Вышло у нас всё офигеть как идеально. Связав немца, мы осмотрели комнату и, обнаружив рацию и бинокль рядом с ней, а также блокнот с записями, я приободрился.
— Петя, срочно нужен кто-то, говорящий по-немецки, пулей его сюда, просто бегом! — протараторил я и с удовольствием наблюдал, как напарник помчался вниз.
— Ты меня понимаешь? — решил я спросить немца.
— Найн, найн, — тихо отвечал фриц, уткнувшись взглядом в пол.
— А говоришь, не понимаешь! — ухмыльнулся я. Взяв трофейную сигарету и такую же зажигалку, закурил. О, ничего так табачок-то у вражины. — «Аттика», — прочитал я вслух надпись на пачке и еще раз ухмыльнулся. Просто обыскивая немцев, нашел аж три пачки таких сигарет. Хоть и привык уже к табаку в газете, но давно хотелось именно сигарет. Тем более сейчас в них пока еще не суют всякое дерьмо. Не пропитывают бумагу, чтобы быстрее горела, и сам табак вполне приличный. Немец попросил закурить. Как понял? Ну, знаете ли, это ж международный жест курильщика. Фриц так многозначительно мычал, что я как-то быстро сообразил, что ему нужно. Вытащив кляп, я не рисковал, трофейный пистолет был под подбородком фашиста, я сунул ему в рот сигарету и чиркнул зажигалкой.
Пока фриц наслаждался курением, я, показав ему на рацию, вопросительно кивнул. Фриц сначала ответил отрицательно, но когда я начал подниматься, а точнее вытаскивать нож, вражеский солдат активно начал трясти головой.
Петя вернулся минут через пятнадцать, наверное, бегом бежал. Окрикнув меня еще из-за двери, он появился с автоматом в руках. В метре позади напарника виднелась фигура нашего политрука.
— Здравия желаю, товарищ политрук, — бодро отрапортовал я.
— Иванов, ну, кто тут у вас?
А пленный оказался рядовым связистом. Остальные, уже остывающие, были как раз корректировщиками, а этот парень должен был только держать связь.
— Когда нужно выходить на связь? — начал допрос с важного для всех нас политрук.
— Мы пропустили сеанс, скоро должна прибыть группа, — ответил ганс.
— Сколько человек обычно входит в группу? — продолжал политрук.
— Отделение. — Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А нас тут всего трое, с политруком.
— Товарищ политрук, пусть выйдет на связь и сообщит, что все нормально, — предложил я.
— Думаешь, не ляпнет лишнего? — с сомнением заметил политрук.
— Ну, если только он мазохист, — ответил я, вынимая нож.
Приставленный к гениталиям острый клинок способствует нормальному диалогу. Правда, фриц все время умолял политрука убрать меня подальше, но тот только хмыкал. Фриц вышел на связь и с круглыми от ужаса глазами, почти не запинаясь, оттараторил то, что нужно. Ему приказали начинать записывать координаты и через двадцать минут быть готовым их передавать.
— Они собираются опять по переправе долбить, — после завершения сеанса связи сказал политрук.
— Ну, так и передадим им такие координаты, что они порадуются, — ответил я.
Фриц по своей маленькой карте, но блин, довольно подробной, записал координаты, и мы начали ждать нового сеанса. Координаты мы дадим тех домов, что находятся у немцев рядом с нами, надеюсь, что артиллеристы у фрицев сначала жахнут, а уж потом будут сверять их.
Немцы все-таки не зря до Волги дошли. Нет, жахнуть-то они жахнули, но это были всего восемь выстрелов, но блин, зато каких! Те самоходки, что не дали нам пройти дальше, спешно отошли к себе в тыл, паника в тех домах была знатная, но! Больше не связываясь с нами по радио, немчура просто начала долбить уже по нам, да с такой силой, что мы еле ноги унесли. Немца даже бросили, если повезет — выживет.
Едва мы вернулись на позиции роты, нам приказали отойти в тыл, тут это рядом, всего метров на триста в сторону реки. Нас сменила рота из нашего же батальона. Дали шесть часов отоспаться, надо ли говорить, что я продрых их честно. А проснувшись, меня погнали на КП командира полка вместе с Нечаевым. Командный пункт располагался в подвале одного из домов, что были захвачены буквально вчера. Мы с Нечаевым прибыли последними, так как в подвале было довольно людно. В кумаре табачного дыма виднелись знаки различия многих командиров, видимо, собрали со всех рот и батальонов.
— Так это ты придумал немцам их же координаты дать для артобстрела? — на меня смотрел командир полка, коренастый мужчина лет сорока, со шпалами полковника в петлицах.
— Красноармеец Иванов! — отчеканил я, но меня поспешили поправить:
— Гвардии, гвардии красноармеец! — с упреком, но с улыбкой сказал комполка.
— Виноват, товарищ командир! — я стоял, вытянувшись во фрунт.
— Молодец, благодарю за службу, — командир полка повернулся в сторону сидевших в подвале командиров, — вот как у нас гвардейцы воюют! Молодцы, так и продолжайте. — Дальше была небольшая пропагандистская речь, но она была тут к месту. Нечаева попросили задержаться, а я, попрощавшись, ретировался.
Выйдя из подвала на улицу, была ночь, небо, затянутое тучами, мрачно нависало над городом. Дождавшись лейтенанта, переглянулся с ним.
— Не песочили? — спросил я.
— Да в общем нет. Даже похвалили, — ответил Нечаев.
Мы молча прошли с ротным до нашего дома, где нас расположили на отдых. Бойцы еще отдыхали. Кто-то чистил оружие, кто-то перекусывал тем, что еще было. Мы захватили у фрицев немного еды, это позже они тут будут последний хрен без соли доедать, а пока снабжение у них вполне себе приличное. Вообще, только в тех домах, где фрицы были в изоляции, чувствовалась нехватка припасов. Главным образом было довольно мало патронов. Вон мы зачистили дом, пулеметов взяли много, как и винтовок, а с патронами сложнее.
— Сколько у нас в роте осталось? — нарушил я молчание.
— Пятьдесят два человека, — поморщился Нечаев.
— Прорвемся как-нибудь, — произнес я и снова замолчал.
— К шести утра подойдут танки, три «тридцатьчетверки», в прорыв пойдем.
— До семи, значит…
— Чего до семи? — не понял меня Нечаев.
— Проживем, говорю, до семи примерно, — сплюнул я на грязный пол и отвернулся.
— Ты это, Иванов, другим этого не говори, понял?
— Да, — так же спокойно ответил я. — Я же бежать не предлагаю или в плен сдаваться. Город мы не оставим, или ляжем здесь, или доживем.
— Странный ты какой-то все же, — тихо, но с подозрением проговорил Нечаев.
— А чего опять-то не так? — чуть возмущенно спросил я.
— Вот слушаешь разговоры бойцов, всякое говорят. И то, что хана нам всем, и то, что в плен не сдадутся, и даже то, что победим, а ты…
— А я? — перебил я командира.
— А ты, Счастливчик, говоришь — «может, доживем!» Так и хочется спросить, до чего доживем?
— Так до победы, естественно. — Блин, какой же он въедливый, хорошо хоть не докладывает.
— Я сразу заметил, что ты знаешь больше других, умеешь больше. Бесстрашие твое какое-то… обреченное, что ли. Ты как будто наперед знаешь, что и когда будет! — Прямо в точку попал лейтеха. Разговор мы свернули, я просто молчал, а лейтеха сделал вид, что не хочет допытываться.
Отдохнуть нам дали аж до утра. И поесть успел, и даже отоспаться. Танки чуть задержались, прибыли в начале восьмого, но это было даже хорошо, иначе попали бы танкисты в самую задницу. В половине восьмого гитлеровцы решили устроить нам АД. На позиции только нашего батальона летело все, что только могли запустить фрицы. Дома тряслись, дрожали, скрипели и ходили ходуном. Честно? Охренеть, как испугался.
— Господи, да когда же у них снаряды-то кончатся? — причитал кто-то лежавший рядышком в подвале. — Страшно — жуть.
— И не говори, у самого, похоже, штаны сейчас намокнут, — прошипел я.
Над головой что-то громыхнуло, и потолок как-то странно задрожал. Блин, перекрытия со стенами внутрь складываются, что ли? Страшно было именно быть тут заваленным заживо. Интересно, а скольких так уже завалило? Наверняка ведь не только у нас были такие потери, и немалые, скорее всего. Вон нас тут набилось человек сорок, остальные были на постах, может, их уже и в живых-то нет.
Сколько долбили фашисты, не представляю, у меня часы встали ровно в восемь утра, а обстрел еще продолжался и продолжался. Когда наконец стало тише, было слышно, что противник продолжает стрельбу, но видимо, сменили сектор обстрела, разрывы приглушенно бухали где-то в стороне. Отряхиваясь, с удивлением отметил, что штаны все же сухие, хотя вон двое или даже трое уже снимают с себя портки. Ни разу не смешно, наоборот, удивительно то, что не все поголовно обделались. Хотя вряд ли те, кто просто обмочился, будут заморачиваться со снятием штанов. Вторых-то все равно нет, а сушить и стирать нам никто не даст, сейчас фрицы прибегут, само высохнет.
На выходе из подвала столкнулся в проеме с Петрухой. Вначале обстрела мы бежали сюда вместе, а потом как-то потерялись. Петруха вид имел печальный, да и я сам, наверное, такой же. Весь в грязи и какой-то штукатурке, рожа, как в цемент макнули.
— Сань, живой? — схватил меня за руку напарник.
— Вроде да, слушай, братушка, ты винтовку мою не видел? — спросил я. В подвал я бежал с автоматом, просто потому, что винтовка находилась в комнате, что занимал Нечаев.
— Тут твоя винтовка, — услышал я голос впереди. Выйдя на дневной свет, блин, и правда уже светло вовсю, но неба и солнца не видать, обнаружил возле входа в подвал командира с моей винтовкой. — Дуйте наверх, занимайте позицию. Они уже начали, наблюдатель засек подготовку к атаке.
Мы с Петро, тряся головами, начали подниматься на первый этаж. Ха, это командир так посмеяться решил, что ли? Выше первого этажа оставались лишь редкие перекрытия и остовы стен. В пустые глазницы оконных проемов можно отчетливо разглядеть внутренности дома. Точнее, их отсутствие.
— Командир, а куда подниматься? — спросил я, вернувшись к дому.
— Боец, тебя чего, контузило, что ли? — жестко так спросил Нечаев, раздававший указания бойцам. — Конечно, в дом напротив, этот сейчас рухнет на хрен, самим не догадаться, что ли?