Я радовала себя такими фантазиями и подбадривала на фоне ужасов окружающего мира. Никогда я не любила «дикий» отдых: в походы не ходила, даже в летний лагерь не ездила или в деревню к бабушкам, как другие дети. Я росла как маленькая принцесса и, хоть бедуины старались, меня все это напрягало. Иногда я даже позволяла себе поплакать. Слуга – сухопарый низкорослый старик с куцей козлиной бородкой и без половины зубов – гладил меня тогда по голове и спине, а потом давал что-нибудь сладкое. От стресса я, кажется, даже набрала пару лишних кило.
Когда на третий день мы остановились днем, а не ночью, я очень удивилась. Я уже привыкла к тому, что здесь есть определенный график. Если нужно сходить кое-куда, останавливают только твоего верблюда, а потом он бежит вдогонку за остальными. Ели всухомятку прямо верхом. А тут… ничего непонятно.
Но моего верблюда опустили на песок, слуга знаками показал, чтобы я спускалась. Пришлось послушаться. Окружающие тоже остановились, но не спешили разбивать лагерь и ставить палатки, как обычно по вечерам. Да и время раннее – солнце в зените.
Другой бедуин, как мне кажется, главный здесь, поманил меня в сторону. Я хмурилась, крылышки мои трепетали нервно, но пошла – куда деваться? Там перед ним слуги расстелили ковер и положили подушечку, на которую он и сел. Вторую, более плоскую, положили передо мной. Я не стала отказываться и опустилась на нее, ожидая развития событий. Начальник каравана смотрел на меня как-то пытливо, я смотрела на него. Солнце стало припекать.
Потом он достал откуда-то из складок своего явно дорогого расшитого золотом, но потрепанного в пути халата деревянную шкатулку и положил между нами.
– Мне? – спросила неуверенно. Как-то ситуация не очень располагала к подаркам.
Он что-то застрекотал на своем языке, а потом знаками показал, что да. Я открыла – на бархатной подушечке лежало золотое колье-стойка, украшенное красными камнями, напоминающими рубины. Немного вульгарно, но, будем честны, я всегда была сорокой. Вопросительно глянула на начальника, а потом все же решилась взять колье. Оказалось, что со «стойки» на грудь спускаются тонкие золотые цепочки с рубиновыми капельками. Красота. И вряд ли в этом мире придумали какие-нибудь заменители для натуральных камней, значит, и стоит эта прелесть немерено.
Приложила колье к себе, примеряя. Слуга немедленно достал откуда-то зеркало: большая тяжелая рама на длинной ручке, а само зеркальцем не больше ладони. Но мне хватило, чтобы себя разглядеть. Ох, и красотка же я стала в этом мире! Круче всех инстаграм-фильтров, а это колье отлично оттеняет новый (натуральный!) цвет моих губ.
Хотела уже защелкнуть колье на шее, но тут увидела, что начальник каравана протягивает мне какую-то исписанную незнакомыми символами бумагу. И перо.
Это что такое?
Я нахмурилась, а он продемонстрировал: внизу было два места, обведенных в прямоугольники, и на одном из них мужчина быстрым движением поставил какую-то закорючку. Наверное, свою подпись. А потом протянул документ на толстом плотном листе и перо мне.
Глава 4
Я нахмурилась. Подписывать контракт без юриста? Не понимая языка? Не на ту напал!
Если он хочет платы за свое колье, то, спасибо, не надо. Отложила украшение обратно в шкатулку, хоть и с тяжелым вздохом.
Мужчина что-то принялся объяснять на местном, потом попытался всунуть перо мне в руку и притянуть ее к документу, но тут уж я совсем разозлилась и, оттолкнув его, непонятным даже для самой себя образом взлетела в воздух. Зависла в паре метров над землей, всем своим видом демонстрируя недовольство: скрестила руки на груди и поджала губы.
Начальник каравана и выделенный мне слуга долго прыгали подо мной, наверное, уговаривали – лопотали что-то на своем. Начальник потрясал бумагой, слуга пытался приманить на сладости, но я не сдавалась. Вот еще! Они сразу должны понять, с кем имеют дело. Я им не какая-то там!
Прошло, наверное, минут пятнадцать, они успокоились. Начальник попытался меня опять уговорить, но уже с явными просительными нотками. Подумав, поддалась и все же опустилась на землю. Он что-то говорил, показывал руками на караван, на меня, себя, слугу. А потом опять поднес мне документ.
Я отрицательно покачала головой.
Он повторил свои слова более настойчиво.
Я скрестила руки на груди и решительно не была настроена поддаваться.
Неожиданно он легко махнул на меня рукой и отдал приказ остальным караванщикам. Все зашевелились-забегали. Мой слуга подошел к верблюду, сел на место погонщика и поднял его на ноги. И не подвел ко мне, а вот так и припустил вперед! И все пошли вперед, бросив меня прямо посреди пустыни. Оставив только ковер, пару подушек, неподписанный документ, колье в шкатулке и перо.
– Эй, а как же я?! – закричала я растерянно им в след.
Начальник каравана, который тоже ехал в своем маленьком тканевом домике, выглянул из него, глянул на меня вопросительно. Я обрадовалась, но он, смерив меня недовольным взглядом, махнул рукой, и его погонщик подогнал верблюда.
– Не бросайте меня здесь! – закричала я, окончательно испугавшись, и побежала следом.
Верблюд какое-то время шел вперед, но медленно. Длинный караван уже весь обогнал начальника, а его верблюд опять приостановился. Мужчина выглянул из домика и что-то спросил у меня недовольно. Я не поняла, что он говорит. Тогда он показал жестом, что хочет, чтобы я подписала документ.
Я замерла. Он прищурился, обернулся к погонщику своего верблюда…
– Ладно, я согласна! Я согласна, я подпишу! – не выдержала я. Было слишком страшно умереть одной в пустыне.
Начальник каравана выгнул бровь и скрестил руки на груди, глядя на меня испытующе, будто говоря: «ну, сказала – делай». Никто не собирался мне помогать или подносить бумагу. Пришлось самой вернуться к брошенному на песке ковру. Можно было бы ожидать, что люди вернуться тоже – если не за мной, так хоть за вещами, но караван медленно, но верно, продолжал двигаться прочь. Только его командир на своем верблюде сидел, не двигаясь.
Я подхватила с ковра перо, чернильницу и бумагу… или скорее пергамент? Свиток? Не знаю, как правильно это называлось. Подумав, захватила и шкатулку с украшением – очень уж дорогим оно выглядело. Если ковер с подушками я готова была бросить, то золотое колье оставлять было жалко.
Идти обратно не хотелось, как всегда, когда не действуешь по своей воли, а исполняешь чужие приказы. Но выхода не было. Когда я подошла к начальнику каравана, он опять жестами показал, чтобы я подписывала, глядя на меня с высоты верблюда сверху вниз. Его слуга спрыгнул на землю, помог обмакнуть перо в чернильницу и даже подставил свою спину, чтобы было удобнее писать. Но меня все равно грызло нежелание подчиняться. Я хотела знать, что здесь написано и зачем, знать, на что я соглашаюсь. Или не соглашаться.
Начальник каравана явно злился и поторапливал – его верблюды уже ушли на значительное расстояние, только мой слуга тоже притормаживал, зависнув где-то между группой и начальством. Я взглянула на своего помощника с благодарностью и, вздохнув, решилась.
«Отказываюсь!!!» – написала я размашисто, поставила кучу восклицательных знаков и дважды подчеркнула для уверенности. Если кто-то на что-то меня пытается подписать, то пусть их. Любой суд докажет, что я не поставила там свою подпись, а отказалась – вот! А то, что они не поняли – так я ведь тоже условий не поняла.
Начальник каравана приказал верблюду опуститься на песок и, неуклюже спрыгнув с него, выхватил у меня бумагу. Рассмотрел подпись, поцокивая, но явно не понимая. Потом он кивнул довольно и, свернув договор в рулон, убрал в один из бесконечных карманов в своем халате. После этого мужчина выхватил шкатулку с украшением из моих рук, вытащил его и кивнул мне. Я так предположила, что это какая-то награда, и, было, заупрямилась, но мужчина нахмурился, и я поняла, что опять попытается меня тут бросить. Наклонилась к нему и убрала волосы с шеи, позволяя надеть колье.
Как только замочек щелкнул, украшение ошейником стянуло мое горло. Я дернулась испуганно. Но все тотчас прошло, а колье будто расправилось и улеглось, так что стало вполне комфортно дышать, будто это не переплетение металла, а шелковая лента. Я удивленно потеребила пальцами золотые цепочки с капельками-рубинами, попыталась найти застежку, но…
Тут ко мне подскочил «мой» слуга. Он успел съездить назад и быстро собрать ковер и подушки, а потом подсадил меня на верблюда и поспешил за остальным караваном.
Мне осталось лишь недоумевать о том, что это такое было и не показалось ли мне.
К вечеру мы пришли в какую-то странную деревню. Глинобитные домики, чахлые деревца, покрытые слоем песка и пыли посадки на грядках. Я удивленно крутила головой, пока мы ехали по единственной улице, вдоль которой выстроились здания. Картинка словно в каких-то исторических роликах на ютубе. Мужчины в простой холщовой одежде, замотанные по глаза женщины и босоногие дети. Ветер гонит песок и перекати-поле.
Проехав через деревню, мы остановились за околицей, караванщики принялись устанавливать палатки, но также выставили несколько столов, на которых выложили какие-то товары. Я заметила рулоны ткани, ножи и другую металлическую утварь. Хотелось поглазеть, но слуга, поминутно причитая и кланяясь, позвал меня в шатер. За прошедшие дни я наконец-то выяснила, что зовут услужливого старичка «Халмир» или как-то в этом роде. По крайней мере, на это имя он откликался. Мое имя для него оказалось слишком сложным, и он называл меня «Ксания», что напоминало мне название лекарства. Но заставить его выговаривать правильно я так и не смогла, поэтому забила.
– Ксаниэ, Ксаниэ, – бормотал он, подталкивая меня в палатку, где обнаружилась огромная радость – корыто, несколько ведер воды и пара закутанных по глаза женщин, наверное, из местных, потому что других дам я в караване не видела.
Сперва Халмир пытался остаться и помогать таскать воду, но я возмущенно выставила его вон из комнаты и завесила шторой проем. Конечно, я рухнула на караван, вылетев из пустыни совершенно голая, но это не значит, что я позволю на себя пялиться.