Но никто из них не видел разницы. Даже Игорь постепенно перестал ее замечать: вещи, резко выпадающие по стилистике из обыденной реальности, очень быстро блокируются памятью. Сдачу модулей отмечали всегда, студенческая жизнь и состоит в основном из отмечаний неизвестно чего и подгребания под себя роскошной халявы. Лучшие годы. Самодостаточно лучшие, без каких-либо дополнительных мотивов, целей и доказательств.
Притащили пиво, и хризантема из одновременно протянутых растопыренных рук мгновенно расхватала все, кроме единственной банки. Где-то Стас слышал, будто последнюю банку-конфету-бутерброд всегда берет со стола неформальный лидер компании. Фигня. Протянул руку, но банка уже исчезла. С противоположного торца двух сдвинутых столиков ухмыльнулся, пожимая плечами, ушастый Андрей.
Вот тут и объявили регистрацию на их рейс.
— Вот блин, — сказал Андрей. Из его откупоренной банки показалась желтоватая пена.
— Да успеем, — пофигистски махнул рукой Игорь. — Ну, за взлет и посадку!
И все жадно, будто соревнуясь на скорость, присосались к пиву.
Паспортный контроль прошли без проблем, упившуюся девчонку двое ребят рыцарски поддержали под бока, и у регистратора не возникло лишних вопросов — студенты, что с них взять. Но перед таможней в воздухе заклубилось нечто авантюрно-тревожное, Стас всегда безошибочно улавливал такие вещи, хоть и не мог сказать точно, по каким признакам — неправильные взгляды, странноватые короткие реплики, порывистая скованность в движениях, а может, и ничего подобного, но… Он и сам вдруг почувствовал себя так, будто собирался провезти через границу с полкило героина. Встретился взглядом с Андреем и по выражению наглой морды лица заподозрил, что примерно так оно и обстоит на самом деле. Вот черт. С них же и вправду станется — просто так, по-приколу.
Таможенники, естественно, тоже что-то такое засекли. Вопреки обычной студенческой упрощенной процедуре, шмонать компанию начали по-взрослому. Из рюкзачка пьяной девчонки, которую на всякий случай пустили первой, пока она более-менее держалась на ногах, по очереди отправились в корзину маникюрные ножницы, набор шпилек, сувенирный штопор, баллончик лака для волос и голова птицы на цепочке величиной с орех с длинным клювом. Из-за этой птицы девчонка и устроила.
Невнятно артикулируя, но очень недвусмысленно выражаясь, она орала про древнюю мезоамериканскую магию, неуважению к ней и разнообразные кары, каковые в скором времени обрушатся на козлов-таможенников, их ближайших и дальних родственников, а также на весь обитаемый мир. Прорываясь к корзине, она походя съездила по морде студента с параллельного потока, вырвала клок волос у ближайшего таможенника, сорвала с другого форменную повязку, двинула ногой по рамке, отчего та надолго зашлась в запредельной сигнализации, а корзину все-таки ухитрилась лягнуть, усеяв пол тонким слоем запрещенных предметов. Для усмирения девчонки двух таможенников явно не хватало, и компания дружно устремилась внутрь, игнорируя рамку и рентген. Птица подкатилась под ноги Игорю, он поднял ее и законопослушно отдал пострадавшему дядьке с торчащей во все стороны шевелюрой. Девчонка тем временем выдохлась и окончательно обвисла на руках однокашников. Надо меньше пить, подумал Стас. А с птичкой они зря, птичку жаль.
В целом, обошлось. А может, и нечему особенно было обходиться.
…— Молодец, — сказал ему Андрей уже в самолете, неторопливо разгонявшемуся по длинной и запутанной, как лабиринт, взлетной полосе.
Стас вопросительно обернулся от иллюминатора.
— Тебе выносится благодарность от имени коллектива, — Андрей заговорщически подмигнул. — Который обязуется, согласно договору, до конца тура ставить нам с тобой текилу. Ты текилу как, уважаешь?
— Чего?
— Рюкзак открывай.
Идиоты, думал Стас, шаря на ощупь в туго набитом, слишком тяжелом и каком-то незнакомо беспорядочном рюкзаке, уже примерно представляя себе, в чем прикол. Вернее, запредельный кретинизм, вызванный пустопорожней бесцельностью всей их жизни: такова человеческая природа, не согласная терпеть звонкую пустоту «лучших лет» и не готовая заполнить ее чем-то минимально вменяемым. Нет, ну какого черта? И почему именно я?
Пальцы обнаружили чужое, холодное и гладкое. Отследив то ли выражение лица Стаса, то ли внезапно замершее движение его руки, Андрей возбужденно захихикал:
— Ну?! Покажи!
Стас пожал плечами — и вытащил.
— Ни хрена себе! — восхитился Игорь.
И вся их веселая и беззаботная компания, оккупировавшая добрых пять-шесть рядов в хвостовой части салона, взорвалась радостными воплями, аплодисментами и свистом, глядя на большой, длинноствольный, тускло поблескивающий серебристый пистолет.
Под их оглушительные овации самолет оторвался от полосы.
(настоящее)
— Где ты лазил? — спрашивает Андрей.
А Стас был уверен, что они оба давно уже спят.
— Провожал Анну Георгиевну, — нейтрально отвечает он. — Она заблудилась в парке.
— Кого?
— Старушку из тридцать первого.
Пацаны заходятся в беззвучном хохоте. Им вторит эхом, отзвуком на бэк-вокале, взрыв смеха напротив, из двадцать седьмого, там тоже никто не спит. Эскаписты-ролевики всегда жили в своем отдельном придуманном мире, и крушение реального ничуть не мешает им жить точно так же и дальше. А этим двум козлам, внезапно ловит в себе нарастающее раздражение Стас, просто всегда было пофиг. Лишь бы поржать.
— Ну и как? — осведомляется Андрей. — Ничего так старушка?
Стас не отвечает. Видит, как Игорь косится на часы и на дверь. И красиво съезжает с темы:
— Девчонки приходили тут, пока меня не было?
— Нет, — цедит сквозь зубы Игорь.
— Чего это они? Не понравилось?
Андрей молчит. Игорь явно хочет ответить, но, коротко глянув на приятеля, прикусывает язык тоже. А ведь они друг другу в этом деле сильно мешают, догадывается Стас. Если еще Анька, девушка Игоря, барышня без комплексов, то вторая, Марьяна… Он вдруг мгновенно и резко, будто на вспышке в темной комнате, вспоминает ее прямые каштановые волосы, чуть раскосые оленьи глаза, залепленный листьями носок туфельки у обрыва… какая чепуха. Сейчас, когда он только что видел тот мигающий огонек у горизонта. И не с кем поделиться, некому рассказать. Этим двоим все пофиг, кроме тупых приколов, пива и баб. Что я вообще здесь делаю?
Первоначальная мысль раздеться и завалиться спать зубами к стенке, не обращая ни на кого внимания, теперь кажется совершенно нереальной — тем более что сна у него ни в одном глазу. И находиться с этими идиотами в общем помещении попросту невыносимо.
Он встает с кровати, подхватывает рюкзак и без всяких объяснений двигает к выходу.
— Привет старушке, — все-таки бросает вслед Андрей. И зря Стас надеялся, что у него хватит ума воздержаться.
Напротив, у ролевиков, не то что бы стихло, но перешло в спокойную, жужжащую стадию, и за несколько шагов их уже не слышно. А остальные номера на этаже пусты, и Стасу приходит в голову не новая, но разумная мысль: а почему бы не взять да и отселиться в отдельный номер? Для кого они их держат? Почти десяток пустых, никому нафиг не нужных комнат, в то время как мы толпимся втроем в одном северном стандарте без балкона. И скоро поубиваем друг друга.
А может быть, так и задумано. Если все и в самом деле так, как напрашивается выводом из всей собранной им пока информации. Если за ними и вправду наблюдают.
Правда, информации не сказать чтобы достаточно.
А можно еще сделать так, решает Стас. Подняться наверх, на последний этаж, на чердак, а если повезет, то и на крышу пансионата. Прямо сейчас, ночью. И, если получится, понаблюдать оттуда за этими более чем странноватыми огнями. Определить хотя бы приблизительно направление и расстояние. Если, конечно, опять загорится. Но попробовать в любом случае стоит.
Панели обоих лифтов остаются тусклыми и мертвыми, сколько он ни жмет на кнопки. Похоже, вырубают на ночь, а смысл? Хотя создается ощущение, что на ночь здесь вырубается все, включительно с теткой-вахтершей и прочим персоналом, которых только законченный пень вроде Игоря может до сих пор принимать за людей. Вообще во всей здешней организации чувствуется чья-то твердая рука, продуманность, система. Хорошо бы поговорить на эту тему с инженером-японцем. Непременно надо будет с ним поговорить.
Стас топает вверх по лестнице, и его шаги впечатываются в тишину равномерно и гулко, словно удары метронома. Странно, он никак не может вспомнить, сколько в пансионате всего этажей: пять, шесть? Если считать с цокольным, он из-за горного рельефа только с одной стороны, южной, ближе к морю… а если не считать? Собственно, он и сейчас сбился уже со счета. Хотя оно и не настолько важно.
Начиная с четвертого — или уже с пятого? — на этажах пропадает свет, а в пролетах его вообще нет и не было. В слабых лучах, идущих снизу, видно, что вестибюль на этаже загроможден какими-то огромными щитами, поломанными стульями… да ладно, если интересно, можно подняться днем и посмотреть. В данный момент важно ни обо что не споткнуться и не пораниться. Стас продвигается вперед мелкими шажками, вытянув растопыренные ладони. В рюкзаке, болтающемся у него на левом плече, как назло, нет ничего похожего на фонарик.
Там есть куда более бесполезная вещь, она оттягивает дно и бьет по лопатке. Но, так или иначе, он предпочитает иметь ее при себе. Не оставлять же в номере этим идиотам.
В уже почти кромешной темноте лестница заканчивается. То есть нет: Стас нащупывает еще металлическую стремянку, ведущую вверх, наверное, на чердак. Запрокидывает голову и видит квадратный люк, почему-то более светлый, чем окружающий потолок. Неужели там горит лампочка?… совершенно нелогично. Он ставит ногу на нижнюю ступеньку, пробуя лестницу на прочность. Вибрирует, но не шатается, держит. Он поправляет лямку рюкзака на плече — без особого смысла, так, для уверенности — и лезет вверх.
На чердаке во всю ширь распахнуто окно, черное, без каких-либо огней и даже звезд. А возле окна сидит на корточках человек, подсвеченный спереди ярким монитором ноутбука. Стас выбирается из люка, производя куда больше шуму, чем хотелось бы, и человек оборачивается на звук. Мелькает спутанный хвост на затылке, лицо тонет в тени против света экрана.