Он знает, что нет, и знает, что ничего не может с этим поделать. Его взгляд ищуще блуждает по сторонам, то и дело возвращаясь, как стрелка компаса, к лестничному проему. И наконец отвечает сам себе:
— Все. Приготовились к выходу.
Квадратная вахтерша делает собачью стойку, выжидая. И когда они, попарно, как солдаты, проходят мимо нее, в тщательно рассчитанный момент взрывается визгливым криком:
— А ключи? Ключи кто сдавать будет?! Вас много, а я одна!!!
(в прошедшем времени)
Звездочка и Рыжий-Рыжий нашли себе компанию в соседнем купе и теперь гоняли туда-сюда по проходу с пока умеренными, не требующими родительского вмешательства криками. Ирина в эластичном дорожном костюме подтянула ноги на полку, обхватила колени руками. Рыжий смотрел, и это побуждало контролировать позу, следить за плавностью линий, точно рассчитывать поворот головы, будто выбирая выгодный ракурс перед фотообъективом. Смысла в этом не было, но она никогда не умела иначе.
Почему он вообще не уходит в свое купе?
Правда, этот вопрос они еще не решили. Формально одно роскошное спальное купе по акции принадлежало им двоим, а второе докупили для детей, и, кстати, совсем недешево. По умолчанию, в одном собиралась ночевать Ирина с дочкой, в другом — Рыжий с сыном, и разницы не было, равно как и необходимости в мгновенном распределении мест. И теперь они торчали на ничейной территории, глядя друг на друга поверх перламутрового столика с ярким веером рекламных проспектов. Вдвоем. Зачем он это выдумал? Какого черта она согласилась?
Пейзаж за окном сверхскоростного поезда слипался в размашистые цветные усы, и если долго туда смотреть, подкатывал ком к горлу и начинала болеть голова. А впрочем, это было попросту неинтересно, даже детям надоело в первые пять минут. Глянцевые рекламы со столика Ирина уже выучила наизусть.
А Рыжий сидел спокойно и отрешенно, будто погруженный в чистое созерцание — чего, прелестей бывшей жены?! Он даже не спешил доставать ноутбук, и это почему-то нервировало Ирину больше всего.
— Ну? — внезапно сказала она с вызовом, нелепым, удивившим ее саму. — Так и будем пялиться и молчать?
Рыжий пожал плечами:
— Давай поговорим.
Она уже взяла себя в руки. Выпрямилась, спустила ноги на пол и нащупала носком дорожную туфлю:
— Не надо, мы все обсудили. Я пойду в то купе, разложу вещи.
— Рано. Посиди еще.
Усмехнулась:
— Зачем тебе?
— Так. Мне нравится.
Ирина поняла. Рыжий, он ведь тоже всегда ценил видимость, картинку, внешнюю гармонию их общей жизни. Не так откровенно, как она сама, но ценил же! — и потому не удержался, не устоял перед соблазном продлить, ухватил за хвост случайную возможность последний раз показать на люди. Хотя и «на люди» — неточное определение, они же здесь одни в закрытом купе; это не банальная игра на публику, а какое-то более глубинное, потаенное желание пустить пыль в глазах то ли мирозданию, то ли себе самому. Но смысла нет все равно.
Она поднялась:
— Пойду посмотрю, что там дети.
— Посмотри. Но поезд, кажется, пока на рельсах.
Этих его шуточек Ирина никогда не одобряла. Гневно обернулась в проеме.
В этот момент и тряхнуло.
С грохотом рухнул кофр, с вешалки прямо на Ирину посыпались детские шмотки, сама она потеряла равновесие и, ослепленная, упала прямо на Рыжего, тоже свалившегося от толчка к стене. В объятиях их настиг первый общий вскрик вагона, уже в следующее мгновение рассыпавшийся, так ведро воды в полете рассыпается на капли, на отдельные вопли и зовы. Ирина вскочила, отталкивая от себя Рыжего — как помеху или даже, скорее, противовес — и, сбросив с головы чью-то курточку, опрометью выскочила в коридор:
— Звездочка!.. Рыжий-Ры…!!!
Ее крик захлебнулся и беззвучно канул в десятках других, а двинуться дальше дверей было попросту невозможно: на полу шевелилось, стонало, выкрикивало чьи-то имена живое месиво, на которое напирали пассажиры, одновременно выбежавшие из купе по всей длине вагона. Еще секунда-другая, поняла Ирина, и образуется безобразная давка, перемалывающая кости и сминающая тела, и ничего не оставалось, как броситься вперед, будто с моста:
— Звездочка!!! Ры…!!!
Но секунды прошли — и безумие схлынуло, не доплеснув чуть-чуть до критической точки. Люди постепенно поднимались с пола, находили друг друга, вопли перешли в возбужденное жужжание. Кто-то уходил в купе, а многие прямо здесь, в проходе, поприлипали к окнам, переговариваясь с нездоровым, экзальтированным любопытством. На том конце вагона она заметила две рыжие детские головы, приникшие к стеклу. Разумеется, они и не подумали вернуться к родителям. И даже, наверное, не успели испугаться.
Поезд стоял. Ирина поняла это уже после того, как опрометью пересекла вагон и по-куропаточьи обхватила детей за плечи. Над и головами маячил за стеклом уже неподвижный, невыразительно равнинный пейзаж с чахлыми деревьями лесополосы.
— Круто, — сказал Рыжий-Рыжий. — Наверное, стоп-кран сорвали.
Обернулся через плечо: через всю щеку у него шла свежая ссадина, и ближе к виску на ней проступали рядком мелкие темно-красные бисеринки.
— Все ка-а-ак повалились! — восторженно выдала Звездочка.
— Интересно, — добавил Рыжий-Рыжий задумчиво. Потер висок, размазывая кровь.
Ирина сглотнула. Не орать, только не надо орать на них.
— Пошли, — сказала стерто, чуть слышно. И железными клещами вцепившись в их запястья, потащила за собой.
Рыжий сидел в купе, разложив ноутбук на столике, разноцветные рекламы с которого усеивали дорожку на полу. Кивнул, почти не повернув головы:
— Целы?
— Почти, — ядовито сказала Ирина. — Аптечку дай.
— В кофре возьми. Черт, коннект никакой… Где мы сейчас, ты не в курсе?
Он мне никто, никто, никто, — несколько раз подряд, как мантру, повторила она про себя. Он не может вывести меня из себя. Он вообще не имеет значения.
— Выйди, узнай, — она все-таки накручивала себя изнутри и ничего не могла с этим поделать. — Хотя бы сейчас подними задницу и выйди!.. если раньше не…
— А смысл? — Рыжий впервые коротко глянул на нее поверх крышки ноутбука. — Там и без меня было кому толпиться. Как дети?
— Живы, — огрызнулась Ирина.
Звездочка возбужденно, путая слова и проглатывая «р», — а ведь поставили уже, и логопед питомника поручилась, черт, при чем здесь?… — принялась рассказывать отцу, как здорово подпрыгнул поезд, как все полетели друг на друга, а Рыжий-Рыжий нарочно… Неправда!!! — заорал сын, и на этом месте в Ирине будто выключили звук, она совершенно перестала их слышать. Нагнулась к упавшему кофру, загромоздившему половину их просторного купе, нащупала аптечку в боковом, по счастью, оказавшемся сверху отделении.
— Рыжий-Рыжий, подойди сюда.
— Не!.. — завизжал он, как маленький; в восемь-то лет, куда они там смотрят в питомнике?! — Щипать будет!
— Это перекись, она не щиплет. Давай-давай, будь мужчиной.
— Не!!!
Сын поднырнул у нее под рукой и выскочил из купе. Дочка мгновенно и бесследно, будто струйка песка между пальцами, завеялась следом. Ирина бессильно крутнулась на месте, и тут ее, наконец, прорвало:
— Рыжий!!!
— А? — он не поднял глаз от монитора, и она метнулась к столику — вырвать и расколотить нафиг этот идиотский ноутбук!!! — но Рыжий в последний момент ловко выдернул его почти из-под ее пальцев, спрятал за спину. — Ир, успокойся. Я пытаюсь выяснить, что происходит.
— В инете?!
— А где? Ты, если хочешь, попробуй выйти и разобраться на месте, посмотрим, как оно у тебя получится. Заодно и детей приведи.
Двери купе работали на элементах, ими нельзя было хлопнуть.
Детей в проходе не было. Ирина осмотрелась, прикидывая, в каком купе ехали их дорожные друзья — самообман-отсрочка, на самом-то деле она не сомневалась, что их не окажется и там. Но тот, первый ужас уже прошел, перегорел. Она развернулась и решительно, будто видела цель, направилась к выходу.
Большинство пассажиров толпились там, оккупировав купе проводника и просторный перламутровый тамбур. Вагон был открыт, изящная лесенка спускалась к полотну, и некоторые уже курили у насыпи. Рыжий-Рыжий и Звездочка сидели на корточках там, где начиналась жухлая осенняя трава, солнце фокусировалось на их макушках двумя раскаленными золотыми искрами. В общем-то, довольно близко, да и не двинется же поезд, в самом деле, без предупреждения. Ирина не стала их пока звать.
Сойдя на полотно и оглядевшись по сторонам, она прикинула себе жертву: представительного мужчину с дорогим кейсом и квадратиком мини-мобилки у виска. Он уже должен был знать.
Ненавязчиво подошла и встала рядом.
— Почему стоим, вы не в курсе? — спросила негромко, с ноткой интимности.
Мужчина оглядел ее непонимающе, мутно — и вдруг выдал длинную, многоэтажную матерную фразу. Ирина попятилась, подвернув щиколотку на гравии.
Тем временем из вагона разом выкатился целый клубок пассажиров, спутанный вокруг проводницы в серебристой форме, похожей на тощую рыбу или инопланетянку, растерянной, жалкой. Кажется, она что-то говорила, вернее, пыталась сказать, покачиваясь на верхней ступеньке, но ее голос тонул в общем жужжании.
Бросив контрольный, закрепляющий взгляд на детей у насыпи, Ирина подошла ближе. Жужжание распалось на отдельные звуковые дорожки, отрывистые, малоинформативные:
— …двести километров…
— …разобраны, сто процентов, или бомба…
— …полчаса, и на самолет не успеваю…
— …приказ по всем путям, у меня источники…
— …вывезут на запасные…
— …до ближайшего…
У проводницы, наконец, заработало какое-то приспособление вроде микрофона, и ее писклявый голосок разнесся в пространстве, отдавая звоном, будто под куполом церкви:
— Прошу всех сохранять спокойствие!
По толпе пробежала зримая, электрической природы нервозность, все зашумели вдвое громче, забурлили броуновским потоком, и сама Ирина метнулась прочь, внезапно ощутив жизненную необходимость немедленно и намертво схватить за руки детей: