— Держи. Все равно расстрелял по-дурному всю обойму.
— И что теперь? — спрашивает Игорь. — Обратно, в пансионат?
— А пансионат, думаешь, еще есть?
— Даже если есть, то где, вот в чем вопрос…
Чуть в стороне от студентов шагают Ермолин и Спасский. Рассуждают:
— Все же эту среду нельзя назвать абсолютно враждебной. Незнакомой — да. Но ведь мальчик остался жив в течение длительного времени, а значит, у нас тоже есть шансы. Представьте себе, что мы колонизируем далекую планету или необитаемый остров. С чего бы вы начали, Александр Павлович?
— С реестра наличных ресурсов, конечно. Что можно употреблять в пищу, что — использовать для строительства… Юрий Владиславович, вы серьезно считаете, что у нас не получится вернуться в пансионат?
— Возвращаться вообще редко у кого получается, а тем более в нашей ситуации. И потом, посмотрите вокруг… Красиво!
В опрокинутом небе разворачивается спиралью мерцающее зарево: жемчужно-серое, лиловое, сиреневое, золотое. Веером пробегают по дуге мимолетные и яркие голубые лучи. Искаженный скальный горизонт колеблется и вдруг расступается расщелиной, узкой, как меч. Впереди угадывается странное, неназываемое пока, но безусловно прекрасное.
Тим поднимает руку по направлению. Оборачивается к остальным с необязательным, ритуальным вопросом:
— Туда?
— Да хоть ко всем чертям, — бормочет Пес. — Какая ж разница теперь?
Гоша двигается след в след за Тимом, по-военному чеканя шаг. Смотрит прищурившись из-под сдвинутой на лоб милитарной маски. Молчит.
За ним, немного в отдалении, идут Рыжий и Михаил.
— С ними же Ирка, — втолковывает Рыжий. — Ирка, она… Если с ней договориться, это все равно, что сделать самому. Никакой погрешности, ни малейшего сбоя. Не переживай ты так.
— На себя посмотри.
— Я не из-за нее… не из-за них. Ладно, чего уж там скрывать… Вот она — беспомощная совсем. И ей уже скоро. Смешно, да? Скажи, Мишка, тебе смешно.
— Обхохочешься.
Писатель — позади всех. В новой оптике нового, прямо сейчас, в моменте определяющегося и оформляющегося в деталях мира он видит каждого из них во всех проекциях одновременно: анфас и со спины, в профиль и с высоты птичьего полета, крупным и общим планом. В новой акустике слышит на отдельных звуковых дорожках все разговоры, включительно с подтекстами и не вербализированными пока мыслеобразами, запросто считывает у каждого его воспоминания. Он знает о них всё, обо всех. Еще немного, и ему начнет казаться, будто он сам их выдумал.
Они идут, и темнозеленые скальные тени падают на них наискось, завиваясь на концах в узкие волнистые ленты. Звенит в воздухе тонкая серебристая пыль. Пробует голос первая, невидимая еще птица. Получается тихо и музыкально, и она поет снова, смелее, звонче. Горизонт замедляет спиральное вращение, нащупывая себе точную и четкую линию, она остаточно вибрирует, как затихающая струна. Под ногами распускаются маленькие звездчатые цветы.
И тогда навстречу ступает женщина.
Тоненькая и легкая, с новорожденным младенцем на руках.
Рыжий пока ее не видит, и она беззвучно посмеивается, незамеченная, наблюдая за ним. У нее нечеловечески яркие глаза, брызжущие счастьем и светом.
— Папа!!!
Из-за спины женщины с ребенком выскальзывает Карина, мчится к Михаилу, вспрыгивает на него, обхватив ногами в поясе, виснет на шее, и тогда все замечают всех. Поднимается изумленный радостный шум, похожий на жужжание весенних насекомых и журчание талой воды. Звездочка и Рыжий-Рыжий, следуя Карининому примеру, берут своего отца в неразрывное кольцо, Ирина останавливается неподалеку с улыбкой. Белора падает на грудь Тиму, Контесса прижимается к Псу, и негромкое, неоднократно повторенное имя Рыси все же не встает между ними. Ермолин и Спасский беседуют с Ниной Васильевной и Анной Георгиевной, то и дело по очереди обводя окрестности широким жестом. Элька подходит к Гоше вплотную и, привстав на цыпочки, натягивает шерстяную маску ему на лицо, оба смеются. Анька расцеловывает то Игоря, то Андрея, то Стаса, а Марьяна стоит рядом и смотрит своими нереальными глазищами, какие, впрочем, теперь у них у всех. Юми и Такоси держатся за руки, и оглядываются вокруг, и разговаривают непонятно и тайно, как будто они здесь одни.
Писатель делает шаг навстречу женщине с ребенком. Он хочет сказать ей, что наконец-то понял, разобрался во всем, нашел причину, вычислил ответ. И вот-вот отыщет для него правильные и точные — или выдумает новые — слова.
Женщина улыбается. Но, кажется, не ему.
Рыжий, по-прежнему окруженный детьми, подходит к ней, произносит ее имя, берет на руки младенца. Старшие дети жмутся ближе и подпрыгивают, им тоже интересно посмотреть. Женщина глядит на Рыжего, только на Рыжего и больше ни на кого и ни на что. Ирина поддерживает ее под локоть, хотя, конечно, это совсем не нужно, она твердо стоит на ногах и не думает взлететь.
Тяжелыми складками бархата прогибается густое лиловое небо. В произвольном порядке вспыхивают на нем изумрудные, малиновые и металлически-белые звезды. Если сосредоточиться, можно сформировать из них новые созвездия. И дать им какие угодно имена.
Пока есть немного свободного времени, писатель развлекается этим.
Над горизонтом встает зеленая луна.
Coda
— Над акваторией Средиземного моря произошла катастрофа пассажирского самолета Австрийских авиалиний
— Последствия стихийной катастрофы на курортах побережья Малайзии: число жертв приближается к десяти с половиной тысячам
— На место катастрофы состава с грузом химических реактивов вылетел министр РФ по чрезвычайным ситуациям
— В автокатастрофе на Окружной погибло 18 человек, в том числе трое детей
— Катастрофическое падение курса евро зафиксировали сегодняшние торги на Межбанковской бирже
— Шахта Красноугольная занимает лидирующие позиции в регионе по числу катастроф за последнее десятилетие
— Лесные пожары в Красноярском крае принимают катастрофические масштабы
— Катастрофической называют эксперты экологическую ситуацию в Мексиканском заливе
— «Глобальное потепление — миф или грядущая катастрофа?» — тема международного саммита в Ницце
— Годовщина Чернобыльской катастрофы была отмечена рядом торжественных мероприятий во всех областях Украины
— Забастовка учителей в столице: реформа образования — путь к гуманитарной катастрофе!
— Выходит на экраны самая ожидаемая премьера года — фильм-катастрофа «Коллапс» (студия «Коламбиа пикчерс»)
— Человечество на пороге катастрофы? Новая расшифровка пророчеств Нострадамуса
— «Инсталляция катастрофы» в Международном Экспоцентре
— …
— …
— …
Яна ДубинянскаяПисьма полковнику
ПРОЛОГ
Она узнала случайно. Могла не знать еще часов пять, потому что не собиралась сегодня к нему, думала только позвонить вечером, часиков после восьми. Совершенно случайно услышала по радио в чужой машине.
Машина была физика Лимберга. По средам у них одновременно заканчивались уроки — пятый последний, и физик традиционно предлагал литераторше подвезти ее на своем автомобиле, а она традиционно отказывалась, а сегодня согласилась: в окне между вторым и четвертым закупилась продуктами ко дню рождения, и очень не хотелось тащить на себе сумки. Лимберг истинную причину понял, а потому не слишком воспрял духом. И, чтобы подчеркнуть чисто дружеский характер своего жеста, включил в машине радио и даже не стал искать музыку.
Она думала о своем — как бы с наименьшими потерями отстреляться от юбилея и воспринимала голос диктора как шумовой фон, не вникая в смысл. Но, как оно обычно бывает, сознание подключилось автоматически, когда прозвучали слова не просто знакомые, а имеющие для нее личное значение. «Кровавый режим Лилового полковника». Успела подумать: зачем? Кому это интересно?.. может, какая-то дата?
Экскурс в историю был подробный, даже слишком для радионовостей, и ее недоумение успело вырасти до приличных размеров. И вдруг — будничное, в продолжение темы, для замены фамилии или местоимения «он»: самоубийца…
— Что с вами, Ева Николаевна? — Лимберг притормозил. — Вам плохо?
По радио говорили уже о другом. О новостях спорта…
— Что-нибудь случилось? Вы о чем-то вспомнили?.. забыли?.. Надо вернуться?
Она пусто смотрела перед собой, а физик продолжал сыпать предположениями:
— Или побыстрее домой? Мы уже почти приехали. Вон та высотка за поворотом, правильно?
Очнулась:
— Остановите. Я выйду здесь.
Физик смешался:
— Что вы, я довезу до подъезда… Вы обиделись? Я не хотел, честное слово… У вас же тяжелые сумки!
Сумки, да. Закинуть их домой и ехать. Нет, ехать необходимо сразу. Но не на Лимберговой же машине, боже мой, как глупо, как неправильно… не называть же ему адрес!..
Впрочем, почему бы и не назвать? Если всё равно — по радио. Завтра все будут всё знать, и уже неважно. А сегодня расспросы Лимберга можно попросту игнорировать. Он довезет, дурачок. И это главное.
…В подъезде никто не толпился, и она, не рискнув вызывать вечно застревающий лифт, метнулась вверх по лестнице. Седьмой этаж; ее дыхания всегда хватало максимум до пятого, и это спокойным шагом. Но сегодня она чуть было не взбежала на восьмой. Затормозила, вернулась. На лестничной площадке было пусто, и успел взорваться страх: там, в квартире, тоже никого, только бумажка и пломба на дверях. Опоздала, опоздала!..
И тут из-за двери вышла незнакомая девица в потертых джинсах и с огромным фотоаппаратом на шее. Затянулась, отбросила окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Захотелось ее прибить.
Вместо этого спросила; голос все-таки срывался после бега по ступенькам:
— Он еще… тело не увезли?
— Не-а, — откликнулась девица. — Не разрешают трогать. Какая-то шишка из ментов никак не явится. Все нормальные журналисты разъехались, а моему чудику приспичило комментарий брать…