Посол булгарский молчал, глядя поверх головы воеводы на дорогу. Евпатий спохватился:
– Так он, басурманин, по-нашему не понимает. Позовите толмача!
– Нет, воевода, – покачал головой бряхимовец, – понимаю я язык. О другом думаю: нет времени у нас, каждый час дороже горсти дирхемов. Может, сразу поскачем? До заката время есть, немало успеем проехать, а там уж и заночуем.
– Как скажешь, – не стал спорить рязанец, – только лошади-то у вас усталые, видно же. Лучше уж с рассветом отправимся.
Булгарин нехотя кивнул. Ловко соскочил на землю, отдал коня подоспевшему нукеру. Пошёл к шатру боярина, слушая вежливую речь:
– Хлеб да соль наши отведаешь, о пути расскажешь, добро пожаловать…
Прошли мимо пленников: те сидели посреди лагеря прямо на земле, связанные. Посол спросил:
– Разбойники? И у вас шалят на дорогах?
– Да так, – нехотя ответил Евпатий, – пока не разобрались.
Один из разбойников вскинул рыжую голову. Поглядел и крикнул:
– Азамат! Откуда здесь?
Бряхимовский посол растерял вдруг всю солидность: бросился на крик, упал на колени в грязь, не жалея дорогих шаровар персидского шёлка, восклицая:
– Дмитрий, брат! Анри! Хорь, продувная рожа, и ты здесь!
Ошалевший Евпатий наблюдал за тем, как булгарский вельможа обнимается с грязными бродягами; сзади толпились не менее поражённые гридни и бахадиры.
Азамат спросил у воеводы:
– Что за повадки теперь в земле великого бека Гюрги? Князей вяжете, словно лихих людей?
– А что, и вправду князья? – почесал в затылке Евпатий. – Все до одного? И этот, тощий сморчок, тоже?
– Про него не ведаю. Остальных знаю: добришский князь Дмитрий, супруга его Анастасия. Это вот Хорь, бывший… э-э-э… Неважно.
– Действительно, неважно. Таки познакомимся заново: Хаим, скромный торговец из Солдайи.
– И рыцарь Анри де ля Тур.
– К вашим услугам, – кивнул тамплиер, – только не простой рыцарь, уже командор ордена Храма. С письмом для гранд-дюка Владимира от великого магистра.
– Ну дела, – поразился воевода, – а чего раньше не сказали?
– Мы пытались, – хмуро ответил Дмитрий, – да ты, боярин, не особо слушал. А это – Федька Кольцо, известный разбойник, нами пойманный. Его тоже во Владимире дожидаются. Палачи.
– Может, прикажешь их для начала развязать? – сказал посол эмира.
Евпатий дал знак дружинникам освободить пленников. Подозвал холопа и велел вполголоса:
– Скажи, чтобы в моём шатре ещё на четверых накрыли.
Сентябрь 1229 г., город Владимир, княжеские палаты
– Да погоди ты, не тарахти, – сердито сказал Юрий Всеволодович, – толком объясни: посол булгарский с письмом от великого магистра крестоносцев, поймавший разбойника Федьку Кольцо? На тебя брехун напал? Или ты медом хмельным с утра упился?
– Да нет же, великий князь, – заторопился писарь, – приехали-то вместе, а каждый по своим делам: вельможа от булгарского царя – как и ждали, для мирного договора. Письмо от магистра другой привёз, франк, весь такой из себя, прегордый. А Федьку князь Добришский споймал, Дмитрий Тимофеевич. Он с супругой пожаловал.
– И все – в один день? – хмыкнул Ингварь Рязанский. – Гляжу, у тебя тут, Юрий Всеволодович, прямо ярмарка сегодня. Выбирай любого гостя, не ошибёшься.
– Ещё раз повтори, – потребовал великий князь Владимирский, – Дмитрий Тимофеевич тоже здесь?
– Так говорю же: да. И княгиня при нём.
– Поди прочь.
– Кого звать-то первым? – растерянно спросил писарь.
– Изыди, сказал. Дай подумать.
Юрий Всеволодович тяжело поднялся, подошёл к окошку, забранному цветными фряжскими стёклами. Пробурчал:
– Ну, дела. Ещё и Федьку прихватил. Выкрутился опять, значит, князь Добришский.
В углу, на краешке лавки, сидел сиротливо приживальщик, Юрий Игоревич. Подал голос:
– Да какой же он князь? Стол обманом взял, не по праву. Где такое видано, чтобы приёмный сын наследовал, когда князей, природных Рюриковичей, без места полным-полно?
Ингварь Игоревич согласился:
– Прав, братец. Вот бы тебе тот стол и взять. А не у меня то Пронск, то Коломну выпрашивать…
– Погодите вы, торопыги, – прервал Юрий Всеволодович, – сначала разобраться надо.
Крикнул писаря и велел позвать посла от булгарского царя.
* * *
Даров эмир Алтынбек не пожалел: послал ларец, изукрашенный яхонтами и смарагдами, а посреди крышки – волшебный камень алатырь, с детский кулак величиной; и не пустой ларец, а набитый золотыми арабскими динарами. А, кроме того, серебряный кубок и блюдо под него, искусной работы, с изображениями сказочных цветов и зверей; два булатных клинка – заглядеться можно на узор, покрывающий грозную сталь; бесценный шёлк и рулоны персидского полотна и ещё всякого, по мелочи. Шесть здоровенных бахадиров вслед за послом вошли, едва дотащив подарки.
Оно и понятно: прижгло властителя Булгара. В царстве смута, Гази-Барадж на престол целится, а он – тайный ставленник владимирского князя (про что, конечно, Юрий Всеволодович никогда не признается); крестьяне – данники эмира, которых прозывают «игенчеями», бунтуют против непосильных налогов. Многие мордовские князья от Булгара отложились, признав власть кто Владимира, кто Рязани. А тут – новая беда: монгольские полчища у порога, вдоль границ бродят, каждый день – стычки. Того и гляди, всей силой кинутся…
Юрий Всеволодович слушал рассказ Азамата, едва довольную улыбку в бороде прятал. Как всё-таки хорошо, когда у соседа всё плохо! Это булгарской гордыне наказание: всё чванятся, пытаются силой и богатством хвалиться. Ну, и где та сила была, когда Юрий Всеволодович булгарский городок сжёг да вместо него Нижний Новгород поставил, а? Теперь никак Волгой мимо владимирских застав товар не протащить. Если только Дмитрий Добришский не нагадит…
Вспомнил великий князь про путь по реке Тихоне, помрачнел. Прервал посла:
– Известно мне про беды булгарские. От нас чего твой царь хочет?
Сардар подобрался, стал говорить кратко, по-военному.
– Первое. Эмир Алтынбек, да продлит Всевышний его счастливые годы, предлагает заключить мир с великим князем Владимирским и с князем Рязанским, чтобы не расходовать впустую наши силы, столь нужные против грозного врага. Второе: монголы – беда общая, что шесть лет назад вся русская земля узнала, потеряв на Калке двадцать князей и неисчислимое войско. Потому предлагает мой эмир наши старания объединить и просит на помощь прислать ваши дружины. Это всё.
– Совсем немного, – хмыкнул князь Рязанский, – бряхимовцам все обиды простить, наоборот – за них вступиться. А купцы ваши так и будут шастать, где хотят, и пошлину не платить. Жену, значит, отдай дяде, а сам иди к…
– Погоди, Ингварь Игоревич, – перебил Юрий Всеволодович, – спросить нашего гостя хочу. А взамен-то что?
– Мир между нами – это всем хорошо, не будем русским городам и землям угрозой. А враг у нас общий, потому и предлагаем вместе…
– Это я уже слышал. Только так не бывает, чтобы корову доить, да травой не кормить. Что готов царь твой взамен отдать? Мордву признать нашими данниками? Или городок какой подарить?
– О том не могу говорить, – мрачно сказал Азамат, – не поручал мне Алтынбек земли свои раздавать. Но пожелания ваши готов ему передать.
– Вот и передай, – обрадовался Ингварь, – что я рад буртасов под свою руку забрать, не только мордву. И от Булымского острога не откажусь…
– Не торопись, княже, – вновь перебил Юрий Всеволодович, – дело непростое. Думаю, надо своё посольство снарядить к булгарскому царю. Всё обстоятельно обсудить и договориться.
– И долго будете посольство снаряжать? – спросил Азамат. – Или дождётесь, когда монголы к вам придут, города пожгут, женщин и детей ваших в полон заберут?
– Не пугай, – вспыхнул Ингварь, – пуганые. Мы степняков всегда бивали.
– Ага. Особенно на Калке вы их бивали.
– Ну ты, косоглазый, – вскочил рязанец, – на Калке меня не было, потому три Мстислава и опозорились. Да и твои земляки только бегать с поля горазды, рожа ты половецкая.
Азамат схватился за рукоять сабли:
– Пошли, выясним, как кыпчаки от русичей бегают…
– Тихо, тихо, – вмешался Юрий Всеволодович, – сядь, Ингварь. Да и ты, бряхимовец, не забывайся. Чай, не драться сюда приехал, а договариваться. А посольство мы живо снарядим. Дмитрия Тимофеевича уговорим, князя Добришского: он и у нас уважаем, и в Бряхимове его помнят, покойного царя Габдуллы другом был, так? Его ваши визири послушают, найдут согласие. Верно?
Азамат кивнул:
– Конечно. Дмитрий мне – побратим, кровью о дружбе клялись. А в Булгаре Кояш-батыра помнят и любят.
– Вот и славно. А, чтобы время не терять, сейчас всё и обговорим.
И велел пригласить добришского правителя.
Сентябрь 1229 г., Дешт-и-Кыпчак, монгольская ставка
Неопытные волчата-подростки часто на таком попадаются: бросаются в погоню азартно, молодых лап не жалея, несутся бестолковой кучей за стадом джейранов да потявкивают от предвкушения. Только азарт – плохой союзник на охоте. За дыханием не следят, устают быстро и добычу упускают. А кому и рогами острыми в бок достанется или копытом раздвоенным по морде.
Старый волк так не поступает. Выследит добычу, найдёт след – и побежит рысью ровной, размеренной. Час будет бежать, два, сутки – пока запыхавшиеся антилопы не растеряют сил и упрямства, не склонят обречённые головы перед неизбежностью, утратив надежду.
Субэдэй злился: не заладился поход. Один тумен гоняется за бестолковыми саксинами по обоим берегам Итиля, второй завяз в боях с увёртливыми башкирами в междуречье Джаиха и Агидели, заблудился в лесистых холмах Предуралья. А постоянные мелкие стычки с отрядами Алтынбека успеха не дают – не удаётся через широкий Джаих перебраться, в булгарскую землю вгрызться, силы-то распылены. И винить некого, кроме себя: изменил привычному хладнокровию, дал чувствам победить мудрый расчёт. Будто не седобокий волк, а бестолковый щенок в курятнике: то на одну птицу бросится, то на другую, оглохший от истеричного кудахтанья, ослепший от крутящихся в воздухе перьев.