Повёл братца к поленнице. Сам залез осторожно, подпрыгнул, зацепился за край глиняной стены. Подтянулся, лёг животом. Потом развернулся, прошептал:
– Антошка, забирайся.
– Высоко, – испуганно сказал брат, – не допрыгну я.
– Допрыгнешь. Я вот руку протяну.
Антошка начал на поленницу лезть – и ногой медный таз зацепил. Таз покрутился – да и упал, загремел на всю округу:
– Бамм!
Тут же собаки залаяли наперегонки, пламя за углом заметалось!
Ромка закричал:
– Живее давай, рохля!
Антошка испугался, прыгнул на поленницу – а она поехала, рассыпалась с грохотом. Свалился вниз.
А из-за угла уже неслись грек и викинг с факелами, стучали сапожищами.
Антошка крикнул:
– Беги! Беги, братик!
Ромка неловко повернулся – и свалился со стены. Хорошо хоть, что наружу.
Побежал. В переулке темно, мусор навален – два раза падал. Выскочил на улицу, понёсся вниз, к морю. Сзади огни мечутся, плечистый грек рычит:
– Стой! Стой, щенок, ноги переломаю.
Прыгал через заборы, проскочил через сад квартального муллы. Вылетел недалеко от порта.
И воткнулся прямо в человека – тот в темноте стоял, в чёрном балахоне, и не разглядишь. Ромка упал, человек охнул – видно, хорошо ему в чрево врезался.
Человек схватил железной рукой, наклонился. Спросил по-русски:
– Как зовут?
Ромка от неожиданности онемел.
– Романом?
Кивнул. Человек хмыкнул:
– Отлично, отлично. Пошли.
Схватил и потащил – не вырваться. Только не к дому перса повёл – совсем в другую сторону. Ромка в себя пришёл, спросил:
– Дядя, ты откуда знаешь, как меня зовут?
– Я всё знаю. Например, что ты из Добриша, а отец твой – князь Дмитрий Тимофеевич. Так?
Аж дыхание перехватило. Не сразу и пискнул:
– Так.
– Поэтому слушайся меня, и всё будет хорошо.
Пошли по портовой улице, мимо караульных: те у костра грелись, в кости играли. На идущих даже не оглянулись.
– А тебя как зовут, дядя?
Человек остановился. Повернулся так, что свет костра на лицо попал.
Ромка посмотрел в это лицо – и закричал от ужаса: всё в страшных шрамах, рот распорот к ушам и грубо зашит.
А стражники даже не шелохнулись.
Человек улыбнулся, от чего стало совсем невмоготу. И сказал:
– Не ори. Тебя никто не услышит.
* * *
Очнулся Ромка в подвале. Стены каменные, серые, под низким потолком – окно крохотное, кошка не пролезет. И шум оттуда: люди ходят, колёса скрипят. Утро уже или даже день. Рубаха на груди разорвана, и кожу жжёт.
Поднялся с лежанки, огляделся. Комната пустая, ни лавки, ни сундука, лишь в углу – таз с водой. И дверь крепкая. Подошёл на цыпочках, прислушался: за дверью тихо. Дёрнул – заперто.
Отчего же вся грудь горит? Потёр, скосил глаза – и вскрикнул. Подбежал к тазу – не ахти какое зеркало, но разглядел: татуировка. Невиданная змея, скрутившаяся кольцами на фоне солнечного диска. Пасть распахнута, раздвоенное жало торчит, глаза злобой горят – как живая. Страсть!
Вспомнил про то, что ночью было – едва не завыл. Где братик теперь, что с ним? Чего этому уроду с распоротым ртом надо?
Подошёл к окну, заглянул, узнал улицу, что к порту ведёт. И вдруг увидел: стоят Костас и Викинг, по сторонам оглядываются. За Ромкой пришли! Этот, в балахоне, с ними заодно.
И тут загрохотал засов. Ромка к двери вернулся. Собрался, как кыпчак учил: «Представь себя стрелой, вложенной в натянутый лук. Тетива звенит, рога дрожат. Вперёд!»
Дверь распахнулась – Роман прыгнул, ударил головой в тёмный силуэт. Барсук охнул, отлетел к стене. Ромка бежал по каким-то коридорам, уклонялся от встречных людей, сворачивал, куда надо – будто вёл кто. Выскочил на улицу, прямо на охранников перса – те только охнули. Бросился бежать, как по лесному бездорожью: здесь увернуться, там подпрыгнуть, тут под телегой проскочить. Сзади кричали.
Перелез через забор между портовыми складами, дальше – упёрся в глухую стену. Развернулся, за угол шмыгнул – схватили за шиворот.
– Куда? Гляди, Сморода, какой резвый. Небось, воришка рыночный.
– Отпусти его Христа ради, Жук.
Ромка разглядел. Вспомнил и закричал:
– Дядя Жук, это же я, Ромка! Князя Дмитрия сын! Вы меня нянчили с младенчества.
Бывший воевода, а ныне раб императора Трапезунда, недоверчиво хмыкнул:
– Да ну. Не похож. Хотя – рыжий, как отец. Побожись.
Ромка быстро перекрестился, схватился за шею – нет креста! Что за ерунда, вчера ещё был.
Бывший боярин сказал:
– А ну-ка, скажи, малец, как любимого княжеского коня звали?
– Кояш. По-половецки – «солнце». Он золотой масти был.
Жук покачал головой:
– Это многие знать могли. Лучше ответь: как княжескую стряпуху звали и её сына?
– Маланья. А дочку – Варей, не было у стряпухи сыновей. А кобеля любимого – Шарик, только он пропал в ту ночь, когда маменьку разбойники скрали. Да я это, я, Ромка!
Жук крякнул. Подошёл, обнял.
– Ну здравствуй, княжич. Давненько не встречались.
* * *
– И чем мы ему поможем? Сами – рабы. Кстати, на дромон пора. Отплывать скоро. Хватятся, объявят беглыми – хлопот не оберёшься.
– Всё верно, Сморода. Только не бросать же княжича не растерзание. Давай хотя бы в порт проводим. Там спрятаться легче, народу много.
Роман посмотрел на отцовских верных слуг. Спросил:
– А вы сколько рабами? Шесть лет?
– Семь.
– Вам до свободы три года?
Сморода усмехнулся:
– Осенью обещали отпустить. За заслуги. Мы же на черкесских пиратов ходили, в бою отличились.
– И тогда в Добриш?
Сморода промолчал. Жук ответил:
– Нет. Та жизнь прошла, не вернуть. У нас домики в Трапезунде, семьи. Мы и сейчас почти вольные. Только осталось ошейник снять, и заживём.
Роман сказал:
– Не надо вам вмешиваться. Всё равно меня не выручите, а себе навредите. Я сам как-нибудь.
– Идём, – вздохнул Сморода, – хоть проводим. Умный юноша растёт, в отца.
Молча пошли. Не успели вновь сродниться – а расставаться приходится. Вот и последний поворот на пристань.
– Стоять!
Костас наводил арбалет, Викинг доставал меч. За слугами перса маячили городские стражники: хозяин, видать, все связи поднял, чтобы поймать мальчишку.
Жук насупился:
– Ты, огрызок, не кричи. А то кричалка треснет.
– Раб! Закрой рот. Тут Сугдея, а твой хозяин, судя по железке на шее, не местный. Заступаться за тебя некому, живо на виселице вздёрнут за укрывательство беглого. Подняли руки и отошли в сторонку.
– Ладно, поняли, – миролюбиво ответил Жук. Показал открытые ладони, отступил.
Костас забросил арбалет за спину, протянул руку к Роману:
– Быстро бегаешь, засранец. Ну ничего, я тебя…
Не договорил – Сморода с неимоверной для его комплекции ловкостью прыгнул, сбил грека с ног, навалился, прижал к земле. Жук уже держал Викинга за руку с мечом и бил кулачищем в голову – второй раз, третий. Охранник закатил глаза, но всё не падал.
Стражники справились с изумлением, выхватили мечи, пошли к дерущимся.
Сморода заорал:
– Ромка, что стоишь столбом, балда? Беги!
И снова – сумасшедший слалом по скользким доскам пристани. Сердце, казалось, лупило уже в горле, перекрывая воздух.
Увидел изрядно побитый волнами борт нефа под красным флагом с золотым львом. Бросился к сходне – и с размаху наступил на сапог.
– Куда?
Седобородый схватил Ромку за шиворот.
– Синьор, вам нужен юнга?
– Интересный способ наниматься на службу – наступив предварительно на застарелую мозоль капитана. Что умеешь?
– Драться на саблях и мечах, стрелять из лука и арбалета, колоть дрова, мыть посуду…
– Какие языки знаешь?
– Итальянский, греческий, половецкий, персидский. Арабский немного. Да, русский ещё!
– Неплохо.
– Я вырос в Сугдее, синьор.
– Два сольдо в день. Стол за счёт компании. И чтобы у меня! – капитан погрозил кулаком. – Выдеру сам, боцману не доверю. Добро пожаловать на борт «Изабеллы», не самого нового, но самого первого корабля в компании благородного синьора Винченцо Туффини.
– Спасибо, синьор капитан!
– Скажи спасибо вот этим, – капитан кивнул на сгрудившихся в десятке шагов городских стражников, – терпеть не могу, когда кто-нибудь гоняется за юными мальчиками. Это неестественно.
– Отдайте сопляка! – крикнул стражник.
– Желаете дипломатического скандала? – холодно осведомился капитан. – Юноша зачислен в экипаж корабля, находящегося под защитой венецианского флага. Пусть староста вашей деревни, или как там называется эта дыра, напишет ноту протеста дожу Республики Святого Марка.
Капитан повернулся к улыбающемуся Роману:
– Ну, чего встал? Вперёд, помогай сниматься с якоря. Порт назначения – Константинополь.
Неф отвалил от пристани, расправил паруса, поймал ветер – и ходко пошёл на запад.
Стражники давно отправились в сторону дома перса, помогая идти изрядно помятым Костасу и Викингу.
На берегу замер человек в чёрном балахоне. Пробурчал:
– Чёртовы Яриловы, испортят любой гениальный план. И кого теперь предъявлять старшему?
Август 1236 г., окрестности города Биляра
Вокруг Биляра вырастало уже третье кольцо земляных валов. Работали круглые сутки: ночью – при свете костров, днём – под жарким солнцем или под дождём, как повезёт. Каждый городской квартал и каждое пригородное село выделяли работников согласно указу эмира, но многие приходили добровольно, заперев лавки и бросив свои дома.
Целые рощи были вырублены и превращены в частоколы и деревянные стены. Рыли волчьи ямы, обильно утыкая дно острыми кольями; озёра смолы кипели в сотнях котлов, готовые обрушиться на головы захватчиков. Стрельники, кузнецы, оружейники спали прямо в мастерских и кузницах, наскоро закусывали принесённой жёнами едой – и вновь принимались за работу, пополняя запасы стрел, мечей и копий.
Город готовился к отражению штурма, хотя каждый в душе понимал: удержать столицу не удастся, если только не прои