— Слушаю.
Его брови медленно поползли вверх по мере того, как он впитывал информацию. Седой наблюдал за ним, лениво попивая виски.
— Какой взрыв в Магической академии? — голос лысого внезапно стал резким, как лезвие. — Что говорят на месте? Почему там был Петров? Это связано с вчерашними террористами?
Пауза.
— Что значит, "не знаете"? — он внезапно вскипел, сжимая телефон так, что корпус затрещал. — У вас там мозг жиром заплыл, что ли? Может, тебя на границу с Китаем отправить? Давно тигров не ловил?
С этими словами он швырнул телефон на стол так, что тот подпрыгнул и замер, будто испуганный зверёк.
Седой лишь усмехнулся, подняв свой бокал:
— Да не парься ты. Это же Магическая академия — там взрывы, как у нас с тобой утренний кофе. Он лениво махнул рукой в сторону аквариума. — Я же сказал — сидим, наблюдаем. Ну, за здоровье!
Бокалы звонко встретились, акулы за стеклом лениво развернулись, будто реагируя на тост.
— За здоровье... и за дураков, которые всё ещё думают, что могут нас переиграть, — добавил лысый, уже снова хладнокровный, и отхлебнул виски.
Глава 16
Я проснулся от нестерпимого желания сходить в туалет и странного зуда в руках. Сознание возвращалось медленно – сначала я просто уставился в стену напротив, не понимая, почему она покрыта сотнями бабочек, застывших за стеклом в аккуратных рамках. Их крылья переливались в тусклом свете, создавая иллюзию движения.
«Это точно не сон?»
Я огляделся. Небольшой кабинет с витражным окном, сквозь которое пробивались лучи закатного солнца. Вдоль стен – дубовые стеллажи, доверху забитые старинными фолиантами. В одном из них, за стеклом, беспорядочно лежали странные артефакты и колбы с мутными жидкостями. На тумбочке справа – скелет ящерицы, собранный с хирургической точностью.
Слева гудела аппаратура: монитор показывал скачущую линию моего пульса и какие-то непонятные графики. В левую руку была введена капельница. Ниже пояса – простыня, а под ней… провода.
Сердце ёкнуло.
Я резко дёрнул ногами – они слушались, но были слабыми, как после долгого сна.
Аппаратура запищала, когда я вытащил капельницу и начал стягивать простыню. Дверь распахнулась, и в кабинет вошла медсестра – высокая, с густыми каштановыми волосами, собранными в тугой пучок, и… очень выразительными формами, которые даже скромный медицинский халат не мог скрыть.
«Я жив. Пока у меня есть пошлые мысли – я точно жив», – с облегчением подумал я.
— Стойте! Вам нельзя вставать! – её голос был бархатистым, но твёрдым.
— В туалет, – честно признался я.
— Подождите, тут есть утка, – она наклонилась, заглядывая под кровать, и от этого движения халат натянулся ещё сильнее.
Мне стало ещё хуже.
Но все фантазии развеялись при виде металлического судна, которое она достала.
— Можно я дойду сам? – попросил я.
— Не положено, – покачала головой медсестра.
— Мне нужно по-настоящему. Пожалуйста.
Она вздохнула, достала телефон и набрала номер. На том конце раздался радостный возглас: «Да, теперь можно!»
— Профессор разрешил, – сказала она, аккуратно снимая простыню.
Под ней оказалась длинная сорочка… без трусов.
«Ну вот, теперь стесняться уже поздно», – подумал я, опираясь на её плечо.
Мы медленно дошли до неприметной двери. За ней – душевая кабина и унитаз.
— Вам помочь? – спросила она.
— Спасибо, я сам, – резко ответил я и закрыл дверь.
Осознав, что рубашка воняет потом, гарью и чем-то едким — наверное, последствиями взрыва, — я начал рыться по шкафчикам в поисках чего-нибудь чистого. В одном из ящиков нашлась серая хлопковая рубашка с биркой «Лаборатория №7». Чужая? Или моя? Память была кашей, но сейчас было не до размышлений.
Потом я целый час плескался в душе, смывая с себя липкий налет лекарств, крови и чего-то еще, чего не хотелось идентифицировать. Вода то обжигала, то леденила кожу — контрастный душ помогал прояснить сознание. Боже, как же он прекрасен. Каждая струя будто смывала не только грязь, но и остатки тумана в голове.
Выйдя из душа, я наконец разглядел себя в зеркале. Тело покрывала сеточка шрамов — тонких, почти прозрачных, но образующих замысловатый узор, будто кто-то аккуратно сшил меня из кусков. «Регенерация третьей стадии» — почему-то мелькнуло в голове. Похоже, при взрыве я действительно сильно пострадал. Но все вроде на месте. Руки-ноги целы, внутренние органы не вываливаются. Даже… «Даже то, что должно быть ниже пояса, в порядке», — с облегчением подумал я, бросив взгляд вниз.
Посвежевшим и в приподнятом настроении я вышел из туалетной комнаты — и тут же встретился взглядом с парой горящих фанатичных глаз. Глазами исследователя, который только что обнаружил новый вид бабочки и уже достал булавки.
— Рад видеть тебя в добром здравии, — сказал профессор Зильберштейн, поправляя очки. Его длинные пальцы нервно постукивали по планшету, где мигали какие-то графики.
— А я говорил — сработает! — гордо провозгласил профессор Беркоф, размахивая папкой с надписью «Проект "Феникс"».
— Что сработает? — взволнованно спросил я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
— Давайте я поясню, — вмешался Денис Петрович, лаборант с вечно усталым лицом. — Но наш подопытный недалекого ума, поэтому ему не понять ваш профессиональный язык.
Я сжал кулаки. «Подопытный»?
— У меня для тебя есть несколько новостей, — продолжил лаборант, игнорируя мой взгляд.
— Давайте с плохой, — процедил я.
— Ну… из плохого — только то, что ты провалялся в искусственной коме две недели.
— Две недели?! А чего так долго? Ольгу с того света вытянули меньше чем за неделю! — вырвалось у меня.
— Ну, ты же не дочь ректора, — усмехнулся Денис Петрович. — Это, во-первых. А во-вторых, ты сам согласился на эксперименты Беркофа. Вот он и предложил проверить свою теорию.
— Какую теорию?! — гневно выкрикнул я, чувствуя, как по телу разливается адреналин.
Лаборант вздохнул и жестом показал Беркофу, что объяснит сам.
— Смотри. Возьмем наших древних предков. Как они становились магами жизни? Как развивался их дар изначально?
— Ну… наверное, лечили себе подобных. Травами, заговорами, вливанием энергии… — предположил я.
— Именно так! — оживился лаборант. — Если ты хочешь быть врачом, ты тренируешься, леча других. Но у этого метода есть особенность. «От чего лечим, тем и болеем» — грустная поговорка врачей. Она означает, что себя лечить куда сложнее. А если постоянно лечить только самого себя, что будет?
Я задумался.
— Дар атрофируется? И сможешь лечить только себя?
— Снова верно! — воскликнул Беркоф, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь безумного ученого. — Но в твоем случае… У тебя несколько зародышей силы, и один из них — биоэнергия. Прокачка её позволяет стимулировать ускоренную регенерацию. Поэтому, когда я увидел тебя всего переломанного после взрыва, то подумал: «Сам Бог благоволит к нам!»
— Вы… что, специально не лечили меня до конца?!
— Мы вводили тебе питательные растворы, поддерживали жизненные функции, но дали твоему телу восстановиться самому, — спокойно сказал Зильберштейн. — И вот результат: за две недели ты полностью излечился. Твой зародыш Жизненной силы почти догнал зародыш Тьмы. Еще пара таких травм — и будет баланс.
Я почувствовал, как кровь отливает от лица.
— А если бы ваша идея не сработала?
Профессор Беркоф улыбнулся и, глядя куда-то поверх моей головы, процитировал:
— «О, сколько нам открытий чудныхГотовят просвещенья дух,И Опыт, сын ошибок трудных,И Гений, парадоксов друг…»
— Вы рискнули моей жизнью ради эксперимента?!
— Ну… технически ты уже был при смерти, — пожал плечами Денис Петрович. — Так что, считай, мы тебя спасли.
В голове что-то щелкнуло.
«Значит, теперь я их подопытный кролик. Навсегда».
И самое страшное — я сам на это согласился.
— Что ты помнишь перед тем, как очнулся здесь? — спросил лаборант, записывая мои слова на планшет.
Я задумался, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний.
— Ну… я увидел, как у Марины в руках начал краснеть артефакт. Сначала он просто слегка светился, но потом… будто насыщался кровью. Я испугался, что он взорвется. И… — я резко оборвал себя, глядя на Дениса Петровича. — А что известно Давиду Арамовичу о прошлой ночи?
Лаборант хмыкнул, потирая переносицу.
— Детали ему не рассказывали. Просто в общих чертах — что тебе удалось в лаборатории Военной академии активировать способность Тьмы.
Я кивнул, сжимая кулаки. "Значит, главное скрыли".
— В общем… я вспомнил ощущение активации зародыша Тьмы и на инстинктах, из страха, повторил его. Удалось замедлить время… ну или ускориться — это вам, как специалистам, виднее. В общем, я выхватил у Марины артефакт и выпрыгнул в окно. — Я усмехнулся. — Пригодились тренировки в детстве: прыжки в воду со скалы.
— А дальше? — подтолкнул меня Денис Петрович.
— Падая, я отбросил артефакт подальше от здания… а потом — вспышка. И больше ничего не помню.
Профессор Беркоф одобрительно хлопнул в ладоши.
— Молодец! Сориентировался правильно. В вашей лаборатории что-то пошло не так, и у бедной Марины вышел неудачный опыт. Если бы ты не выпрыгнул в окно, пострадали бы все. Даже преподаватель не успел бы снизить поражающий эффект.
— Но это обычное дело в Магической Академии, — вздохнул Зильберштейн. — За всеми не уследишь, а практические опыты — лучший источник знаний.
Я почувствовал, как внутри что-то похолодело.
— А что потом было?
— Да в принципе ничего, — пожал плечами лаборант. — На взрыв сбежались преподаватели. Тогда-то профессор Беркоф и взял управление ситуацией на себя.
— А Марина? — спросил я, стараясь звучать нейтрально.
Беркоф покачал головой.
— О, она так испугалась. Бедная девочка. Все бормотала: