«Золотой треугольник» — центр Санкт-Петербурга — по периметру был обложен сотнями камер слежения. На многих перекрестках тоже стояли камеры. Связанные в единую сеть, они круглосуточно контролировали весь въезжающий и выезжающий в центр города транспорт. Правда, немалая часть этих камер не работала.
Майор Колесов зашел в ИЦ и уже через две минуты знал, что в пятницу «форд» капитана Гриваса не только не выезжал из города, но даже не покидал пределов «Золотого треугольника». Если, конечно, Гривас не поменял номера на автомобиле. Но это было возможным в одном-единственном случае: если капитан Гривас — предатель. Что представляется весьма маловероятным. Скорее всего, Гривас стал жертвой преступления. Как и всякий сотрудник «Кобры», Гривас постоянно носил с собой пистолет, но опыт показывает, что от пушки мало проку, если нападут неожиданно… Хоть весь обвешайся пистолетами, но если подойдут сзади и ударят молотком или угостят разрядом парализатора, пистолеты не помогут.
Колесов распорядился поставить «сторожевик» на номер Гриваса. Операторы забили номер электронную память системы — как только машина окажется в поле зрения ближайшего «глаза», умная техника прочитает номер и подаст тревожный сигнал.
Колесов поставил машину Гриваса на контроль, а сам взялся изучать сводку криминальных происшествий по городу за прошедший уикэнд. Сводка была огромной. Преобладали грубые насильственные преступления: грабежи, разбои, убийства. Колесова интересовали неопознанные трупы или лица, обнаруженные на улице в бессознательном состоянии. И тех и других тоже хватало.
Колесов еще не закончил работу со сводкой, когда сообщили: обнаружен «форд» Гриваса — машину засек «глаз», повешенный над Литейным мостом. «Форд» задержали. В нем оказались двое торчков. Уже через двадцать минут их привезли в «Кобру». В «гестапо» за них взялся лично Колесов. У одного из задержанных уже была судимость за грабеж в прошлом, а в настоящем — кровь на рукаве и нож в кармане. Колесов подумал: вот и раскрыто дело. Теперь осталось найти тело Гриваса… Парни клялись, что нашли пустой «форд» на Большой Подьяческой. Водительское стекло, по их словам, было опущено, а ключ торчал в замке зажигания.
После получасового допроса стало понятно, что они говорят правду. Не доверять им не было никаких оснований. Доверять — тоже. Колесов передал их одному из сотрудников, сам продолжил работать со сводкой. Вскоре он прочитал про труп неизвестного мужчины, обнаруженный на Канонерской. В сводке было написано: «мужчина на вид 30–35 лет». Никаких других подробностей не было. Колесов выругался, назвал полицейских мудаками… Колесов прикинул по карте: от дома на Большой Подъяческой, где салаги обнаружили «форд» Гриваса до дома на Канонерской, где нашли «мужчину на вид 30–35 лет» метров триста. Колесов задумался. Он стоял и смотрел на карту, когда в кабинет вошел капитан Опрышко. Доложил:
— Был у Витьки «левый» телефон. Завел, чтобы жена не знала. Так вот, в пятницу, когда Витька собрался в эту свою «командировку», он действительно совершил звонок с «левого» телефона. А звонил он вот на этот номер. — Опрышко положил на стол листок бумаги. — Номер, похоже, тоже левый — зарегистрирован на некоего Быстрова Альберта Григорьевича… Вот только этот Быстров помер полгода назад.
— Ладно, этим я займусь. У тебя сейчас другая задача: поезжай в морг на Екатерининском, посмотри на труп, что подобрали вчера на Канонерской. Думаю, это Гривас.
Опрышко поехал в городской морг на Екатерининском проспекте. Тело Гриваса нашел в общей куче неопознанных тел — их уже приготовили к кремации. На груди у догола раздетого трупа висел личный жетон сотрудника комитета «Кобра».
Опрышко рассвирепел, прошел прямо в кабинет главного патологоанатома города, наехал. Однако главный патологоанатом так долго работал бок о бок со смертью, что научился смотреть на жизнь вполне философски. На наезд «гестаповца» он спокойно ответил, что трупов каждый день проходит много, очень много… А патологоанатомов мало, очень мало. А на улице жара плюс тридцать. С хвостиком. И рефрижераторы не тянут. И где прикажете все это «добро» хранить? А? Потому если покойничек некриминальный… Опрышко спросил: это с проломленным-то черепом некриминальный?.. Главный патологоанатом ответил: объясняю: если в сопроводительных полицейских документах написано: без видимых признаков насилия — то пусть он хоть совсем без головы, для меня он некриминальный и я его держу тут одни сутки. И если за сутки родственники не забрали, то он отправляется в топку… Вот так, господин капитан.
Опрышко спросил:
— А вы что же — сообщили его родным?
— Каким родным? Он же неопознанный.
— У него на груди — личный жетон офицера «Кобры», — Опрышко показал патологоанатому жетон. Патологоанатом пожал плечами:
— Ну, железка… с цифирками.
Опрышко разозлился еще больше.
— Послушайте! — сказал он — Вы что — не видите разницы между каким-нибудь бомжом и офицером комитета «Кобра»?
Патологоанатом ответил:
— Пока они оба живы, то и разница между ними, конечно, есть… Но когда людишки оказываются здесь, то, поверьте мне, существенной разницы между ними уже нет.
Опрышко понял, что патологоанатому на все наплевать, спорить не стал и просто сказал:
— Нужно провести экспертизу. Качественно и быстро.
— Сделаем. Пришлите постановление.
Опрышко забрал пакет с вещами убитого и вышел из здания морга.
В Кубышку привезли жильца дома на Канонерской, который обнаружил труп Гриваса. Несколько позже — двух полицейских, которые выезжали «на труп». Последним доставили дознавателя, который труп «оформлял».
В это самое время из морга вернулся Опрышко. Капитан зашел в кабинет Колесова, увидел дознавателя. Несколько секунд он рассматривал дознавателя, потом поинтересовался у майора, кто это такой. Колесов ответил: дознаватель Догаев. Он выезжал на Канонерскую… Опрышко кивнул: понятно. Потом сказал дознавателю: встаньте, пожалуйста, господин Догаев. Догаев поднялся. Опрышко ногой ударил дознавателя в пах.
Догаев скорчился, просипел:
— За что?
Опрышко ударил дознавателя в лицо, сбил с ног. Колесов смотрел с интересом.
— За что? — вновь спросил кавказец, обливаясь кровью.
Опрышко нагнулся и сорвал с ноги дознавателя шикарный мокасин.
— Вот за это самое, падла, — ответил «гестаповец» и начал хлестать кавказца мокасином по лицу.
Дервиш стоял у окна и смотрел на Москву. Темнело. Двадцатимиллионный мегаполис зажигал огни. С высоты шестнадцатого этажа было хорошо видно, что город освещен очень неравномерно. Центр — средоточие казино, ресторанов и прочих увеселительных заведений — сверкал. Светились окна сбившихся в стаи высоток. По магистралям двухцветными красно-белыми лентами текли транспортные потоки. Но бо льшая часть города была освещена скупо.
Вдали стояло последнее творение Серетели — сорокаметровый монумент «Вознесение Юрия и Елены». Скульптор изваял его после того, как боевики группы «Истребители» расстреляли кортеж, в котором ехали мэр Москвы с супругой. Машину мэра обстреляли из автоматической пушки, установленной в фургончике на пути следования кортежа. Снаряды калибром 37 мм в клочья изорвали бронированный «мерседес»… Даже сквозь смог подсвеченный прожекторами памятник был виден хорошо — две взявшиеся за руки фигуры — мужская и женская — взмывали в темное московское небо.
В дверь постучали. Дервиш сказал: входите, открыто. Вошли Студент и Глеб. Глеб сел на диван, а Студент подошел, встал рядом с Дервишем. Некоторое время они молча смотрели на панораму огромного города. Потом Дервиш произнес:
— Странный город… страшный город. — После паузы добавил: — Нельзя дышать и твердь кишит червями.
Студент спросил:
— Стихи?
— Да, Мандельштам. Иосиф Мандельштам… Не знаю почему, но этот город вызывает у меня такие ассоциации. Фантастический общероссиянский мега-Черкизон. Город — торгаш и ростовщик. Город — сутенер и скупщик краденого. Город — аномалия.
— В каком смысле аномалия?
— Во всех. В градостроительном, в социальном, в криминальном… В экологическом, в конце концов. Только от онкологических заболеваний здесь ежегодно умирает почти пятьдесят тысяч человек.
— Пятьдесят тысяч? Это же население целого провинциального города.
— Добавьте к этому около семи тысяч суицидов. Да двенадцать тысяч наркоманов, умирающих от передоза. Да еще двадцать с лишним тысяч убийств. Да не забывайте про почти пятьдесят тысяч человек — в основном молодых — которые исчезают бесследно. Ежегодно. Это, заметьте, по официальной статистике. А есть еще и так называемая естественная смертность. Этот город — фабрика по производству смерти. В прошлом году в Москве открыли новый крематорий, но и его не хватает. Будут строить еще один.
Студент смотрел на город за окном — бывшую столицу Российской империи и Советского Союза. На город с великой историей, превращенный в «общероссиянский мега-Черкизон».
Дервиш бросил взгляд на часы, сказал:
— Ну что? Пора. Поехали, познакомитесь с Котом.
— С самим Котом? — почти одновременно спросили Студент и Глеб.
— С самим Котом… и с его «котятами».
Шел уже девятый час вечера, когда майору Колесову позвонил заместитель начальника управления полковник Спиридонов:
— Как движется расследование по убийству Гриваса? Результаты есть?
— Так точно, есть.
— Поднимитесь ко мне, доложите.
Колесов поднялся на шестой этаж «Кубышки» — там находились кабинеты руководителей. Полковник Спиридонов сидел за столом, пил мате. В «Кобре» Спиридонов был известен как крепкий профессионал и человек с тяжелым характером.
— Садитесь, майор, — предложил Спиридонов. Колесов сел. — Докладывайте.
Колесов коротко и четко доложил: капитан Гривас был убит приблизительно около трех часов ночи в ночь с субботы на воскресенье. Смерть наступила в результате удара тупым предметом в правый висок. Удар сильный — проломлен висок. Вероятно, били кастетом. Тело капитана обнаружено на Канонерской улице, под аркой дома № 27. Вполне вероятно, что его привезли туда на его же собственном автомобиле — в «форде» Гриваса обнаружены следы крови. Больше ничего нет, кроме номера сотового телефона, на который позвонил Гривас, отправляясь в свою «командировку»… А в организме убитого капитана обнаружено изрядное количество алкоголя.