Они все перли ей навстречу. С воплями и руганью на разных языках, с безумными глазами и перекошенными мордами, не разбирая дороги, опрокидывая столики и шезлонги, трещавшие под ногами. Верхняя палуба, буквально десять минут назад вся такая гламурная, чинная, мало кому доступная, превратилась в сумасшедший базар, вроде того, куда они с Марьянкой забрели на последней остановке в порту. Как будто вот-вот кто-то схватит за локоть, потянет за собой, приговаривая «дэсять доллар», и дурацкое это ощущение, вписанное в водоворот всеобщего ужаса, совсем уже срывало крышу, окончательно сводило с ума. Но Марьяна. Нужно найти Марьяну… Неправдоподобная морская синева сверкала вокруг, теперь уже точно враждебная, слепящая, чуждая.
Анька поскользнулась, и полетела на палубу, и вскочила мгновением раньше, чем кто-нибудь успел на нее наступить, и заорала уже потом, задним числом — и увидела.
Марьяна никуда не бежала.
Палуба — теперь, после падения, Анька видела это четко, а раньше казалось, что обман зрения — была накренена, словно покатая детская горка. Шезлонги, столы, зонтики — все это съезжало вниз, точь-в-точь как тот бокал, правда, оно становилось заметным, лишь когда чуть-чуть прореживалась толпа. А люди метались, скользили, спотыкались, валились друг на друга, как костяшки домино, и кто-то уже не вставал, — а Марьяна стояла среди всего этого, утвердившись на чуть расставленных ногах, как серфингист на волне, и смотрела. Так, будто находилась совсем в другом месте. Дура.
Анька разозлилась и даже перестала бояться. Рванула напролом, выставив локти перед грудью. Парео за что-то зацепилось, разорвалось почему-то с оглушительным треском, перекрывшим все другие звуки, какая-то острая дрянь проехалась по голой ноге, раздирая кожу. Аньку несколько раз толкнули, послали многоэтажно — все-таки в такие круизы, успела подумать она, отправляется в основном наш народ, — она и сама послала кого-то, и даже двинула одного козла по морде, сдвигая с дороги, и в конце концом прорвалась.
— Марьянка!..
— Ань, — отозвалась она совершенно спокойно. — Почему это, как ты думаешь?
— Блин, понятия не имею! Налетели на какой-нибудь айсберг… Чего ты тут торчишь, пошли!
— На айсберг? — Марьяна хихикнула. — Здесь?
— Ну, на этот, коралловый риф… Бежим!!!
— Куда?
Анька огляделась по сторонам. Бежать, конечно, надо было к шлюпкам, по она понятия не имела, где это и как они вообще выглядят. Народ тоже ничего не соображал, метался хаотично, броуновски, периодически бросаясь толпами то в одну, то в другую сторону. Надо было держаться возле папика, с нарастающей паникой пожалела она, он хотя бы приблизительно знал, что к чему…
— Не похоже на столкновение, — сказала Марьяна. — Скорее, что-то сломалось внутри.
— Да какая тебе разница, блин?!!
— Или наоборот.
Это бессмысленное «наоборот» было для Аньки уже слишком. Она схватила Марьяну за руку, дернула на себя — без разницы, куда бежать, лишь бы вообще бежать, спасаться, двигаться! — и в этот момент, срезонировав с ее движением, снова сотрясся лайнер, и они повалились на чьи-то тела, покатились бесформенной кучей по накрененной палубе. И по крайней мере на минуту стало ясно, что именно делать: как можно скорее встать на ноги, потому что иначе — все. Оттолкнувшись от чего-то скользкого и мягкого, Анька вскочила, а Марьяна, конечно, нет, ее протащило несколько метров в общем потоке, полном обломков, вопящих морд и уже окровавленных рук и ног. Анька попыталась побежать следом, но шевелящееся месиво тел вязало ноги, не давало сделать ни шагу.
— Марь…!
Она стояла над толпой. Опять стояла спокойно, чуть подавшись вперед для равновесия и заправляя волосы за треснутые очки.
— С дороги,………!!!
Анька не успела обернуться и среагировать, какой-то мужик оттолкнул ее в сторону, сшиб с ног, палуба перевернулась, и в этом обратном ракурсе Анька вдруг увидела, как через борт сыплются человеческие фигурки, прыгают в шлюпку, наверное, не просто же так… А над бортом нависала синяя вертикальная стена моря, и было странно, что оно не переплескивается на палубу.
— Смотри, нужно туда!
Как рядом появилась Марьяна, почему они обе на ногах и куда-то несутся, было непонятно. Как будто из памяти вырезали ножницами кусок неизвестно какого размера. Через борт перевешивались тросы, странно тонкие, хлипкие на вид, и об один из них Анька мазанулась со всего размаху грудью, когда сздади наперла толпа. Почти ультразвуком, перекрывая общий вопль, завизжала какая-то тетка, тоже прижатая к борту, и Анька заорала в унисон, пытаясь отжаться от колючего троса, как на физкультуре. Марьяну она опять не видела, а видела стеклянную синеву, по которой удалялась переполненная шлюпка, огромная, человек на сто, кишащая головами, она погрузилась в воду почти по самые борта. Вокруг нее, словно водомерки, копошились отдельные человеческие фигурки с распластанными брассом руками и ногами.
— Здесь, наверное, есть акулы, — сказала Марьяна. Практически в ухо, иначе невозможно было бы услышать.
Напор сзади отхлынул, и Анька, оттолкнувшись от борта, развернулась к ней — лицом к лицу, вплотную, соприкоснувшись носами.
— Бежим к другому борту! Наверное, там…
— Я книжку забыла.
Анька сморгнула. Теперь в реальность, наоборот, склеили кусок лишнего времени, пустого, посвященного чистому изумлению. Марьяна поправила очки на лбу, в них осталось одно зеркальное стекло, отражающее Аньку, ошеломленную и растрепанную:
— Ты сдурела? Какую книжку?
— Ремарка. И еще учебные диски, деньги и документы. Идем в каюту.
Анька смотрела на нее, и лишнее время тянулось и тянулось на фоне яркого моря и мельтешащих теней. Она всегда была крейзи, а теперь уже совсем. Надо было остаться с папиком, он бы точно спас, ну, дала бы потом, не все ли равно… а из-за этой…
— Шлюпок хватит на всех, — ясно и звонко сказала в пустоту времени Марьяна. — Ажиотаж только вокруг первых. Люди не могут по-другому. И вообще…
— Что? — простонала Анька.
— Шлюпки и не помогут, скорее всего.
Марьянин голос еще висел и звенел над сумасшедшей толпой, а самой Марьяны снова не было, и Анька бросилась за ней по едва заметному следу, оставленному ею в толпе, как пенный след остается за кораблем. Скатилась вниз по лесенке с переломанными ступеньками и с разбегу влетела внутрь, в совершеннейшую после яркого солнца, мутную темноту. Туда же нельзя, нельзя ни за что, этот проход скоро, вот-вот, прямо сейчас затопит пенным потоком, зачем я, какого черта слушаюсь эту ненормальную, когда нужно, наоборот, выбираться, мчаться к ближайшему борту, искать свободную шлюпку или папика на худой конец, и пропади они пропадом, документы, и даже новые, специально в круиз купленные шмотки, пропади пропадом все вообще…
Она бежала по темному проходу, беззвучному после внешних криков, начиная выхватывать взглядом двери кают с неразличимыми номерами, все равно это не здесь, наша каюта гораздо ниже уровнем, эконом-класс по студенческим скидкам… студентка, он сказал, студентка, все равно что…
— Марьяна!!!
— Ань, ты здесь? Идем.
Она нарисовалась в полумраке тоненьким гибким привидением, всегда у Марьяны была классная фигура, какой она, Анька, и близко не могла добиться, как ни худей. В руки ткнулось что-то гладкое, она подхватила машинально, и тут же получила подсечку по ногам, сообразив наконец, что сжимает ручку собственного кофра. Захлопала ресницами, и Марьянкин силуэт исказился и поплыл перед глазами.
— Быстрее, — сказала Марьяна. — Там один человек, он… Пошли.
Колеса кофров глухо грохотали за ними, и Марьяна толкнула какую-то дверь, и в глаза резануло мощным светом, и заплясали черные и фиолетовые черточки на ярко-лимонном фоне, то есть, постепенно сообразила, промаргиваясь, Анька, блики на синей воде…
— Студентки? — спросил мужской голос.
Она кивнула, мучительно пытаясь вспомнить, когда и с какой интонацией последний раз слышала то же самое слово.
— Да, — звонко и чисто прозвучала Марьяна.
— Давайте, девчонки. Вот сюда.
Анька протерла глаза, наконец-то смогла адекватно видеть. Впереди ярко синело овальное отверстие в борту, что-то вроде аварийного выхода, люка. Ее подтолкнули в спину, Анька выглянула наружу и в изумлении воззрилась на желтую надувную лодку: маленькая, словно детская игрушка, она празднично качалась в воздухе над морской синевой, колышащейся далеко внизу. Две несерьезные дощечки лежали между невысокими дутыми бортами. Через кольца с металлическими заклепками был продет полупрозрачный, тонкий, почти невидимый шнур.
Человек, на которого она забыла посмотреть сразу, а теперь не могла разглядеть после солнца, бросил на дно желтой лодочки Анькин объемистый кофр, затем Марьянину сумку. Донышко заметно прогнулось. Затем в подвешенную лодку ступила Марьяна, и та закачалась, как маятник, туда-сюда.
— Давай теперь ты.
Анька выдернула руку и высказалась требовательно и оскорбленно:
— А ничего вообще, что там акулы?
(настоящее)
Утро прекрасно.
Марьяна стоит на балконе, и море лежит у ее ног, торжественно рокоча волнами. Разноцветная листва постепенно, будто включают лампочки, проявляется яркими пятнами и бликами под лучами восходящего солнца, невидимого пока за скалой, обрезающей справа территорию пансионата. Воздух прозрачный и студеный, сегодня будет самый холодный день за все время, что они здесь. Марьяна пьет чай, над чашкой поднимается пар, внутри становится горячо и легко, словно перед полетом. Она ставит чашку на парапет и, опираясь на ладони, встав на цыпочки, подается вперед и вверх. Вот так.
— Марьянка?
Всклокоченная Анькина голова, отогнув занавеску, появляется в проеме. Сонная, смешная. Анька ничего не понимает и поэтому боится.
— Ты… ты чего?
— Ничего, — отвечает Марьяна. Перегибается вниз.
— Ма…!!!
Оборачивается, обрывая на полуслове Анькин крик. Анька смотрит потрясенно, она в шифоновой ночнушке на бретельках, и в огромном декольте идет пупырышками желтовато-малиновая обожженная кожа.