равления внешней охраны, седьмое сентября 2017 года». Фотография на развороте: женщина в рогатой шапке. И подпись: «Принцесса Джу Ли с инспекцией в Александрии Невской».
– Это так твой родной город у них называется. А правит китайская династия.
– Барсук, дай мне хороший принтер и полчаса – я тебе ещё не то напечатаю.
Пришелец вздохнул. Впервые он не улыбался, и лицо его не выглядело физиономией злого клоуна из «Бэтмена» – скорее, он был похож на Пьеро. Сказал тихо:
– Увы, друг мой. Всё обстоит именно так, как я говорю. Там, через восемь веков, человечество гибнет. Практически уже – всё. Ты – наша последняя надежда. Ты обязан исполнить предназначение.
– Какое?
– Великое. Ты должен пойти вместе с Бату-ханом и Субэдэем в Европу. Покорить её. Объединить императорский и папский престолы. Фридрих нас уже ждёт с нетерпением. Как только доберёмся до Рима – он признает верховенство Каракорума и присоединит свои войска к нашим в обмен на его всевластие в автономной стране к западу от Дуная. Возьмёшь всю Европу, от Биляра до Лиссабона. А дальше – поход в Аравию, Египет, Северную Африку. Представляешь? Даже завидую: ты войдёшь в ещё не написанные учебники как величайший полководец человеческой истории наравне с Аттилой и Наполеоном. Огромная единая держава от Тихого океана до Атлантического, от Мурмана до Индии. Мир для человечества на тысячелетия, общие законы, процветание торговли, науки, ремёсел. И тогда совместными усилиями вы уничтожите все предпосылки, сейчас вырвете с корнем заразу, которая погубит нас потом. Так говорят расчёты. Ты сделаешь это. Иначе нам крышка.
– С чего вдруг Батый будет меня слушать?
– У него есть приказ Угэдэя. Да и мы с ним изрядно поработали. Впрочем, он и сам мечтает заполучить лучшего в истории полководца, который к тому же единственный, кто способен владеть Орхонским Мечом.
– Дерьмо этот твой меч. Давно вырубился. Засаду на Сакмаре я устроил без его помощи, да и все эти годы отбиваюсь сам.
– Не вздумай сказать об этом монголам. Они – люди тёмные, безоговорочно верят в древние артефакты и преклоняются перед людьми, умеющими с ними обращаться. Да и Субэдэю будет не в пример легче считать, что его трижды победил не сопляк-самоучка, а владелец Орхонского Меча. Аккумулятор я заряжу. Ведь штука полезная, согласись. Сражаться против всей Европы с его помощью будет гораздо веселее.
– Ну ладно, с Батыем понятно. А Субэдэй? Он меня ненавидит ещё с Бараньей битвы, да и с тебя собирался шкуру содрать, если я ничего не путаю.
– Субэдэй уже смирился. Он мечтает исполнить волю Тэмуджина, дойти до Последнего моря. Ты ему нужен как соратник в общем деле.
– Ещё нюанс. Что же мне, бросить своих? Сдать Булгар? А потом идти на Русь? Я не могу предать свою страну.
– Какую ещё страну, Ярилов? Уже нет Киевской Руси и пока нет России – есть набор разрозненных, вечно скандалящих княжеств. Есть князья, готовые перегрызть друг другу горло за пошлины и уделы. Или ты забыл о том, кто похищал твою жену? Или про того, кто убил её?
Дмитрий помрачнел. Потом сказал:
– Всё равно, выглядит дерьмово. Одно дело – своими руками придушить Юрия, усевшегося в Добрише…
– Он уже год как сидит в Рязани. Ингварь умер, брат его сменил, а Добриш теперь – провинция Рязанского княжества.
– Не перебивай. Без разницы. Повторяю: одно дело – личная месть, и совсем другое – привести на Русь врагов. Смерть, кровь… Меня проклянут.
– Кровь, говоришь. Забыл уже про Анастасию, да? Другую бабу нашёл?
Дмитрий дёрнулся, как от удара. Сказал тихо:
– Заткнись. Юрий далеко, а ты – близко. Пришибу.
– Ладно, ладно, – пробормотал Барсук, отодвигаясь, – без нервов только.
– И всё же. Если я откажусь?
Барсук вновь полез в рюкзак. Достал что-то и протянул на ладони:
– Не откажешься, сержант. Просто не сможешь. Есть у меня заложник.
Дмитрий взял кипарисовый крестик на кожаном шнурке. Повернул и разглядел надпись. «Роман». Крестильный крест старшего сына.
Ярилов замолчал. Прикрыв глаза, гладил деревянное перекрестье, нюхал пропитанную потом кожу. Будто пытался разглядеть: как там он? Здоров ли? Жив ли?
До ставки Бату-хана ехали молча.
Август 1236 г., севернее Яффы, Средиземное море
Фелука берберов вгрызлась в борт «Изабеллы» когтистыми баграми. На палубу с воем валилась толпа полуголых пиратов с обнажёнными саблями – и не было спасения.
Боцман отмахивался палицей: черепа трескались, как гнилые орехи, но на месте убитых вставали новые. Проткнули копьём – боцман рычал, отбивался, размахивал руками и был похож на большого жука, насаженного на булавку равнодушным энтомологом и безуспешно сучащего лапками.
Седобородый капитан орудовал тонким мечом изящно, будто вилкой на приёме во Дворце Дожей. Прижался к борту спиной, чтобы не подошли сзади; присел, уклоняясь от сверкнувшего на солнце клинка, пронзил сарацина, поклонился:
– Синьор, благодарю вас за танец. Следующий!
Роман стрелял редко и наверняка: берёг болты. Его заметили с фелуки, начали палить из луков: стрелы пробивали корзину и застревали, бессильно грозя жалами.
Теперь выцеливать времени не было: появился из корзины, выстрелил – юркнул обратно, пока лучники с фелуки не спохватились.
Пощупал колчан: осталось три болта. Плохо.
Ногу вставил в стремя арбалета. Рыча от напряжения, откинулся всем телом, потянул тетиву – щёлкнул фиксатор. Вынырнул, увидел: боцман лежит отдельно, его голова – отдельно. Выстрел: болт пробил бритую макушку здоровяка с топором. Раз.
Щелчок. Выдохнул, поднялся: капитан упал, над ним сгрудилась толпа, вздымающая сабли. Отправил снаряд в широкую спину, блестящую от пота. Два.
Мачта задрожала. Посмотрел сквозь прутья: гости. Двое с клинками в зубах, лезут быстро. Опытные.
Щелчок. Положил в ложбину последний болт. Нащупал на поясе нож. Прикрыл глаза, перекрестился. Прошептал, как маменька учила:
– Отче наш, иже еси…
Обидно вот так – всего два месяца юнгой, только во вкус вошёл. Ладно.
Внизу вдруг заорали. Началась какая-то суета. Глянул в щель: двое спрыгнули с мачты, побежали. Берберы, толкаясь, забирались на борт, перепрыгивали обратно на фелуку. Десятки скрученных верёвками паломников лежали на палубе, боясь шелохнуться.
С севера неслась боевая галера с развевающимся белым флагом, а на ней – красный крест.
Не бывало и не будет картины краше!
Пираты отталкивались баграми, торопливо разбирали вёсла, с криками тянули канаты – поднимали паруса. Отвалили от правого борта.
И через мгновение затрещал левый борт, принимая огромную галеру. На скользкую от крови палубу спрыгнул высокий тамплиер в белом хабите, за ним посыпались братья-рыцари, сержанты и пехотинцы, гремя оружием и сверкая шлемами.
Юнга перевалился через край корзины, спустился вниз. Высокий потрогал ногой бугая с пробитой болтом макушкой. Увидел в руках Романа арбалет, спросил:
– Твоя работа?
– Да, синьор.
Тамплиер махнул рукой: на палубе лежали берберы в живописных позах, и из многих торчали толстые короткие древки.
– И эти?
– Да.
– Чем ты занимался на корабле?
– Был юнгой, синьор.
– То есть убирал дерьмо, драил палубу и получал подзатыльники от боцмана?
– Что-то вроде этого, синьор рыцарь.
– У меня есть предложение получше. Хочешь стать моим оруженосцем? Я – командор Ордена Храма.
Роман не смог сдержать улыбки:
– Буду счастлив, синьор!
– Вот и славно.
Спустя три часа в бухту Яффы вошла истерзанная «Изабелла»: её тащил на буксире боевой корабль под флагом тамплиеров.
Закатное солнце осветило толпящихся на палубе галеры счастливых пилигримов в грубых рубищах и две фигуры на носу: высокую – в белом хабите, и пониже, рыжеволосую.
Глава одиннадцатаяНашествие
Осень 1236 г., город Биляр, Булгарское царство
Хуже нет для полководца, когда при войске полным-полно особ высокой крови.
Одиннадцать царевичей-чингизидов ругались на военном совете, перебивая друг друга, стремясь поразить кузенов красноречием, доказать своё превосходство в умении вести войну и брать неприступные крепости.
Бату-хан числился вождём похода, так как Великий Курултай постановил главной целью войны приращение улуса Джучи на запад, а остальные улусы лишь выделяли войска.
Но Гуюк считал себя главным из принцев: ведь именно он – старший сын Великого Хана Угэдэя. Гуюк надсмехался:
– Наш мальчик так и не смог справиться с какими-то булгарами, хотя его тумены топтались на рубежах этой ничтожной страны целых семь лет. И даже старый мудрый пёс Субэдэй ничего не смог поделать. Наверное, он всё-таки больше старый, чем мудрый!
Бату не спорил, улыбался и молчал. Гуюк старше всего на три года, но пусть говорит, что хочет: его армия сражается здесь за интересы улуса Бату. Такова истина: меч тяжёл, стрелы легки, а речи пусты – как пуст мешок из-под съеденного в позапрошлом году хуруда.
Гуюк продолжал:
– Надо немедленно ударить по воротам первой стены, иначе для чего нам эти китайские бездельники с их осадными машинами? Проникнуть между валами и сбить из луков всю охрану внешнего кольца. Даже с этого холма, где расположена ставка братца Бату, видно: ворота хлипкие, свалятся от кашля простуженного барана. А внутри нам будет, где разгуляться. И не придётся спешиваться и ползти на стены подобно вшам по дохлой собаке.
Чингизиды одобрительно закивали: настоящий монгол не любит покидать седла. А ещё он не любит рукопашной: зачем приближаться к врагу на опасное расстояние, если можно издали поразить его стрелой.
В огромном шатре Бату нашлось место и для тех, кто непосредственно планирует войну и ведёт бойцов на битву: нойонам – темникам, интендантам – черби, а также юртчи – офицерам штаба, мозга армии. На почётном месте сидел, конечно, сам Субэдэй-багатур; за его спиной – темник Кукдай, и уж совсем в тени – остальные. Среди них выделялся высокий рыжий урусут, лицо которого выглядело так, будто он каждое мгновение преодолевает жестокую внутреннюю боль.