределенно пожал плечами, а Петрович расценил это как согласие. Он взял с полки два граненых стакана. Иван подумал, что уже давно не видел граненых стаканов.
— А вот с закусью у меня напряженка, — произнес Петрович.
Иван отозвался:
— У меня есть кое-что, — вышел, вернулся с рюкзаком. Рассупонил его и вытащил хлеб. Петрович налил граммов по сто водки. Чокнулись.
Петрович сказал:
— Будь.
Иван ответил:
— И ты тоже.
Выпили, закусили, отламывая хлеб руками.
— Видишь, как оно получается, — произнес Петрович.
— Как?
— Да я про брата и племянничка. Брательник мой трубу тянет, чтобы качать газ туда. — Петрович махнул рукой. — Мы с тобой эту трубу обслуживаем. А племяш — это мозги… Кстати, он там работает в конторе, которая строит здесь хранилища для ядовитых отходов.
— И что? — спросил Иван. Он не особо слушал Петровича. Он был все еще очень напряжен.
— А ничего, — сердито ответил Петрович. — Наглядно все, как в учебнике: от нас качают нефть-газ-мозги. А к нам привозят ядовитые отходы. Сотрудничество!
— Ага, — невпопад произнес Иван. Он достал из рюкзака два «бомж-пакета» с картофельным пюре и пачку сосисок.
Петрович сказал:
— Живем, — и стал возиться с кастрюлями.
Иван вытащил из кармана сигареты, спросил: курить можно?
— Лучше у окна, — отозвался Петрович. — Здесь, сам видишь, с вентиляцией хреново.
Иван кивнул, вышел в комнату и распахнул створку маленького окна. Влетел ветерок, обдал прохладой горячее лицо. Иван закурил, подумал, что весь дым все равно в комнату. Он высунулся в окно.
Мужчину в синем спортивном костюме, который курил на лестнице, звали Николай Николаевич Проценко. Двадцать восемь лет из своих пятидесяти трех Проценко прослужил в милиции, последние годы был участковым инспектором. На участке его звали Коля-Коля или Коля-Сука. Проценко дослужился до майора заработал несколько никудышных «цацек» и цирроз печени. По профессиональной привычке Николай Николаевич посмотрел, куда прошли два незнакомых мужика, аккуратно затушил сигарету и пошел к себе.
— Коля? — окликнула жена из глубины квартиры, когда Проценко вернулся с перекура. — Коля, это ты?
— А кто же еще? — буркнул Николай Николаевич.
— Я просто думала…
— Чтобы думать, мозги нужны, курица… думала, видишь, она!
Проценко прошел в комнату, сел в кресло и взял в руки телевизионный пульт.
Иван высунулся в окно. За окном было небо и птицы. И — Башня вдали, на мысу, у слияния Невы и Охты. Четырехсотметровая, закрученная в спираль пятигранная колонна небоскреба «Промгаз» вздымалась над городом. Тонированное в синий цвет стекло сияло под апрельским солнцем. В зависимости от того, под каким углом падали на Башню солнечные лучи, стекло меняло оттенок — от акварельно-небесного до густо-кобальтового. Иван прищурил глаза и даже разглядел лифт — серебристая «бусинка» скользила по наружной поверхности Башни, поднимаясь вверх по спирали. Внизу, у подножия Башни, на синей невской воде застыла «Аврора». Рядом с Башней крейсер казался детской игрушкой, моделью.
— Прошу к столу, — позвал Петрович. Иван вернулся в кухню. На столе стояли тарелки с дымящейся лапшой и сосисками. В кухне было жарко, и Петрович снял рубаху, остался в майке. Он сидел за столом и разливал водку.
— Я, пожалуй, не буду, — сказал Иван.
— Как хочешь. А я выпью. — Петрович выпил, вилкой отделил кусок сосиски, но есть не стал, а сказал Ивану: — Я в этих стенах вырос. В школу ходил на Кировском проспекте, в баню — на улице Братьев Васильевых.
— Ностальгируешь?
— Да как тебе сказать? По квартире этой, скорее, нет… Скорее, я ностальгирую по тем временам. В целом. Вот, например, скоро первое мая. Раньше был праздник. Демонстрация трудящихся и все такое… И вот ведь какой парадокс, Иван Сергеич: в советские времена я на эти демострации не ходил.
— Почему?
— Да как сказать? Показуха… Так вот, тогда не ходил, а теперь жалею. Понимаешь?
— Кажется, да…
— Вот то-то, что «кажется».
— Я ведь тоже помню эти демонстрации, — сказал Иван. — Меня отец с собой брал. Он на заводе работал. И меня брал. Помню, на плечах меня, маленького, носил. Я как-то раз шарик воздушный упустил… Он улетел. Я плакал.
— Во! — обрадовался Петрович. — Помнишь! — А потом помрачнел: — А я своего Сашку на демонстрации не носил. Он ведь в девяностом первом родился. А тут и Союза не стало… так-то.
Петрович взял бутылку и вопросительно посмотрел на Ивана: будешь? Иван отрицательно мотнул головой. Петрович налил себе, залпом выпил. Выдохнул и произнес:
— Вот так… Все шарики улетели.
Ивану показалось, что Петрович сейчас заплачет.
— Петрович! — произнес Иван. — Петрович, старые времена всегда кажутся лучше.
Некоторое время Герман Петрович молчал. Только играли желваки на скулах.
— Это верно… Но только отчасти. Мне ведь лет-то уже немало. Я, можно сказать, старый, битый и циничный. Так вот: я, старый и циничный, отдаю себе отчет что они действительно были лучше. При всей показухе советской, при всей бестолковщине, ханжестве и нигилизме… Все-таки они были лучше.
— Чем же? — спросил Иван.
— Чем? Глобальный вопрос. Отвечать на него можно долго. Скажу коротко: не все тогда измерялось баблом… Ладно, Ваня, давай-ка выпьем.
Выпили. Петрович — полстакана, Иван — глоток.
— Ладно, — сказал Петрович, — хватит философии.
Давай по существу.
— Давай.
— Да ты ешь, ешь. Ты на меня не смотри.
Иван взялся за еду.
— Значит, так, — сказал Петрович. — Неделю посидишь здесь. За это время что-нибудь придумаем.
— А что?
— Будем делать тебе ксиву.
— Это реально?
— Да… есть у меня некоторые каналы.
— С чипом?
— С чипом трудно, но… я постараюсь, — произнес Петрович. По тому, как он это произнес, Иван понял, что особо рассчитывать на документ с электронным чипом не стоит.
Николай Николаевич Проценко сидел перед телевизором, щелкал пультом. Смотреть было нечего — ни тебе боев без правил, ни голых девок. Одна трепотня про открытие этого стеклянного члена, зарастай он говнищем. Проценко щелкал пультом и после очередного щелчка попал на местные новости… Новости Проценко никогда не смотрел — хер ли там смотреть? — всегда щелкал дальше, но тут он увидел на экране знакомое лицо. Он добавил звук. Дикторша плела про террориста, который завалил чухонца на рынке у китаезов.
Проценко смотрел на фото и думал: а ведь где-то я этого мужика видел… За долгие годы работы в милиции у Николая Николаевича выработалась хорошая память на лица. Знакомая харя, думал Николай Николаевич Проценко, майор милицейский, сукой буду — знакомая харя. Где-то я его видел.
— За информацию о преступнике комитет «Кобра» объявил вознаграждение в размере десяти тысяч евро.
Ё-о-ож твою! Десять косарей евриков! Проценко вскочил, толкнул столик. Упала, покатилась пустая бутылка… Видел! Сукой буду — видел!.. Недавно. Где, бля, где? Думай, Никола. Думай, бля. Ты же не все мозги пропил. Думай, вспоминай… Видел. Совсем недавно.
Где? Где? Где? Вспоминай, бля, вспоминай.
Петрович выпил еще и сказал:
— Вечером пойду договариваться про паспорт.
— А сколько это будет стоить? — спросил Иван.
— Нисколько.
— Это как? — удивился Иван.
Петрович усмехнулся:
— Неважно… А сейчас, извини, но мне нужно поспать. Разбуди часа через три — лады?
— Лады, — кивнул Иван. Петрович вышел из кухни. Слышно было, как скрипнули пружины дивана. Спустя несколько минут из комнаты донесся храп. Иван подождал еще немного и тоже ушел из душной кухни. Он сел в кресло под окном и незаметно для себя тоже задремал.
— Вспомнил! Вспомнил, мать твою! А как же! Я знал, знал, что вспомню.
Жена спросила:
— Чего вспомнил-то, Коля?
Николай Николаевич понял, что произнес последние слова вслух… он так обрадовался, что даже не стал «воспитывать» жену. Он сказал:
— Ничего. Марш в ванную, зассыха. Включи там воду и сиди, пока я не позову.
Жена шустро прошастала в ванную. Вскоре оттуда донесся шум душа. Проценко хлебнул пива и взял трубку. Он быстро набрал три цифры — телефон дежурного антитеррористического комитета «Кобра». После двух длинных гудков мужской голос ответил:
— Оперативный дежурный северо-западного управления комитета «Кобра».
Николай Николаевич четко и грамотно — в ментуре служили, это вам не хрен собачий! — обрисовал ситуацию.
С того момента, как по ТВ сообщили об убийстве эстонского капрала на рынке, оперативному дежурному поступило четырнадцать сообщений. Так бывает всегда, когда объявляют о вознаграждении. Причем чем выше вознаграждение, тем больше звонков… Проверять эти сообщения было некому — все силы были брошены на обеспечение безопасности мероприятий, связанных с открытием Башни. Поэтому информацию дежурный передавал в штаб легиона «Estland». Это ведь ихнего капрала на рынке завалили? Ихнего, с батальона «Narwa». Вот пусть чухонцы сами и разбираются… Десять из четырнадцати поступивших сообщений эстонцы уже проверили. Девять оказались «пустыми», а в одном адресе группа напоролась на самодельный фугас. Был тяжело ранен капрал легиона. Еще двое получили легкие ранения.