Чернявый нырнул в толпу и миг спустя появился с изрядным куском баранины, завернутым в пару горячих лепешек.
— Спасибо тебе, добрый человек! Я вот ищу Элеазара-медника, иудея…
— Элеазара? Кажется, слышал. Ты ешь, а я расспрошу кое-кого. Заодно твоего коня накормлю. Вон у того синда из Фанагории всегда хороший овес.
Ардагаст будто снова оказался на берегах Днепра-Славутича, среди добрых, прямодушных людей. Забыв обо всем, он набросился на сочное мясо и лепешки. Когда же доел, рядом не было ни коня, ни чернявого-меченого. Не было их и возле синда, продававшего к тому же не овес, а пшеницу. Растерянно оглядевшись, мальчик громко, как среди степи, позвал коня: «Сокол!» С другого конца агоры ему ответило ржание. Расталкивая всех, давя впопыхах ногами чей-то товар, Ардагаст бросился туда. И увидел, как чернявый преспокойно пересчитывает деньги, а важный грек в синем расшитом плаще-гиматии уже держит Сокола за уздечку.
Остроухий, козлоногий Пан, покровитель города, нахально улыбался из ниши в стене храма, словно освящая сделку.
— Вы что делаете? Конь мой!
— Твой? Да откуда у тебя, сопляка, конь, если не краденый? Роксоланы, они все конокрады!
Не помня себя от обиды, Ардагаст бросился с кулаками на меченого, но точный удар под ложечку отбросил мальчика к стене. Тем временем подбежали несколько возмущенных продавцов.
— Плати за яйца! Плати за амфоры! Здесь тебе не степь, грязный варвар, конеед, кумысник!
Прижавшись к стене, Ардагаст выхватил акинак и широко, со свистом взмахнул плетью:
— Подходи, заплачу!
Кое-кто подался назад, ко другие схватились за палки, а один небритый детина в солдатском плаще — за меч. Чернявый, поигрывая кинжалом, отрезал путь к коню. Поняв, что жить ему осталось считанные минуты, мальчик во все горло выкрикнул сарматский боевой клич: «Мара!» — «Смерть!» И тут же в ответ над агорой разнеслось, зазвенело грозное имя степного бога войны:
— Орта-а-гн! Держись, сармат!
Одетый по-сарматски темноволосый мальчик чуть постарше Ардагаста верхом на породистом вороном коне обрушился на толпу, вовсю орудуя плетью и акинаком. Враз ободрившийся росич молнией метнулся к чернявому, вытянул его плеткой по лицу, отбил акинаком кинжал и миг спустя вскочил в седло, огрев плетью по пальцам грека в гиматии. Чернявый пронзительно свистнул, и к нему, бесцеремонно расталкивая толпу, устремились со всех концов рынка дюжие молодцы самого разбойного вида. В росича полетели камни. Но темноволосый уже пробился к нему, призывно махнул рукой, и оба мальчика погнали коней вверх, к акрополю.
Однако ехать в гору по улице, запруженной людьми, было трудно, а сзади уже спешил чернявый с тремя десятками своих молодчиков и разъяренных торгашей. Темноволосый обернулся, метнул аркан. Петля захлестнула шею меченого, и тот изорвал себе весь хитон и набил множество синяков о камни мостовой, покуда самый быстрый из его молодцов не перерубил аркан почти у самых ворот акрополя.
Над аркой ворот возвышался бронзовый всадник, похожий на степняка. Поднятой рукой он словно приветствовал двух отчаянных мальчишек-сарматов. И стража у ворот почему-то пропустила их, перед их преследователями же выставила копья. А темноволосый как ни в чем не бывало направил коня к величественному зданию с пропилеями [3]. И снова стражники безропотно пропустили их через пропилеи в окруженный колоннадой двор с мраморными статуями богов и царей. Мальчики слезли с коней. Лицо темноволосого — скуластое, с упрямым острым подбородком — сияло довольной улыбкой.
— Здорово мы их! Они что, коня твоего увели?
— Ага. Тот, меченый, таким добрым прикинулся… В степи коней силой уводят, с боем или хитростью, а чтобы вот так, обманом…
— В большом городе воров больше, чем во всей степи, — махнул рукой темноволосый. — Я знаю — и в Ольвии был, и в Херсонесс, и в Танаисе.
— А я вот до сих пор только старую столицу скифов, на Днепре, видел, — честно признался Ардагаст. — Там, правда, люди не живут с тех пор, как Сауасп сжег город.
— Из какого же это ты далекого племени? И как тебя хоть зовут?
— Я — Ардагаст из племени рос.
— С такими волосами? У тебя, наверное, мать венедка? Или ты, может, из тех… ну, кого росы приживают, когда к венедам за данью ездят? — испытующе прищурился темноволосый.
Росич гордо вскинул голову, сверкнул голубыми глазами:
— Я из росов по матери-царевне. А отец мой — сын великого старейшины венедов. Его род был у сколотов-пахарей царским.
— Значит, ты — сын Зореслава и Саумарон, сестры Сауаспа. Так у них, говорят, и свадьбы не было.
— Было или не было, а я — есть. И кровь во мне — царская!
— Во мне тоже. И не хуже твоей. Я — Инисмей, сын Фарзоя, великого царя аорсов, и Айгуль, царевны усуней.
У Ардагаста перехватило дыхание. Перед ним был сын того, кто послал на венедов орду Сауаспа, сын того, чьим именем Сауасп нещадно обирал венедов. Росич пожалел о своей откровенности. А Инисмей продолжал:
— Вот у них была свадьба, так свадьба! Посол самого Сына Неба на ней был, такие вещи дарил, что даже греки делать не умеют.
В темных глазах сына Фарзоя не было ни враждебности, ни даже высокомерия. Просто царевич был доволен, что ему есть чем похвастаться перед полусарматом с далекой лесной окраины. И Ардагаст, простовато улыбнувшись, спросил:
— Сын Неба — это кто из богов?
— Это не бог, это царь. Он правит далеко на востоке, и подданных у него больше, чем у Нерона, великого царя ромеев. Шелк когда-нибудь видел?
— Видел, и не раз.
— Вот его и ткут в стране Сына Неба. Есть там такие червяки, что сами нитки делают.
— Червяки? Ну врешь!
— Пусть меня Хорс сожжет, если вру!
Хорсом-Солнцем ни в степи, ни в лесу зря не клялись. Ардагаст почувствовал: если кому и можно верить в этом городе торгашей и обманщиков, то только сыну Фарзоя. Да и самого Фарзоя венеды считали строгим, но справедливым. Ведь он хотя бы запретил Сауаспу собирать дань рабами и никому не позволял ходить в набеги на венедов.
А с улицы уже доносились крики:
— Справедливости! Справедливости! Где царь Котис? Сарматы бьют и калечат людей среди бела дня!
Толпа в полсотни человек собралась перед пропилеями. Чернявого на этот раз не было видно, но его молодчики сгрудились за спиной важного грека в синем гиматии, потрясавшего окровавленной рукой.
— Царя нет, он с Фарзоем на охоте! А царица еще не вернулась из храма Афродиты Апатуры! — пытался перекричать толпу бородатый начальник стражи.
— Тогда пусть к нам выйдет царевич Рескупорид! Подмигнув Ардагасту, Инисмей сложил ладони лодочкой у рта и крикнул:
— Рес, выходи! Базарное ворье к тебе на поклон пришло!
Потом обернулся к росичу и сказал:
— Рескупорид — хороший парень. Он любит, когда его называют Рес — был такой фракийский царь, греки его под Троей из засады убили, а то бы им Трои не взять. Здешние цари сами родом из Фракии.
Во двор вышел мальчик лет пятнадцати с красивым гордым лицом, в белом хитоне с золотым шитьем и небрежно накинутом красном гиматии. Длинные густые волосы делали его похожим на сармата.
— Привет, Инисмей! Ты что, убежал из гимнасия?
— Нет, гимнасиарх выгнал. Харикл, Спевсиппов сын, хватал мальчишек за что не надо, а я его взял да бросил в бассейн, да так, что он перед тем по ступенькам носом проехался.
— Правильно сделал! Сынок папаши стоит. А это кто?
— Ардагаст, царевич росов.
— Сын Сауаспа?
— Нет, племянник. Он только что на агоре дал плетью Клеарху Меченому по роже, а Спевсиппу по рукам за то, что они его коня украли.
Рескупорид от души расхохотался и хлопнул Ардагаста по плечу:
— Молодец, рос! Отделал двух главных пантикапейских воров. Один ворует в домах и на улицах, а другой — в казне. Ого, Спевсипп еще и жаловаться пришел! Ну я ему покажу…
Боспорский царевич, приняв величественный вид, появился между колоннами. Оба сармата встали рядом, положив руки на увенчанные кольцами рукояти акинаков и поигрывая плетьми. Спевсипп, стоявший на несколько ступеней ниже, протянул руки к Рескупориду.
— Справедливости, царевич, правосудия! Эти два варвара украли коня, только что купленного мною на агоре, а потом принялись рубить и хлестать безвинных людей и топтать их товары. Не иначе, они приносили жертву кровожадному скифскому Арею…
— Жертву нашему Арею-Ортагну приносят не так. Сначала режут горло. Потом собирают кровь и поливают ею священный старинный меч. Потом отсекают голову и правую руку. И все это делают не на базаре, а среди степи, на куче хвороста выше твоего дома. И нужна для этого кровь воина, а не базарного вора и обманщика.
Говоря все это, Инисмей строил самые зверские рожи и показывал обнаженным акинаком, как исполняются описываемые им обряды.
— А коня украли не у него, а у меня. Он — скупщик краденого! Пусть Солнце лишит меня своего света, если я лгу! — сказал Ардагаст.
— Да кто поверит твоим клятвам, безродный степной бродяга?! — вскричал Спевсипп.
— Для сармата, тем более царской крови, такой клятвы достаточно, — твердо произнес Рескупорид. — А тебе, Спевсипп, с конями не везет. Недавно купил табун, угнанный у скифского царя. Где ты потом прятался от разъяренных скифов? Говорят, в навозной яме…
Многие в толпе засмеялись. Спевсипп театрально воздел руки.
— О Зевс, что ждет нас при таком царе? Плачьте, эллины, ибо грядет варварское иго, и от него вас может спасти только милость богов… или дружественная рука Рима. — Он зловеще усмехнулся в лицо Рескупориду. — А какой у Боспора наследник, я расскажу не твоему отцу, а почтенному Валерию Рубрию, послу Рима.
— Которого ты надул с шерстью, — бросил царевич в спину уходящему Спевсиппу. Толпа, поворчав, рассеялась, а Рескупорид все стоял, сложив руки, и мрачно смотрел на небольшой храм с колоннами напротив дворца.
— Почему ты не велел его схватить? — спросил Ардагаст. — Сам же говорил — он вор.