— Это верно — неубедительно… Сегодня в восемнадцать часов — совещание по итогам операции. Подготовьте все материалы.
Генерал ответил:
— Так точно. — Секунду помолчал и добавил: — Генрих Теодорович, у нас, кажется, еще одно весьма серьезное ЧП.
— Вся ваша контора, генерал, — сплошное серьезное ЧП. — Чердыня прикурил. — Ну что у вас опять? Гуж оборвался? Аль министр обосрался?
— Хуже.
— Не представляю, что может быть хуже обосравшегося министра, но… рассказывай.
— Происшествие произошло вчера на блок— посту номер семнадцать дробь три. Это на шоссе Москва-Минск. В двадцать два часа, то есть после перехода на ночной режим, начальник смены блок— поста должен был отзвониться в штаб, доложить о положении на участке… Когда в двадцать два ноль восемь с блок— поста семнадцать дробь три доклада не поступило, дежурный по отделу сам позвонил на пост по спецсвязи. Ему никто не ответил. Тогда на пост был выслан наряд. И вот что они там увидели, — генерал поставил на стол цилиндрик флэшки. Чердыня молча воткнул его в разъем компьютера. Флэшка содержала четыре файла. Полянский подсказал:
— Начните со второго.
Чердыня нажал на файл номер два. На мониторе появилась картинка: помещение стандартного блок— поста. Таких за последние годы по стране построили несколько сотен.
Оператор снимал от входа. В кадре был виден пульт дежурного, и сам дежурный сидел за пультом. Что-то странное было в нем, но сразу Чердыня не понял, что именно. Камера уехала влево. В кадре появился стол. За столом сидели два сержанта. В руках одного из них — того, что сидел лицом к камере — Чердыня увидел карты. На столе стояла бутылка водки, пластиковые стаканчики.
Чердыня подумал: дисциплинка, однако… И вдруг понял. Он понял и — остановил картинку. Полянский сказал:
— Я вижу, вы уже все поняли.
Чердыня не ответил. Некоторое время он всматривался в мертвецов, потом спросил:
— А как у этого сержанта держатся в руках карты?
Полянский кашлянул в кулак, сказал:
— Я тоже обратил внимание на этот момент, Генрих Теодорович. В спецсообщении из Москвы об этом не было ни слова, но я специально приказал уточнить детали. Оказалось, что карты прилеплены жевательной резинкой. Тела — чтобы не падали — притянуты к стульям ремнями, а карты приклеены жевательной резинкой… Там еще дальше есть — труп на унитазе сидит. С сигареткой, с газеткой. Тоже жевачкой прилепил. Паноптикум.
— Кто же это их так?
— Начальник смены сержант Чирей. Он перестрелял смену, забрал оружие и уехал на служебной машине. Приехал к теще с тестем — они рядом живут. Там тоже… начудил.
— Начудил?
— Он их убил, а тела раздел и расположил друг на друге так, как будто они совершали половой акт… Там дальше есть. Можно посмотреть… Третий файл.
Чердыня открыл третий файл, бегло взглянул на то, что «начудил» сержант Чирей, и брезгливо поморщился. Потом закурил, сказал:
— А в чем, собственно, дело? У вас каждый месяц происходит какое-то мочилово. Ваши герои на службе пьют, глушат наркоту. Потом стреляют друг друга, прохожих, насилуют женщин. Конечно, этот герой… как его — Чирей?
— Так точно, Чирей.
— Этот твой Чирей, конечно, из ряда вон — психопат. Но почему ты с этим… э— э… паноптикумом ко мне приехал?
— Если бы дело было в том, что убийца — наркоман, алкоголик и психопат, то я, разумеется, не стал бы вас беспокоить. — Полянский сделал паузу. — Возможно, Генрих Теодорович, это был случай несанкционированного применения «Ужаса».
Чердыня произнес:
— Та-ак… Ну— ка, поясни.
— Дело в том, что один из сотрудников остался жив. Он был ранен и упал за пульт… Там, если вы обратили внимание, видно, что в углу торчат ноги. — Чердыня кивнул: да, видел. — Так вот, он упал за пульт, а сержант Чирей, видимо, посчитал его мертвым и поленился вытаскивать… Раненого прооперировали. Три часа назад он пришел в себя. Его допросили. Можно посмотреть файл номер четыре.
Чердыня открыл файл номер четыре. На мониторе появилась больничная палата. Судя по аппаратуре — реанимация. На койке лежал молодой мужчина с забинтованной грудью, смотрел прямо на Чердыню слегка затуманенным взглядом. Голос с кавказским акцентом произнес:
— Я — следователь по особо важным делам Гаджиев…
— Рекомендую, — сказал Полянский, — начать сразу с восьмой минуты… Главное — там.
Чердыня мазнул по монитору пальцем, сдвинув запись на семь минут вперед. На мониторе по-прежнему был мужчина с затуманенным взглядом.
— Я сидел на пульте, — рассказывал мужчина. Он говорил несколько замедленно, делая паузы. Чердыня подумал, что это из-за наркоза. — Время приближалось к десяти. Я ждал, когда сержант Чирей сядет за пульт, чтобы доложить дежурному… И вдруг… Вдруг мне стало страшно.
— Почему?
— Почему?.. Я не знаю, почему. Просто мне вдруг стало страшно.
— Страшно потому, что сержант Чирей начал стрелять?
— Нет, он еще не начал стрелять.
— Тогда почему тебе стало страшно?
— Я… не знаю. Просто вдруг мне захотелось завыть.
— Завыть тебе захотелось?
— Да, завыть… И я завыл.
Пауза. После довольно долгой паузы следователь по особо важным спросил:
— Что было потом?
— Потом?.. Потом стало очень страшно.
— А потом?
— Я не помню, что было потом, — тихо ответил полицейский, закрыл лицо руками и заплакал.
Полянский сказал:
— Можно выключать. Больше он ничего путного не скажет.
Чердыня остановил запись, посмотрел на генерала и сказал:
— Я не специалист, но полагаю, что ты прав: это был «Ужас»… Я думаю, что таким образом они провели генеральную репетицию. В самое ближайшее время последует реальная операция.
Запись показали Михельсону, и он сказал: да, это был «Ужас».
Вечерело. Жаркий воздух не приносил облегчения. Стрекотали кузнечики. Дервиш сидел на улице, смотрел на реку. Студент подошел к Дервишу, присел рядом, сказал:
— Трость у вас интересная, Евгений Василич.
— Трость— то? Трость эту мне Саша Братишка вырезал. Из можжевельника. Постарался, кусочек души вложил… Да у меня их штук восемь разных. Есть настоящая ирландская шилейла — боевая трость. Есть со скрытым внутри клинком — от фирмы «Колд стил». Хотите — подарю?
— Спасибо, — ответил Студент. — У меня попроще штуковина — дубинка телескопическая. Наша работа, тульская. Для спецназа в восьмидесятых делали… Евгений Василич, у меня к вам есть одна просьба.
— Да я понял, что вы не про трость хотели спросить… Слушаю вас, Саша.
— Расскажите мне, как погиб Полковник.
— Хотите знать, как погиб Полковник? — произнес старик и сдвинул седые брови.
— Да, хочу… Видите ли в чем дело? Вы знаете, что я Иваном Сергеичем пересекался уже. Но дело-то в том, что у этой истории корни еще глубже — мой отец и Иван Сергеич были когда-то знакомы. Они не были друзьями, не были даже приятелями, просто работали вместе. Охранниками в «Промгазе». Иван Сергеич еще не был Полковником, он даже в организации тогда не был. И вообще, все началось с того, что совершенно случайно он попал в облаву…
Дервиш слушал молча. Он хорошо знал историю Полковника, но не перебивал.
— …в облаву на Желтом рынке. Убил эстонского легионера — случайно… Это было в 13– м году. Кстати, в день открытия Башни. В смысле — старой Башни, четырехсотметровой… В общем, он убил эстонского эсэсмана, был объявлен террористом. За его голову объявили награду и он перешел на нелегалку. Я это только со слов самого Полковника знаю — я тогда уже был арестован… Мой отец предложил Ивану Сергеевичу кров. Но один из соседей сдал. Приехали эстонцы. Батя мой, прикрывая отход Ивана Сергеевича, погиб. — Студент волновался, говорил сбивчиво. — А Ивану Сергеичу удалось уйти. Позже он встретился — тоже случайно — с нашими и примкнул к движению… А в июне того же 13– го меня и еще несколько человек должны были этапировать из Выборга в Питер. Наши на конвой напали, отбили. Братишка в деле участвовал, а командовал группой Иван Сергеич. Он, разумеется, не знал, что спасает сына человека, который погиб, выручая его… он меня опознал по фото — просматривал личные дела и увидел меня. В смысле — фотографию в деле. Меня-то он еще не видел. Мы все еще в автозаке сидели… Вот увидел он фотографию и подумал: как похож на Петровича… В смысле — на батю моего, Германа Петровича. А потом прочитал фамилию и отчество и понял, что не просто похож, а — действительно — сын Германа Петровича… Он, Иван Сергеич, рассказывал мне позже: я как понял, что сына Петровича спас — счастлив был. Потому что считал себя как бы в долгу перед Петровичем. И вдруг случайно выпала возможность отдать этот долг…Вот оно как, Евгений Васильевич
Студент замолчал, вытащил из пачки сигарету. Дервиш произнес:
— Случайно, говорите?
— Что?
— Вы, Александр, за время своего недлинного, в общем-то, монолога четыре раза произнесли слово «случайно»… В облаву попал случайно. Легионера убил тоже случайно. С «гёзами» встретился — случайно… И вас освободил случайно. Вы верите в такие совпадения?
— А..?
— В мире почти ничего не происходит случайно, Александр. Я думаю, что с возрастом вы сами это поймете… Итак, вы хотели узнать, как погиб Полковник?
— Да.
Дервиш стиснул руки на рукояти трости, опустил на руки подбородок.
— В марте 14-го в Петербурге заявила о себе подпольная группа. Мы — Иван Сергеич, Братишка и я — месяц назад вернулись из Канады. Добирались долго и тяжело, «на перекладных» — через Мексику, Японию и Сибирь. Сибирь в ту пору была еще наша. Условно наша. В общем, добирались полтора месяца. С приключениями… В самом конце февраля прибыли в Петербург. А в марте 14-го в Петербурге заявила о себе новая группа — «Армия С». В то время новые группы и группочки возникали едва ли не еженедельно. Существовали недолго — опыта конспиративной работы не имели, работали, как правило, топорно… А вот «гестапо» — напротив — работало эффективно. У них уже была вполне приличная агентурная сеть — агентов внедряли во все дыры. Добавьте к этому хорош