Своей похожей на стрелу головой она тянулась к оленю, отмеченному знаками Солнца. Этот венец тоже был когда-то принесён с юга. Сердца людей дрогнули, когда невесть откуда взявшаяся чёрная туча стала наползать на солнце.
А чёрный жрец продолжал:
— Думаете, на вас один Амбазук идёт? Кереметь мне всё открыл: ещё три отряда идут разорить Копас. Сын Уархага идёт, Злая Царица идёт, а ещё — лютый безбожный царь Ардагаст. Тюштень вам на выручку не успеет, хоть засядьте в городке, хоть нет.
— Кто тебя пустил сюда, вороний жрец, змеиный слуга? — возмущённо сказала Арья.
— Бог, который сильнее ваших богов. Они далеко, он близко. — Эпанай ткнул пальцем в оберег и венец Вардая. — Что у него тут? Зверь, какого в наших местах нет и не было. А змеи — всюду. Попробуй спустись босиком вон в тот овраг... — Он поднял к небу вороний посох. — Глядите! Туча солнце скрыла, или крыло ворона, или чёрное тело змеи? Вы не видите, я вижу. Вверху ворон, внизу змея, посредине сарматы — волчье племя! Царица-волчица, помилует ли тебя твоя стая? Бегите в городок, глупые люди, — от Ардагаста и его колдунов там не спасётесь: Копас не заворожён так, как Ножа-Вар. Никто вас сейчас не спасёт, кроме Кереметя! А ему трёх голов скота мало. Человеческие головы нужны, царские, жреческие!
Колдун уже не говорил, а кричал, потрясая посохом, подпрыгивая и звеня чёрными медными уточками. Люди, так и не вставшие с колен, дрожали, всхлипывали. И вот уже покатилось по толпе: «Все пропадём... Кереметю надо жертву, Кереметю!» А голос колдуна гремел, бил в уши, не давая задуматься, усомниться:
— Чам-паз на небо ушёл, всё земное брату отдал! Мой бог не злой, он добрый — только к тем, кто его чтит! Великими жертвами, человеческими!
Рука Паштени нащупала под балахоном рукоять ножа. Но между царицей и ведуном стояло много людей, бросавших на неё враждебные взгляды. Сзади злобно шипели: «Сарматская подстилка!» Паштеня попыталась встать, но Эпанай быстро повернулся к ней, взмахнул посохом — и царица, не поддержи её свекровь, совсем свалилась бы наземь. Сезган глядел в сторону, словно бы ничего не замечая.
На одного лишь старого Вардая не действовали ни крики, ни чары. Безмолвно глядел он на бесновавшегося колдуна сверху вниз со своей кадки. Лишь они двое стояли в полный рост среди коленопреклонённой толпы. Жрец даже не пошатнулся, когда Эпанай направил на него свой вороний посох. Вдруг старик громко произнёс:
— Молчите! Встаньте!
Разом стихнув, люди поднялись.
— Я слышу голос жёлтого зверя, священного зверя Анге-патяй.
Словно подтверждая его слова, пять львиц на его обереге засветились ровным золотистым светом.
— Он говорит: вам на помощь идут воины Солнца. Пока вы чисты душой, никто вам здесь не повредит. Это место свято! Продолжайте моление.
Он взмахнул рукой, и такой же ясный, спокойный свет опоясал святилище, поднявшись над тыном.
Арья подала Вардаю священный ковш. Старик положил в него хлеб, соль и мясо, поднял ковш к небу и стал звать богов, одного за другим:
— Чам-паз, гляди, бери! Ши-паз, гляди, бери!
Люди стояли молча, с воздетыми руками. Помянув всех богов, жрец опрокинул содержимое ковша в огонь жертвенника. Эрзяне и мари снова опустились на колени и принялись молиться. Привычный обряд успокаивал их, и теперь чёрный жрец молчал, чувствуя силу, превосходившую его чары.
Дружины Ардагаста и Тюштеня двигались берегом Суры навстречу друг другу. Ещё немного, и росы заметили бы эрзян. Но тут к Лютице и Вышате подлетела ласточка и сказала голосом Миланы:
— Там, на востоке, через лес сарматы идут, сотни две. А ведет-их ворон. Не простой — призрак. Идут... вроде на север. А там две силы бьются — светлая и тёмная. Я слетаю, посмотрю.
— Погоди. Я и отсюда увижу, — сказала Лютица, мягко спрыгнула с коня и опустилась на землю уже львицей. В зверином обличье чувства волхвини обострились, особенно же — духовное зрение. Лесная чаща, городки, люди стали для неё словно прозрачными. Она ясно видела на северо-востоке самое большое в этих лесах сосредоточение доброй силы. Видела, как стремится туда ворон-призрак, как борются там две силы: тёмная, воронья, и солнечная, львиная, такая близкая ей, Лютице.
Ардагаст подъехал к ней. Снова приняв человеческий облик, волхвиня сказала:
— Сарматы идут разорять святилище светлых богов и стольный град эрзян наверняка тоже. В святилище два волхва: один — солнечный, волхвует по-скифски, другой — тёмный, к нему и ведёт сарматов злой дух-ворон.
— Похоже, и здесь нашли тех, кто пошёл Путём Солнца. Надо бы им помочь, — обратился к царю Вышата.
— Тюштень с дружиной совсем близко. Может, соединимся с ним и вместе пойдём святилище спасать? — предложила Милана.
— А захочет ли он соединяться? — возразил Ардагаст. — Здесь от сарматов мало хорошего видели и поверят не словам нашим, а делам. Пойдём к Копасу напрямик, лесами, и ударим на тех сарматов, кто бы они ни были. Шишок, проведёшь?
— А то как же! — с готовностью отозвался леший. — Пусть только Лютица скажет, в какой стороне то святое место.
Росы перешли Суру и направились вглубь лесов. А дружественная мысль волхвини, обгоняя их, устремилась к святилищу на горе среди берёзовой рощи. Леший вёл отряд сквозь чащи. А впереди то и дело появлялся между деревьями белый всадник на белом коне.
Над эрзянскими лесами кружил сокол. Он высматривал не уток, не лесных зверьков — людей. Целый отряд сарматов, неведомо куда пропавший, хотя жившие над Сурой эрзяне говорили, что он шёл вниз по реке, прямо навстречу царю и его дружине. К соколу вдруг подлетела сорока и застрекотала:
— Кого ищешь, великий владыка? Златоволосого сарматского царя? Он провёл тебя: давно уже идёт лесами прямо к твоей столице. Придёт — твой дом сожжёт, жену к себе на ложе возьмёт, богатства разграбит. Как все сарматы. А ещё — святилище разорит, ваших жрецов и колдунов перебьёт, своих поставит — росским богам служить. Он хитрый: у мокшан городок походя разорил, а здесь никого не трогает. Пока что Сокол недоверчиво косился одним глазом на сороку. А та не утихала:
— Боюсь, не одолеешь ты его, великий владыка. Ты сильный колдун, а его волхв с двумя ведьмами сильнее. Твой Копас так заворожат — неприступнее Ножа-Вара станет. И сами росы в городках обороняться умеют, не только в степи. Не было тебе соперника, лесной царь, а теперь нашёлся. А чаша его золотая? Сожжёт солнечным пламенем и тебя, и дружину твою, и любой городок. И леший с ним идёт, и волколаков целая стая. Не было ещё такого в наших лесах, не было!
Глаза сокола сверкнули гневом.
— Показывай, где они идут.
— Покажу, непременно покажу. Я тебя, великий владыка, уважаю. Только дальше вместе с вами не полечу. Недосуг мне, да и боязно. Сильны росы, ох и сильны! Если ты их не одолеешь — никто не одолеет.
Будь сокол настоящей птицей, а не царём-оборотнем, он был ещё подумал, прежде чем верить сороке, притом слишком уж осведомленной в людских делах. Но царь Тюштень, Сын Грома, не терпел на своей земле ни врагов, ни соперников и только раззадоривался, узнав о более сильном противнике. Иначе он бы не добыл своего лесного царства и не удерживал его столько лет.
А моление шло своим чередом. Жрецы вынесли из поварни и раздали людям куски варёного мяса и ковши с наваром. Брызгая наваром на все стороны, Вардай призывал Хозяина Зверей и всех его богов-помощников, берегущих скот и дающих поселянам телят, ягнят, свиней... Потом раздали яичницу, пироги, кашу. Поднимая сковороду с яичницей и кашей к небу, Вардай просил у матушки Анге-патяй для народа много детей, а ещё кур, гусей, уток.
Что бы ни творилось в мире, созданном Чаз-пазом и Кереметем, эрзяне священную кашу сварят и съедят. И мокшане, и мари. Даже если будут уходить на край света, а все сарматские орды погонятся за ними. Богов много, и всех задобрить надо. Сейчас ведь не времена Ши-паза, когда солнце грело в семь раз сильнее и хлеб давался без большого труда, а скота у лесовиков было больше, чем у сарматских царей.
Эрзяне называли богов по-своему. Мари — тоже по-своему. Боги всё равно услышат. Лишь бы не звал в этом святом месте никто и ни под каким именем того бога, что только зла хочет. У него свои святые места есть. Потому все косо поглядывали на Эпаная. Но тот вместе со всеми молился светлым богам и уминал священную пищу — и мясо, и яичницу, и кашу. Кереметь своим служителям поститься не велит, надо будет — сам голод нашлёт.
И всё же молившиеся встревожились, когда из лесу донеслось конское ржание и между деревьями показались, выставив вперёд копья, всадники в кольчугах и панцирях.
— Ну, где же твои воины Солнца, полоумный старик? — раздался ехидный голос колдуна.
Поток закованных в железо всадников неторопливо вливался в долину. Впереди ехал Амбазук — громадный, с толстой шеей, выраставшей из широких плеч.
— Эй, Паштеня! — гаркнул князь. — Соскучилась со своим медведем по сарматским мужчинам? Я тебе привёл их две сотни, авось хватит!
Сарматы дружно заржали. Арья окинула взглядом долину. Если толпа бросится сейчас в городок — железные конники всех переколют, изрубят, переловят арканами. А в Копасе — только стража. Бежать всем в лес или остаться в святилище, понадеявшись на волшебный золотистый свет над оградой? Городок всё равно сожгут и разграбят. Сезган дрожащей рукой утёр пот с лица. Воевода сейчас думал только о своём амбаре, полном пушнины и другого добра. Вон там, за царским домом. Паштеня застыла, прижав к себе детей. Обе царицы знали не хуже воеводы: городок трудно долго удержать, если в тыл осаждающим не ударит конная дружина. Гонца к Тюштеню послали, но успеет ли царь? Оставалось надеяться на таинственных воинов Солнца. И царицы надеялись, зная, что старый Вардай ничего зря не обещает.
— Так где же воины Солнца? — повторил Эпанай.
— Они ближе, чем ты думаешь, — спокойно ответил главный жрец.
Из-за лесистых гор вдруг раздался волчий вой — громкий, протяжный. Колдун издевательски ухмыльнулся: