Они ждали удобного момента, чтобы освободить Стефана! Они перехитрили Марка!
На пороге он замер, выглянул в коридор, убедился, что там пусто, это отогнало панику. Никто не планировал напасть на него, застать врасплох. Возможно, ему померещилось. Но прежнее состояние – сумасшествие и злоба – ушло, иссякло.
Марк прошел по коридору, заглядывая в ближние номера, прислушиваясь к окружающей тишине. Тихо. Марк вернулся назад, глянул на Стефана. Тот лежал на боку и напоминал манекен, не живого человека. Эта мысль вернула Марку эпизод из детства, когда дядя Иван притащил откуда-то манекен, но его быстро убрали – Марку понравилось лупить его, и взрослые этого не одобрили.
Марку оставалось лишь ждать, когда прострация Стефана закончится. Он прилег, не выпуская ружья, решил вздремнуть и первую половину ночи дежурить самому. Хотя он успокоился, что-то еще терзало его, и он не рискнул оставить на Бориса свою безопасность в темноте этого громадного здания. Он сказал брату, чтобы тот не вздумал присаживаться на подоконник или даже на пол.
– Еще раз уснем вместе, молись, чтобы ты вообще не проснулся: уничтожу.
– Нет, нет, я спать не хочу, не боись.
– Тебе надо бояться, придурок.
– Марк, я не засну, клянусь.
Последнее слово опять вернуло Марку частичку прошлого, когда дядя Иван говорил детям, что клясться нельзя. В последнее время любая фраза или действие возвращает памяти что-то из прошлого, что уже давно похоронено под грузом более свежих событий. С чего бы это?
В отличие от Ивана Марк не сказал Борису, что клясться нельзя. Беспокоило его иное.
– Если он очухается, – Марк покосился на Стефана, – сразу буди меня. Понял?
Борис подтвердил, что сделает это. Марк задремал – усталость брала свое.
Когда Борис поднял его, было темно, Стефан по-прежнему напоминал манекен, его дыхание улавливалось с трудом. Марк забеспокоился: не помрет ли идиот? Казалось, это лишь вопрос времени. Марк сомневался, что ранее его прострации длились так долго. Раньше они казались ему минутными. Или их продолжительность зависела от силы стресса? Сегодня Стефана напугали как никогда раньше. Мысль успокоила Марка. Очнется, никуда не денется.
Спустя час Марк почти не следил за Стефаном, прислушиваясь к ночи. Время перевалило за полночь, и Марк подумывал, не разбудить ли Бориса, когда произошло нечто немыслимое.
Стефан заворочался, закряхтел, перевернулся на спину, сел, глаза его моргнули, но по-прежнему, казалось, смотрели в никуда. Стефан встал на четвереньки, прополз, правой рукой сделал движение, будто держал в руке мелок или карандаш, начертал стрелку. Марк не сразу понял, что именно тот рисует – если бы движения Стефана не повторились, Марк ничего бы не понял. Но рефлекторные движения продолжились. Марк вытянул шею. Стефан чертил тремя пальцами, как если бы что-то держал в них, стрелку за стрелкой, пока не уперся головой в стену между окном и дверью.
Стефан развернулся, пополз назад – глаза были закрыты, – завалился на бок, затих. Марк запомнил направление, которое указывали невидимые и несуществующие стрелки, глянул на Стефана.
Он спал. Это была не прострация, но сон, крепкий, нормальный сон, как у Бориса. Комнату наполняло дыхание двух спящих.
В дальней спальне пентхауса, откуда просматривалось северо-западное направление – путь со стороны Башни, Адама сменила Тамара. Адам обнял ее, похлопал по спине, поцеловал в щеку – вид у Тамары был измученный.
Адам надеялся, что их след для Марка потерян навсегда, но решил, что надежнее неделю-другую контролировать подступы к высотке – к их новому дому. Диана с ним согласилась, и они решили, что кто-то постоянно будет следить за этим направлением. Задание не было тяжелым: Адам заметил, что новый вид, к которому он не привык, развлекает, и ожидание, слежка не становятся тягостной работой. Благодаря низким окнам во всю стену шириной можно сидеть в удобном кресле и просто смотреть. И кто-то должен дежурить по той причине, что они все могут заснуть и не проснуться. Появление на новом месте само по себе принесло стресс, даже если никто из них не чувствовал дискомфорта, они не могли рисковать. Это не считая вероятности, что поблизости окажутся другие люди: кто знает, не проявят ли они враждебности, застав беглецов врасплох?
Адам подумал о прочитанных книгах. Он все лучше понимал людей, что населяли Землю в Мире До Воды. Страх. Стремление к безопасности. Защитить от внешнего воздействия себя, своих детей, близких. Быть может, это не тот стержень, вокруг которого крутилась жизнь в прошлом, но это был один из самых важных моментов.
Из закоулков памяти появились незначительные реплики отца, смысл которых сводился к определенному совету. Осторожность вне пределов Башни, и чем дальше от своего дома, тем сильнее. Отец говорил это не прямо, он вплетал нужные фразы в кружево беседы, и лишь спустя время до Адама доходило, что отец предупреждал его. Попав в новое жилище, Адам вспомнил несколько подобных разговоров, понял, что это не случайность, не просто забота о детях, это говорилось намеренно, по некой системе, намеками. Вопрос лишь в том, почему отец не заговорил об этом прямо?
У Адама не было ответа. Возможно, он его получит, если расшифрует цифры в цвете, но его пугала предстоящая работа, даже мысль о ней, об этих бесконечных исписанных листках, когда цифры начинают расплываться, двоиться и возникает желание поспать, чтобы отключиться от этой бессмысленной интеллектуальной гонки.
Адам подождал, когда Тамара сядет в кресло, потрепал ее по волосам, выдавил улыбку. Перед тем как уйти, еще разок окинул взглядом панораму. Погода выдалась облачной, и шпиль Башни увидеть было нельзя. Вчера, когда закатное солнце освещало окрестности, они втроем – Нина осталась внутри пентхауса – смотрели вдаль, на призрачный шпиль, пока видимость не ухудшилась, стирая их родной дом. Диана быстро вытерла слезу, но Адам заметил, хотя не подал вида. Хорошо ли то, что они смогут иногда видеть шпиль Башни? Не лучше ли было найти место, где уже ничто не сможет бередить душу? Но сейчас что-то менять неразумно.
Адам повернулся, отступил от окна, по инерции оглянулся. Ощущение, что где-то между домами что-то мелькнуло, было ложным, сейчас он был в этом уверен, но в том, что ему что-то померещилось вчера, во время его смены, уверенности не было. Вчера он привстал с кресла, прижался биноклем к самому стеклу. Это мог быть какой-то плавучий обломок, который попал в поле зрения из-за того, что его резко подбросила одиночная волна. Ему хотелось убедиться в этом в бинокль, но он опоздал, и с этого момента беспокойство усилилось: не следят ли за ними посторонние? Или поблизости есть кто-то, но беглецы из Башни пока не обнаружены местными обитателями?
Адам нахмурился. Хорошо, что двери в пентхаус по-прежнему крепкие, запираются и вход находится под контролем.
– Тамара, только не уходи, не предупредив. Позови сначала меня, ладно? – Он помедлил, положил рядом с ней бинокль. – Мы должны знать, если Марк найдет нас.
Тамара что-то пробурчала, что могло сойти за согласие. Адам ощутил странное, необъяснимое беспокойство, но больше ничего не сказал, покидая комнату. Ему нужно заняться шифровками, сейчас самое важное.
Тамара медленно оглянулась. Адам дверь не закрыл, но ее никто бы не увидел, кроме как из дверного проема. Тамара опять посмотрела вдаль, вздохнула. Она выглядела подавленной и если смотрела вдаль, лишь потому, что надеялась увидеть шпиль Башни. Тщетная надежда уменьшалась с каждой минутой по мере приближения сумерек.
Тамара сидела, глядя в никуда, вспоминая Башню, прежнюю жизнь, родителей. Перед глазами задерживался образ Марка. Марк в кожаной безрукавке на голый торс. Марк бросает камни из Башни, соревнуясь с Адамом и дядей Грэгом, его потный торс блестит каплями, если солнечный луч попадает на него. Марк спит, раскрывшись по пояс. Марк обмывается в самом нижнем незатопленном месте Башни, вода стекает по его спине и ягодицам, и Тамара, затаившись, не дыша, подглядывает за ним. Она вновь чувствует то давнее возбуждение, напугавшее и восхитившее ее одновременно. Марка, злого, сыплющего проклятиями, схватив за руку, отводит отец, Адам смотрит им вслед, напряженный и расстроенный, и Тамара переводит взгляд с брата на Марка, она растеряна и вот-вот заплачет.
Что-то вывело ее из этой задумчивости. Тамара оглянулась, уверенная, что ее смена закончилась и Адам предлагает ей вернуться в гостиную. За спиной никого не было, из гостиной пентхауса слышались приглушенные голоса Дианы и Адама. Никто ее не звал, хотя уже смеркалось. В чем дело?
Тамара присмотрелась в даль, вскочила. Что-то смутное маячило далеко между домами, и, кажется, оно двигалось. Тамара схватила бинокль, приложила к глазам. Она различила лодку, но расстояние было приличным даже для бинокля, мешал поблекший дневной свет – лодка находилась в тени одного из домов.
Тамара не рассмотрела сидящих в лодке, даже не поняла, двое их или трое, и лодка исчезла из поля зрения. Она видела Марка? Он их нашел? Она не была в этом уверена, но убеждала себя, что иных вариантов просто нет. Наверное, это Марк, кому тут быть?
– Ты что-то увидела?
Тамара вздрогнула, оглянувшись. На пороге стоял Адам. Тамара быстро отступила, наверное, слишком быстро.
– Нет, ничего. Показалось… – она положила бинокль, пытаясь не смотреть на Адама, и чтобы это выглядело естественно. – Надоело здесь торчать и пялиться вдаль. Башни все равно не видно…
Адам похлопал ее плечу, взял бинокль.
– Ступай, отдохни. Моя очередь.
Тамара кивнула, вышла. Иногда ей казалось, что Адам что-то подозревает, так странно он смотрел на нее, в эти моменты появлялся безотчетный страх. Что будет, если Адам все поймет? На пороге она оглянулась. Адам рассматривал в бинокль окрестности, он даже не присел в кресло. Что, если он заметит лодку? Рано или поздно она окажется между домами, которые ее сейчас скрывают. Оставалась одна надежда: лодку скроет темнота, подступающая ночь. Тамара ничего не могла изменить и через силу вышла из спальни – она рисковала, что Адам догадается, что она кого-то видела, но не призналась ему.