Уже прорвавшись на набережную, она падает, неровный, как наждак, асфальт рвет тонкую ткань брюк, сдирает кожу с колена. Юми поднимается и бежит дальше. Туда, в конец, в тупик, где они сгрудились толпой у решетки, и уже поздно.
Проталкивается сквозь спины молча, локтями и всем телом, она просто не помнит нужных слов на чужом языке. Заметив ее, высокая полногрудая девушка шарахается в сторону, как будто соприкоснуться хотя бы краем рукавов — смертельно опасно.
Вторая девушка, тоненькая, с длинными прямыми волосами, лежит навзничь, ее глаза полуоткрыты и смотрят вверх одними белками, голубоватыми, как небо. Чья-то рука оттягивает ее нижнее веко.
Рука Такоси. Юми только сейчас видит его, сидящего рядом на корточках, почти незаметного в толчее. Живого.
Она делает еще пару неверных шагов, хватается за решетку и медленно опускается на асфальт. Фотоаппарат ударяется о набережную с глухим стуком.
— Нужен врач, — негромко говорит Такоси, поднимая голову. Юми он не замечает, но это и неважно.
— Марьяна и есть врач, — хмуро бросает один из парней, невысокий, с оттопыренными ушами.
— Я тоже, мы вместе учились! — полногрудая девушка храбро выступает вперед. И спрашивает неслышным детским шепотом: — А она живая вообще?
На прозрачной шее лежащей девушки отчетливо проступает под кожей выпуклая синяя жилка. На глазах у Юми она дергается один-единственный раз. И после целой неподвижной вечности — снова.
— Да, — говорит Такоси.
Все взгляды прикованы к ней. И никто не оглядывается назад, вовне, за решетку. Никто не спрашивает о том парне, который держал ее за руку тогда, когда Такоси увидел их с открытого витка парковой дорожки, вырвал руку у Юми и рванулся к ним, туда, наперерез по склону, не разбирая дороги. И, оказывается, все-таки успел. Хотя бы наполовину.
Она смотрит. Точно такая же набережная, как и по эту сторону, только оглушительно пустая, и колеблется воздух над разогретым асфальтом, и блестящие лужи не отличить от миражей. На автомате, не отдавая себе отчета, Юми расчехляет фотоаппарат и делает длинную, как автоматная очередь, серию снимков.
Такоси оборачивается на звук. И кратко, едва заметно кивает.
Девушка сидит на корточках перед подружкой, стискивая в пальцах ее запястье, и кажется, будто она сосредоточенно жмет на какие-то невидимые кнопки, скрытые под кожей. От усердия ее рот полуоткрыт, как у ребенка. Та, вторая, лежит неподвижно, и ее разметавшиеся волосы образовывают на асфальте геометрически правильный закрученный вихрь.
— А может, лучше отнесем ее в пансионат? — несмело предлагает высоченный парень.
Все вопросительно смотрят на Такоси. Точно так же, как смотрит на него сама Юми — когда он один знает, что нужно и как правильно сделать, то есть всегда. Но сейчас, — она чувствует это остро, будто мгновенный электрический разряд пронзает насквозь, — он ничего не знает. И дорого бы заплатил за то, чтобы ни сейчас, ни позже не решать за других.
— Да, конечно, — ровно отзывается он. — Только…
Он не успевает договорить.
Лежащая девушка внезапно вздрагивает всем телом, садится одним резким движением, и волосы, описав в воздухе дугу, ложатся ей на спину.
Она медленно поворачивает голову, взглядывая на каждого в упор, и глаза у нее странно яркие, словно обработанные в фотошопе флюоресцентным фильтром. Юми не выдерживает ее взгляд, опускает глаза.
Звенит резкий, тоже слишком яркий, усиленный голос. Именно то, о чем все они, остальные, боялись спросить:
— Где Стас?
И после паузы, требовательно:
— Что с ним?!
Все молчат.
— Я не успел, — медленно, как будто с трудом подбирая чужие слова (он, в совершенстве владеющий языком!) отвечает Такоси. — Я должен был заранее… перед… предупредить.
Девушка по имени Марьяна отмахивается резко, почти враждебно:
— Вы тут не при чем. Он знал.
— И какого черта поперся? — спрашивает студент с оттопыренными ушами, Юми не помнит его имени.
Марьяна поворачивает голову и смотрит на него снизу в упор, сощурившись, словно прицеливаясь. Отвечает раздельно, с настоящей ненавистью:
— Потому что не все трусы.
— Марьянка… — начинает вторая девушка, укоризненно, испуганно. Осекается, не продолжив. Поднимается с корточек и отступает на шаг.
Они стоят вокруг нее, беспомощные, словно стадо каких-то домашних животных, потерявшихся, отбившихся от хозяина. Высокое солнце минимизирует их тени. Море болезненно сверкает — по эту сторону решетки точно так же, как и по ту.
Такоси протягивает руку и касается Марьяниного запястья. Она отдергивает кисть, как от ожога — и неожиданно порывисто встает на ноги.
Высокий парень подается вперед, поддерживает ее за локоть:
— Сможешь идти?
Она отталкивает его с такой силой, что парень на миг теряет равновесие — а сама уходит прочь неправдоподобно легкой, все ускоряющейся походкой, будто собирается взлететь, и совершенно не верится в ее недавние голубовато-белые глаза, обращенные к небу. Маленькое стадо, переглянувшись, вразнобой устремляется за ней. Такоси выпрямляется и смотрит им вслед.
А затем впервые за все время оборачивается к ней, Юми.
— Он погиб? — спрашивает она почти неслышно.
Такоси молчит. Слишком долго для такого короткого и однозначного ответа:
— Да.
За его спиной уходит в перспективу асфальтовая набережная, уже пустая — студенты успели свернуть вбок, на лестницу или тропинку на склоне — серая лента между слепящим морем и пламенеющим кустарником на склоне, и он стоит совершенно один, маленький, бессильный против всего, что навалилось вокруг. Юми впервые видит его таким, своего мужчину, единственного, надежного, всемогущего, повелителя тайфунов, волн и ее собственной судьбы. Но того Такоси больше нет. Ничего он не смог предотвратить, и даже предупредить никого не сумел так, чтобы ему по-настоящему поверили. Тесным остатком мира, со всех сторон окруженным смертью, управляет не он, и это данность, с которой придется смириться. И Юми пока не знает, как.
Она может только быть рядом — такая же маленькая, слабая, потерянная. Особенно если смотреть откуда-то сверху отрешенным панорамным взглядом.
Юми вздрагивает, судорожно сжимает пальцы Такоси и запрокидывает голову.
Человек стоит на склоне, на том самом открытом витке дорожки, откуда они с Такоси увидели парня с девушкой, перелезающих через решетку. Хорошее место, она еще хотела поснимать оттуда море, горы и тонкую линию пляжа… Человек смотрит. А его самого против света невозможно разглядеть.
— Идем, — говорит Такоси.
…Когда они поднимаются наверх, он еще там, он ждет их, удобно откинувшись на спинку скамьи под сосной, чья крона отбрасывает на его лицо игольчатую тень, а ветер с моря шевелит импозантные волны седых волос. Писатель, узнает Юми, самый уважаемый человек здесь, сенсэй. Кивает, опускает глаза и отступает в сторону, в почтительную невидимость женщины при серьезном разговоре мужчин.
— Вы все видели? — отрывисто спрашивает Такоси.
Писатель отвечает своим вопросом:
— Он жив?
И снова Такоси думает чуть дольше, чем, казалось бы, необходимо:
— Нет.
— Жаль. Такой хороший, умный, пытливый мальчик. А девушка?
— Девушка жива.
— Я видел. Что с ней?
— Пока не знаю.
Такоси наконец-то догадывается присесть рядом на скамью и уже не выглядит мальчишкой-учеником перед сенсэем, но это ничего не значит. На самом деле, всей кожей чувствует Юми, он рад наконец-то встретить того, кто старше и умнее, отчитаться обо всем, что ему известно, сбросить груз. Она прикусывает губу. Мужчина не имеет права на подобную слабость.
— Якутагава-сан, — говорит писатель, с трудом и смешным акцентом выговаривая его имя, — расскажите мне, пожалуйста, как это случилось. На синтез-прогрессоре. Я не уверен, что остальные готовы это услышать, тем более от вас… но мне расскажите. Я ни в коем случае не подозреваю вашей личной вины… я просто хотел бы понять. Это важно.
Такоси выпрямляется и начинает говорить. Он отвечает подробно, и половина его слов, наверное, специальных научных терминов, проходит мимо Юми, как бессмысленный шум; если б она как следует знала язык… Она может только смотреть, изучать до черточки его лицо, следить за шевелением губ. И снова он кажется ей похожим на ученика, твердящего урок, на студента, сдающего экзамен. Сенсэй понимающе кивает — хотя как он может понимать, гуманитарий, писатель?… Такоси заканчивает, и несколько длинных мгновений они оба молчат.
— Значит, там, — писатель не подкрепляет своих слов никаким жестом, но понятно и так, — действительно ничего не осталось? Это абсолютный факт?
— Возможны другие «слепые пятна». Но на большом расстоянии отсюда.
— А…? — на этот раз он ограничивается только направленным взмахом руки, без слов.
Такоси пожимает плечами:
— Я не советую вам проверять.
— Но девушка осталась жива.
Они смотрят друг на друга, и между их взглядами растет явное, зримое, словно колебание воздуха над горячим асфальтом, напряжение. Юми еще не понимает сути их противостояния, даже конфликта, но знает точно — Такоси первым опустит глаза.
Она отходит в сторону, в густую сосновую тень. Расчехляет фотоаппарат и переключает на режим просмотра. Все равно ничего не могло получиться, но…
Чуть слышно вскрикивает, и оба — писатель и Такоси — мгновенно оказываются у нее за спиной.
— Вы видите? — негромко спрашивает писатель.
Такоси видит — и молчит. Юми дает максимальный зумм, увеличивая штрихпунктирную, почти неуловимую мальчишескую фигуру на асфальте. Полусидящую, приподнявшуюся на локте.
— Идемте ко мне в номер, — предлагает, нет, приказывает писатель. — Перебросим на мой ноутбук, рассмотрим как следует. И надо срочно поднимать людей на поиски.
— Это опасно, — сквозь зубы выговаривает Такоси.
— Это необходимо.
Он уже идет вверх по дорожке, наклоняя вперед благородную голову седого льва, и Юми с Такоси поднимаются следом, почти срываясь на бег, словно свита за императором. Солнце пронзает кроны деревьев, тень пятнает дорожку, и опавшие красные кленовые листья горят на ней, как драконьи следы. На Такоси Юми не смотрит.