Ярилов схватил лазутчика за шиворот, опрокинул на землю, прижал грудь коленом. Прошипел:
– Тебе чего надо? Кто подослал?
Соглядатай ловко вывернулся, вскочил на ноги. Завизжал клинком, выдираемым из ножен. Дмитрий едва успел отшатнуться – в двух пальцах от лица сверкнуло стальное жало.
– Ты чего, совсем упился?! – зло прошептал Ярилов, лихорадочно соображая: кто же из половцев решился напасть на доверенного багатура Тугорбека?
Еле видный в темноте соперник молча нанёс рубящий удар – Дмитрий успел подставить саблю и разозлился всерьёз.
Это была странная схватка в тишине: русич не хотел привлекать внимания, его противник тоже молчал. Только пыхтение бойцов и звон бьющихся друг о друга лезвий будоражили ночь.
Дмитрий был выше, сильнее и кое-чему научился у Хоря и Анри – сопернику приходилось туго. Отступая под градом ударов, враг неловко оступился и пропустил укол. Рухнул на землю, захлёбываясь кровью.
Дмитрий склонился над поверженным, вглядываясь в лицо. И поражённо ахнул: незнакомец был славянином, не похожим ни на одного из воинов Чатыйского куреня. Ярилов спросил:
– Кто ты? Что делаешь здесь?
Умирающий кашлянул, залепив глаза Дмитрия горячим сгустком. Оскалился:
– Всем вам смерть, тугорбековское отродье. Хорю от Плоскини добрые слова…
Вытянулся и замолчал. Юлдуз подошла, растерянно спросила:
– Кто это был, родной?
– Сам не понимаю. Беги на берег, зови бродника и франка. Я к беку, подниму тревогу.
Девушка убежала, нежно звеня серебряными браслетами. Дмитрий посмотрел ей вслед. И вдруг осознал, что только что впервые убил человека. Но не испытал ни малейшего укола совести.
Видимо, окончательно врос в этот жестокий век.
Она была рядом – с самого младенчества. Она нежно звенела серебряными браслетами, заразительно смеялась и обжигала чёрным огнём глаз.
Детские игры, нечаянные прикосновения. Её запах, делавший ночи подростка мучительными. В снах она была не сестрой – а… Даже страшно сказать вслух, кем она виделась в горячих потных снах, приходя обнажённой и ложась рядом.
Тугорбек, конечно, давно решил её судьбу, предназначив в жёны кому-то из сильных этого мира – хану кыпчаков или князю русичей, без разницы. И никогда не возглавить Чатыйский курень – Тугорбек не раз, качая головой, говорил:
– Ты будто не нашей крови. Неловкий и стыдливый, незаметный и тихий. Как варёная рыба. А надо быть пардусом или хотя бы волком!
Наверное, давно пора было смириться с судьбой скромного приживалы при храбром беке. Но обида и зависть выели сердце, заставили мечтать о мести, о власти и славе.
И о ней. О том, как Юлдуз погасит огонь глаз, покорно опустится перед ним на колени. Чтобы снять сапоги с господина.
К тому, кто терпеливо ждёт, всегда придёт удача. Котян Сутоевич выслушал и поверил в донос о мечтах бека Чатыйского куреня стать ханом. И в подслушанный у кибитки рассказ найдёныша – русича о том, что он пришёл из чужих времён. Котян давал слово хана, что за исполненное поручение отдаст и Юлдуз, и место бека. Значит, всё сделано верно – ведь ханы никогда не лгут.
Значит, правильно он поступил, когда подсыпал переданное шаманом Сихером зелье в бурдюк с архи.
И своими руками разлил отраву в чаши всем багатурам. Теперь они уже не проснутся. Никогда.
И, значит, надо не сомневаться, а убрать последнее препятствие на пути, не доверяя важное дело разбойникам Плоскини и Калояна.
Самое главное он должен сделать сам. Тогда никто не станет вместо него беком Чатыйского куреня. И никто вместо него не ляжет рядом с Юлдуз на мокрую от любви кошму.
Решился. Достал нож и сделал шаг к беспомощно распростёртому у костра Тугорбеку.
Дмитрий с удивлением наклонился и разглядел в неверном свете костра бездвижно лежащего Азамата. Дыхание – еле слышное, на губах пузырится серая пена. Похлопал по щекам. Приподнял веки: мутные зрачки побратима блуждали, дёргались бессмысленно. Подошёл ко второму половцу, к третьему – та же картина. Некоторые уже и не дышали. Ярилов понял: отравили.
Присмотрелся: у костра кто-то возился над беком. Крикнул:
– Эй! Как там Тугорбек, жив?
Племянник бека обернулся, испуганно зыркнул из-под глубоко надвинутого малахая. В занесённой руке блеснул нож.
– Стой!
Дмитрий бежал, подняв над головой кылыч. И понимал, что – не успеет. Племянник ударил Тугорбека в шею, отскочил от брызнувшего кровяного фонтана. Крикнул:
– Не подходи! Тебя оставят в живых, так велел Котян. А остальные – обречены.
Ярилов остановился, бессильно опустил саблю. Спросил:
– Обречены на что?
– На смерть. Сейчас здесь будут воины Калояна и Плоскини. И всех…
Речь предателя прервал дротик, пробивший грудь. Хорь озабоченно сказал:
– Нет времени слушать шакалов, Ярило. Надо спасаться.
Запыхавшийся Анри опустил меч. Заметил:
– Хороший бросок, брат Хорь. Но не разумнее, прежде чем казнить, было бы допросить его?
– И так всё ясно, – бродник мрачно покачал головой, – этот змеёныш отравил бойцов, и скоро сюда заявятся разбойники, брать нас голыми руками.
Бесчувственного Азамата подняли на коня, привязали. Дмитрий подошёл к плачущей над телом Тугорбека Юлдуз. Тихо сказал:
– Бек умер. Нам пора.
Девушка поцеловала залитое кровью лицо. Подхватила отцовскую саблю, вскочила в седло. Ярилов похлопал Кояша по шее. Золотой жеребец испуганно всхрапнул: у его ног вонзилась в землю, задрожала оперением стрела. Загремели копыта, в сером предрассветье показались тёмные силуэты – к стоянке приближались отряды Калояна и Плоскини.
Дмитрий врезал каблуками берцев под бока и лёг на шею рванувшего галопом коня.
Нападавшие визжали, орали что-то бессмысленное, чтобы заглушить собственный страх. Влетели в лагерь, с огромным облегчением увидели – враги бездвижны. Спешились, рванулись добивать беспомощных, грабить – сдирать кольчуги, шарить по пазухам и кибиткам, ловить напуганных коней…
Сихер быстро осмотрел тела чатыйских бойцов – и не нашёл тех, ради кого они здесь. Толкнул Плоскиню, указал на пятерых всадников, вброд уходивших через речку Волчанку. Ватаман бросился расшвыривать пинками обезумевших от запаха лёгкой добычи разбойников, крича:
– На коней, сукины дети! Догнать беглецов, рыжего русича и девку! За живого Хоря – мошна серебра! А хабар от вас никуда не денется.
Рядом Калоян лупил половцев ножнами, не разбирая – где спина, где голова. Наконец, загнали свои ватаги в сёдла, отправили в погоню.
Плоскиня присел у костра, взял в руки персидский шлем с золотой насечкой. Довольно покрутил головой:
– Знатная вещь! Богатая.
Калоян подлетел, вцепился:
– Отдай! Это шлем куренного бека, мне принадлежит по праву.
Бродник вскочил, выхватил саблю:
– Тут ничего твоего нет, собака кыпчакская! Кто первый нашёл – того и добыча!
Сихер встрял между готовыми схватиться вожаками, закричал:
– Разум потеряли! Дело не сделано, пока не пойманы названные ханом Котяном. Надо скакать за ними.
– Тебе надо, ты и скачи, – пробурчал Плоскиня, – а я тут посторожу. Чтобы эта харя мою долю не присвоила. Калоян слова не держит и чести не знает, всем это в степи известно.
– Кто бы говорил, – прохрипел кыпчак, плюясь, – душегуб, вор!
Шаман вскочил в седло и понёсся за погоней, расплёскивающей холодную воду Волчанки.
Летят кони, распластавшись над ровным столом степи, роняя пену – словно стремительные катера над водной гладью. Всадники, стараясь освободить скакунов, не сидят в сёдлах – приподнялись на стременах, согнули спины, прижались лицами к бьющимся на ветру гривам. Выноси, родимые!
Преследователи разбились на отряды, охватывая с боков, не давая уйти в сторону. Визжат азартно – вот она, добыча, видна!
Первые вёрсты пролетели, как проглоченные. А потом погоня начала отставать – хороши кони у беглецов. Значит, охота будет долгой. Никуда не денутся: догоним. День только начался, солнце светит, разбойники широкой дугой раскинулись – спрятаться от них негде.
Хорь приблизился к русичу. Напряг голос, перекрикивая ветер:
– Только до реки бы добраться. Там камыши, уйдём.
Дмитрий, измученный непривычной скачкой, с трудом улыбнулся, кивнул. Проорал:
– Там тебе доброе слово от Плоскини передавали. Чем насолил-то?
Бродник махнул рукой: потом.
Оглянулся – фигур преследователей не видно, только пыль лёгким облаком поднимается. Облегчённо вздохнул.
Спустились к реке, спешились. Кони тяжело дышали, раздувая бока, роняя серую пену. Хорь сказал:
– Влево, по тропке. И не шуметь. Найдём брод, переберёмся на ту сторону.
– Откуда знаешь, брат? – удивился Анри.
– Помотаешься с моё по дикому полю, все тайные стёжки и переправы выучишь наизусть. Как там Азамат?
– Дышит.
Кыпчак даже от бешеной скачки не пришёл в себя. Друзья подтянули верёвки, закреплявшие бездвижное тело на лошади. Пошли, где посуху, где по колено в ледяной воде, скрытые высокой стеной высохших стеблей.
Преследователи вылетели на берег, завертелись волчками, оглядываясь. Сихер пытался вслушаться, но поднявшийся ветер приносил невнятные звуки: то ли чавкают копыта коней беглецов, то ли речная волна бьётся о глинистый обрыв…
Крича на разболтанное войско, с трудом поделил на отряды: одних отправил вверх по течению, других – вниз. Сам с двумя десятками разбойников спешился. Оставив лошадей коноводу, пошли прямо в камышовые заросли – искать следы. Двигались медленно, осторожно раздвигая шуршащие стебли клинками. Сглатывали дерущую горло слюну – казалось, вот сейчас серо-желтая стена раздвинется – и прямо в грудь вонзится копьё поджидающего в засаде врага.
В напряжённой тишине ударило по ушам, затрещало – будто ограда рухнула: испуганная косуля подскочила, понеслась сквозь камыши зигзагами под свист и улюлюканье. Шедший рядом с шаманом бродник с облегчением выдохнул: