– Не надо мне по третьему разу одно и то же повторять, – набычился стражник, – говорю же – нет такого. Ни в Херсонесе, ни в Кафе, ни у нас в Солдайе. Я бы знал.
Анри растерянно взглянул на собеседника. Вдруг хлопнул себя по лбу:
– Точно! Хорь был влюблён в Хасю, иудейку. А Юду знаешь, хозяина постоялого двора?
– А как же, – обрадовался стражник, – доброе пиво было в его таверне и девки неплохие. Звонкие, скажу тебе, девки. Вам-то, слугам божьим, оно без надобности, а женатому мужчине, знаешь ли, надо иногда отвлечься. Была там одна персиянка, Лейла. Жаркая, как аравийская пустыня! Груди, что холмы…
– Мне не интересны твои блудливые похождения, – поморщился монах, – о другом спрашивал.
– Да, – стражник с трудом вернулся в действительность, – отличный был хозяин, хоть и жидовин. Я тебе так скажу: пусть они нашего Христа распяли, но если пиво достойное и девки ласковые, то можно и забыть на время про предательство. Особенно – если девки…
– Подожди. Ты сказал про Юду «был». Почему?
– Так помер же он, – пожал плечами любвеобильный стражник, – уже лет пять как. А таверну перестроили, там кожи теперь дубят. Вонища на весь квартал. Всякий раз мимо иду – нос затыкаю, дышать невозможно. А ведь были времена! Никакой вони – только пиво. И Лейла пахла – так в раю, наверное, ангелы пахнут…
Разочарованный Анри вернулся к спутникам.
– Жаль. Хотелось товарища повидать. Столько с ним вместе пройдено трудных лиг, столько схваток – спина к спине! Неужели сгинул?
– Жизнь непредсказуема, – сказал сержант-тамплиер, – тем более, если ваш друг был человеком беспокойным. Но нам стоит задуматься о насущном: найти ночлег и решить, как будем добираться дальше.
– Придётся экономить, – вздохнул Анри, – наш дорожный бюджет потерпел катастрофу. Даже не знаю, как будем доставать коней.
– Разумеется, – пробормотал сержант, – никакой бюджет не выдержит, если оптом скупать разбойников и отпускать их на волю. Не стоило вчера останавливаться, когда мы перескочили на фелуку. Ещё минута абордажного боя – и были бы целы наши золотые.
– Что ты там ворчишь?
– Ничего, мессир командор. Так, мысли вслух. Говорю, что надо бы куда-нибудь приткнуться и перекусить хотя бы сухой лепёшкой.
Анри кивнул и задумчиво огляделся. Припортовая улица была набита кабаками на любой вкус и кошелёк, но надо было выбрать подешевле – из тех, где хозяева иногда разрешают гостям ночевать под столами за гроши.
Старик-еврей, тащивший с помощью сына тяжёлый кожаный мешок, остановился. Снял облезлую меховую шапку, вытер вспотевший лоб. Сказал:
– Благородные рыцари! Тогда, на корабле, я не успел поблагодарить вас за спасение драгоценностей нашего народа. Таки теперь хочу исправить это, поклониться вам.
Жидовин, кряхтя, согнул спину. Покосился на запыхавшегося сына, дёрнул за рукав, прошипел:
– Кланяйся господам, шлимазл.
Анри продолжал оглядываться. Махнул рукой:
– Иди с богом, старик. Я тебе не арон кодеш, чтобы мне кланяться.
– Точно, поклоны не нужны, – подхватил сержант, – а вот коврига хлеба и кувшин вина сгодились бы. Что там у тебя, в мешке? Случайно не буженина?
Иудей обрадовался:
– Так благородные господа голодны? Это же прекрасно!
– Не то слово, старик. Это просто великолепно. Жаль, что обычно такое счастье длится недолго: смерть от голода наступает недели через две.
– Ой-вэй, вы меня не так поняли. Я хотел сказать, что рад угостить вас и тем самым хотя бы капельку отплатить за помощь. Мы идём в харчевню нашего собрата, всеми уважаемого Хаима – именно к нему бежали мы из Рима, чтобы спасти реликвию. Ему расскажу я о вашей доброте и благородстве, столь редко свойственных вашему племени… Ой, что это я! Словом, там вы получите и хлеб, и жирного гуся, и пиво.
– Отличная идея! – воскликнул сержант. – А как насчёт ночлега?
– Хаим сдаёт номера постояльцам, а как же. Идёмте же скорее.
Крестоносцы переглянулись и отправились за стариком и его сыном, кряхтящим под тяжестью ноши.
– Я тебе точно говорю, у них в мешке каменные Моисеевы скрижали – видишь, как надрываются, – прошептал сержант на ухо третьему тамплиеру.
* * *
Таверна «Четыре короля» считается самой лучшей в Солдайе: народу в ней всегда битком. В большом зале – непрерывный гул, будто в сердце пчелиного улья; чадит кухня, в пылающем камине на вертеле крутится барашек, и запах жареного мяса заставляет рот заполняться тягучей слюной. В отдельных закутках важные купцы с унизанными перстнями пальцами проворачивают сделки; в дальних комнатах пары предаются продажной любви, давя исцарапанными от страсти спинами полчища обречённых клопов. На заднем дворе противно вопят верблюды и хрумкают ячменём кони купеческих караванов.
Плешивый в кипе сортировал клиентов. Посмотрев на облезлую меховую шапку старика-еврея, поморщился:
– Деньги-то у тебя есть хотя бы на кусок рыбы, что прёшься в солидное заведение?
– А как же! И на кусочек жареной рыбки, и на гуся, и на всё прочее, чтобы угостить этих гоев… э-э-э, гостей, что я привёл к вам.
Старик махнул рукой в сторону троицы в монашеских грубых плащах и продолжил:
– Прошу посадить их на самое лучшее место и немедленно принести яства и напитки. Я же должен первым делом увидеть почтенного Хаима, к которому, прослышав о его достоинствах, бегу из Италии, из самого Рима.
– Ишь ты, из самого Рима, – усмехнулся плешивый, – к нашему Хаиму постоянно толкутся нищеброды вроде тебя, так что придётся подождать очереди. Проходи туда, налево. Да мешок не волоки по полу, доски попортишь!
Кивнул монахам:
– А вас попрошу в большой зал, мальчик проводит до стола. У нас всегда свежее пиво, рыба утреннего улова, а барашек ещё вчера щипал травку. Я бы рассказал и про девок, что ждут клиентов в задних комнатах, но это явно не про вашего брата-монаха. Добро пожаловать.
– Неплохой кабак, – заметил сержант, усевшись на крепкую лавку, – судя по тому, как пахнут эти лужи на столе, пиво настоящее. И чад, кстати – скрывает от любопытных взглядов. Эй, мессир командор, вы меня слышите?
Анри молчал, уставившись на стенную роспись. Там, под надписью «Четыре короля», была изображена группа с пивными кружками в руках: черноволосый рыцарь-тамплиер, бритоголовый степняк, рыжий русич в золотом плаще и широкоплечий бродник в странной зелёной шапке с длинным назатыльником.
* * *
Посетители к главному авторитету в кагале Солдайи толпились вдоль стен. Кому повезло занять местечко – дремал на лавках.
Ставни были закрыты от жаркого июльского солнца, свечи нынче дороги, так что в комнате царил полумрак, и широкий силуэт Хаима лишь угадывался на фоне стены.
Только что счастливый представитель общины из Кафы получил деньги на восстановление сгоревшей после монгольского набега синагоги. Вознося хвалу щедрости единоверцев, гость отступал к двери – и едва не был затоптан здоровяком в драном кожухе.
Верзила стряхнул вцепившегося в рукав плешивого привратника, втянул воздух и гаркнул:
– Ну и дырища. Жидов, что крабов при отливе. Кто тут главный?
– Таки не надо делать шумно, – тихо сказал Хаим, – ждите очередь, имейте ваше терпение. Или у вас такой срочный вопрос? Были бы ваша жена, так я бы себе подумал, будто вы уже почти совсем родила.
– Я пришёл порешать за рыбу, и это сильно срочно.
– Это очень хорошо, что кто-то наконец-то пришёл порешать за рыбу. А то ей так трудно: говорить она не умеет, и никто не берётся за неё порешать. Но вы всё-таки постойте у стеночки, и ваш черёд обязательно придёт даже раньше, чем мессия.
Тихая речь подействовала на здоровяка успокаивающе, и он позволил плешивому оттащить себя в сторонку.
Вперёд выступил старик в ветхой меховой шапке. Его сопровождал юный сын, скрюченный под тяжестью мешка.
– Цадик Хаим, нас послал к тебе рабби Иохим из самого Рима. Беда свалилась на несчастные еврейские головы, будто до того нам было мало. Они избрали папой Григория, чтобы я вывихнул ногу, танцуя на его могиле.
– Что вы говорите! – покачал головой Хаим. – Как же они могли! Интересуюсь спросить: а кто избрал?
– Ну как, – растерялся старик, – разумеется, кардиналы. Избрали нового папу римского, который стал Григорием Девятым.
– Девятый – это, наверное, не сильно новый? Всё-таки до него имелось целых восемь, и это – только Григориев, а ведь были, наверное, и с другими именами. Это очень любопытно, но я таки не могу понять: какое отношение это радостное прискорбное событие имеет к евреям?
– Самое прямое. При папе обретается шмок Домнин, изгнанный из еврейской общины за сомнения в святости талмуда. И теперь Домнин, чтобы его носили на руках до самого кладбища, сделался христианином.
– Это не первый и не последний еврей, который сделался христианином или сыном их бога, неважно. И ты бежал из самого Рима, чтобы сообщить мне о таком пустяке?
Старик вздохнул:
– Это не пустяк, цадик Хаим, совсем не пустяк. Домнин заявил, что талмуд оскорбителен для христиан и должен быть уничтожен. Рабби Иохим уверен: пройдёт немного времени, и новый папа Григорий повелит отобрать наши священные книги и сжечь. Потому я и бежал так далеко, на край света. Здесь, в Солдайе, распоряжения папы не имеют такой силы, как в Риме или Париже. А в моём мешке – самая главная драгоценность евреев Рима, Равенны, Анконы и других городов. Свитки талмуда, которые от руки переписывались нашими предками на протяжении веков. Некоторые из них помнят Палестину. А может быть, даже Египетское пленение. Они не должны погибнуть.
Хаим поднялся и сказал:
– Ты сделал великое дело, старик. И сделал его верно. Я немедленно попрошу собрать кагал, чтобы решить, как лучше сберечь святыни, чудесно спасённые благодаря твоему мужеству. Думаю, на сегодня это – единственное дело, заслуживающее внимания.
Присутствующие зашумели, столпились вокруг гостя из Италии: каждый норовил высказать восхищение растерявшемуся от такого внимания старику. Многие начали пробираться на выход.