Он быстро сложил свои вещи в сумку и торопливо, часто оглядываясь, двинулся прочь.
Мастер уходил, оглядываясь, изображая испуганного человека. И — прокачивал ситуацию… Подполковник Тимофей Трофимович Томилин — товарищи звали его «Три Т» — двадцать пять лет из своих шестидесяти прослужил в органах госбезопасности. Побывал в Афгане и в Чечне. Однажды выполнял личное задание председателя КГБ СССР. Был награжден орденом Красной Звезды и именным пистолетом. В 2009– м вышел на пенсию. Ему предлагали работу в комитете «Кобра», но он категорически отказался… После того, как в 13– м «Гёзы» уничтожили Башню, начались аресты бывших сотрудников спецслужб. Подполковник Томилин непременно был бы арестован, если бы его вовремя не предупредил брат — офицер «гестапо». Томилин успел покинуть Петербург, но на вокзале в Мурманске попал в облаву. Был ранен, но ушел, отстреливаясь из того самого наградного «Макарова». Залез в вагон первого попавшегося товарняка. Там бы и умер от раны, но судьба распорядилась так, что в эту же теплушку попали двое монахов и послушник. Они тоже были беглые — их подозревали в пособничестве террористам. Бежали из монастыря в Карелии, направлялись в Уральскую республику… Монахи фактически спасли Томилина, и дальше двинулись вместе. По дороге на Урал двое монахов погибли. Вот тогда подполковник Томилин стал Мастером — взял псевдоним одного из погибших монахов. А молодой послушник по имени Павел взял имя второго монаха и стал называться Глебом.
Мастер — опытный оперативник, агентурист — уходил и прокачивал ситуацию. Ему не понравились бомжи, которых он встретил. И вовсе не потому, что встретили его не очень ласково — это как раз естественно, а потому… А почему, Мастер не знал. Он задавал себе вопрос: а почему, собственно? — И не мог на него ответить. Бомжи как бомжи. Грязные. Недоверчивые. Наглые, когда сила на их стороне… В общем, обыкновенные. И все-таки не нравятся… Почему?
Когда фотограф скрылся за углом, из ближайшего строения вышел Барон. Он неторопливо приблизился, сказал Куску: отойди-ка, брат, в сторонку, — и спросил у Наемника:
— Ну, что это был за организм?
— Да так, — сказал Наемник, — алкаш один. Придурок — считает себя художником.
— А если?
— Нет, Барон, тут ты не угадал — он в своем блокнотике записал: территория Зла — декорация Апокалипсиса. Дали, типа, отдыхает… Серьезный человек такую хрень напишет?
Барон подумал про себя, что из Наемника никогда не получится толкового оперативника. Он крепкий боевик, настоящий профи, но оперативник — никакой… Вслух Барон сказал:
— Если человек серьезный, то и маскировка продумана соответствующе.
— Да он стишки читает.
— Какие стишки?
— Крейзанутые… Водярой от него разит на километр. Да и вообще, Барон, я его вблизи видел: слабак, смазка для штыка. Лет ему уже под шестьдесят. Фотограф. Фамилия — Костров. Зовут Дмитрий. В 91– м году выставка у него была в ДК Железнодорожников.
— Ну— ну, — сказал Барон. — Проверим.
Барон позвонил знакомому галеристу, спросил про фотографа Кострова. Галерист ничего про Кострова не знал, но дал телефон искусствоведа, который должен знать. Искусствовед давно покинул страну, жил в Норвегии. Барон позвонил в Осло, представился журналистом.
— Костров? — переспросил искусствовед. — Да, был такой… Дмитрий, кажется.
— Верно, Дмитрий. А выставки у него были?
— Была, по-моему, выставка. В конце 80– х…
— А может быть, в начале 90– х?
— Может быть.
— А где проходила, не припомните?
— Нет, не припомню. В те годы везде выставки проходили. Цензуру отменили и — хлынуло. Появились талантливые люди, но больше было конъюнктуры и халтуры. Костров, определенно, был одарен, но… Послушайте, кому это сейчас нужно? Сколько лет прошло.
Барон ответил вопросом:
— А что с ним сейчас?
— Да он спился, кажется.
— Кажется или спился?
— Ну знаете ли! — искусствовед несколько секунд молчал, потом вдруг начал кричать: — Я из этой сраной рашки уехал, чтобы не знать ничего. Чтобы морды эти вечно пьяные не видеть. Чтобы «философские» разговоры в кухнях не слышать…, — искусствовед осекся, потом из трубки потекли гудки.
Барон пробормотал: антеллигент, однако, нервенный.
Мастер не собирался отказываться от разведки на том только основании, что это не нравится обитающим в промзоне бомжам. В его жизни было довольно много операций, где ему противостояли противники более серьезные, чем бомжи.
Весь день Мастер отлеживался на конспиративной квартире, а незадолго перед началом «комендантского часа», отправился на «Территорию Зла».
Адъютант доложил:
— Звонит академик Петров. Говорит: вы хотели с ним встретиться.
— Соединяй, — ответил Председатель. Через несколько секунд в трубке раздался голос академика: Петров слушает.
— Игорь Палыч! — произнес Председатель. — Здравствуйте, дорогой мой. Когда вы вернулись?
— Вчера, господин Председатель.
— Бросьте вы это… Сергей Сергеич меня зовут.
— Вчера, Сергей Сергеевич.
— А что ж вы мне не позвонили?
— Извините, но было уже довольно поздно.
— Вас извиняет только то, что вы устали… Сегодня мы сможем с вами встретиться?
— Да, разумеется.
— Я немедленно пришлю за вами машину.
Академика привезли через сорок минут. У Председателя в это время был Чердыня с докладом. Чердыня закрыл свой ноутбук, поднялся. Председатель сказал: нет, Геня, ты останься, послушай.
В кабинет вошел академик Петров — высокий, крепкий мужчина лет семидесяти.
— Здравствуйте. — Председатель вышел навстречу академику, обеими руками схватил его руку, потряс. — Здравствуйте, дорогой Игорь Палыч. Очень рад вас видеть.
Голос Председателя был наполнен такой неподдельной искренностью, что не поверить ему было нельзя. Интеллигентный Игорь Павлович ответил:
— Э— э… я тоже рад вас видеть.
Председатель представил академику Чердыню: Генрих Теодорович, мой помощник.
Петров и Чердыня обменялись рукопожатием. Оба сказали: очень приятно.
Присели за столик в углу кабинета, под торшером.
— Чаю? — спросил Председатель. Петров ответил: благодарю. — А коньячку по три капли? У меня коньяк отменный.
— Коньяку?.. Можно и коньяку.
Адъютант принес чай, коньяк, нарезанный лимон и печенье. Ловко расставил все на столике с малахитовой столешницей, исчез. Председатель сам разлил коньяк. По кабинету поплыл благородный запах. Сделали по глотку. Петров пожевал губами, спросил:
— Армянский?
— Армянский, армянский, — закивал Председатель. Коньяк был французский.
Петров сделал несколько глотков чаю, спросил:
— Может быть, перейдем к делу?
— Конечно.
— Полный отчет я представлю вам через шесть— семь дней. А сейчас позвольте ограничиться результативной частью.
— Разумеется.
— Итак, вы уже знакомы с моей запиской о ресурсном истощении.
— Разумеется… Неужели все так плохо?
Петров несколько секунд смотрел на Председателя молча, потом ответил:
— Все еще хуже… Я ответственно заявляю: запасы углеводородов на территории Российской Федерации в ее фактически существующих на сегодняшний день границах практически исчерпаны. Если мы будем продолжать добычу в тех объемах, в которых ведем ее сейчас, реальная добыча нефти сойдет на нет через полтора-два года, газа — через пять— шесть… Разумеется, существует некий плюс-минус.
— Как полтора года? — сказал Председатель.
— Наши главные богатства остались за Уралом. «Чайна-менеджмент» сейчас активно осваивает нефтяные провинции Восточной Сибири — месторождения Ванкорское, Талаканское, Чаяндинское — далее по списку. Перечислять нет смысла. По сути, мы отдали все. Если не считать якутские алмазы. — Чердыня посмотрел на Петрова, подумал: э— э, академик, не владеешь ты ситуацией: якутские камушки тоже почти проданы… Петров продолжал: — По нефтепроводу на Дацин ежегодно будет прокачиваться двадцать миллионов тонн нефти.
Председатель резко спросил:
— А новое месторождение на Кольском?
Петров развел руками:
— Вынужден вас разочаровать: месторождение на Кольском полуострове — иллюзия. Я, собственно, с самого начала именно так и говорил.
— Но ведь космическая разведка!.. Космическая разведка показала: есть месторождение.
— Космическая геологоразведка — всего лишь один из инструментов. Безусловно полезный, но не абсолютный. Я предупреждал, что существенных запасов нефти там быть не должно. Так и получилось: нефть там действительно нашлась, но в незначительных количествах и низкого качества. Коэффициент нефтеотдачи низок. Бассейн изучен, проведена детальная гравиразведка и сейсмическая разведка. Все цифры я представлю в отчете. Но уже сейчас понятно — это не Гавар.[68]
— А Штокман? — произнес Председатель. — Штокман — как?
— Что касается ресурсов Штокмановского месторождения, то они оказались сильно завышены, газоносность критична.
— Насколько завышены?
— Очень сильно завышены… как минимум раз в пять.
Мир рушился. Разваливался на глазах. Рассыпался, как ледовый панцирь Гренландии — стремительно и неотвратимо. И с этим уже ничего нельзя было поделать.
Голос Петрова Председатель слышал откуда-то издалека:
— Кроме того, следует иметь в виду, что добыча на Штокмане, если даже удастся ее организовать, будет чрезвычайно сложна… Сергей Сергеич!
— Да?
— Считаю необходимым сказать вот что. Из глубины первого тысячелетия до нашей эры до нас дошла глиняная ассирийская табличка. На ней клинописью написан следующий текст: «Если почва страны нефть начнет выделять, страна эта будет несчастна». Я — нефтяник, всю жизнь я искал нефть. Нефть была для меня почти что религией. Но теперь, в нынешних условиях, я готов подписаться под этими словами.
— Почему? — машинально произнес Председатель.
— Потому что следует признать: обилие природных ресурсов не принесло нашей Родине счастья. Это факт.