– Ты, парень, не привыкай поперек старших решать, – сурово проворчал дед, оглаживая бороду. – Выученик ты мой, значит, я должон тебя кругу представить так, чтоб всем ясно стало, кто ты и чего стоишь.
«Ни хрена не понял, но больше спорить не стану», – проворчал про себя Елисей, чуть пожав плечами.
– От и добре. Залезай, ехать пора, – по-своему интерпретировал его жест дед Святослав.
– Я ж как лучше хотел, – на всякий случай буркнул парень.
Они уселись в бричку, и пожилой казак, сидевший на козлах, ловко щелкнул кнутом. Бричка прокатилась по улицам и, выехав к плацу, направилась к комендатуре. Это несколько насторожило Елисея. Вопрос должен был решаться про казаков и среди казаков, а тут куча сторонних зрителей.
«Они б еще на базаре сход устроили», – проворчал парень про себя.
– От всех семей казачьих люди будут. Дело не простое, а значит, в каждой семье знать должны, что круг решит и почему, – тихо пояснил дед Святослав, словно прочитав мысли парня. – Не простое это дело, и решать его непросто станет.
«Ага, похоже, тут намечается показательная порка, – сообразил Елисей. – Ладно. Значит, нужно больше молчать и для важности надувать щеки. Глядишь, за умного сойду», – грустно усмехнулся он про себя.
Все планы оставаться в тени и не привлекать к себе особого внимания летели к чертям. Впрочем, они давно уже туда отправились. С того дня, как он начал испытывать минометы и делать взрывчатку. Плюнув на все, Елисей решил про себя, что так даже будет лучше. Теперь в крепости его точно никто задирать не посмеет, а уезжать отсюда он и так не собирается. Место тихое, можно сказать, патриархальное, и народ ко всему быстро привыкает. Особенно если что-то новое идет ему на пользу.
У крыльца комендатуры бричка остановилась, и пассажиры выбрались из нее, с ходу попав под перекрестный обстрел взглядов всех собравшихся. А народу тут хватало. Еще стоя в бричке, Елисей попытался прикинуть количество собравшихся – и невольно охнул по себя. В толпе было человек под сто двадцать. Похоже, его догадка про показательную порку оказалась абсолютно верной. Дед Святослав первым шагнул к толпе, и народ покорно раздался в стороны, пропуская их.
На плацу было установлено несколько лавок, на которых восседали те, кого местные и называли казачьим кругом. Представители самых уважаемых и известных казачьих родов, войсковые командиры и главы остальных родов. За ними стояли простые казаки, бабы, рядом с которыми сновала неугомонная детвора. Святослав отвел парня к лавке, где сидели главы родов и, тихо буркнув:
– Тут жди, – отправился туда, где собрались представители казачьего круга.
Ветераны раздвинулись, уступая ему место почти в середине. Это было место для самых уважаемых людей. Ровно в середине сидел представитель атамана, который потом и должен был доложить своему начальству о результатах этого схода. Вздохнув, Елисей прижал левый локоть к боку. Так ему было легче и, опустив правую ладонь на рукоять кинжала, принялся наблюдать за происходящим. Старики не торопясь, переглянувшись, кивнули друг другу и вопросительно посмотрели на представителя атамана.
Степенно поднявшись, мужчина лет пятидесяти не спеша огладил окладистую бороду и, откашлявшись, громко произнес:
– Значит так, казаки. Собрались мы тут, чтоб решить одно лихое дело. Случилось это неделю назад, ночью. Три брата, словно тати ночные, посмели на сироту казачьей крови оружие обнажить. Да не тут-то было. Ловок тот сирота оказался. Доброго рода казачок. Всех троих голыми руками положил, да так, что все трое татей теперь и воинами быть не смогут. Сами понимаете, братья все наши законы этим делом порушили. И потому требуется нам решить, что с ними делать.
– А с чего все началось-то? – раздался вопрос с лавки глав родов. – Может, тот сирота обиду им какую учинил?
– Я так понимаю, вы, почтенные, желаете разбор этого дела чинить? – спросил казак, едва заметно поморщившись.
«Ага, походу, родичи братцев подсуетились и попытались подтянуть своих ближников, чтобы их спасти», – хмыкнул про себя Елисей, презрительно усмехнувшись.
– А ты чего ухмыляешься? – вдруг взвился спросивший, заметив усмешку парня. – Думаешь, искалечил трех добрых казаков, и тебе это с рук сойдет?
– Ты, Макар, рот-то прикрой, – негромко посоветовал дед Святослав. – Или думаешь, никто не понял, с чего ты вдруг лаяться начал, словно пес цепной? Ошибаешься. Все знают, что ты Фролу денег много должен. Вот и выслуживаешься. А парня не замай. Ему еще и шестнадцати нет, а он трех здоровых бугаев с оружием голыми руками положил. Вот что я тебе скажу, Макар. Это он казак. От роду, по крови. А ваши трое – щенки приблудные, хоть и вымахали с бычков.
Народ глухо загудел, услышав такую отповедь. Представитель атамана, повернувшись к Елисею, чуть усмехнулся и, жестом подозвав поближе, велел:
– Назовись, казачок.
– Елисей Кречет. Из станицы Пригорской. Последний казак в роду.
Вот тут все собравшиеся ахнули. Бывает один наследник семьи. Бывает единственный наследник в роду, но последний представитель всего рода даже в эти времена огромная редкость. Таких сирот обычно забирали родственники.
– Знаем мы, что после мора ты один в живых остался, – кивнул казак с погонами подполковника. – Расскажи, как дело было. С чего началось все.
– С базара все началось, – усмехнулся Елисей и коротко поведал, как трое братьев регулярно издевались над девушкой-сиротой. И как он жестко оборвал такой наезд.
– Значит, сам ты их не искал и нападения не ждал? – уточнил подполковник, выслушав его.
– И в мыслях не было, – мотнул Елисей чубом. – У меня и без них забот хватает. Оружейник я, про то все знают. И оружием моим тут многие пользуются. Кто в осаду на стене был, сами все видели. Я от боя никогда не бегал и к доброй драке всегда готов. А тут вон заказ от коменданта поступил, на гранаты мои. С ним и работал.
– Знаю я про оружье твое, и про то, как оно помогло крепость отбить, – кивнул казак. – И про то, как ты прорыв абреков на стену прервал, тоже знаю. Доброе дело делаешь. Но как так получилось, что ты один смог с тремя справиться?
– Меня и родитель мой учил, и пластуны ваши, и вон, дядька Святослав, дай ему дог здоровья, учит. Потому и отбился, – ответил парень, поклонившись старику.
– Врет! – снова подпрыгнул тот самый Макар. – Не мог он один отбиться. Был там еще кто-то!
– Новая версия, – снова усмехнулся Елисей. – Не было там никого, – повернулся он к крикуну. – А ежели не веришь, выводи их троих сюда сейчас. Только сразу скажу: больше щадить не стану.
– Так покалеченные они, – растерялся Макар.
– Так и я не особо целый. Хочешь, рубашку скину, – предложил Елисей, глядя крикуну в глаза.
– Не надо, – остановил его подполковник. – Про раны твои мы все знаем. Где рода их старший? – повернулся он к третьей лавке.
С нее тяжело поднялся тот самый старик, что приходил к дому Радмилы. Сняв папаху, старик прошел вперед и, поклонившись на четыре стороны, подрагивающим от волнения голосом сказал:
– Моя во всем вина, казаки. Меня и казните.
– Не дури, Корней, – поднялся ему навстречу Святослав. – Не тяни на себя вину. Хватит уж выкупать их. Доспасались, что они татьбу задумали. Нет тут твоей вины. И мести не будет, Елисей тебе за то прямо сказал. Так что хватит дурить. Прикажи вести их сюда. Пусть сами за дела свои отвечают.
– Ответят они, Святослав, – тяжело вздохнув, продолжил старик. – Я не вину их на себя беру, а свою прятать не желаю. Не сумел настоять, чтобы из сопляков мужчин сделали. На поводу у сына пошел. В том и есть моя вина. Я в роду старший, мне и отвечать с ними вместе.
– Господь с вами, дядька Корней, – не удержавшись, вступил Елисей в разговор. – Они и сами давно не мальчишки. Старше меня все трое. Пора и самим за дела свои ответ держать.
– Верно казачок сказал, – поддержал парня подполковник. – Нет тут твоей вины. А вот сыну твоему я потом еще много чего скажу. Давай их сюда.
По знаку старика из толпы вывели трех братьев и, поставив их перед кругом, заставили стоять ровно. С учетом того, что у одного были повреждены ноги и передвигался он на костылях, это было сложно. Но в этот раз защищать их явно никто кроме родни не собирался. Поежившись под угрюмыми взглядами собравшихся, братья замерли, быстро переглядываясь. Подполковник, оглядев братьев с нескрываемым презрением, покачал головой и, вздохнув, спросил:
– Слышали, что Елисей рассказал?
– Слышали, – нехотя кивнули братья.
– Есть свое что сказать? Или, может, лжа в словах его была? Только подумайте, прежде чем рты раскрыть. Я ведь тогда полное дознание учиню, и после того не круг, а атаманский совет судьбу вашу решать станет.
– Верно все сказано было, – нехотя, словно через силу, признался один из братьев.
– Дурачье! Тати поганые! Сучьи выродки! – взвыл старый Корней и принялся охаживать их своей клюкой, с каждым ударом выговаривая: – Твари богопротивные! На всю округу род ославили, крапивное семя!
От виновных его еле оттащили. Кое-как успокоившись, старый казак, утирая слезы, взял себя в руки и, поклонившись кругу, глухо попросил:
– Судите, казаки. Как скажете, так и будет.
– Что скажешь, Елисей? – повернулся подполковник к парню. – На тебя напали, ты вправе их живота лишить.
– Не хочу горя в род казачий, – качнул парень головой. – Как круг решит, так тому и быть.
– А ты, Корней, что скажешь? Каким наказание должно быть? – снова повернулся к старику подполковник.
– За позор роду, за татьбу ночную – по полсотни плетей каждому, – сжав кулаки, отрезал старик.
Жадно ловившая каждое их слово толпа дружно ахнула. Невольно охнул и Елисей. Пятьдесят ударов нагайкой, даже не самых сильных, способны легко отбить человеку внутренние органы. Пережить такую порку может только очень сильный человек. Подполковник, явно не ожидавший такого, вперил в старика удивленный взгляд, словно ожидая, что он одумается и скажет, что оговорился, но Корней ответил ему твердым, прямым взглядом.