– Но зачем?
Марк пожал плечами.
– Лишь бы самим не узнать ответа. Надо идти дальше. Это место Козлоногий отдал огочи и ведьмам. Для чего им это…
– И шаманам.
Голос пришел со всех сторон. Накрыл тихим шипением, смешиваясь с другими такими же, настоящими, змеиными. Старый, но сильный, гортанный. Голос не белого. Белые говорят по-другому.
– Еще один крестоносец. Последний или остались еще?
Голос вибрировал, подымаясь под блестящие сталактиты вверху. Дрожал модуляциями, порой рычавшими камнями в пустынной буре.
Марк усмехнулся. Покачал головой, рыская глазами вокруг. Взгляд натыкался на блестящие руки, плечи, животы, груди. Терялся в них, не отыскав нужного.
– Бойся, святоша. Тебе и твоим псам держать ответ здесь и у меня. Я Вухехиви, Высокая Звезда, дождавшийся своего часа.
– Ты старый дурак. – Марк усмехнулся еще раз. – Выйди. Или ты горазд только трепаться? Ты старый глупый фокусник, обводивший вокруг пальца своих братьев и сестер, посылая тех на верную смерть. И больше никто. Даже сейчас ты прячешься, трусишь, пытаешься запугать. Кого? Меня? Эту женщину? Этого мужчину? Ты глуп, старик. Как и все твои братья, думающие, что нашли силу, способную сломить людей с белой кожей.
Голос Высокой Звезды не дрогнул, засмеявшись в ответ.
– Я старый дурак? Думай так, может, тебе это поможет. Останешься веселым, умирая. Твоим братьям, пришедшим недавно, не смеялось. Они кричали, но только от боли и ужаса.
– Ты можешь говорить о чем-то другом? Или для тебя важно только количество чужой боли? Тогда почему ты удивлен отношением к таким, как ты, от людей фортов? – Марк не опускал «кольт», шаря стволом по сторонам. Изабель и Хавьер слушали звон и шипение храма, боясь пропустить начало последнего, возможно, веселья. – Вы как койоты. Набегаете, режете, на бегу жрете отраву, попадаете в капканы, оставляя в них лапы, спасаетесь от псов. И только говорите и говорите про свои потери. Земли, небо, воду.
– Вы умрете, – устало произнес старый голос. – За землю, небо и воду.
Марк замер, вслушиваясь и втягивая воздух. Раздувал ноздри, ловил что-то, как гончая-маккензи. Изабель успела понять необходимое раньше, чем командор сказал нужное:
– Маски!
Шипение превратилось в свист. Тонкий и едва уловимый свист, наполняющий храм. Так же, как из незаметных щелей в стенах, смешиваясь с зеленью отсветов и растворяясь в них, пещеру наполнял газ. Разносимый сквозняком, полупрозрачный, маслянисто оседающий на кожу, блестящий на коже плащей, курток и ремней.
Марк, шумно дыша даже через маску, бросился вперед. Прямо на тонкую девчонку-мулатку, сверкающую льдистой пленкой, покрывающей ее давно умершее тело. Хрустнуло, звонко разлетаясь на сотни обломков. Блеснуло темной блестящей кожей, резануло белизной срезов, брызнуло россыпью алого и замерзшего, рассыпающегося гранатовой крошкой.
Изабель вскрикнула, увидев это. Но не остановилась, бежала, чувствуя, как шипит все сильнее, как мутнеет в глазах. Расслабься на миг, не используй полную глухую защиту, ведь здесь нет адского семени… Вот и результат.
Зелень плескалась повсюду, закручиваясь воронками торнадо. От ровного гладкого пола и до нависающих острых копий исчезающего вверху потолка. Переливалась искрами на людях-статуях, ложилась плавными линиями северного сияния на стены, вихрилась туманом под ногами, непроглядная и затягивающая.
Маска не порождает безмолвия вокруг тебя. Маска приглушает звуки, делает сильнее твое собственное дыхание. Маска заставляет смотреть на мир через панораму стекол, сужая сам мир границами окуляров.
Пот начинает течь по лицу почти сразу после ее прикосновения к коже. Липкая духота маски привычна и знакома, но кто захочет… хотя бы просто идти в ней? А если приходится воевать, маску ненавидишь всей душой. И так же сильно любишь. Она спасает и защищает.
Только ее выделанная буйволиная толстая шкура, подсоединение, шланг и бачок с дыхательной смесью. Лишь такое простое и гениальное устройство стоит между тобой-человеком и тобой-демоном. Или тобой-мертвецом.
Останься без маски, вдохни полной грудью плотное облако адского семени, сгорающего на плаще, куртке, шляпе, плотных брюках и сапогах. Просто останься без нее и попробуй подышать. Выстрел в затылок – милосердие. Чаще всего сталь, свинец и расплавленное серебро прилетают в лицо. В твое бывшее лицо, ставшее жуткой маской смерти и безумия.
Зелень, шипевшая даже через маску, проникла через кожу. Взялась засохшей бизоньей слюной, обжигая кожу. Тело слушалось плохо. Совсем плохо.
Тряслись всеми мускулами и сухожилиями ноги, заставляли оступаться и оскальзываться на гладких плитах. Подрагивали руки, стараясь выпустить оружие, лишить шанса выжить. Зрение подводило сильнее всего. Изабель, уже просто бредущая вслед командору, стучала зубами, косясь по сторонам, и радовалась высоким сапогам со шнуровкой, закрывающим ноги до самых колен. Иначе…
Змеи оказались повсюду. Собравшиеся в единое злобное кубло, атакующее людей, вторгнувшихся в их дом. Шипящие, грохочушие трещотками, шелестящие трущимися чешуйками. Пахнущие зло, остро и страшно. Появившиеся в мгновение ока и не собирающиеся пропадать. Повсюду. Повсюду чуть блестели жала и глазки, чешуйки, перекатывались черные, белые и серые узоры.
Позади орал Хавьер, боящийся и ненавидящий гадов даже больше ведьм и сатанинских детей. Впереди, пошатывающийся, но все такой же неудержимый, пер локомотивом командор. Изабель, еле двигаясь посредине, начала стрелять. Сразу после вцепившихся в голенище и чуть не прокусивших его зубов длинной матово-серой сволочи с руку толщиной.
Пули рассекли змею, разбросали, обдав соседок темным. Изабель выстрелила в следующую, оказавшуюся на плече диггера с половиной лица и перерезанным горлом. Попала прямо в раскрывшуюся и уже почти бросившуюся вперед пасть. По ноге скользнули сжимающиеся мускулистые кольца.
По ее спине зелеными, красными и желтыми красками стлался юкатанский змей. Тату шла снизу, поднимаясь к плечам, одна голова, проходя по ребрам, обхватывала языком ее грудь. Старая мексиканка, всю процедуру бормочущая явно не на эль-мехико, навахо или кри, говорила многое. Заклинала змея на защиту от его сестер и братьев. Обещала Изабель смерть не от яда, огнем растекшегося по венам и артериям. Изабель смеялась и не верила. Носила змея пять лет и потихоньку, где-то в глубине себя, решила, что это все же правда.
Она могла бы умереть от каскавеллы, заползшей в палатку возле руин Денвера. Сгинуть после бушмейстера внутри гвианского сухогруза, добравшегося в Город ангелов. Сгореть с укусом каталины у Санта-Фе. Но ей везло, Изабель выжила. Три раза. Сейчас удача хотела закончиться.
Изабель успела схватить техасца, огромного, с ее предплечье толщиной. Прямо за хвост, гремевший трещоткой. И дернуть в сторону, чувствуя, как даже самый край змеи сжал руку невыразимо сильно, до боли и онемения. Грохот пробился через маску, ударил в такт бешеным ударам сердца, слился с дрожью ее тела. И закончился. Вместе с неуловимым ударом тупого ромба головки.
Алая ребристая пасть. Блеск кривых острых крючков. Мелькнувший дрожащий язык. Боль. Вспыхнувший огонь. Выстрел прямо в голову, наплевав на собственную руку. Кровь, заляпавшая стекла, теплыми потеками по шее, за одежду…
Сердце ударило сильнее. Ударило еще, еще, еще. В ритм трещоткам, грохотавшим в ее ушах чертовыми барабанами удушья. Ее горло сжималось в такт ударам, сильнее, сильнее, сильнее… Сжимаясь внутри такими же кольцами, как все еще не умирающее холодное тело на ее руке. До жути, до хруста, до накатывающей изнутри черноты, мешающейся с багровым туманом, окутывающим ее со всех сторон.
Бом-м-м… Барабаны превратились в колокол розовой церквушки в Санта-Монике.
Бом-м-м… Колокол гудел своей тяжестью, прижимая Изабель к полу.
Бом-м-м… Тяжесть укутывала ее чернотой, вспыхивающей алыми росчерками.
Бом-м-м… Алое забиралось все глубже, заставляя выгибаться все сильнее.
Бом-м-м… бом-м-м… бом-м-м… ба-м-мм… ба-м-мм… бамбамбамбамбамбам…
Не колокол. Барабаны. Барабаны, бьющие все быстрее, берущие ритм в такт треску.
И ее сердцу, колотящемуся без остановки. Черное… Алое… Черн…
Барабаны пульса стучали дикий ритм. Без остановки и без жалости. Разгоняя кровь все быстрее. Отправляя Изабель в безвременье и безнадегу. Где ее давно ждали, где для нее давно готовилась отдельная решетка для барбекю, с углями, что станут гореть сотни и тысячи лет, пока ее грешная душа не прогорит заново снова и снова, затянет дыры и опять, как миллионы раз до этого, ляжет на раскаленный металл, проворачиваемый руками алых демонов. Ад ждал грешницу Шейлу-Изабель непозволительно долго.
Она упала, ударившись о плиты и выемки лабиринта на них. Мягко и незаметно для Хавьера, размахивающего тесаком. Наверное, змеи добрались и до него… Пол дрогнул. Еще и еще раз. Изабель, умирая, смеялась. Они пришли за ней. Чертовы алые демоны, кривозубые и со шкурой, вывернутой наизнанку. Топали ножищами и шли к ней.
Мама, мамочка… Я же не грешила просто так… Помоги, Дева Заступница. Спаси душу. Не дай забрать с собой. Я боюсь. Дева Мария, вечная и всеблагая, приди на помощь… Молю тебя…
Демоны, двое, шли к Изабель. Походя крошили статуи, попадавшие под ход высоких крепких тел. Двух диггеров, одного без ноги ниже колена, второго с собственной головой в руках. Миз с двумя детишками, вцепившимися в ее ноги и кричащими. Даже серо-зеленая блестящая пленка не скрывала десятков шрамов на ее теле и потеков крови, сбегавших до смерти по голой коже.
Дах… бело-красно-серая холодная пыль и блестящие брызги…
Дах… крошится деревенский священник-мексиканец, одетый в подрясник на голое тело…
Дах… огромная ступня отшвыривает мальчишку-самбо, держащего в руке погремушку из бычьего пузыря…
Дах… лапища отламывает голову «пустынного брата», умирающего даже после смерти так, как и полагается рейнджеру… с достоинством…
Демоны идут за Изабель, корчащейся в попытках умереть, плавающей между смертью и остатками жизни. Змеиный яд бурлит и плавится в жилах, то сжимает мир до игольного ушка, то вдруг заставляет видеть всю пещеру разом, с безумной скоростью поднимаясь от пола до черноты наверху. Изабель не слышала друзей, она умирала, захлебываясь страхом и слезами, такими же огненно-горькими, как и яд в ее крови.