Лед, трещавший под живым броневиком, летящим на Дуайта, разлетался брызгающимися волнами. Магазин опустел наполовину, но здоровяка это не остановило. Почти. Если только самую малость. Ровно настолько, чтобы успеть откатиться в сторону, когда топочущая дрянь оказалась слишком рядом.
Длинный ребристый осколок задел лицо, прорезав от виска к подбородку. Обжег холодом, но тут же пришло привычное тепло выступившей крови. Не зацепило лоб или глаз, так уже хорошо. Не помешает стрелять.
Броненосец вздрогнул, останавливаясь. Дуайт поймал его на развороте. Как ни получай подарки Козлоногого, они все равно дрянные. Сзади, чуть выше крестца, пластины смыкались не так плотно, выглядели тоньше остальных. Слабое место? Самое лучшее для сорок четвертого. Даже если осталось всего пять выстрелов. Их хватит.
Приклад вздрагивал, ударяя в плечо. Кожаный тыльник смягчал отдачу, и без того привычную. Данг! Данг! Да-да-данг! Пять оставшихся шершней прожужжали, долетая и впиваясь в прячущуюся под наросшей броней податливую мякоть дьявольского дитяти. Разрывали, разбрызгивая густую темную кровь, грызли плотное мясо, рвались к потрохам и костям. Кто-то из них смог. Тварь повело в сторону, заваливая на разом обмякшие ноги, державшие мощный корпус только за счет напряженных мускулов.
Небольшая голова показалась над плечами, разворачиваясь к убийце. Изабель броненосец не заметил. Черный хвост волос только мелькнул, когда любимая женщина Дуайта оказалась рядом. Ствол «шарпа» хрустнул ломающимися клыками, грохнул в пасти. Пластина на затылке брызнула крошевом, смешиваясь с багровым и липким. «Шарп» выстрелил еще раз. В сторону Дуайта.
Пуля обожгла самую макушку, мягко поцеловав кого-то за спиной. По ней же, почти проткнув кожу куртки, скрипнуло острым. Дуайт упал, переворачиваясь, выкидывая опустевший магазин и доставая второй барабан. Очередь трех выгнутых коробок, ждущих своего часа в подсумке, придет скоро. Если судить по творящемуся вокруг.
Чертова черная ллос визжала, брызгая кровью из развороченной груди. Он добил ее, уклонившись от судорог лап-копий, тянущихся к человеку на камнях. «Упокойник» зарокотал, срезав трех огочи, почти успевших на помощь упавшему. Изабель уже оказалась далеко сбоку, пригибаясь, бежала вперед. Стоило поторопиться за ней.
Хавьер, прячась за густо торчащими ледяными колоннами, старательно двигался за командором. Усатый даже издали казался целым. Плотный увалень обманывал многих своей ленивой неповоротливостью. И многие, включая визжащую толпу рядом с ним, постоянно попадались на эту уловку. Как и сейчас. «Бульдог» огрызался экономно, пуская по два-три выстрела в каждого, желающего попробовать мексиканца на вкус.
А позади, старательно уничтожая всех опоздавших, чертовым взбесившимся призраком летала Мойра. И Дуайт практически не успевал за ней взглядом.
Серпы сливались в молнию, кружились дисками циркулярной пилы. Диск касался плеча, руки, шеи, ребер, бедер, паха… Кровь, всплеск, отлетающий кусок только что яростно орущего живого существа, еще не осознающего своей смерти.
Бледное паучье тело двигалось рывками, перетекая каплей горячего олова. Лишь мелькали два раскаленных сияющих диска, хрустели в невыносимом напряжении мускулы и суставы существа, недавно разносящего пиво и виски под маской смешливой красотки. Гончая была страшна. Страшна так, что Дуайт не смог бы описать.
Мойра стала размазанной, быстрой и бледной Смертью.
А потом Дуайт увидел Марка…
«Лакрима» уже не пела свою звонкую песню. Не писала слова Истинного Завета сталью по плоти. Песня распятия, ставшего оружием, закончилась. Красиво и навсегда. Сила Алого Ворона, ледяная и беспощадная, оказалась еще и коварной.
Марк закончил со второй ллос, оставив перед собой что-то, напоминающее огромную котлету для бургера. «Лакрима», свистнув в «мельнице», оказалась прямо у него за спиной. Алый Ворон шагнула вперед, сомкнув ладони в белой короткой вспышке.
Оно напоминало дыхание. Длинное белое облачко, протянувшееся от сомкнутых рук к командору. Живое, льдистое даже в своей невесомости, опасное и жаждущее человеческого тепла.
Как Марк понял, как успел повернуть голову? И успел опустить, пересекая путь странной белоснежной смерти наконечником своего оружия? Но он успел.
Ледяная белизна коснулась металла, растеклась по серебру паутиной, рассыпалась ломаным узором. Хрустнуло, звонко запело высоким, почти человеческим плачем. И «Лакрима», копье-распятие, разлетелось на сотню осколков, вспыхнувших голубыми огоньками от холодных ведьминых огней.
Ведьма улыбнулась, на глазах окутавшись бегущими по ней прозрачными искрящимися змейками, видя, что командор не сможет дотянуться до пояса с «кольтом». Шагнула вперед, разведя пальцы, к которым потекли наливающиеся ледяным сиянием всполохи.
Только «Лакрима» била не только наконечником. Шар-противовес, скрежетнув по камню, ударил раньше. Сбоку и снизу, невозможно сильно и ловко. Под вздрогнувшую высокую грудь. Хрустя ломаемыми ребрами, круша все на своем пути.
Марк бил правой рукой, держа тяжелое древко посередине. А левая, скользнув под плащ сзади, прожурчала вытянутой цепью и заточенным маятником-полумесяцем на конце. Металл дрогнул, лязгнули звенья, цепь, раскрученная кистью, свистнула.
Сталь вошла чуть ниже проломленной груди Алого Ворона, с хрустом вошла внутрь, рассекая плоть, как нож разрезает масло.
Она даже не вскрикнула, когда удар добрался до сердца. Запрокинула голову, падая. В белое, превращающееся в алое. Снег поднялся вверх, когда тело ударилось о камни. Марк выдохнул, замирая. Пот катился по лицу командора, древко «Лакримы» похрустывало под его весом.
Изабель и Хавьер оказались рядом, подхватили под локти, потащили к желтеющей плитке пути. Мойра, бледной фурией мелькавшая сзади, не пошла. Она держала оставшихся, после смерти ведьмы идущих в бой только из ярости.
Дуайт, прикрывая Хави и Изабель, отходил перебежками, отстреливаясь редко и точно. Патроны стоило экономить. Одной мере и мачете путь к Козлоногому не проложишь.
Крик Изабель донесся через грохот выстрелов. Он успел повернуться, заметив бурые разводы кровавого узора на мертвенно-бледной коже. И даже ответил ударом на удар. Но огочи успел больше.
Дубинка гулко впилась в голову, заставив ту зазвенеть. Глаза брызнули звездопадом, а нога пошла куда-то вниз, оскальзываясь и срываясь в пустоту сбоку от мостика, пустоту, прячущуюся за остатками тумана. И пустота превратилась в непроницаемую тьму.
Antem (The Unforgieven-V)
Когда Врата ада открывались повсюду, а гнев Господень стал осязаемым, выжигая язвы на теле земли, все будущие родные Марка жили в Городе ангелов. Вроде бы жили очень даже хорошо. До того дня, как Врата открылись в воде и огненные стрелы ракет прочертили штрихи прямо в них. Никто не ждал мести океана, но он отомстил. Практически сразу.
Океан ударил страшно. Смывая особняки в колониальном стиле и многоквартирные жилые ульи кондоминиумов, бульвары с пальмами и картонные коробки с бездомными. Унося с собой людей, собак, редких лошадей, представительские «Роллс-Ройсы» и дряхлые «Акуро». Океан, разозлившийся на людей, явил себя во всей мощи.
Два дедушки Марка Ковальски не ушли в глубь штата. Они остались на берегу, собирая осколки ушедшей в небытие жизни и строя новое жилье из чего придется. Чуть позже, в процессе сбора и строительства, дедушки решили облегчить себе труд. С помощью таких же, как и они сами, молодых, голодных и злых.
Дед Ян стал гражданином в первом поколении, приехав из захолустья рядом с Вильно. Дед Боб происходил от переселенцев Великого трека. Встретились они в день Волны и дальше по жизни шли рядом, бок о бок. Родных у обоих не осталось, желание жить оказалось сильнее любого другого, а злости, хитрости и ярости с избытком хватило бы еще на десятерых.
Эпидемии, голод, озлобленность. Человек вставал против человека, брат готовился перегрызть горло брату. Два совсем молодых парня, не входивших в состав банд чиканос, не гонявших в гангах мотоциклистов, смогли пройти через это.
В двадцать оба стояли во главе «Бешеных псов», крохотной армии злобных парней и девчонок. Среди руин одного из величайших городов мертвой планеты, на полях, полных костей и праха, Ян и Боб строили империю. Огромную империю, безумно крохотную для павших стран. Но и для этого куска умирающих земель стоило сделать многое.
Они проливали кровь, как воду, как проливали ее раньше, не думая, сколько угодно. Они проливали ее за чистую воду, драгоценную, как когда-то первые самородки на этой проклятой Господом Богом земле. Они щедро оросили алым землю, черную, еще готовую рожать, несмотря на пламя небесного гнева и семена дьявола, рассыпавшиеся по ней из щедро распахнувшихся Врат Ада.
Бойня, пришедшая сразу за гневом Господним, не обошла стороной крохотную империю дедушек Марка Ковальски. Одним спокойным весенним днем, спокойным и тихим, Бойня снесла ворота patio деда Яна, где тогда жили родители будущего командора. Самого деда и большей части его отряда в patio, больше похожем на крепость, не оказалось. Дед ушел усмирять бунтующие нищие кварталы, отказавшиеся платить положенное.
Ворота, толстые, из хорошей стали, прогнулись. Хрустнули, пуская трещину. Невозможную, нереальную, но самую настоящую. В распустившемся лепестками проеме, желтея на солнце, возник короткий и толстый рог. За воротами заревело. С барбакана ударил пулемет, запоздало, глупо и бесполезно. За стенами взревело еще раз, рог пропал, чтобы обнаружиться чуть позже.
Барбакан застонал, сминаемый снизу. Дико закричал проспавший все возможное пулеметчик. «Браунинг», только что рокотавший и поливающий снарядами, захлебнулся и смолк. Башни по краям стены вступили в бой.
Марк плохо помнил дальнейшее. Помнил, как отец потащил его и маму к подвалу. Но не успел.
Рог ударил в ворота еще раз. Громкий треск, смешавшись с лязгом, перекрыл грохот пулеметов. Рог нырнул обратно, но тут же вернулся. Вместе с хозяином. Огромная туша, ничем не напоминающая мирно жующего траву белого носорога из давно погибшего зоопарка, ринулась внутрь. Изжелта-бледная, раздутая от валунов мышц, судорожно сжимающихся под шкурой. С утолщенными наплывами кожи по всей длине мощного тела. Слепое, втягивающее воздух вывернутыми ноздрями существо. Тварь, явившаяся из Преисподней.