Фантастика 2025-127 — страница 85 из 1101

ГЛАВА I

Дракон был немолодой и больной, с тусклой чешуей, тощими боками и мокнущими язвами от шпор, прикрытыми стременами. Впрочем, до стремян большинство детских ног не доставало.

Дракон пользовался успехом; вернее, успех ему обеспечивал фотограф, пристававший к детям на набережной с такой обезоруживающей улыбкой, что мало кто из родителей решался на отказ. Фотограф подхватывал ребенка под мышки, усаживал в пестрое седло, расшитое тесьмой и блестками, и совал в ладошки вожжи кровавого цвета. Затем просил дитя сделать героическое лицо и щелкал пальцами, заставляя дракона вскинуть с парапета усталую голову. Фотоаппаратом-мыльницей щелкал сам родитель. Фотограф же, по сути, был дрессировщиком и зазывалой, на чем и делал, видимо, неплохие деньги.

Эва заглянула в глаза дракона: взгляд у него был мутный и абсолютно бессмысленный. Неинициированный. Но неё равно — жутко.

Она последовала дальше. До катера оставалось еще около часа, и это время надо было убить.

Толпа на набережной, разноцветная, как стеклышки в калейдоскопе, шумная, как школьный коридор на перемене, и текучая, как ртуть в термометре, похоже, преследовала ту же самую цель. Люди медленно двигались параллельно морю, в двух встречных направлениях, поминутно притормаживая возле разнообразных ловушек для их кошельков. Не обязательно что-то покупали, однако отмечались в каждой точке, словно визируя пропуск для дальнейшего пути. Эва тоже так делала: ни в коем случае нельзя выделяться из толпы. Тем более что среди ловушек попадались действительно любопытные.

Сразу за свернутым в кренделек хвостом дракона торчал круглый столик, уставленный статуэтками, тезеллитовыми и поддельными за ту же цену. Воздух вокруг стола плыл и колыхался в радиусе полутора-двух метров, и отличить подделку становилось легко, только если вынести ее за пределы колеблющегося купола, — чего продавщица как раз и не разрешала. В данный момент она переругивалась с мулатом в белых шортах, требовавшим назад свои деньги: шансы незадачливого покупателя явно стремились к нулю. На Эву пахнуло особенным жаром, пронизанным тончайшими иголочками. Ничего особенного, тезеллит как тезеллит. Прошла мимо.

Еще в нескольких метрах по парапету молодой человек предлагал всем желающим заглянуть в квадратный ящик с выступающей маской для лица. Пояснительный плакат гласил, что это скважина в соответствующую по переменным хронокоординатам точку Исходника: «вероятны пикантные сцены». Насколько Эва знала, теория скважин совершенно ненаучна, так что в ящике, скорее всего, спрятан видеоплейер, и «сцены» не вероятны, а гарантированы. Так или иначе, отдыхающие крутили носом: чего такого пикантного они не видели в Исходнике?

Дальше продавали с лотка лекарственные препараты из горных трав и когтей-чешуи-крови-помета дракона в микроскопических расфасовках; фотографировали в костюмах колониальной эпохи, кстати, совершенно непохожих; фотографировали без реквизита, просто на фоне моря и Гребневого хребта, поскольку именно с этой единственной точки просматривалась Скала желаний; делали на лбу, на груди или на интимных местах голографии по мотивам достопримечательностей Среза; записывали на верховую драконью экскурсию по бухте; еще на какую-то экскурсию; предсказывали судьбу; выдавали напрокат водные крылья…

Эва двигалась неторопливо, с периодическими остановками; иногда подходила ближе, читала, присматривалась, брала в руки. Как все. Обычная среднестатистическая туристка с чипом на визе в сумочке. С помощью чипа операционная система Среза отслеживает перемещения любого человека, и мало ли кто может получить доступ к этим данным. Цивилы уж точно имеют — через дружественный Срезпол. Поэтому визу придется где-нибудь забыть. С туристками такое случается, и патрулю, если что, должно хватить растерянных глаз и неумелой взятки скромных размеров. Тем более что, вы же понимаете, она, гражданка Анчарова, впервые в Срезе…

Самое смешное, что последнее было правдой. Вернее, Эва ощущала это правдой — внутренней, субъективной, не желающей принимать во внимание аргументы какой-то абстрактной памяти. Какие двадцать лет?.. Где?

Она никогда раньше здесь не была.

Здесь — никогда.

Снова тезеллитовые сувениры. Пейзажи Среза в плохой и очень плохой живописи. Инициированный дракон играет с желающими в покер и шахматы; желающих не находилось, одни глазеющие. Женские украшения из самоцветов Солнечной бухты. Запись на экскурсию в Замок Лилового полковника… вранье. Никакого замка у отца в Срезе никогда не было. Что же касается ее собственной летней резиденции у моря, то ее сожгли еще тогда. Впрочем, для туристической инфраструктуры подобные пустяки не имеют значения.

Дефилировать по набережной, уткнувшись в эту самую туринфраструктуру, изобретательную и многообразную, ничего кроме нее не замечая. Даже моря как такового: его прибрежная часть, исполосованная волнорезами, причалами и водными горками, с буйками, надувными матрасами, драконьими спинами и головами купальщиков на мутных волнах, тоже была частью незнакомого курорта, куда она приехала впервые. Но Гребневой хребет…

Четкая линия на фоне розоватого неба. Сначала ступенчатая, потом прямая, словно под линейку, чуть-чуть лесистая, курчавая, и, наконец, обрывающаяся в море. Вечная. От этой незыблемой вечности делалось страшно.

Чтобы сотворить идеально ровную набережную, они, наверное, взорвали и срезали бульдозерами целый пласт плоскогорья: со скалами, валунами, расщелинами, кустарником, жухлой травой, звериными норами, муравейниками… Залили бетоном, выложили плиткой, отгородили ажурным парапетом. Выше, выдалбливая котлованы в известняке, понастроили отелей, вилл, коттеджей, клубов и ресторанов — из привозного мрамора, гранита и диабаза, а кое-где, для наиболее состоятельных туристов, с отделкой из местного тезеллита. Ниже к морю, на месте обрывов, гротов и бухт насыпали пляжи, тонны и тонны песка, выкачанного со дна. Мутная вода с головами-поплавками похожа на суп: узкая полоска кипящего супа у берега, чем дальше, тем море синее и чище. Море… да, море — тоже.

Только море и Гребневой хребет. Не так уж мало, чтобы узнать нужное место. Ключевое слово — нужное. Не тратить силы и слезы, пытаясь распознать другие, ненужные, просто когда-то родные места. Это совершенно лишнее.

Она подобралась, вскинула голову. Туристка гуляет по набережной. Любопытствует, глазеет по сторонам, с успехом убивает время, а возможно, высматривает себе курортный роман. А что, интересно даже, насколько убедительно ей это удается.

Дефилирующие толпы двигались стихийными, но стройными параллельными потоками, под которые Эва успела подстроиться, — и вдруг оказалось, что она идет навстречу сплошной человеческой стене. Особенно самоуверенно, в упор, словно пистолетное дуло, приближалась высокая брюнетка не первой, но и не последней молодости, в белом платье на ярко-смуглой коже, с фатальным выражением лица женщины-охотницы. Казалось, что им не разойтись, и во внезапном приливе гнева, смешанного с азартом, Эва решила не отступать первой.

Женщина тоже не отступила. Она исчезла. Вместе со встречной толпой.

— Не проходите мимо, сеньора! Вы только полюбуйтесь, какая замечательная получилась опти…

Оптиграмма? Эва обернулась.

Мальчик-подросток держал полупрозрачную оптиграмму за угол, она перекосилась, слегка колебалась на воздухе, нижний край начал закручиваться, к тому же сквозь нее просвечивали море и набережная. Теперь-то уж Эва с чистой совестью не могла опознать изображение. Выходит, в Срезе еще сохранились оптиграфические аномалии… конечно, куда бы они делись? И, как и всё остальное, приносят кому-то доход.

— Многие себя не узнают, — сказал мальчик. — Потому что смотрят в зеркало и на фотки, но там всё неправда. А на оптиграмме вы — настоящая. Купите! — Он назвал цену.

Дорого. В Срезе безумно дорого всё. А деньги необходимо экономить. Но она купила. Мальчик сбрызнул пленку лаком, и Эва пошла дальше, помахивая невесомой трубочкой.

Опять колеблющийся воздух над статуэтками из тезеллита: кстати, хотелось бы знать, это конкурирующие конторы или разные точки одного и того же разработчика-монополиста? Вряд ли. Тезеллитовые разработчики конкурировали между собой с самого начала бума; за последние годы они укрупнились, их стало меньше, но не настолько, чтобы каждому досталось на откуп по целому городу. Это можно будет — придется — использовать. Но не здесь. Там, поближе.

Страх. Внезапный и нелогичный: что она заблудится, не узнает места. Она же никогда — каких двадцать лет?! — ни разу в жизни здесь не была.

Но паниковать рано. Может быть, там — всё по-другому.

Глянула на часы. Неубитое время до катера сократилось до двадцати минут, а значит, учитывая обратный проход по набережной, пора поворачивать. Вполне обычный маневр здесь, где всем и каждому всё равно, в каком направлении двигаться. Эва прочесала взглядом человеческий поток, из текущего сзади превратившийся во встречный: если кто-то из этих людей следит за ней, через пару минут он развернется тоже. А рядом оптиграфическая аномалия — удобная вещь для подобных случаев. Если она, конечно, двусторонняя.

На этот раз Эва ждала ее приближения, а потому увидела то же, что и в обычном зеркале: немолодую училку со стиснутыми губами и нервозным взглядом, рыщущим по сторонам. Толпа за ее спиной была безликой, незнакомой. Не следят?.. операционная система по чипу не в счет. Или следят напрямую, но более профессионально, чем она надеялась? Юноша-торговец оптиграммами не проявил к ней ни малейшего интереса, хотя вряд ли запомнил; остановил яркую женщину с ребенком, шедших следом. Тоже профессионал.

Какой-то тинейджер сел играть в покер с драконом. Группа поддержки покатывалась от хохота в честь каждого хода. Дракон тоже улыбался золотыми глазами, делая вид, что крайне удовлетворен своей непыльной работенкой. Эва отвернулась.

Она шла всё быстрее и быстрее; приходилось прилагать усилие, чтобы не срываться почти на бег, прилежно притормаживая-отмечаясь у каждой приманки для туристов. Время, его нужно рассчитать с точностью хотя бы до двух-трех минут, а вот это как раз и не получалось. Стрелки часов то замирали так надолго, что Эва подносила запястье к уху, пытаясь расслышать тиканье сквозь курортный шум, то вдруг прыгали на целый отрезок вперед, а ведь еще неизвестно, сумеет ли она с первого раза найти лестницу на нижний ярус набережной и тем более нужную камеру храпения… Эва всегда плохо ориентировалась в незнакомых местах. Даже в таких топографически элементарных, как набережная под линейку вдоль моря.

Ключевое слово — незнакомых.

Катер стоял у пирса, слегка трепеща сложенными крыльями. На палубе уже собрался народ, но спешить было все-таки рано. Со спины фото-дракона под ярким седлом слезла маленькая девочка; перед тем как уйти, она погладила спустившуюся на парапет чешуйчатую голову и протянула конфетку в ладошке. Дракон съел, облизнулся длинным языком, прикрыл глаза. Наверное, нет ничего ужасного в том, чтобы фотографировать с ними детей. Вот инициировать драконов — противоестественный и жестокий эксперимент. Еще одно из преступлений режима Лилового полковника… просто, как всегда. И, как всегда, правда.

На катере шевельнулось одно крыло, расправилось до половины и вновь сложилось — словно большая птица лениво размышляла о полете. Пора. Эва спустилась по мраморным ступенькам: стук каблучков дробный, но не слишком быстрый, да, она торопится, но ни в коем случае не спасается бегством. Зато ему — или им — которые следят за ней, придется и вправду пробежаться. И тем, наконец, выдать себя.

— У вас билет, сеньора, или приобретете на борту? — Матрос в белом принял у Эвы дорожный кофр, а затем протянул ей руку, помогая взойти на трап, и для пущей подстраховки поддержал другой рукой за талию.

— На борту, — улыбнулась, пытаясь ненавязчиво сбросить матросскую руку. Рука не поддалась, и Эва сняла ее, аккуратно, будто приставшую травинку. Матрос не обиделся, улыбнулся в ответ:

— Я подойду к вам после отплытия.

На скамейках у борта уже не было свободных мест, и она встала чуть в стороне, под крылом, которое начинало потихоньку разворачиваться. К трапу бежали опаздывающие пассажиры, и Эва цепляла каждого взглядом, будто прикалывая булавкой к внутренней коллекции. Толстуха в огромной шляпе и рискованном парео. Молодая семья с тремя ребятишками. Мужчина — высокий, смуглый, красивый, хоть и с наголо бритой головой: кажется, знакомое лицо, а может, просто распространенный тип. И вроде бы все… нет, еще двое пенсионеров, моложавых и жизнерадостных. Теперь все.

Катер вздрогнул, она крепче схватилась за борт. По лицу пробежал ветерок, легкий и торопливый, как рябь, которой откликнулись ленивые гладкие волны. Крылья затрепетали, развернулись во всю ширь, замерли в высшей точке, чуть заметно зашевелили перьями, настраиваясь на оптимальный угол для поглощения энергии солнца и ветра. Катер не трогался с места, и старикан, сидевший на скамье неподалеку от Эвы, негромко, но эмоционально высказал всё, что он думает об альтернативной энергетике Среза. Однако никто его не поддержал.

Наконец, крылья пришли в движение, поймали ритм, и катер, сперва рванув так резко, что Эва едва удержала равновесие, заскользил затем по сине-зеленой воде ровно и легко, разрезая встречные волны и оставляя за собой не пенный след, а всего лишь длинные водяные усы, словно и вправду большая птица…

Он начал разворачиваться, и Эва поняла, что ошиблась, неправильно выбрала борт: с ее места было видно только открытое море. Успела подумать, что, может, оно и к лучшему… Нет. Она должна узнать место. С моря, когда города-новоделы с их курортными набережными потеряют пестроту и детали, это станет не то чтобы легко, но, надеялась она, возможно.

Переходя с борта на борт, Эва скользнула рукой в сумочку и ненавязчиво сунула пластиковую карточку визы в щель между спинками сдвоенных скамеек. Вот так. Ее чип будет путешествовать туда-сюда вместе с катером, и его повторяющийся маршрут вызовет подозрения гораздо позже, чем полная неподвижность в какой-нибудь урне на набережной. Теперь бы еще определить, кто именно следил за ней здесь, вживую. И если не обезвредить, то хотя бы взять под взаимный контроль.

Проникнуть к противоположному борту оказалось проблематично: пассажиры оккупировали его вплотную, вооружившись биноклями, фотоаппаратами, видеокамерами и указательными пальцами. Эва заметила, что катер накренил для баланса другое крыло, а то ведь наверняка перевернулись бы. Ничего, скоро они устанут любоваться и запечатлевать, стоя при этом на ногах, и позанимают посадочные места на скамейках или за столиками посреди палубы, освободив борт.

Пока столики пустовали. Эва присела за один из них, повесила сумочку на спинку кресла и долго не могла пристроить как следует тоненькую, но довольно длинную трубочку оптиграммы — ту случайную фатальную женщину, какой не ощущала себя ни единой секунды. И, наверное, не очень-то и хотела ощутить. Правда.

— Вы позволите, сеньора?

Матрос, насчет билета. И опять не без того, чтобы коснуться ладонью ее плеча; пора бы пресечь. Она обернулась.

Вблизи он казался очень, слишком высоким: так всегда бывает, когда ты сидишь, а кто-то нависает сверху во весь рост. Хотя он, конечно, и в самом деле приличного роста. Смуглый красавец с густыми ресницами и выбритой до золотистого блика головой. И она определенно где-то видела его раньше.

— Вы позволите присесть рядом с вами?

Эва разрешила. И хищно, по-охотничьи усмехнулась.

* * *

— Нет, ну человеческим же языком предупреждали: не штукатуриться! Как, по-твоему, визажисту теперь работать? Это что такое?!

— Тон…

— Тон! Это замазка за трешку из подземного перехода. И, кстати, твои прыщи сквозь нее всё равно сверкают. Короче, пошла и умылась!

Крокодилица двинулась дальше вдоль скамьи в вестибюле отеля, утыканной девчонками, как телеграфный провод — ласточками. До Марисабели оставалось еще три-четыре барышни, но она на всякий случай заранее натянула на коленки клетчатую юбку и спрятала ноги поглубже под лавку. Лучше не отсвечивать: что-то тетенька сегодня конкретно не в духе. А ведь Крокодилицей ее прозвали еще вчера, когда она цвела и пахла — всего лишь за уродскую сумочку пупырчатой кожи. Кажется, Славка прозвала. Накаркала.

— Так, а у тебя там что? Руки, руки покажи! Сейчас будешь мне рассказывать, что это маникюр. Ты когда-нибудь видела у звезд такой вот маникюр?! Дракулу играть собралась? Быстренько обстригла наполовину! И не реви. Было б из-за чего реветь…

На самом деле Женьке с длинными кровавыми ногтями реветь было из-за чего. Девки еще с утра договорились, что первой кандидаткой на вылет будет она. Потому что дура и жлобиха: нет бы нормально со всеми затусоваться — уткнулась в книжку, а вместо общего завтрака лопала в одиночестве свои мюсли. Наверное, уже въехала, что ей не светит, а ногти по-любому придется обрезать. Марисабель хихикнула. И тут же зажала рот ладонью — Крокодилица приближалась. Господи, пронеси!..

И пронесло. К ней у Крокодилицы не нашлось никаких претензий. Косметики ни грамма — а на фига, визажист же стопудово лучше нарисует; скромненькая водолазка с юбочкой — модельеры всё равно переоденут; косичка в ожидании парикмахера плюс кротко-никакое выражение морды лица. Как в школе: ведь Крокодилица, по сути, та же училка, дерганая баба без личной жизни. А вот Ленка, блондинка из какого-то затрюханного села, решила сразу поизображать из себя звезду. И тут же нарвалась, дура.

— Как ты сидишь? Коленки спрячь, идиотка, или ты думаешь, мы порнуху снимаем?!

— А я что? — возмутилась Ленка. — Я вообще ничего!

— Разве мы уже в кадре? — встряла рыженькая, имя которой Марисабель не запомнила. — А где камера?

Крокодилица послала ее длинно и непечатно: нет, похоже, ничего еще не снимают. Или, может быть, так и задумано? Типа какая у начинающих звезд тяжелая жизнь; камера, понятно, скрытая. Марисабель на всякий пожарный мило улыбнулась. Хотя в таком случае на фига та гора аппаратуры в углу вестибюля, которую со вчерашнего дня никто и не почесался расчехлить?

В крокодиловой сумке вякнул мобильник. Хозяйка, запустив руку внутрь, чесанула в сторону, однако ее первые слова в трубку до девчонок долетели, и слова эти были еще покруче, чем только что в их собственный адрес.

— Какая-то фигня, — сказала Славка, студентка из медицинского.

— Однозначно, — кивнула Ленка.

Присоединились другие девчонки:

— Вообще уже, третий час ждем!

— И никакого нафиг визажиста.

— Они про нас забыли просто.

— Ага, забыли! Сейчас тебе Крокодилица покажет, как она забыла.

— Я не в том смысле, я про съемки…

— Не терпится, пока тебя снимут? — схохмила мулатка Каролина. Хохма имела успех, и Марисабель тоже похихикала за компанию. Страшно хотелось курить, но в контракте среди многочисленных запретов — беременеть, выходить замуж, есть шоколад и мед, пить спиртное, разглашать конфиденциальную информацию и т. д. — значились еще и сигареты. Прочитала она всё это уже потом, дома, а тогда, в офисе телекомпании, подмахнула не глядя. Два месяца не курить!.. Убиться с тумбочки.

— А знаете что, девки, — страшным шепотом начала Ленка, — может, это вообще никакое не реалити-шоу. А наоборот.

— Что?

— Что-что: торговля людьми!

— Точно, — подхватила рыженькая. — Продадут нас всех в бордель. И никто не узнает.

— Секс-индустрия в Срезе на третьем месте по прибыли, — авторитетно заявила Славка. — После туризма и тезеллитовых разработок.

Самая умная, что ли? Марисабель скривила губки. Сильно умных, вроде Дылды, она не переваривала как класс.

— Гонишь, — вмешалась она. — Зачем бы тут столько народу тусовалось? И мужики, и бабы, и всякая техника, и вообще…

Кивнула в сторону окна. Там, на солнечной площадке перед отелем, рассевшись группами на ступеньках и в тени экзотических деревьев, мирно пили пиво и покуривали всяческие личности, бородатые и длинноволосые, в бахромистых джинсах и растянутых футболках, явно не связанные зверскими контрактами и вообще полные неформалы на вид. Публика посолиднее, при костюмах, галстуках и каблучках, нервно сновала туда-сюда с мобилками наперевес. Из-за крыш и древесных крон фрагментами серебристой полоски сверкало море, и было непонятно, далеко оно или близко.

— Стопудово телевидение, — подвела она итог. — Только у них какие-то проблемы.

— Ага, — кивнула, подходя, Олька, умытая и вправду вся в прыщах. — А как отрываться, так сразу на нас.

— Лучше бы на море пока отпустили, — высказалась Каролина и снова попала в точку, на сей раз вызвав всеобщий ропот и возмущение:

— Не говори!

— Давно бы уже искупались!

— А может, и на драконе прокатиться бы успели!

— Срез, называется!..

Прямо под окном, устроившись на краю клумбы, курила пигалица в джинсах и с огромным фотоаппаратом на шее. Курила хорошую тонкую сигарету, придерживая фильтр двумя пальцами, вкусно затягиваясь и стряхивая пепел в цветы. Марисабель сглотнула.

— Везет же, — шепнула Славка; ее уже раз чуть не поймали в туалете с папироской. — Я не могу… Девушка! Вы не знаете, сколько нам еще здесь торчать?

Фотографша подняла голову. Глянула с таким видом, будто с ней заговорил манекен из витрины. Пожала плечами и снова отвернулась.

— Что-нибудь не так? — не отступалась Славка. — Или нас уже снимают?

Девица затянулась, бросила в клумбу длинный — Марисабель проводила его голодным взглядом — окурок и хрипло соизволила:

— Ведущий пропал. После телепорта завеялся куда-то, и до сих пор нет. Все на ушах. Так что не знаю, кто вас там снимает… петеэску пока не собрали, да и операторы вроде бы все тут киряют. Хотя вру, я всех в лицо еще не знаю. Короче, пофиг.

— А кто ведущий? — спросила Марисабель, присаживаясь на подоконник.

Вопрос беспомощно повис в воздухе, словно вляпался в невидимую паутину. Фотографша и так выдала чересчур длинную фразу, после которой со вкусом прокашлялась. И будто издеваясь, достала новую сигарету.

Марисабель подобрала на подоконник и ноги. Снизу пощипывало, покалывало иголочками, и она провела пальцем по теплой поверхности: тезеллит? Круто, однако. Сидеть на тезеллитовом покрытии оказалось прикольно, даже, можно сказать, эротично. Крылья-кондиционеры, трепеща, приятно овевали затылок и шею. Для полного кайфа не хватало только мужских взглядов откуда-нибудь снизу. Причем, раз уж у нас реалити-шоу, желательно через объектив.

Вернулась заплаканная Женька с короткими ногтями. За ней по пятам следовал бородатый мужик с видеокамерой на плече. Уже?! Девчонки задвигались на скамье, принимая интересные позы и складывая губки в улыбки и бантики. Оператор ухмыльнулся, ткнул пальцем в слепую лампочку на камере. Девки расслабились; кстати, видок без косметики у большинства был еще тот, одна Каролина более или менее смотрелась, потому что негритоска. И набрали же уродин!.. Марисабель усмехнулась, она-то и ненакрашенная выглядела на все сто, и прекрасно знала об этом. Жалко, что он не снимает.

На прощанье бородач шлепнул Женьку по заднице. Из нее, в смысле, из Женьки, брызнули новые слезы.

— Козел, — посочувствовала рыженькая.

Женька отвернулась, беззвучно всхлипывая. Марисабель переглянулась с девчонками, молча скрепляя договоренность голосовать всем вместе против этой дуры набитой. Но тут же шевельнулась зависть: ее, дуру, получается, уже сняли? А может быть, ее того, во всех смыслах?!.. потому и ревет в три ручья, а вовсе не из-за ногтей?

В таком случае, правильно ревет. Нечего давать кому попало, всяким там операторам.

Марисабель снова высунулась в окно:

— Кто тут у вас ведущий, я спрашиваю?!

Снизу вверх трудно смотреть свысока: она любила сидеть на окнах и парапетах в том числе и поэтому. Но пигалице на клумбе каким-то образом удалось. Щурясь на солнце, та повела глазами туда-сюда, словно с трудом отыскивая источник вопроса: муха на стекле, да? — Марисабель заерзала и подоткнула юбку, — и наконец бросила:

— Во-первых, не у нас, а у вас.

— А во-вторых?!!

— Не ори.

Пигалица поднялась, и фотоаппарат прыгнул вниз с ее тощей груди, как большой черный котяра. Подтянулась на цыпочках, а затем встала на край клумбы, и ее затылок с тощим хвостиком оказался почти на уровне лица Марисабель — затылок не задница, но впечатление было примерно такое же. Приложила к глазам ладонь козырьком, потом, наверное, чтоб лучше разглядеть, фотоаппарат. Во всяком случае, щелкать не стала. Только присвистнула:

— Явилось, сокровище. Во-он идет, лысиной сверкает.

Марисабель подалась вперед и чуть не выпала из окна.

Нет, держать равновесие на подоконниках она умела, но дуры-девки навалились сзади всей массой, хватаясь за ее плечи, подпрыгивая и толкая в спину. И всё равно фиг чего-то разглядели.

По направлению к отелю двигалась целая толпа: преимущественно клубился и суетился вокруг новоприбывшего нервный народ с мобилками. Но и мирные неформалы тоже повставали с теплых мест, побросав окурки и пиво, и едва не взяли под козырек. Собственно ведущего — это же он, да? — вычислить в таком столпотворении было непросто. Но когда у Марисабели получилось…

Развернуться в профиль. Обнять колено, ненавязчиво сдвигая край юбки. Тряхнуть головой, чтобы расплелась косичка и волосы волной упали на плечи. Если б еще сигарета… жалко. Но, в конце концов, округлить призывно губки можно и без нее.

Я — звезда, понятно? А те, напирающие сзади, — так, подтанцовка.

— Это правда он?!

— Тю! А ты что, не знала?

— А я слышала, он не соглашался, хотел миллион!

— Значит, дали. Обалдеть!

— Девочки, я от него тащусь!

— Такая лапочка!

— Такой сексуа-а-альный!..

— А ну живо по местам! Сейчас работать, и так три часа простоя, а они тут базар устроили, шлюхи малолетние! Живее, живее, шевелитесь! А это что за… — От возмущения Крокодилица даже проглотила маты с кончика языка. — Марш с окна!!!

Но Марисабель сначала оглядела сверху вниз — с подоконника это всегда удобнее — скамейку, утыканную ласточками-конкурентками. Таким взглядом, что они все всё поняли. А кто не понял, она не виновата. Сами скоро пожалеют, дуры, те, кто не понял.

И слезла, невинно хлопнув ненакрашенными ресницами.

Здравствуй, папа!

Столько времени тебе не писала… И вдруг ты пишешь, будто перечитал недавно мои детские письма. Вот сижу и вспоминаю, что я там понаписывала. Всякие глупости, да? Вообще-то, честно говоря, я думаю, что ты их не перечитывал, а прочел в первый раз. Сразу все. Раньше тебе было не до того. Не до какой-то там дочери-малолетки с ее писаниной… Выборы, революция, война — я понимаю. Но ведь всё более или менее успокоилось, правда? Мы сможем переписываться по-настоящему?

У тебя могло сложиться впечатление, что я какая-то дурочка. Всё время жаловалась, хандрила, просилась в Исходник. Но теперь я уже действительно взрослая. Я понимаю, что у меня не может быть такой жизни, как у всех остальных. Если б я жила там, в Исходнике, это был бы роскошный подарок для твоих врагов, которых у тебя очень много, и постоянная головная боль для тебя. Я долго думала об этом. Уже после того, как сдуру написала тебе, будто хочу поступать в университет. Просто я тогда как раз окончила учебу и была в растерянности, что делать дальше. Прости, пожалуйста. Больше я такой ерунды писать не буду.

В конце концов, Срез — территория массы нереализованных возможностей. Это не я придумала, так сказал один парень из тех, кто прибыл разрабатывать тезеллитовые месторождения. Приятель Миши Анчарова. Когда-то я тебе писала про Мишу, только ты ничего не ответил… Но теперь-то ты прочитал письма и должен помнить. Он был помощником начальника моей экспедиции за Гребневой хребет…то есть это мне тогда казалось, что экспедиция моя, а на самом деле серьезные люди просто взяли девочку с собой по твоему приказу, чтобы развеялась. Смешно. А с Мишей мы потом даже немножко переписывались. Хоть бы ему не пришло в голову перечитать те письма! Припоминаю, что я там писала. Еще более несусветные глупости, чем тебе. Хотя вряд ли он их до сих пор хранит.

Миша (это ты, наверное, знаешь) сейчас руководит исследовательскими работами на месторождении. И мы уже договорились, что я буду ему помогать. Там столько всего интересного! Начинаю потихоньку вникать, хотя поначалу, конечно, трудно. Если хочешь, буду писать, чему я научилась. Детская привычка: Роза же меня постоянно заставляла отчитываться тебе об учебе.

Я попросила Мишу никому не рассказывать, что я принцесса. Тот парень из разработчиков, который говорил про массу возможностей, не знал. Так вот, я думаю, для меня тут открываются нереализованные пока возможности тоже. Ты, наверное, будешь смеяться: я же твоя дочь, мне принадлежат все разработки, месторождения, результаты любых исследований и вообще всё-всё в Срезе. Но я хочу знать, что со всем этим делать. И прежде всего — с самой собой. Раз уж моя жизнь, моя судьба — тут, в Срезе. Я должна себя здесь найти, понимаешь?!

А знаешь, чем занимается Миша Анчаров в свободное время? Ни за что не догадаешься: разговаривает с Драго! Он и раньше, еще тогда, с ним разговаривал, и Драго его прекрасно помнит. Он, Миша, пишет научную работу по инициации драконов. Просто так, для себя, в Исходнике же, наверное, ничего о драконах не опубликуешь. И он мне рассказывал, что Драго…

Ой, папа, извини. Об этом, наверное, не стоит писать. Да тебе, наверное, и неинтересно. И вообще, думаю, не нужно писать тебе длинные письма, у тебя не так много времена, чтобы их читать, даже теперь. Но имей в виду: если ты опять переложишь переписку со мной на секретаршу, я сразу же с замечу и больше не напишу тебе ни строчки! Так и знай!

Ну вот, опять выражаюсь, как маленькая девочка. Наверное, лет через десять и тебе, и мне будет смешно перечитывать эти письма… так что читай их сейчас. Я тебя очень прошу.

Целую,

Твоя Эвита.

23.04.18.

ГЛАВА II

— Что ты с собой сделал?!

Толик улыбнулся, довольный, как слон под кайфом, и особенно ослепительно кайфовала под солнцем его гладенькая смуглая лысина. Блики на ней были еще ярче, чем на купоросно-голубой поверхности бассейна. Обалдеть. Вообще-то от Толика всегда можно было ожидать чего угодно, однако… Нет, определенно, чересчур.

— Ты не шаришь, Машка, — бросил он. — Это круто, это стильно, это кул, а если б не ты, получился бы потрясный перфоманс!

— Чего?

— Ты же уехала и не пофоткала меня в процессе! А могли бы выложить репортаж: главный редактор, отправляясь на спецзадание, безжалостно расстается со старой сущностью, в корне меняет концепцию и экзистенцию…

Он принялся привычно нудить, отчего даже сверкание лысины слегка померкло. Тем не менее Маша узнавала Толика с трудом. Просто удивительно, насколько меняет человека наличие-отсутствие прически. Юноша-брюнет, он, помнится, выглядел таким наивным, очаровательным, неиспорченным — к неслабому облому всех, кто после встречи впервые читал его статьи. Выбритый наголо, Толик прям-таки на глазах заматерел, подернулся пленкой ехидства и цинизма и, подзагорев, заделался чистым мачо. Впрочем, усмехнулась Маша, в Срезе таких мач пруд пруди. Раньше у Толика имелась в наличии какая-никакая индивидуальность. Аминь.

— …а всё из-за тебя. Ну Машка, ну неужели тебе как фотографу интереснее эти…

— Мне деньги интереснее. Мы это, кажется, уже обсуждали. Как ты вообще сюда попал?

Толик временно перестал ныть и пожал плечами:

— Телепортом.

— И ты потратился на телепорт и визу только для того, чтобы мешать мне работать?

По правде говоря, работать ей сегодня практически не пришлось — что и вымотало по самое не могу. Она так не привыкла. Она привыкла, что за день надо успеть отснять с десяток объектов, побывать на нескольких прессухах и тусовках, обзвонить одни редакции на предмет задания и обойти другие на предмет гонорара, а в промежутках раскрутить коллег-фотографов на информацию о местах, где можно подзаработать еще. Толик в ее динамичный график, как правило, укладывался нормально — если не слишком наглел, пытаясь тянуть на себя одеяло; так или иначе, Маша справлялась.

Но здесь, на этом долбаном реалити-шоу, всё было устроено по-другому. Вообще никак не было устроено. Время тут плавало и расползалось, вязкое, как ловушка для муравьев. А всеобщая тупость доводила до белого каления.

— Я тоже работаю, — обиделся Толик. — И я не тратился. Выписал командировку в счет гранта.

Маша присвистнула:

— Плакал твой грант. А ведь еще на пару месяцев должно было хватить… А кто в лавке остался?

— В смысле?

— Ну, сайт же, по идее, обновляться должен. Два раза в день, если я правильно помню.

— А-а, — он поморщился. — Так я оставил Длинному парочку подач. Статью про концептуальный пофигизм, интервью с наркоманами, еще будут новости, туда-сюда… Да фигня это всё!

— Фигня, — согласилась Маша. — Ну и на фига ты здесь?

— Как это на фига?! Это же наш с тобой шанс! Если мы сможем, если вытянем тему, выжмем из нее все, что только…

Старая песня, которая ей надоела и вообще не нравилась. Особенно слово «мы». При чем тут «мы»? Но Толик разогнался не на шутку, его было уже не перебить и не остановить. Разве что отключиться со звуковой дорожки. Вот так.

Тупость несусветная навалилась с самого утра. Весь персонал подняли ни свет ни заря, с тем чтобы запечатлеть утреннее пробуждение малолеток. Через час, когда девиц уже выдернули из постелей, выяснилось, что и петеэска, и большинство ручных камер прибыли другим телепортом и до отеля еще не доехали. Зампродюсерша носилась по вестибюлю, словно пуля со смещенным центром тяжести, и администраторы рангом пониже проявляли чудеса маневренности, чтобы не оказаться на ее пути. Минут через сорок кто-то из них налетел на зачехленный контейнер с техникой, со вчерашнего дня загромождавших добрую четверть вестибюля. Впрочем, идиотизм только начинался.

Петеэску всё равно не собрали: оказалось, что альтернативные аккумуляторы категорически не тянут, а тезеллитовый никаким боком не лезет в смету. В разгар конфликта на энергетической почве Маша пошла в ресторан. Однако спокойно поесть не удалось: через пять минут, как назло, пригнали кормиться нимфеток, прожорливых и шумных. Почему-то это зрелище никто не снимал, а жаль.

После завтрака в бодренькой нервной обстановке — но кормили тут хорошо, не придерешься, — зампродюсерша согнала барышень из ресторана в вестибюль, посадила в рядок на лавочку, а сама устроила громкую разборку со сценаристом: суть проблемы от Маши ускользнула. Сценарист кричал, грозил увольнением и авторским правом. Что-то вяло вякали редакторы, пытались вставить пять копеек шестерки из техперсонала. От шума и недосыпа начинала болеть голова.

Тут явился продюсер (она видела его в первый и пока в последний раз, но сразу догадалась, что это именно он) и всех помирил, сообщив мрачно: всё пропало, поскольку Федор не приехал и вообще находится вне зоны. Виноваты в этом были все. Все снова заметались, засуетились, принялись куда-то звонить…

А к Маше подошел бородатый оператор и позвал на солнышко, на пиво. Относительно пива она его послала — не хватало еще попасться под горячую руку и потерять работу — а на солнце действительно выползла. Закурила. Попыталась разглядеть за деревьями кусочек моря…

А маразм тем временем, естественно, крепчал. На то он и маразм.

— …Ты меня вообще слушаешь?!

— Слушаю, — она и глазом не моргнула. — Только не очень въезжаю.

— Ну ты даешь. Совсем отупела возле своих малолеток.

Толик уселся в шезлонг у самой кромки бассейна, закинул ногу на ногу. Маша представила себе, как заявляется зампродюсерша и обнаруживает тут постороннего в подобной позе. Кстати, как он вообще сюда пролез? Бассейн располагался во внутреннем дворике отеля, и Толик должен был встретить по дороге как минимум четыре поста охраны, двух швейцаров и по-любому кого-то из службы безопасности телекомпании. Как?!..

— Встань, — попросила она. — Сейчас их сюда пригонят, и у меня будут неприятности.

— Боишься? С каких это пор?

Но он все-таки вспрыгнул на ноги, пружинисто, словно что-то крупный из семейства кошачьих. Солнце снова отметилось бликом на гладкой макушке.

— Я ее выследил, Машка! — сказал торжествующе, явно выкладывая главный козырь; правда, пропустив мимо ушей предыдущие, оценить его было трудно. — Я даже познакомился с ней, представляешь?!

— Зачем? — спросила она вместо «с кем».

— Чтобы всё время быть на контакте. Не просто же так она сюда приехала! Я имею в виду и вообще в Срез, и конкретно сюда. У нее какая-то цель.

— Какая?

— Ну, я пока не в курсе. Но сто процентов, что это связано с делом Лилового полковника! Может быть, она просто драпает от них, которые грохнули старика, но скорее тут все-таки выход на его наследство. Я докопаюсь, даже если придется с ней переспать!

— С кем?

Она прикусила язык: все-таки сорвалось. Ну и пофиг. Чем раньше дать ему понять, что она не собирается въезжать в его дела и планы, тем лучше. А может, перелез через ограду? Маша смерила взглядом почти трехметровую ажурную решетку, закрывавшую единственный выход из дворика, и с сомнением покачала головой. К тому же там, наверное, сигнализация.

Так вот, маразм крепчал. Когда лысый ледокол и кумир малолеток, он же телеведущий за миллион Федор Брадай соизволили появиться, моментально выяснилось, что по сценарию в первых нескольких эпизодах из жизни будущих звездулеток его участие не предусмотрено. Зампродюсерша и сценарист снова сцепились, на бэк-вокале звучали голоса администраторов на тему простоя и сметы. Брадай не проявил к происходящему ни малейшего интереса и двинул в ресторан, по дороге задев Машино плечо, будто край этажерки. Как и поступают нормальные люди в таких случаях, негромко выматерился себе под нос.

Зато через две минуты мужские руки коснулись ее плеч именно как плеч, а не мебели. Дыша в шею куревом и пивным перегаром, звукооператор Костя предложил ей завеяться к морю, соблазняя драконами и водными крыльями и мотивируя тем, что снимать сегодня всё равно не начнут. Маша тоже так думала. Но, в отличие от пофигиста Кости, она, во-первых, дорожила этой работой, а во-вторых, не рисковала делать столь далеко идущие выводы. Мало ли.

И действительно, через полчаса съемки начались. Каким-то чудом везде мгновенно установили стационарные камеры, собрали петеэску, построили под козырек мирно пьянствовавшую братию операторов, звукооператоров, осветителей, видеоинженеров, режиссеров и так далее. Барышень выгнали на солнышко, нагрузив чемоданами, кофрами и спортивными сумками через плечо: по-видимому, снималась сцена их вчерашнего прибытия в отель. Обалдеть.

Работа закипела. Маша попыталась выяснить долю своего посильного участия в оной. С таким вопросом она обратилась поочередно к зампродюсерше, главному оператору, режиссеру-постановщику и даже — от отчаяния — к начальнику осветительного цеха. Трудно сказать, кто из них послал ее дальше: пожалуй, все-таки зампродюсерша, ей в этом деле не было равных.

Поразмыслив, Маша начала фотографировать съемочный процесс, стараясь не наступать на кабели и пригибаться перед штативами, чтобы, не дай бог, не попасть в кадр. Операторы всё равно матерились — она давно привыкла, что эти милые ребята превращаются в классовых врагов фотокора на каждой занюханной прессухе. Ракурсы и мизансцены попадались интересные, работа начинала ей нравиться…

— Нет, ты все-таки меня не слушаешь!

— Не слушаю, — честно признала она. — У меня свои проблемы. И вовсе не в смысле, с кем бы переспать.

— Машка!!!

Он захлопал ресницами: оставшись главными представителями волосяного покрова на голове, они казались вдвое длиннее, чем раньше. Бедный Толик. Выражение лица у него было, наверное, точно такое же, как у нее самой, когда зампродюсерша буквально за шлейку от фотоаппарата выдернула ее из-под ног очередного оператора. И в редких цензурных словах пояснила, что она, Маша, своей самодеятельностью срывает нафиг весь четко налаженный процесс, что левый человек на телевидении хуже атомной войны, что еще раз — и ее уволят в два счета, что пора бы уже знать свои обязанности, а ее обязанности, уж если на то пошло — ждать конкурсанток у бассейна.

После данной тирады, без купюр в три раза более длинной, зампродюсерша умчалась, а Маша, вот так же хлопая ресницами, отправилась искать бассейн. Нашла — и тусовалась тут в одиночестве четвертый час, не решаясь ни пойти обедать, ни тем более искупаться в сверкающем купоросе: сто процентов, малолетки появились бы именно в тот момент.

— Не обращай внимания, — сказала примирительно. — Я просто злая, как собака. Кстати, как ты меня нашел? Кто тебя сюда пустил?

Толик махнул рукой с небрежностью истинного мачо, для которого проблем подобного пошиба не существует в принципе. С нормальной прической такой жест фиг бы ему удался — но теперь смотрелся весьма убедительно:

— Вообще-то я тебя специально не искал. Я приехал за ней. И даже пробовал фоткать сам на мыльницу, но как-то оно… Вот глянь.

Маша взяла в руки стопку фотокарточек — и поняла, что пропала.

Она не могла спокойно смотреть на такие фотографии: мутные, темные, мелкие, красноглазые, напрочь лишенные композиции и света, изуродованные рыжими цифрами таймера. Ей было физически неуютно на них смотреть, словно на голодных кошек или сопливых детей. Накормить и вытереть носы — всего-то. Переснять по-человечески…

Быстренько перетасовала, будто карты, и вернула стопку Толику. Нечего.

— Кто это? — спросила как можно более отстраненно.

— Она. Летит на катере.

— На катере?.. С ума сойти. Я думала, где-нибудь в погребе. И кто она?

Толик поглядел как-то странно. Словно раздумывал, не скинуть ли ее в бассейн — или пусть живет.

— Машка, ты чего? Мы же с тобой ее почти неделю щелкали! В квартире у старика, потом возле цивилов, и на день рождения с тем пацаном, и еще когда бомж…

Теперь она сама вылупилась на него, точь-в-точь как четверть часа назад, пораженная его новым имиджем. Протянула руку:

— То есть? А ну дай сюда!

Ну разумеется, он ее разыгрывал. Женщину, изображенную на жутких снимках, Маша, кажется, видела впервые и уж точно никогда не снимала. Для очистки совести она все-таки вгляделась повнимательнее — и щемящее чувство дисгармонии снова дало себя знать. Такую красивую, яркую, волевую женщину — так фотографировать!.. Несправедливо. Даже, можно сказать, преступно.

— Эва Роверта, — сказал Толик. — Она же Анчарова Ева Николаевна. Дочь и единственная наследница Лилового полковника. Она не просто так заявилась в Срез, можешь мне поверить. И уж тем более не просто так бросила нафиг забронированный номер в отеле и прилетела сюда. Кстати, надо бы выяснить, где она собирается ночевать…

Маша вскинула голову — навстречу плотоядным искоркам в его когда-то прозрачных и наивных глазах. Ай да Толик! Впрочем, она всегда знала, что от него можно ожидать чего угодно.

Еще раз рассмотрела как следует снимки. Припомнила свои, несравнимые по качеству, но… Та училка?!

— Ни за что бы не узнала… Толик, солнце!..

— Что?

— Выброси свою мыльницу. Я тебя прошу. Так нельзя.

— Если будешь со мной работать. Хотя бы в свободное время. Будешь, Машка?

Она сделала паузу, собираясь с мыслями: как бы объяснить ему, что в бесформенном телевизионном маразме свободного времени как такового у нее нет и не предвидится, а значит, она при всем желании никак не… И пропустила тот момент, когда Толикова рука нырнула в сумку, висящую на плече, вынырнула с чем-то черным в кулаке, размахнулась…

— Ой!

Прямоугольная граната пролетела над бассейном, беззвучным всплеском взорвала девственную голубизну, медленно закружилась в прозрачной воде и улеглась на дно, дробясь и теряя форму в сверкающих бликах.

— Ну ты даешь, — пробормотала Маша.

И тут же, словно по сигналу к атаке, в тишину внутреннею дворика лавиной ринулись звуки: захлопали двери, и громыхала техника, защебетали девчачьи голоса, заматерился телевизионный персонал…

— Шухер, — негромко бросил за спиной Толик. — Твои малолетки идут. Так мы договорились? В восемь у диско-холла.

Она обернулась к нему: ну не понимает человек, ну надо же как-то ему растолковать…

Увидела купоросные блики бассейна.

Толика не было.

* * *

Дылда зашла в море по пояс, раскинув руки в стороны, постояла немного, потом двинулась дальше, поднимая их еще выше над головой, пока вода не дошла ей до подмышек. Опять остановилась. Выглядело так, будто она рассчитывает искупаться, не замочив рук. Стар этого не понимал.

А фигура у нее в купальнике была ничего. Особенно со спины.

Тоже мне. Он резко отвел глаза и раскрыл путеводитель. Карта побережья располагалась на развороте, и добрый кусок берега прятался в щель между клееными страницами. Городок, где сейчас находились они с Дылдой, Стар отыскал без труда — но тот, другой… На обеих глянцевых половинках, исследованных вдоль и поперек квадратно-гнездовым способом, не было ничего похожего на то название, вытисненное бронзой на плотной бумаге… Короче. Резким движением он разодрал путеводитель надвое. Дылда простит.

Поднял глаза, прищурился: Дылдина голова и вскинутые руки по-прежнему торчали над сверкающим морем. И долго она собирается так?..

Словно почувствовав его взгляд, Дылда вдруг подпрыгнула, показав спину почти до талии, по-дельфиньи изогнулась и ушла под воду. Ничего себе! Стар покачал головой и проследил, когда она снова покажется над водой. Ага, вынырнула. Он вернулся к путеводителю.

Тот разорвался неудачно: на краях обеих половин архипелагами рассыпались шершавые белые пятна, точь-в-точь как на старинных картах. Стар, словно штурман, вел пальцем по извилистой линии побережья. Ему встретились на пути два населенных пункта, оборванные названия которых начинались, как и следовало, на «Лас-», и еще три с окончанием на «-ньес». Прямо ребус какой-то. Письмо, найденное в бутылке. А всё потому, что у тех, кто владеет туристической структурой Среза, нет ни капли фантазии. Это же не настоящие города, а комплексы отелей, казино, ресторанов, санаториев, кемпингов и всего такого прочего, построенные десяток-другой лет назад. Почему им нельзя было придумать разные, непохожие названия?

— Что ты делаешь? — На останки путеводителя упала тень и капли воды. — Сережа?

— Ты уже? — Стар вспрыгнул на ноги, и Дылдина фигура перестала казаться угрожающе нависшей башней. — Тогда я пошел.

— Зачем ты порвал путеводитель?

— А тебя жаба давит? — Он не хотел огрызаться, просто так получилось. — Схожу окунусь. Жарко.

— Я же тебя звала пойти вместе. А ты сказал, что не хочешь.

— Тогда не хотел, а сейчас припекло. В смысле, солнце. Ну, пока.

— Сережа!..

Стоило им оказаться в Срезе, как Дылда тут же перестала называть его по-нормальному, Старом, и теперь в ее обращении слышалось что-то учительски-материнское. Намекала она, по-видимому, на то, чтобы и он звал ее не Дылдой, а по имени. Это напрягало.

Не доходя нескольких метров от берега, он разбежался и торпедой влетел в воду. Нырнул неправильно и, наверное, не слишком красиво, с брызгами и пятками над водой, но зато с полным кайфом от упругой толщи рассеченной воды, щекотных пузырьков воздуха и неописуемого ощущения моря внутри, где-то за переносицей. Открыл глаза, но всё равно ничего не увидел, кроме коричнево-зеленоватой мути; ладно. Проплыл под водой так далеко, как только мог, — не для того, конечно, чтобы Дылда полюбовалась, а просто, — и, вынырнув, поплыл, не оглядываясь, вперед, к горизонту.

Когда вот так плывешь, ничего не видя, кроме гребешков встречных волн, всё на свете и вправду перестает существовать. Во всяком случае, иметь значение. То есть, напрягать.

А напрягало многое. Особенно то, что один день уже пропал, и другой, сегодняшний, норовил уплыть следом. И городок, так и не найденный на карте. И полное отсутствие убедительных причин, чтобы объяснить Дылде, почему ему, Стару, так необходимо туда поехать.

Вернее, полететь. Стар поднял голову над водой: на горизонте, мерно взмахивая белоснежными крыльями, расходились в разные стороны два рейсовых катера. Идея! Название городка по-любому есть в расписании рейсов. Надо подойти в кассу и убить двух зайцев, сразу выяснив, и куда лететь, и на чем.

Он развернулся и поплыл к берегу. Выходя из моря, поймал на себе сразу несколько девчачьих взглядов и съежился: черт, надо срочно покупать новые плавки, собирался же еще вчера! Огляделся в поисках Дылды — где?.. ушла?! — затем сообразил, что волны отнесли его на пару десятков метров в сторону. Пошел вдоль линии прибоя, стараясь разворачиваться тылом к воде; было неудобно. Ну и где эта Дылда под ее розовым зонтиком? Зонтик, кстати, уже успел набить Стару чувствительный синяк под лопаткой. Ничего, будет таскать сама. Не рассыплется.

Дылда лежала на животе, облокотившись и уткнувшись в книжку, в школьных очках на носу. Завидев Стара, быстренько поменяла очки на модные, зеркальные, а книжку захлопнула. Потом снова открыла.

— Искупался?

Стар не стал отрицать очевидное, кивнул. Падать на подстилку не стал, остался стоять.

— Бери полотенце, Сережа.

— Не надо, так обсохну. Собирайся, пошли.

— Уже?

За Дылдиными очками не было видно выражения глаз, но Стар его быстренько себе нарисовал: этакое недоумение с капелькой слезы наизготовку. Ну и как ей пояснить?

— Если хочешь, оставайся. А я хочу по набережной прошвырнуться.

Она опять закрыла книжку:

— Нет, я с тобой.

Пришлось черт-те сколько ждать, пока она сбегает в кабинку для переодевания — как будто нельзя было снять купальник и натянуть трусы без церемоний под сарафанчиком, — пока причешется, подкрасит губки невидимой помадой и нацепит блейзер, под которым ее нос казался еще длиннее.

Стар тем временем оделся, сложил в чехол зонтик, свернул и бросил в сумку подстилку и два полотенца, а также Дылдин мокрый купальник, книжку, путеводитель, косметичку, массажную щетку и еще энное количество прибамбасов, — в общей сложности они тянули килограммов на десять, не меньше. И почему, скажите, девчонки не могут ходить на море налегке?

Дылда радостно повисла на его свободной руке. Акция «Почувствуй себя верблюдом!».

Они поднялись на набережную. Солнечная, яркая, людная, она дробилась в глазах, словно паззлы. Стар сморгнул. Не помешали бы солнцезащитные очки.

— Куда пойдем?

Простейший вопрос поставил его в тупик и в который раз заставил разозлиться. Нет, она нарочно! Она всё делает для того, чтобы максимально усложнить ему жизнь. Тем не менее он сдержался, всего лишь сделав вид, будто не расслышал.

Куда пойдем? К кассам, разумеется. Но где они, эти кассы, надо сначала у кого-нибудь узнать. А пока он, Стар, будет об этом расспрашивать, у Дылды тоже возникнут вопросы, проигнорировать которые ему вряд ли удастся… Черт!!!

Вдоль набережной тянулись торговые точки, стенды турфирм, всевозможные аттракционы, рекламы и прочее завлекалово для туристов. В отдалении, между грустным драконом на цепи и тезеллитовыми сувенирами, Стар углядел лоток с купальниками, плавками и надувными игрушками. Ага. У парапета на открытом солнце пустовала скамейка, и он рванул Дылду за руку, увлекая туда.

— Посиди с вещами. Я сейчас.

— Куда ты? Может, вместе пойдем?

Он застонал сквозь зубы:

— Дыл… Катя! Я хочу купить себе плавки. Это, как бы тебе сказать… мое личное мужское дело, понимаешь?

Она явно не поняла, однако обреченно опустилась на солнцепек. Стар для верности припер ее сверху сумкой и зонтиком.

— Я быстро. Тебе мороженое взять?

Дылда утвердительно кивнула:

— Не надо.

Разбираться в женской логике он не стал.

… — Сколько?

Продавщица с милой улыбкой повторила сумму, на которую дома он спокойно мог бы купить полный комплект спортивной формы самой лучшей марки. Стар озадаченно повертел в руках клаптик ядовито-зеленой синтетики, растянул резинку: пожалуй, все-таки маловаты. И вообще…

— А эти?

Синие со шнурочком оказались еще дороже: больше половины всех его наличных денег. А всё из-за Дылды: если б не пришлось срываться в пожарном порядке, еще и сдавая физику по пути в телепорт, он, Стар, конечно, купил бы плавки там, в Исходнике. С другой стороны, одернул он себя, если бы не Дылда, его бабки плакали б гораздо раньше. И потом, это чистое пижонство — переживать из-за каких-то трусов, пусть и протертых на самом…

А если все-таки порвутся? И если она — она!!! — увидит?!

— О! Какие люди — и без охраны!

— Привет, Стар!

— Прибарахляешься?

Он вздрогнул и обернулся.

На фоне дробной пестроты набережной они казались особенно нереальными — но тем не менее и вправду были здесь, все трое в одинаковых черных очках из «Матрицы», с мокрыми волосами и счастливыми ухмылками: Бейсик, Воробей, Открывачка. Ни фига себе!

— Привет, — сказал он. — А вы тут что?..

— Это ты — шо? — хохотнул Открывачка.

— Я ничего. Плавки покупаю. Мне, пожалуйста, вот эти, синие.

— Ну-ну, — многозначительно протянул Бейсик.

На его ушастой физиономии явственно отобразилось движение внутренних шестеренок: Бейсик сопоставлял эту встречу с длинным телефонным разговором несколько дней назад, с какой-то еще одному ему известной и лично им систематизированной информацией… и делал выводы. Под пронизывающим, будто сканер, взглядом Стару стало неуютно. Нет, ну угораздило же! На набережной тысячи людей. В Срезе, если уж на то пошло, сотни городов… Да какого черта их вообще понесло в Срез?!

— А мы тут типа группа поддержки, — сказал Воробей. — Ты вообще в курсе насчет Марисабели?

— Ни фига он не в курсе, — перебил Открывачка. — Ее по телику покажут! Нехило, скажи? Она по-любому круче всех и всех там сделает. Вот мы и… того.

— Перевожу, — усмехнулся Бейсик. — Наша Марисабель снимается в реалити-шоу «Я — звезда». Съемки проходят тут, в одном отеле. Девушка только свистнула, как эти двое ненормальных моментально примчались за нее болеть — зацени, Стар! Естественно, вчера нас даже к ограде близко не подпустили. Но наши с тобой друзья не теряют надежды: некоторые эпизоды, по слухам, должны снимать на натуре, где-нибудь на море или в тезеллитовых карьерах… короче, блажен, кто верует.

— Заткнись, — огрызнулся Открывачка.

— Допустим, — Стар попытался сунуть плавки в карман джинсов. Не засовывались. — А сам-то ты зачем?..

Бейсик пожал плечами:

— А почему бы и нет? Лишний повод прошвырнуться по Срезу… Бейсик не гордый, Бейсик пьет на свои, но желательно в хорошей компании. Кстати, ты как, присоединяешься, Стар?

— По-моему, компания у него уже есть, — подал голос Воробей. — Во, гляди!

Стар оглянулся. Ну конечно: поперек магистрального движения набережной, озираясь по сторонам, чесала Дылда в блейзере и темных очках. На одном ее плече висела пляжная сумка, набитая под завязку, а на другом — зонтик, похожий на зачехленный гранатомет. Остановившись посреди людского потока, Дылда извлекла из сумки обычные очки, надела их, огляделась, снова поменяла на солнцезащитные и двинулась вперед целеустремленной поступью спецназовца.

Правда, Бейсика, Воробья и Открывачку она заметила в последний момент. Когда они уже закончили переглядываться, толкать друг друга в бок и многозначительно похохатывать.

— Какие люди без охраны! — дежурно выдал Воробей.

Дылда вздрогнула:

— Привет, ребята. Сережа, ты всё?

Лучше всего было бы, конечно, провалиться сквозь землю. Вот если б одна из плит, которыми вымощена набережная, оказалась потайным люком и перевернулась у него под ногами. Или, скажем, улететь куда-нибудь подальше на попутном драконе… Стар встретился взглядом с цепной рептилией, скучавшей слева от торгового лотка. Вряд ли этот дракон помнил, когда он последний раз летал.

Пацаны вот прибыли за Марисабель поболеть, — невнятно выговорил Стар, теребя в руках ни в чем не повинные плавки.

Дылда уничижительно усмехнулась:

— Успехов! Только, сорри, у нас с Сергеем на сегодня другие планы.

Из плавок непонятным образом выдернулся шнурок. В карман они по-прежнему не помещались. Дылда хозяйским движением забрала их у Стара и бросила в сумку, которую тут же перевесила на его плечо. Можно было еще утонуть в море. Или хотя бы уплыть прочь от берега, к островам…

— А мы шо, мы ниче, — Открывачка заржал. — Ну ты, Стар, в натуре, даешь!

— Он хотел вас поздравить, — пояснил Бейсик. — Как говорится, совет да любовь. Ты растешь в моих глазах, Стар. Я думал, ты всё больше по стару… бальзаковским женщинам.

Дылда сняла с плеча зонтик. Подержала на весу и надела обратно. И решительно взяла Стара за свободную руку:

— Пошли. Представление в драконариуме через сорок минут, не успеем билеты взять.

В каком еще драконариуме? Какие билеты?! Он с отчаянием огляделся по сторонам. Кассы. Надо найти кассы рейсовых катеров, узнать расписание, а затем послать подальше и Дылду с ее претензиями, и Бейсика с его грязными намеками, и Открывачку с мерзким ржанием, да всех, оптом, включительно, раз и навсегда!..

И вдруг он увидел.

Она шла вдоль самого парапета, то и дело скрываясь за фигурами встречного людского потока — но сколько бы их ни было, они не могли ее заслонить: яркую, ослепительную, единственную женщину на этой набережной. Алое платье до земли, смуглая кожа, белая шляпа с широкими полями, полускрывающими лицо — нет, ее лицо невозможно скрыть, оно било из-под шляпы брызгами пурпурных губ, тонкой линией носа, искрами жарких глаз из-за темных очков… Конечно, она была не одна, а с мужчиной, среднестатистическим мачо, каких полным-полно в Срезе… но это не имело значения. Она — здесь? Откуда она здесь?!

А может, это не она?

Стар даже усмехнулся: настолько идиотской показалась ему подобная мысль. Разве такую женщину можно перепутать с кем-то другим? Просто ей почему-то понадобилось приехать сюда. И уже не надо никуда лететь. Только и всего.

— Драконариум — это прикольно, — сказал Воробей. — Может, и себе сходить, а, пацаны?

Стар недоуменно обернулся. Он совершенно о них забыл.

— Ты не въезжаешь? — укоризненно вздохнул Бейсик. — Дылда нас с тобой посылает. Могу уточнить, куда именно.

Они что, не видели? Да нет, как они могли не видеть, смотрят же именно туда, в сторону моря. Ладно еще Дылда, она близорукая и в темных очках, но остальные… хотя и Дылда — не ладно, для этого надо быть абсолютно слепой, на оба глаза!..

Они просто ее не узнали. Ни Дылда, ни Бейсик, ни Открывачка, ни Воробей.

И как они, спрашивается, три года учили литературу?

Здравствуй, папа!

Пишу со всей регулярностью, как и обещала. Хотя ты пока и не ответил. Но не теряю надежды, мы же договорились.

Мы с Мишей Анчаровым только что вернулись из экспедиции за Гребневой хребет. Правда, Миша тут же опять уехал ревизировать исследовательские работы в других точках, а я осталась переваривать впечатления. Мы почти неделю там провели. Практически в тех же местах, что и тогда, представляешь? Там теперь всё совсем по-другому. Если б не рельеф самого хребта, в этом ракурсе — точь-в-точь профиль Драго, ни за что бы не определила, где нахожусь. Повсюду карьеры, лагеря разработчиков… Те цветы, лекарственные — помнишь? — там уже не растут. Миша сказал, что каким-то из направлений работ всё равно пришлось бы пожертвовать.

В этой экспедиции мы изучали феномен оптиграфических аномалий. Такая штука, не помню, писала ли я тебе, когда-то была у нас под стеной зимней резиденции, мы ее называли отражалкой. Потом та аномалия свернулась… но Миша говорит, в Срезе их очень много. Однако научный интерес представляют главным образом те, которые расположены в районе тезеллитовых месторождений. Потому что оптиграмма — это недоразвитый, лишенный энергетической подпитки прообраз… н-да. Если честно, я сама не очень поняла, чего именно. А когда неограниченная энергоемкость тезеллита попадает в резонанс с аномалией, там возможны очень интересные эффекты. Правда, тут, в Пещере привидений, мы их не наблюдали. Миша расстроился, потому что это означает какой-то просчет в его исследованиях.

Зато мы с ним наделали массу оптиграмм, одну я тебе посылаю, она же почти ничего не весит и не занимает места. Если не закреплять специальным лаком, они вообще тают через какое-то время. Пришлось сложить ее в несколько раз, чтобы влезла в конверт, жалко, если останутся следы от сгибов. Насчет того, что Миша держит меня на руках, ты ничего такого не думай. Просто мы на этой оптиграмме очень хорошо получились. А остальными я завесила свои покои в замке, и теперь мне не так скучно одной.

И напоследок потрясающая новость. Драго беременный! Ты представляешь?! Вообще-то ничего удивительного, он ведь уже вошел в фертильный возраст. И всё равно — так странно, просто поверить не могу! Да он и сам в полной растерянности. Миша сказал, оно бы не воспринималось так, если бы Драго был инициирован женской личностью. Но кто ж знал? Хотя, с другой стороны, могли бы и подумать уже тогда… Кто у нас вообще занимается инициацией драконов? Миша говорит, что хотел бы встретиться со специалистом. Конечно, для него это скорее хобби, чем основная работа, но ты все-таки дай координаты, хорошо? Миша тебе заранее очень благодарен. И я тоже.

Ну всё, буду заканчивать. Очень жду твоего ответа, и желательно поскорее. Как там вообще политическая обстановка у вас в Исходнике? Ты пиши обо всем, мне же хочется знать. Миша вернется не раньше чем через две недели. Куда я себя дену?.. Ума не приложу. Нет, ты не волнуйся. Просто с ним так интересно!

Целую,

Твоя Эвита.

15.05.18.

ГЛАВА III

Сегодня она была в красном.

Поздний колониальный стиль — когда уже без корсетов и шлейфов, но еще до земли, ниспадающими от пояса складками. И непременно белая шляпа с мягкими широкими полями. Шляпу Эва купила перед телепортом, на порядок дешевле, чем обошлась бы такая же тут, в Срезе. А платья — те самые, которые она хранила в чемодане на антресолях, поскольку не могла придумать, что с ними делать еще. Конечно, пришлось распороть вытачки у талии, но и только. Бесплатное и остроумное решение одной из наиболее вечных женских проблем. Поздний колониальный стиль, как выяснилось, опять был в моде.

К тому же ей и вправду шло.

А мужчина снова был ее моложе. Как минимум лет на пятнадцать. На сей раз с шевелюрой, густые черные пряди выбивались из-под банданы в красно-желтую клетку: смотрелось экзотично. А звучало бы еще экзотичнее, если б она, Эва, не пресекла его попыток общаться на родном языке.

Но она пресекла:

— Простите, Сандро. Я плохо вас понимаю. Давно не было языковой практики… вы не могли бы?..

— Д-да, конечно, сеньора Роверта…

— Эва, мы же договорились.

— Д-да, конечно… Эва… Эвита.

В отличие от тех, других, он не делал вид, будто просто так (вернее, со вполне понятной целью) знакомится с красивой женщиной в приморском кафе. Он сразу назвал ее по имени. По имени, которое она уже двадцать лет как не носила — чего те, кто подослал этого Сандро к ней, никак не желали признать.

И не было смысла бежать, изображать непонимание, выдавать себя за другую. Только развернуться ему навстречу, сверкнуть улыбкой в полумраке, принять правила игры. Чтобы поскорее навязать ему свои; как и тем, другим. Парадоксально: она понемногу входила во вкус.

Низкие прямоугольные окна кафе казались картинами в тяжелых рамах. Классические пейзажи Среза для туристов: яркое море, яркое небо с перьями облаков, посредине катер на белоснежных крыльях. Рядом еще одна такая же, только без катера. И на торцовой стене — обрывистые склоны Гребневого хребта: профиль инициированного дракона с мудрым печальным взглядом. В ту сторону Эва на всякий случай старалась не смотреть.

Катер переместился с левой картины на правую. Пора.

— Мне кажется, Сандро, мы привлекаем к себе здесь чересчур много внимания. Может быть, пройдемся?

— Д-да, конечно… Официант!.. ка… Сеньорита! Д-дайте, пожалуйста, — сглотнул, щелкнул пальцами, — …счет! Да, принесите счет.

Иностранные языки явно не были его сильной стороной. Эва мстительно усмехнулась. Сандро терял почву под ногами, начинал заикаться, на глазах превращаясь из мачо в мальчишку. А в ближайшие минуты его ждало еще одно потрясение: рюмочка коньяку, которую она заказала по его же настойчивой просьбе, мельком глянув на карту напитков, наверняка стоила половину всего бюджета операции. У тех, кто его направил, насколько ей известно, постоянные трудности с деньгами.

Сандро героически расплатился, не дрогнув над опустошенным бумажником.

Они вышли на воздух. Эва прищурилась и надела темные очки.

Человеческая река неспешно текла по набережной, притормаживая возле стандартного набора ловушек. Надежда на то, что это место окажется хоть немного другим, знакомым, не оправдалась. Все они абсолютно одинаковы, несовершеннолетние клоны-города Среза; по сравнению с предыдущим, изменился только профиль Гребневого хребта. И эту разницу ни в коем случае нельзя дать кому-либо заметить.

Всё остальное — можно.

— Как вы нашли меня, Сандро? Вы давно за мной следите?

Тем, другим, маскировавшимся под случайных кавалеров, она не рискнула задавать в упор подобных вопросов. Но сейчас ее любопытство прозвучало вполне уместно, не нарушая законов жанра.

— Я — нет, — он по-прежнему с трудом подыскивал слова. — Но д-да. Наши люди никогда не отпускали… не выпускали вас из виду, сеньора… Эва.

— Не упускать из виду — это немного другое. Когда вы начали напрямую за мной следить? Я имею в виду, ходить по пятам? Сразу после смерти отца?

— Эвита!..

Его локоть вздрогнул под ее рукой. Нет, мальчишка определенно не умеет владеть собой, хуже истеричной барышни. Впрочем, они там все такие. «Идущие в пламя», «Фронт свободы», «Кулак и память»… Когда-то они всерьез не давали отцу покоя. Потом притихли. И она была уверена, что в демократической стране ради спокойствия граждан с такими вот черноволосыми парнями вежливо разговаривают еще на границе…

— Д-да, мы ходили за вами по пятам. Мы вам звонили! Только вы почему-то не захотели говорить. Потому что боялись и за вашу жизнь тоже. Те, кто убил полковника Роверту, не замедлятся… не остановятся…

Она вздохнула:

— Сандро, мой отец покончил с собой.

— Вы в это верите?!

Не его ума дело. Эва промолчала. Остановилась возле лотка с сувенирами, взяла в руки тезеллитовую статуэтку, изображавшую нечто абстрактное, на любителя. На ощупь статуэтка оказалась мертвой, грубой подделкой: ничего себе. Прямо под боком крупнейших месторождений Среза. Впрочем, для крупных разработчиков сувенирная индустрия всегда была в лучшем случае побочной ветвью доходов, а в худшем — липовым прикрытием. Стоила статуэтка, разумеется, как настоящая. Эва купила.

— Смерть Лилового полковника… — начал Сандро.

Она перебила его:

— Допустим, вы меня охраняли. В Исходнике. А в Срезе моментально решили выйти со мной на контакт. Почему?

Не моментально. Лишь после того, как она прилетела из одного городка в другой, расположенный с противоположной стороны Гребневого хребта. Это важно; однако пусть он проговорится сам.

Сандро совсем смешался. Конечно, он же не ожидал допроса. Имелось в виду, что он, молодой красавец, проявит внимание к стареющей женщине, близкой ему по крови, по языку, по ностальгии, по ненависти… Отношения должны были завязаться естественно, вспыхнуть предсказуемой близостью, как вспыхивает море навстречу заходящему солнцу. Даже где-то жаль.

Могло ведь так и случиться. Если бы не те, предыдущие.

С ними она держалась иначе. Подыгрывала им в роли роковой красавицы, для которой совершенно естественно флиртовать со случайными поклонниками, желательно с несколькими одновременно, иначе день не удался. Самое смешное, что эта роль начинала ей нравиться.

— Потому что вы с нами. Вы Эвита Роверта, дочь Лилового полковника, и вы должны нам помочь. Нашему общему делу. Нашей правде!

Она вздохнула:

— Сандро… В те времена, когда мой отец был при власти, я жила в Срезе, в полной изоляции от происходившего на родине. А вы тогда, очевидно, были еще слишком молоды…

Посмотрела на него пристально, прикидывая на глаз: лет пять-шесть, не больше. Под ее взглядом на лице юноши и вправду проступили черты обескураженного ребенка. Ну, в крайнем случае, семь. Тоже мне, пламенный революционер в таком-то поколении. Резюмировала безжалостно:

— И вы, и я знаем о режиме Лилового полковника понаслышке, с чужих слов. Причем люди, которые нам об этом рассказывали, преследовали, по-видимому, противоположные цели. Боюсь, у нас с вами разные правды, Сандро. Или, что еще хуже, разная ложь.

Мальчик умолк, переваривая услышанное. Эва молчала тоже. Медленная человеческая река по-прежнему несла их вдоль парапета набережной.

У рекламного щита, прикрыв голову сложенными зонтиком крыльями, скучал инициированный дракон. Встретившись глазами с Эвой, он вскинулся и дежурно выдал приглашение на верховую экскурсию по заливу с выходом в открытое море. Она выслушала внимательно, покивала, задала пару вопросов, пообещала подумать. Рука Сандро на ее локте стала совсем мокрой.

— Вы же прибыли сюда не кататься на драконах, — сказал глухо, почти неслышно.

Эва усмехнулась:

— Вот как? Вам известно, зачем я сюда прибыла?

— Мы предполагаем.

Они предполагают. Уже легче; выдержать еще небольшую паузу, и он выболтает, что именно. С теми, другими, было сложнее, слишком много времени и сил уходило на флирт, игру, взаимное многоступенчатое притворство. Вести разговор в открытую намного легче. Вот только с людьми, интересы которых представляет этот Сандро, дело вряд ли ограничится разговором.

— Наследство Николаса Роверты, — он заговорил чуть раньше, чем она ожидала; ее плечи непроизвольно дернулись. — Вы должны понимать, Эва, оно принадлежит не только вам. Оно принадлежит его стране! Нашей с вами Родине…

Пожала плечами:

— Я никогда там не была.

— Н-не знаю, — к его гортанному акценту прибавилось раздражение. — Может быть, вам она и чужая, но не мне! И я…

— Какое наследство?

Теперь она взглянула на него искоса, не поворачивая головы: темные очки — удобная вещь для подобных маневров. Сандро очков не носил. Его черные глаза сощурились в щелки под еще более черными бровями вразлет, края которых уходили под бандану. Только что по-детски растерянные, эти глаза в одночасье стали совершенно бешеными:

— Наследство Лилового полковника. Ресурс. Вы знаете. Он не мог вам не сказать за столько лет!.. Да иначе вас бы и не было сейчас в Срезе. И тем более здесь, в этом городе. Вы всё знаете!!!

Значит, вы — далеко не всё. Улыбнуться по этому поводу Эва поостереглась. Не всё, но достаточно для того, чтобы понять: она уже практически на месте. А это плохо. Подобный народ в предчувствии близости цели обычно теряет контроль над собой.

Внезапно Сандро схватил ее за плечи, развернул к себе, прижал к парапету. Проходившие мимо отдыхающие повернули любопытные головы; во взгляде толстухи в желтом парео Эва уловила явственную зависть: ах, какой темперамент, какая страсть! Затем упавшие от сотрясения поля шляпы закрыли обозрение, и голос Сандро донесся издалека, нереальный, будто звуковое сопровождение какого-нибудь аттракциона для туристов:

— Ресурс — это наш последний шанс. То единственное, что способно спасти нашу Родину и наше дело! И мы не остановимся ни перед чем, чтобы… Или вы будете с нами, сеньора Роверта, или…

— Вы мне угрожаете.

Сказала печально, устало, без вопроса. И чуть не потеряла равновесие, когда Сандро отпустил ее, расслабленную, не оказывавшую сопротивления. Поправила шляпу и снова отыскала его глаза: опять круглые и обескураженные, они часто хлопали ресницами. А ведь он превысил полномочия. Эти «Идущие в пламя», или кто его там подослал, вовсе не давали ему инструкций в случае чего переходить к угрозам. Сорвался. Не выдержал роль.

Хотя в том, что угрозы настоящие, сомневаться не стоит.

Он попытался взять ее за локоть; Эва отняла руку решительно, но сухо, без мелодрамы. Не хватало еще, чтобы он бухнулся перед ней на колени во искупление своей вины — вины, разумеется, не перед ней. Проговорила негромко, непререкаемым учительским тоном:

— Ваши манеры, Сандро, исключают возможность дальнейшего общения между нами. Прощайте, спасибо за коньяк. Всего доброго!

Вон из класса. Мальчик понял. Не посмел возражать, так и остался стоять у парапета в нелепой, скованной позе: Эва прекрасно видела его в приближающемся зеркале оптиграфической аномалии. На себя же, утомленную и гордую, не обратила внимания; старушка, стригшая тут купоны, что-то крикнула ей вслед, шелестя оптиграммой, но Эва не обернулась.

Хорошо, что удалось избавиться от него вот так, спонтанно, само собой. Повезло.

Оставалось пройти еще с полкилометра оживленной набережной. Дальше начинался парк, засаженный субтропической растительностью: ее явно завезли с островов и с трудом, должно быть, акклиматизировали тут — на привозном красноземе, насыпанном поверх местного известняка, где и до разработок мало что росло. При входе в парк Эва нырнула в туалетную кабинку, обсаженную кустарником синелиста — листья были бледно-зеленые, желтеющие по краям, жалко смотреть. Защелкнула шпингалет, а затем сбросила и сложила в сумку красное платье.

Красное платье — удобная вещь. Когда следишь за красным пятном, нет смысла искать на объекте какие-то другие зацепки для глаз. Впрочем, шляпу на всякий случай она тоже сняла. Задрапировалась поверх купальника в неброское парео: пляжный вариант, здесь многие так ходят. Выскользнула боком, по стенке, пригибаясь за синелистом. Примитивно, однако должно сработать.

Парк был расчерчен, словно под линейку, параллельными и перпендикулярными аллеями, дорожками и тропами: по мере удаления от моря они становились всё более узкими и безлюдными. Эва постепенно сместилась на глухую тропинку, где кроны чахлых островных акаций смыкались над головой, а то и ниже, на уровне лица и груди. Сюда уже почти не долетали звуки набережной. Здесь стоило внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить ненароком на битую бутылку, использованный презерватив или кучу прямо посреди дороги. И зачем, спрашивается, Срез оборудован туалетами и контейнерами для мусора практически на каждом шагу?

Она прошла еще немного, раздвигая руками колючие ветви, и уткнулась ладонями в ограду: теплые прутья слегка липли к коже от натянутой поперек них паутины. Это правильно: не может же городок для туристов попросту плавно перетечь в поселение разработчиков. Где-то в ограде была калитка, но точного места Эва не помнила, а рыскать по кустам в ее поисках не слишком хотелось. Запрокинула голову: высоко. И она давно уже не такая стройная, чтобы пролезть в щель между прутьями. А если попробовать из-под низу?.. Вот как раз и выбоина в земле…

Выпрямилась по другую сторону ограды. Сняла парео, вытряхнула, будто коврик, от пыли и приставших соринок, снова повязала под грудью. Просунула руку за сумкой. Ну вот и всё. Простые решения всегда самые правильные.

Она выбралась из кустарника и огляделась.

Ограда выходила на остаток плоскогорья, голый и узкий, похожий на обглоданный рыбий костяк, упирающийся в подножие Гребневого хребта. Ни самих разработок, ни поселения не было видно с моря; на туристической карте в путеводителе их, разумеется, тоже не обозначили, и Эва тогда, на катере, успела заволноваться, усомниться — то ли место? Глупо, конечно: ничего секретного в тезеллитовых разработках нет, всего-то и надо было запастись заранее нормальной экономической картой Среза.

Маленькие домики сгрудились на краю громадного котлована, словно выгрызенного в земле драконом-мутантом. Глубокий, возможно, даже ниже уровня моря. Карьеры располагались зигзагообразными ступенями, перемежаясь отвалами выработанной породы. Между ними, удаляясь в перспективе, равномерно торчали башни, невысокие и крепенькие, как молодые грибы. Более мелких деталей не разглядеть из-за стабильного тезеллитового поля, почти непрозрачного от взвеси мелких минеральных частиц. Дальний край разработок полностью тонул в колеблющейся мгле. С ближнего края в сторону моря тянулось несколько канатных подъемников.

Поселение выглядело сверху вполне прилично. Аккуратные коттеджики, почти такие же, как в курортной зоне, разве что вид из окон значительно менее живописный. На крышах солнечные накопители: чувствуется хозяйская рука разработчика, не позволяющая разбазаривать по пустякам тезеллит. Впрочем, не секрет, что подавляющее большинство здешних рабочих всё же приторговывают поделками из отходов. А также сдают комнаты наиболее бедным и непритязательным туристам с «дикарскими» визами… или вообще без никаких. И совсем недорого.

С моря дул бриз: почти незаметный на набережной, здесь, на бывшем плоскогорье, он ощущался настоящим ветром. Сощурились глаза, разметалась прическа, полы парео сместились за спину и там удачно притворились крыльями — особенно когда Эва, усмехнувшись, раскинула руки и глубоко вдохнула.

Пахло морем. Наконец-то пахло морем.

Море, не скованное волнорезами, накатывалось на берег неторопливыми волнами, они не казались ни крутыми, ни высокими, пока не наталкивались на какое-нибудь препятствие, скалу или камень, подводный или выступающий из воды. Тогда пологая волна внезапно взрывалась высоченным фейерверком брызг, расплываясь у его подножия бурлящим пенным хаосом. Излишек воды возвращался назад море, ослабляя встречным потоком следующую волну, и она обдавала камень лишь небольшим всплеском, но за ней уже катилась новая волна… Смотреть на это можно было бесконечно. Как когда-то.

Эва вздрогнула, сморгнула, резко отвела взгляд к берегу. В нагромождении скал прослеживалась тропа, естественная, с рукотворными элементами вроде нескольких ступенек, кое-где выбитых в известняке. Наверное, сюда ходят купаться рабочие с разработок, да и их квартиранты тоже. Она разглядела бухточку с пятачком гальки: сейчас его почти полностью захлестывали волны, но в штиль тут, по-видимому, неплохой пляж. Во всяком случае, песок здесь не намывали, а значит, вода должна быть чистая, прозрачная…

За всё время, проведенное в Срезе, Эва еще ни разу не искупалась.

А почему бы и нет, — спуск с плоскогорья оказался неожиданно пологим, удобным, — почему бы не окунуться разок здесь, в настоящем море? В курортной зоне Эву передергивало от самой мысли о том, чтобы войти в воду, стать ингредиентом мутного супа с человеческими головами, надувными игрушками, плавсредствами и драконами. Когда один из вчерашних кавалеров предложил ей спуститься на пляж, то, кажется, был даже напуган внезапной паникой в ее глазах. Пришлось соврать, будто она не выносит солнца и не умеет плавать. Тот, естественно, сделал вид, что поверил…

Кстати, с ним, лысым, у нее свидание сегодня в семь, на набережной под часами. На которое надо будет непременно прийти. Второго тоже касается: он обещал ждать ее возле диско-холла… стоп. А в котором часу?

Рассмеялась, перепрыгивая с камня на камень. В сорок лет, пожалуй, поздновато учиться мастерству роковой кокетки, раскладывающей поклонников, словно пасьянс, который всегда сходится. Накладок с этими двумя, скорее всего, не избежать… да и пламенного Сандро рановато сбрасывать в отбой. Ничего, так даже лучше. Пусть будет коррида. Пускай сцепятся между собой, в открытую подерутся за свои интересы. Ведь всем им, по сути, нужно от нее одно и то же.

И, возможно, именно тогда она сумеет понять, кто из них — вернее, из тех, кто за ними стоит — в стремлении это заполучить уже зашел дальше других. Собственно, она здесь и ради этого.

Нет. На лице медленно, как соленые брызги, высыхали остатки улыбки. Ради этого — в первую очередь. Она должна знать, и она узнает.

Но морю всё равно. Море — вечное. Свободное и живое.

И оно уже слишком долго ее ждет…

Положила сумку на плоский камень, сняла парео, заколола повыше волосы; смешно, первая же волна всё равно накроет с головой. Присев на край скалы, спустила ногу навстречу прибою, нащупала кончиком пальца галечное дно. Продвигаться вперед надо осторожно, всё же незнакомое место, могут быть подводные камни… как-никак, шторм.

— Постойте, сеньора! Разрешите, я…

Эва обернулась.

Он вприпрыжку спускался по тропе, в одних плавках и с полотенцем через плечо, на сей раз далеко не юный, но без грамма дряблости даже на смуглом животе, куда спускались мысом с груди курчавые волосы цвета соли с перцем. Шкиперская бородка той же масти и голубые глаза.

— Вы отважная женщина, — он уже был рядом и, разумеется, тут же взялся за ее локоть. — Вообще-то в шторм здесь не купаются даже мужчины. Но если хорошо знать дно… сейчас я покажу вам один удобный проход…

Нужная улыбка — слегка растерянная и в то же время уверенная, поощряющая — вышла у нее сама собой. Набираем квалификацию. Второй, и это только за сегодняшний день, не считая вчерашних. Четверо общим счетом.

День определенно удался.

* * *

Она не пришла. И это после того, как он на ее глазах, не дрогнув, концептуально утопил в бассейне мыльницу — между прочим, не сказать чтобы дешевую. Самое обидное, Машка даже не почесалась, чтобы снять такой обалденный перфоманс! Это, допустим, можно было бы простить, если б она прониклась сутью и бросила наконец свою телевизионную лабуду. Но Машки не было, и Толик, облокотившись на парапет, мрачно преображал ее предательство в текстовый формат. Она еще пожалеет: беспощадный будет материалец. Под заголовком «Крысы».

Из круглого приплюснутого здания диско-холла неслась оглушительная музыка. И ладно бы что-то пристойно-андеграундовое, а то сплошная попсня в ремиксах с жалкими потугами на рок. Полный мрак и отстой с душком нафталина; впрочем, он и не сомневался. Где еще она могла назначить ему рандеву?

Причем она — уже не Машка, а объект — тоже не пришла. Пока, уточнил Толик. Он ждал уже сорок минут и продолжал ждать с нерушимым упорством, каковое, как известно, является главным качеством при журналистском расследовании. Если она все-таки не придет, он разыщет ее снова. И, если понадобится… тьфу. Но такая у него работа.

Покосился в зеркальную дверь диско-холла. Нет, новый имидж — это супер. Стиль, кул, отпад. Жаль только, что голова уже подернулась легкой небритостью. Как ее вообще брить самому — спереди еще ладно, а на затылке?

Дверь крутанулась, отразив вместо Толиковой лысины сначала новых посетителей, потом огни вечерней набережной, затем опять его лысину, но ненадолго: кто-то снова заходил внутрь и выходил наружу, эта дверь редко пребывала в неподвижности. Как и вообще что-либо здесь, на набережной, в городе, во всем Срезе! — исключая одного лишь главного редактора интернет-издания «По следам» Анатолия Бакунина. Но он не торопился. Он готов был ждать сколько угодно. Если б еще Машка… ладно. Обойдемся без крыс. Тем более что наш корабль и не думает тонуть. Утонула только мыльница, но это не главное.

В принципе, с ней — он опять имел в виду объект — можно сфотографироваться и на набережной, с каким-нибудь попсовым драконом, в чем тоже присутствует своя фишка. Она, объект, поведется за милую душу: романтика, память, ля-ля-фа-фа, — закоснелая старая вешалка. Единственное, наверняка зажмется, встанет навытяжку, как почетный караул возле вечного огня, но это можно будет потом поправить. В фотошопе, у Длинного неплохо получается.

Как он тогда классно обработал Машкины фотки с тем пацаном у нее на дне варенья! Страшно матерился, передвигая туда-сюда конечности, расстегивая пуговицы и обводя расстегнутые места кружочками, — но в результате вышло то, что надо, полный улет. И на кого-то произвело неслабое впечатление, не зря же наутро им подвесили сервер! Журналистика будущего не может игнорировать достижения прогресса, а кто против — тот позавчерашний урод и протухший консерватор, которому ничего не светит, кроме пенсии по профинвалидности.

Толик пощупал джинсы на предмет бумажника, не сразу его обнаружил и успел запаниковать; да нет, на месте, только чересчур уж тощий. Перед тем как отправиться на спецзадание, главный редактор выгреб со счета издания не только командировочные, но и вообще всё, что сумел. Правда, лимит на следующий месяц оказался заблокирован, хотя до конца нынешнего оставалось всего пару дней; ладно-ладно, карточка лежала тут же, в бумажнике. На нее и была вся надежда, потому что наличные успели раствориться в Срезе, как нежелательный свидетель в серной кислоте. Метафора Толику понравилась, он решил ее запомнить. Кстати, о крысах…

— Господин Бакунин?

Голос был мужской. Толик по-быстрому огляделся — набережная-дверь-набережная-в-двери-огни-люди-огни — источник голоса ничем себя не обнаружил. «Господин Бакунин»… офигеть. Ну и?..

— Аккуратно перемещаемся за угол здания. Без лишних движений. Поняли?

— Не понял.

Он искренне надеялся на присутствие в голосе независимости и вызова, однако чувствовал, что на самом деле прозвучало глухо и почти неслышно, жалким бормотанием под нос. Вряд ли его вообще услышали. Кто?! Теперь Толик лихорадочно крутил головой во все стороны, натыкаясь на большей частью равнодушные, изредка удивленные взгляды. А может, это Машка подговорила какого-нибудь и телевизионщика над ним приколоться? Еще и сфоткала наверняка с идиотски выпученными гляделками. Нефиг!

Толик вспрыгнул на парапет; не рассчитал движения, задницу чувствительно садануло даже через джинсы. Ч-ерт!..

— Не чертыхайтесь. Спускайтесь и пройдите за угол, есть разговор.

Получается, насчет «не понял» они тоже слышали. Что ж, можно и пообщаться в диалоговом режиме. Но не за каким ни за углом, не дождетесь; кстати, какие нафиг углы в круглом, будто сковородка, здании?.. И вертеться в поисках контакта он больше не намерен, цирк уехал, сорри.

— У меня здесь назначена встреча, — огрызнулся он.

— Свидание, — поправили из пустоты. — Мы в курсе. О чем, в частности, и поговорим.

— Машка, блин, может, хватит?

Раздался тихий смех. Мужской. Совсем близко, над ухом, он, кажется, даже щекотнул голую кожу головы. А потом — бок сквозь рубашку, чуть выше пояса джинсов. И уже не смех, а что-то куда более материальное. Уже не щекотнуло, а…

Он вздрогнул, взвился, изогнулся — острый предмет повторил его движения виртуозно, не изменив силы давления на квадратный миллиметр Толикова тела. Что за фигня, разве такое можно проделать на расстоянии?! Для этого надо как минимум находиться здесь же, рядом, вплотную… Вокруг же люди, диско-холл, набережная, курортный город, Срез, да как вообще?!.

— Пройдемте, пройдемте, господин Бакунин.

Толик обернулся. И, наконец, увидел.

Он действительно стоял здесь же, и вправду практически вплотную, только по другую сторону парапета: неприметный человек среднестатистической внешности, нивелированной к тому же серым фильтром сумерек. Через левую руку, согнутую в локте, перекинута светлая куртка или что-то в этом роде, закрывая кисть. Он что, левша? — отстраненно подумал Толик.

Так же отстраненно прикинул возможность неожиданно спрыгнуть на землю — между ними тогда окажется парапет — и мгновенно смешаться с толпой на набережной. Вот это был бы драйв!.. Если б еще Машка засняла его в процессе…

— Вы отнимаете у нас время, — укоризненно сказал человек; куртка на его предплечье шевельнулась, и острие ободряюще кольнуло под ребро. — Идемте, я вас провожу.

Толик слез. В диско-холле как раз образовалась пауза между песнями — мгновение никакой не тишины, а разноголосого гула человеческого моря, которому начхать на каждого отдельно взятого индивидуума. Успел отчаянно вглядеться в толпу: Машка!!! Да хотя бы объект соизволила б подойти, им же по-любому нужна скорее она, чем он, главред не самого, если честно, популярного интернет-изда… Грянула могучая попса, и стало совершенно очевидно, что надежды нет. Никакой. Ни на кого.

И вместе с этим пониманием напрочь испарилось ощущение взгляда на происходящее со стороны, беспристрастного такого, снисходительного взора. Это он сам, Толик Бакунин, никакой не главред, а просто парень с колючей макушкой и мокрыми подмышками, здесь и сейчас топтался на месте, зажатый в угол. Угол действительно был: загогулина в круглой стене, как специально. Пряные кусты с кузнечиками, темнотища и холодная сырая штукатурка сквозь рубашку.

— Я ничего не знаю, — превентивно сказал он. — Я только приехал. Спросите у Машки, фотокора… Мария Шабанова, реалити-шоу «Я — звезда». Она подтвердит.

— Только приехал, а так много успел, — хохотнул уже другой голос, визуально представленный темным силуэтом на фоне темных кустов. — И сообщницу сдал в две секунды, молодец. Шустрый мальчик, уважаем. Плохо только, что твоя деятельность мешает нашей работе. Свидания вот назначаешь… взрослым женщинам.

— Она не пришла, — буркнул он.

— А что ей, разорваться, что ли? Ты же у нее не один.

— Вы, господин Бакунин, вклинились в тщательно разработанную операцию, — пояснил первый голос, казавшийся бы вежливым и даже приятным, если б не подкреплялся по-прежнему острым предметом в боку. — В качестве лишнего и нежелательного элемента. Можно сказать, операцию вы сорвали.

— Я? — Толик реально был удивлен. Прикусил язык.

— Не зазнавайся, не только ты, — темный силуэт хохотнул еще паскуднее. Но тоже прикусил язык на полуслове, хотя левша вроде бы ничего ему не сказал.

Он заговорил чуть позже, в установившейся тишине:

— Видите ли, трудно работать с порядочной женщиной, когда с ней параллельно заигрывают всякие дилетанты. Очень трудно. А между тем результат этой работы имеет исключительно важное значение. Мы слишком на многое пошли ради этого результата. Делайте выводы, господин Бакунин.

Острие аккуратно, словно почесывая прыщик, пошкрябало бок. Правда, прыщика на этом месте не было.

— Я вернусь в Исходник, — тихо пообещал Толик.

— В Исходнике вы тоже лезли во все дыры, — неожиданно мрачно бросил силуэт. — Ты и эта твоя… фотодевочка. Последние снимки на вашем сайте вообще отпад. Нас — нас! — там не было, а вы каким-то хреном умудрились. Ну и?

Длинный, тоскливо подумал Толик. Ну кто его просил выкладывать те непонятные фотки с чердака?!. да, собственно, он сам и просил, вместе с анонсом нового этапа сенсационного расследования в Срезе. Сам дурак. Идиот. Так подставляться — после того, как им уже раз блокировали сервер! После грузовика, который перся, что б там ни говорила Машка, на красный свет!!!

— Ваше утверждение, будто вы ничего не знаете, не вполне соответствует истине, — констатировал левша. — Вы достаточно важный и не слишком желательный свидетель. Следовательно…

Серная кислота. Метафора, блин. И надо ж было…

-..он попробует нам помочь, — бодро сказал новый, третий голос; значит, их тут не двое, а… да какая разница? — Я думаю, у него получится. Способный юноша.

— А не получится — сам виноват! — снова повеселел силуэт в кустах. — Так что ты, друг, постарайся. Как она тебе вообще? Ничего, скажи, а?

Образовалась пауза, в которой кузнечики отчаянно пытались перекричать попсятину из диско-холла; шансов у них было не больше, чем у него — раскидать этих троих (или сколько их там?) и раствориться в темноте под вспышки Машкиного фотоаппарата в ночном режиме. От него, Толика, ждали вопроса. Не так уж трудно догадаться, какого:

— Что я должен делать?

— Молоток! — одобрил его сообразительность веселый силуэт.

— Да ничего сверх того, что вы намеревались делать сами, господин Бакунин. Собирайте дальше информацию для своего интернет-издания. Теми методами, к которым у вас… гм… склонность. Подружку вашу, фотокора, подключите…

— Обязательно пусть подключит! — перебил третий. — Хорошая девочка.

Мысль о Машке только добавила мрака и безнадеги. Так она вам и подключится — даже если узнает, что от этого зависит его жизнь… тем более, если узнает. Тоже чересчур актуальная получилась метафора. Корабль, который теперь уже реально идет ко дну. И крысы.

Острие в боку внезапно исчезло, и Толика от неожиданности передернуло так, будто оно, наоборот, вонзилось под ребро. Шершавая штукатурка прошлась по спине, как терка, через насквозь мокрую рубашку.

— Единственное, что своими наработками будете делиться с нами. И согласовывать материал для публикации, — сказал левша. — За отдельную плату, разумеется. Считайте, что у вас теперь новый грантодатель. Вопросы есть?

Он отступил на шаг в сторону, сразу попав в луч света с набережной. Перебросил куртку с локтя на плечо.

В руке у него — Толик смотрел на нее во все глаза и потому разглядел совершенно явственно — ничего не было. Ни ножа, ни какой-нибудь там заточки. Только длинные подпиленные ногти на трех пальцах, какие иногда отпускают себе гитаристы. Правда, обычно на правой руке. Но он же левша.

И тут Толику стало смешно. Невыносимо по приколу, как в тот единственный раз в жизни, когда он побывал под кайфом. Как и тогда, он не сумел сдержаться, расхохотался во всё горло. И очень удивился, услышав вместо смеха какую-то сдавленную, булькающую икоту. Но пофиг.

— Есть, — давясь смехом, выговорил он. — Это вы замочили Лилового полковника?

Он еще хихикал, выбираясь по круглой стенке на людное и ярко освещенное место. Тут он не был одинок: громовым хохотом откликалась могучая попса, дружно смеялась компания тинейджеров у входа, похохатывали целующиеся парочки, да и вся набережная веселилась на разные голоса. В том числе и новые Толиковы грантодатели, по достоинству оценившие его прикол.

— Внимание! — скомандовал кто-то привычно невидимый. А может быть, и он сам.

К парапету, где он проторчал без малого час, искательно озираясь по сторонам, подходила женщина в красном. А встречные мужики, в свою очередь, все как один оборачивались ей вслед. Что опять-таки беспричинно прикалывало, равно как и щекотная щетина, кольнувшая ладонь, когда он пригладил бритую голову, косясь в зеркальную дверь. Стиль. Блеск. Вперед!

Вспышка ослепила его в упор, и Толик, проглотив остатки смеха, закашлялся и чуть не захлебнулся собственной липкой слюной. Хлопая ресницами, уставился на приветственно раскрытую ладонь поверх массивного фотоаппарата: и то, и другое, и хвост на затылке, и футболка выше пупа, и драные джинсы, — отражалось, двоясь, в дверях диско-холла.

И снова о крысах… блин, где она была раньше?! Помахав Толику, Машка решительным жестом пресекла его попытку изменить траекторию, отступила назад, за вертящееся зеркало, и тут же растворилась в мельтешении огней и тел.

Здравствуй, папа!

Спасибо, что прислал мне газеты, это замечательная идея! Действительно, ты же не можешь много писать, и с моей стороны абсолютно нелогично ждать от тебя подробного отчета об обстановке в Исходнике. Лучше пиши о себе, о здоровье, о том, чем ты занимаешься, о чем думаешь… Хотя, знаешь, из газет я и о тебе узнала много нового, чего ты сам из скромности никогда бы не написал. Тебя там так любят! Я так рада за тебя, папа! Наконец-то у вас наладилась счастливая жизнь. Но я не завидую, честное слово! Мне и здесь хорошо.

У меня последнее время вообще, ты уже, наверное, заметил, совершенно радужное настроение. Ну, во-первых, Миша вернулся. Он взял отпуск, и мы теперь целыми днями летаем вдоль побережья, лазаем по пещерам, отдыхаем на пляжах, гоняем наперегонки по морю на водных крыльях и драконах. На диких, разумеется. Драго у нас сидит дома, он теперь на особом режиме, осталось ведь всего каких-то пару месяцев!

Драго просто не узнать. Я не в том смысле, что живот, хотя знаешь, в окно он теперь категорически не пролезает! Да, собственно, он и летать практически перестал, разве что чуть-чуть, по лестницам, ступенек он с детства не любит. Он очень изменился внутренне. Стал очень серьезный, задумчивый, и вместе с тем такой счастливый, аж светится! Мы с Мишей каждый вечер его навещаем, разговариваем обо всем на свете. При свечах в тезеллитовых подсвечниках, от них тепло и свет неимоверные, не просто освещение и нагрев, а ощущение уюта, чуда. Нам в спальню я обязательно поставлю такие же… ой.

Да, так я писала о Драго. Миша его спрашивал, хочет ли он инициировать ребенка. Знаешь, Драго так странно ответил… Он сказал, что теперь уже поздно не хотеть; а почему поздно, драконов же, насколько я знаю, инициируют после рождения? У Драго полная свобода выбора, и он об этом знает, но у беременных же всегда какие-то причуды… Миша пообещал, что сам подберет маленькому личность. Я думаю, мы с ним вместе будем подбирать. Так интересно!

Пару дней назад мы были на дне рождения у Панчо Мартеса, я тебе о нем писала, это приятель Миши, очень хороший парень. Собрались практически все разработчики, и вышел страшный конфуз, потому что один из них оказался Лынин. Помнишь его? Разумеется, он меня сразу узнал и тут же обратился «ваше высочество»… была немая сцена. На Панчо, а ведь это он мне рассказывал про перспективы и нереализованные возможности Среза, вообще было жалко смотреть. И смешно. Зато теперь не надо притворяться. А то, если честно, меня это слегка напрягало.

Они, разработчики, после лынинского разоблачения сначала тоже сидели напряженные, как будто не знали, о чем говорить, кроме погоды. Но потом выпили, расслабились… Вообще постороннему человеку слушать, о чем говорят разработчики, — всё равно что пытаться понять неинициированного дракона. Нормальных человеческих слов — три-четыре на целую фразу. Другое дело, что я уже не совсем посторонняя и кое-что, разумеется, поняла. Но Миша не советует об этом писать, ему кажется, что тебе оно будет неинтересно.

А с завтрашнего дня мы снова начинаем работать. Хватит уже, целых две недели отдыхали…в смысле, Миша. А у меня самой такое чувство, что я отдыхала всю свою сознательную жизнь… ты понимаешь, о чем я. Да, я училась, конечно. Но всё, что у меня есть — целый Срез! — добыл, заработал, завоевал для меня ты. Но теперь всё будет по-другому. И ты уже очень скоро поймешь, что я имею в виду.

Завтра мы вылетаем на разработку Лынина. Там перспективная аномалия, но у Лынина с Мишей небольшой конфликт насчет ее эксплуатации… в общем, на месте разберемся. Я тебе потом напишу, чем там кончилось.

До свидания! Жду твоего письма. И газет пришли еще, очень интересно. Если честно, жалко немножко, что я никогда там, у вас, не была… ладно, не думай об этом.

Целую!

Твоя Эвита.

02.06.18.

P.S. Миша просил пока тебе не писать, но я все-таки… Это будет наш с тобой секрет, хорошо? И одновременно мой с ним. Так здорово!

В общем, мы, наверное, поженимся.

ГЛАВА IV

— Тю! А если я его боюсь?

— Как на него вообще залазить?

— Как-как! Как на… вы здесь пи-ип поставьте, хорошо?

— Ой, девки, щекотно! А куда смотреть?

— Работаем на камеру! Теперь на фотографа! Да не на эту камеру, дура, сюда, на меня!

— Следующая! В темпе, в темпе!

— Чего расселась, ты одна тут, что ли?

— Ой-ой-ой, какие мы умные! А чего сама первая не полезла, а?

— Девочки, правда, не мучайте животное! Он же не вынесет двоих… Бе-е-едненький!

— Там небось центнер с копейками.

— Сама ты центнер! У меня, если хочешь знать, сорок восемь всего! И 84-55-86!

— Ага. И это только голова.

— Слушайте, он, кажется, взлетает… девки, я боюсь!.. А-а-ай!!!

— Стоп-стоп-стоп! Никуда не годится. Сначала!

Солнце светило остервенело, как двойной набор телевизионных прожекторов. Синее-синее небо отражалось в синем-синем море. Худющий, и вправду замученный с виду дракон сверкал чешуей на солнцепеке. Девчонки сгрудились вокруг, все в одинаковых верховых прикидах: черное кожаное мини со стразами и металлической фурнитурой, из-под жилеток выглядывают красные кружевные бюстгальтеры, на ногах сапоги до колен на высоченных шпильках и со шпорами. Плюс экстремальный макияж и маленькие плетки-двухвостки в руках, которыми одни чесались, другие пробовали обмахиваться, третьи шпыняли несчастного дракона, а кое-кто — конкретно Олька и Каролина — стегали друг дружку, сначала в шутку, а теперь уже весьма по-взрослому.

Марисабель благоразумно держалась в стороне. Во-первых, в тени от петеэски. Во-вторых, подальше от конкретно пропотевших назло антиперспирантам и дезикам девок. А в-третьих, без Федора всё равно не начнут. Пускай себе порепетируют, потренируются. На кошках драных.

— Почему опять посторонние в кадре?! В этом бардаке кто-то вообще отвечает за посторонних? Смирнов! Где, я спрашиваю… Очистить мне площадку, живо!!!

Вообще-то левый народ вел себя вполне прилично. Правда, еще с утра один дедок попытался вякнуть нечто возмущенное насчет телевизионщиков, отгородивших себе добрый кусок набережной, но в широких массах понят не был. Народу нравилось. Народ обступил съемочную площадку плотным кольцом, время от времени кто-нибудь пытался поднырнуть под символическое заграждение: ну интересно же! Если б сама Марисабель вот так случайно напоролась на съемки подобного шоу, она по-любому пролезла бы на площадку. И даже в участницы, без всяких там предварительных отборов!

Очкастый Смирнов турнул подальше двух мужиков в майках и белых шортах, вовсю обсуждавших драконьих наездниц и их сексуальные костюмы; вот кретины, знали бы, как в ней жарко, в этой долбаной коже! Жилетку Марисабель давно сняла, оставшись выше пояса в красных кружевах и крестике из четырех ненастоящих рубинов, но с юбочкой и сапогами ничего нельзя было поделать. Хоть бы под ними сыпь не выступила, что ли. Но смотрелось действительно супер, тут мужики не ошибались. И на ней — в десять раз суперовее, чем на других.

Кстати. Она в двадцать пятый раз просканировала взглядом толпу. Ни одной знакомой морды! А ведь должно быть как минимум три. Ну, Бейсик еще ладно, он, как всегда, отпускал двусмысленные шуточки и было непонятно, правда ли он собирается в Срез или опять-таки прикалывается. Но Открывачка! Серьезный же, конкретный пацан, если сказал, то сделал, — и где, спрашивается? А уж как Воробей бил себя в грудь…

Ну и ладно. По правде говоря, у нее были тут виды куда покруче.

— Кто-нибудь звонил Брадаю? Федору звонили, я спрашиваю?!

— Ну?! И когда?!!

Марисабель это тоже интересовало. Вчерашний день принес в активе: один узнавающий взгляд (он же оценивающий: только полные идиотки не чувствуют разницы, но тут имелись оба оттенка); пять-шесть взглядов мимолетных, однако зацепившихся, как ветки акации за платье; одно объятие за талию на съемках, профессиональное, но все-таки; одну фразу «посмотрите все: у Марины получается"; одно прощальное рукопожатие — кажется, чуть более долгое, чем со всеми остальными. Пообщаться с ведущим вне съемочного процесса не вышло: да ладно, не всё же сразу. Марисабель была собой довольна. И ждала.

Съемочная группа ждала тоже. Солнце поднималось всё выше, операторы заботливо прикрывали камеры чехлами и зонтиками, менеджеры нервничали и звонили по мобилкам, Крокодилица орала из-под соломенной шляпы, девчонки по конвейеру лезли на спину сонного дракона, размазывая по щекам поплывшую косметику, девица-фотографша щелкала, как автомат.

— Кто-нибудь раньше с ним работал? Он всегда так?

— Звезда, блин!..

— А может, он тут бабу завел?

— Брадай? Вполне!

— А ты чего вытаращилась? Ты работай, снимай! Может, хоть зажиматься перед объективом перестанут, дурочки…

Марисабель вдруг занервничала. Ясно, что эти фотки пробные, тренировочные, никто не будет их даже печатать, — но кадры же сохраняются в фотоаппарате, и по ним легко можно будет определить, что она продинамила репетицию. Как-то раньше об этом не подумалось. А что если она стукнет, мышь бледная? Полезть? Или уже поздно?

— Привет, Маринка. Давно тут?

Голос был низкий, хрипловатый, единственный в своем роде, но она сразу не поверила. Обернулась. И не поверила уже глазам.

Телеведущий Федор Брадай стоял тут же, в тени, почти невидимый, наверное, издали против яркого солнца. На его бритой голове поблескивали капельки пота, Лицо было осунувшееся, усталое. Глаза в красных прожилках. Несвежая футболка, шорты до колен и пляжные шлепанцы на ногах. Никто его не замечал и не узнавал.

«Маринка»! С ума сойти!!!

Она чуть было не ляпнула что-то вроде «все вас ждут», но вовремя сообразила, что Крокодилица, как только его увидит, заорет примерно то же самое. Ничего не сказала — только улыбнулась нежно и ободряюще. Женское чутье безошибочно подсказывало, что данный мужчина в данный момент нуждается именно в нежности и ободрении.

— Устал, как собака, — бросил Брадай. — Ладно, Мариш. Работаем.

И перед тем как шагнуть под солнце, потрепал ее по щеке!!!

Марисабель лихорадочно завертела головой по сторонам. Ну?! Вы видели?!! Открывачка, Бейсик, Воробей!!! Ну где их носит, кретинов, шестерок, малолеток, черт побери?!

И тут все ее самые сильные девичьи чувства оказались вознаграждены в полном объеме.

Она увидела Дылду.

— Федор!.. — прорезалась Крокодилица. — Я, конечно, не… но все же вас ждут! Света, Люда!!! Костюм, визаж Федору Сергеевичу! И живо, я ж вас поубиваю!!!

Дылда стояла в первых рядах толпы, сдерживая напирающих сзади не хуже волнореза на пляже. Половину ее лица скрывали агромадные очки (писк моды прошлого сезона, сейчас — со скидками на распродажах), но можно было не сомневаться, что всё это время она не отрывала взгляда от нее, Марисабели. И видела!..

— И этим дурочкам поправить грим, быстро! То есть как это нет второго визажиста?! Я сегодня точно кого-нибудь убью!..

Марисабель вышла из тени, эротично помахивая плеткой и не удостоив ни единым взглядом (скрытое наблюдение боковыми локаторами не в счет) ни Дылду — интересно, она здесь одна? — ни операторов, в момент вставших наизготовку, ни девчонок, ошалело рыщущих по съемочной площадке в поисках былой красоты, пегими потеками тона и туши расползающейся по щекам. Их проблемы.

— Так, живенько все наштукатурились! Сами, сами! Нет, вы на них посмотрите! А кто еще должен подтирать ваши?!.

Дальше Крокодилица ударилась в непечатное. Тем временем Федор Брадай уже подходил к парапету, одетый с иголочки, свежий, красивый и демонический. Шустрый мальчик-ассистент вылил на голову спящего дракона ведро морской воды; дракон взвился, отряхнулся, и несколько капель чуть-чуть не долетели до белого костюма ведущего. Мальчику достался такой взгляд, что странно, как он не умер на месте.

— Почему не работаем? — спросил Брадай. — У меня сегодня по контракту час. Я попросил бы.

Фотографша неосторожно хмыкнула. Крокодилица бросилась ее убивать. Так тебе и надо, мстительно (за что? — а, неважно) подумала Марисабель.

Дылда смотрела. Что опять-таки добавляло драйву.

Марисабель прошла к парапету, надевая на ходу кожаную жилетку — если умеючи, это получается не менее сексуально, чем раздеваться, — и остановилась возле драконьего хвоста, напротив ведущего. Все камеры снимали ее — только ее одну! И сам великолепный Федор Брадай на глазах у Дылды, у всей набережной и всей страны улыбнулся ей навстречу.

— Сегодня мы приготовили для наших участниц непростое и даже опасное задание, — заговорил он профессиональным бархатом. — Хотел бы я посмотреть на ту амазонку, которая не побоится первой оседлать дикого, подчеркиваю, неинициированного дракона! Марина, это будете вы?

А кто же еще? Остальные либо толпились вокруг гримерши Люды, отдавливая друг другу сапоги и обрывая стразы, либо делали козьи морды над пудреницами, занимаясь косметической самодеятельностью. Даже где-то жаль, что на них не хватило камер.

— Я попробую, — скромно сказала она.

Дракон поднял на Марисабель мутный взгляд. Ему было пофиг. А зато Брадай поддержал ее за щиколотку возле шпоры! И улыбка на камеры! И в объектив этой, недоубитой в силу своей востребованности в съемочном процессе…

— Как ощущения, Марина?

— Кайф!!! — звонко закричала она, взмахивая плеткой над драконьей головой.

И не соврала.

Но слезать оказалось страшно. Драконий бок круто уходил вниз, наверняка скользкий и холодный — б-р-р-р! — а седло было слишком маленьким, чтобы как следует опереться ладонями и спрыгнуть, будто с подоконника. Марисабель спустила ногу, едва достав до стремени, аккуратно перенесла на нее тяжесть тела, отпустила руки и… Каблук соскользнул, юбочка прокатилась по неожиданно теплой чешуе, перед глазами прыгнули море-небо-толпа-камеры-Крокодилица-девки-парапет — и, разумеется, она завизжали диким голосом..

И пришла в себя, намертво вцепившись руками и ногами в шею и бедра Федора Брадая.

Многочисленные камеры останавливали прекрасное мгновение. За что им вполне можно было простить несомненную фиксацию недавнего позора. Разве женщина не имеет права на слабость? Марисабель прицельно улыбнулась в каждый объектив. Снимайте, снимайте, красиво же: черная кожа, белый костюм… Затем обернулась к Федору (к Феде… нет, Федя — не звучит, пускай так и будет Федор) и улыбнулась уже ему, лично, интимно. И, ободренная ответной улыбкой (профессиональной или не только?) рискнула пощекотать ему спину рукояткой плетки. Со спины его, кажется, не снимали.

Косметически отремонтированные девки толкались у парапета, воюя за место в очереди. Следующей полезла на драконью спину Славка, она побывала там уже раза три, с потому отработала номер гладко и скучно, не прибегая с помощи ведущего. Славке наступала на шпоры Ленка, устрашающая в самодельных стрелках, залезающих на виски… Дальше стало совсем неинтересно.

Марисабель снова подалась было в тень, однако тень укоротилась до неровного пятна под ногами у оператора, который к тому же замахал руками и шепотом заорал, матерясь, что работает петеэска. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Поискала глазами Дылду: интересно, та видела ее, Марисабель, на руках у ведущего — или умотала раньше, обзавидовавшись по самое не могу? Да нет, вон она торчит и своих очках и дурацком блейзере.

А вот пацанов по-прежнему не было видно. Может, Дылда в курсе? Боковым — даже, скорее, задним — зрением Марисабель заметила, как та шагнула было вперед и даже чуть нагнулась, явно примериваясь пролезть под ограждение, но затем передумала, отступила. Дылда всегда такая. Она не рискнет. Придется самой.

Весело размахивая плеткой, она пересекла съемочную площадку.

— Привет, Дылда.

— Привет.

— Ты здесь что?.. В смысле, в Срезе?

— Мы здесь отдыхаем.

«Мы»… Так-так, любопытненько. Хотя, скорее всего, ничего интересного, просто она тут с предками. Уточнять Марисабель не стала.

— А-а, понятно. Наши пацаны тебе случайно не попадались?

Видимая из-под козырька и очков часть Дылдиного лица скривилась: понимать это можно было по-разному. В зеркальных стеклах отражалось море, парапет и девки, залезающие на дракона; хвостик очереди уже укоротился, как полуденная тень. Скоро Федор освободится. И надо будет срочно закреплять достигнутый сегодня успех: расслаблений и провисов на ранней стадии взаимоотношений допускать ни в коем случае нельзя.

Дылда шевельнула губами: хотела что-то сказать и передумала. Как всегда.

— Если встретишь тут Открывачку или Воробья, передай им… — Марисабель задумалась: что бы такого передать? — Короче, скажешь, что у меня всё о'кей. Снимаюсь в реалити-шоу…

— Они в курсе, — бросила Дылда.

Значит, пацанов она видела. Ну и где их тогда, спрашивается, носит?! Весь город, кажется, успел с утра перетусоваться тут на набережной, а они… Ладно-ладно.

— И вообще, — улыбнулась как можно шире, а потом обернулась через плечо и позвала: — Федор Сергеевич! Федор!..

Риск был колоссальный. Но, кто не рискует… вот Дылда, например, не рискнула, наверное, ни разу в жизни. А вот она, Марисабель, прекрасно понимая, что может сейчас нарваться на маты Крокодилицы, выволочку и даже позорно-показательное изгнание из шоу (на глазах равнодушного Брадая и злорадной Дылды), потерять и все достигнутое, и то, что лишь наклевывается, — все-таки крикнула.

Ведущий посмотрел в ее сторону, поднял раскрытую ладонь. Кивнул на дракона, чью спину еще седлала последняя участница. Глянул на часы.

Марисабель ликующе обернулась к Дылде. Видала?!

Дылдины очки отражали много чего, но только не ее эмоции. Которых на самом деле у этой истерички хватало, даже слишком, уж Марисабель-то знала ее как облупленную. Молчи-молчи. Проникайся.

— А Стару что-нибудь передать?

— Чего?

Губы Дылды расползлись в нехорошей улыбке:

— Сережу я точно увижу раньше, чем тех придурков, — пояснила она. — Ну так что?

Марисабель прикусила губу; зубы наверняка измазались в помаде.

Или она врет?

Солнце лупило отвесно, с немыслимой силой, ноги ерзали внутри сапог в липком поту, под юбкой зудело, непокрытая голова раскалывалась, и хотелось сорвать с Дылды ее идиотский блейзер. С чего это вдруг она увидит Стара?.. «Мы»?! Да нет, не может быть, с какой бы стати он… И по контракту не отойти ни на шаг от съемочной группы, торчишь тут, как в плену, будто в заложниках. А вечером они вдвоем будут смотреть по телику у себя в номере, как она визжит, падая со спины дракона. Смотреть, прикалываться — а потом…

— Ты что-то хотела, Марина?

Бархатный голос телеведущего щекотнул шею, а его лицо почти без искажения отразилось в Дылдиных очках. Марисабель приободрилась, подтянулась. Сам Федор Брадай! — подошел узнать, чего она хотела!!! И пусть эта дурочка расскажет своему…

Или все-таки не своему?

— Это моя подруга, Федор… Сергеевич, — она улыбнулась, разворачиваясь ему навстречу. — Катя. Мы совершенно случайно встретились тут. Интересно, правда?

— Интересно.

Дылда сняла очки. Потом надела опять, и правильно с делала. Ее физиономию вообще можно показывать людям только частями.

— Интересно, — еще раз пробормотал Брадай. — Юля!!!

На громовой зов подбежала, отдуваясь, Крокодилица.

Выражение морды лица у нее было такое, что Марисабель зажмурилась. В темноте довольно четко обрисовались лимонно-желтые силуэты Дылды, какого-то толстого дядечки, фонарного столба и — накладкой, светло-сиреневым — дракона на ажурном парапете. А за кадром звучал бархатный голос:

— Петеэску развернуть. Звукооператоров сюда. Нет, девочкам не проще перейти. Где они, по-вашему, могли случайно встретиться: на огороженной площадке? Что?..

Голоса Крокодилицы, как правило оглушительного, она не расслышала.

— Мне плевать, что там у вас по сценарию. Мы, кажется, снимаем реалити-шоу. Ваши постановочные сцены — это детский лепет и гарантия провала. А у меня имя. Я Федор Брадай! Так что работаем. И поживее!..

Марисабель открыла глаза и увидела, как Дылда нервно вертит в руках блейзер, мучительно решая, надевать ли его обратно.

Вот блин.

* * *

— Ну что, поднимаешься, дочка? Сама просила.

Она разлепила глаза. Увидела ряды параллельных темно-серых и светло-серых полосок… жалюзи?.. Раннее утро. И она просила сама.

Снилась сплошная эротика. Пружинистые волосатые животы в ряд вместо подушек, бритые головы, по-детски прижимающиеся к груди, стриптиз в исполнении жгучего юноши с банданой на пол-лица, непристойные рисунки на классной доске — кто?! Вытереть немедленно!!! — и чьи-то руки в школьном пиджаке, обнимающие со спины, и море, и снова упругий мужской живот, уже в роли надувного матраса… До собственно процесса так и не дошло. Жаль.

Ерунда какая-то. Эва села в кровати, передернула плечами. Снов подобного содержания стыдиться глупо, а вот мыслей, которые возникают уже после пробуждения, но еще под впечатлением… н-да. Почему не получается сразу, в один момент переключиться на реальность?

— А если передумала, спи дальше. Рано еще.

— Нет-нет. Я встаю. Всё как договаривались.

— Ну, тогда я тебя в прихожей подожду. Только поскорее, опоздаем.

— Хорошо, я быстро.

Темная фигура хозяина коттеджа скрылась за дверью. Эва не без короткого колебания отбросила одеяло; холодно. Впрочем, у моря по утрам холодно всегда. Сейчас еще, наверное, и шести нет: первая смена как раз в шесть заступает на разработки. А курортный Срез мало сказать, что еще спит — он только-только отправился спать, позакрывав казино, диско-холлы и ночные клубы. Самое лучшее время.

Натянула спортивный костюм: футболка, шорты, сверху накинула куртку с капюшоном. Двинулась к двери, но вернулась и сбросила куртку — сколько там той дороги до подъемника. А внизу, на тезеллитовых отвалах, жар не уменьшается никогда. Удушливый и колкий, как подушка с жестким волосом… нервно хихикнула. Интересно, насколько такие вот сны отражают реальное положение дел в подсознании?

Хватит. Есть вещи значительно интереснее.

— Готова? Пошли.

Хозяин говорил сипловатым полушепотом: его жена и двое внуков, отправленных сюда на каникулы, еще спали. Сын и дочка хозяина с семьями жили в Исходнике. Сам же он рассказывал Эве, что провел здесь, на разработках, без малого тридцать лет и никуда не собирается переезжать.

Тридцать — это он, пожалуй, преувеличивает, самое большее двадцать пять, если считать от самого начала. Получается, она вполне могла его встречать… тогда.

Об этом сейчас не надо.

Так или иначе, рабочему и в голову не приходило пытаться ее узнать. И слава богу.

Они вышли из коттеджа. Небо было еще темноватое, над горизонтом висела белая полупрозрачная луна. Со стороны моря потянуло зябкой свежестью, и Эва поежилась, пожалев о куртке.

— Подмерзла? — усмехнулся рабочий. — А зато море — теплынь! Я сегодня уже окунулся. С утра, перед сменой — самое оно. Курортникам не понять…

Моря отсюда видно не было. Только тихий-тихий плеск там, за остатком плоскогорья, куда они взбирались, направляясь к верхней станции канатной дороги. Аккуратные вагончики на четверых уже вовсю скользили туда-сюда: рабочие торопились к началу смены. Небо над Гребневым хребтом посветлело и чуть-чуть пожелтело в преддверии восхода. Спутник Эвы прибавил шагу.

— Опаздываем? — с тревогой спросила она.

— Нормально, — успокоил он. — Успеем. И разработку посмотришь, и шефа как раз на обходе застанешь. Все путем.

С верхней площадки море мелькнуло серебристой полосой посветлее неба, но рассматривать его долго не получилось: подползла кабинка, и Эва неуклюже вскочила в нее вслед за рабочим, едва не потеряв равновесия. Уже со склона впрыгнули еще двое рабочих, совсем молодые парни чуть постарше ее учеников. Может быть, студенты: за лето в Срезе вполне можно заработать, скажем, на компьютер. Пацаны завели разговор на иностранном языке, однако на две трети состоявший из общепонятной лексики. Эва поморщилась. Нет, все-таки лимита.

Выглянула в окно. Кабинка скользила над темным, совершенно непрозрачным куполом тезеллитового поля. Та, что двигалась перед ними, коснулась его днищем и медленно утонула, словно в болоте, в буром тумане. И как он, любопытно, выглядит изнутри, этот фантасмагорический процесс погружения?

Оказалось, никак. Когда до границы поля оставалось метр-полтора, пожилой рабочий привстал и дернул за шнур сбоку от окна. Защелкнулись герметичные ставни, под потолком зажглась тусклая лампочка. Стало тесно и уютно, как в шалаше. Даже юные лимитчики притихли. Стены кабинки стремительно нагревались, а за ними и маленькое пространство на четверых. У Эвы над губой выступили микрокапельки пота. Нет, насчет куртки она все-таки рассчитала правильно.

Насчет утреннего визита на разработки — тоже. Только так есть реальная надежда, что его удастся скрыть. Все они… претенденты — Эва усмехнулась: словечко очень точно попало в цель, — так вот, претенденты, без сомнения, видят сейчас двадцать пятые сны. И, соответственно, упускают ее из виду. Они уверены, что могут себе это позволить. Она удачно перетасовала их вчера, была убедительна, каждый из них доволен собой и развитием отношений. Эва решилась даже на то, чтобы послабить ритм: один из претендентов передвинут на завтра, все-таки бегать весь вечер со свидания на свидание довольно утомительно. А первым пунктом на сегодня, кажется, прогулка на водных крыльях.

В двенадцать.

Об этой, куда менее романтичной прогулке претенденты не узнают. Ни один.

Кабинка скользила ровно, удачно создавая иллюзию вечного движения. Эва не заметила, чтобы рабочий смотрел на часы, однако в какой-то момент он снова привстал и потянул за шнур: ставни спрятались в пазы, лампочка потухла, а земля оказалась буквально в нескольких шагах, неожиданная, как скала в тумане. Лимитчики отомкнули дверцу и один за другим поспрыгивали вниз, не дожидаясь приземления. Пожилой рабочий вышел спокойно, как из одной комнаты в другую, а Эва опять потеряла равновесие и, пожалуй, полетела бы на землю, если б он ее не поддержал.

Это из-за ветра. Ветер, искусственно продуцированный специальными установками, сбивал с ног, рвал волосы и вздувал одежду парусами — зато разгонял взвесь частиц породы, поднятую тезеллитовым полем, давая возможность нормально дышать. Установки работали на два с половиной метра в высоту, и казалось, будто над головой висит зыбкий потолок.

— Тут у нас карьер, — рабочий повысил голос, борясь с ветром. — Дальше отвалы, ничего интересного. А мы пройдем во-он туда, к шурфам. Самое сердце разработки. И шеф туда же придет, я тебя и познакомлю. Наш шеф — он…

На звук ветра наложился какой-то грохот, и похвалу разработчику Эва не расслышала.

Они пошли вдоль зубчатого края карьера. Зеленовато-бурая порода ступенями уходила вниз, кое-где попадались вкрапления крупных коричневых кристаллов, похожих на плитки шоколада. Несмотря на ветер, ноги все же тонули по щиколотку в мутной взвеси, а спортивный костюм Эвы, как выяснилось, обладал сильной статикой: через несколько шагов штаны оказались сплошь облеплены пылью и каменным крошевом. Горячий воздух пощипывал кожу и потрескивал на волосах, бровях и ресницах, так что всё время хотелось щуриться.

Впереди маячила башня, однако они свернули в сторону раньше. Другие рабочие, парами и небольшими группками, то и дело обгоняли их, и Эва постаралась ускорить шаг: спутник наверняка подстраивался под нее. И только собралась спросить, далеко ли еще, как поняла, что они уже пришли.

— Шурфы, — с гордостью сказал рабочий, делая дугообразный жест.

— Где?

И в тот же момент она узнала. Вспомнила.

Конечно, те, первые, шурфы выглядели совсем по-другому. Бездонные ямы с отвалами по краям, куда было страшно даже заглядывать, не то что спускаться. Во время спуска на голову и за шиворот, случалось, сыпались мелкие колючие камешки, а Миша…

Стоп.

Рабочие выстроились группами перед шурфами, крытыми островерхими навесами, как домики на детской площадке. В основном молодые, а потому неопасные лица. Хорошо бы разработчик оказался тоже из новых, постколониальной волны. Тогда не придется отворачиваться, садиться против света, опасаясь, как бы он ее не вспомнил и не узнал. И держаться, и говорить о деле можно будет гораздо свободнее.

Сколько можно себе льстить? Эва усмехнулась. Да одного взгляда — вернее, двух: в зеркало и на старую фотографию, — вполне достаточно, чтобы убедиться: узнать ее невозможно. В принципе.

— Идет, — негромко сообщил ее спутник. — Значит, так: сначала обход, ну там, вопросы-пожелания, а потом по шурфам. Вот перед спуском я тебя и познакомлю. Наши шурфы крайние, а у шефа после обхода пару минут лишних должно найтись…

Прищурившись, Эва разглядела разработчика. Он шел пружинистым шагом, общаясь с рабочими практически на коду, очень коротко и, судя по отмечавшим его путь взрывам смеха, демократично. За его спиной группы рабочих не спеша, вразвалочку тянулись к шурфам. Приближался он быстро, так что юные лимитчики, которые снова тусовались рядом с ней, бросили материться и подобрались навстречу шефу. Внимание.

Попыталась стряхнуть с колен наэлектризованную пыль; нет, безнадежно. Пожилой рабочий состроил ободряющую гримасу: мол, все тип-топ. Эва надеялась.

Разработчик поравнялся с шурфом. Притормозил:

— Как дыхалка, кроты?

Шутка, по-видимому, была дежурная. Раздался дежурный смех, впрочем, лимитчики ржали вполне самозабвенно. Разработчик посмеялся тоже. Он был немного помоложе Эвы, загорелый и веснушчатый, с усами щеточкой, и легком комбинезоне-антистатике. Разумеется, он сразу же заметил незнакомую женщину, но, видимо, не собирался прерывать ради нее корпоративный ритуал:

— Вопросы-пожелания?

— В четвертом ответвлении база глючит, — сказал кто-то из группы.

— Сильно?

— Би-зет не берет.

Так ты, наверное, в отражалку влез, — предположил один из лимитчиков, и все снова грохнули, на этот раз гора «до веселее.

— Нет, все-таки!

— Разберемся, — сказал разработчик. — Еще?.. Всё. Тогда легкого поля, кроты. По шурфам!

— Легкого поля! — нестройно ответили рабочие, приходя в движение.

— Сеньор Петер!

Разумеется, разработчик ждал, что ему захотят ее представить. Но обернулся с таким видом, будто его здесь уже не было:

— Что такое? Все вопросы-пожелания до легкого поля!

Кажется, Эва начинала понимать их профессиональный жаргон. Улыбнулась. Разработчик улыбнулся в ответ, грозно сведя в сторону подчиненного белобрысые брови. Впрочем, на пожилого рабочего показательный гнев начальства не произвел ни малейшего впечатления:

— С вами желает пообщаться барышня, шеф. Сеньора Ева. Из Исходника. А вот теперь, сеньор Петер — легкого поля!

И тоже усмехнулся, поворачивая к шурфу. Юные лимитчики ныряли внутрь, пригибаясь в проеме, словно великовозрастные подростки на детской площадке. Интересно, насколько усовершенствовалась технология добычи тезеллита за эти годы. А еще интереснее — что они там шутили про отражалку. Шурфы уходили в перспективу ровными рядами, напоминая вдали уже не детские домики, а мозаику черепицы на одной остроконечной крыше. Много. По закону больших чисел — почему бы и нет?

Разработчик что-то сказал. Ветер, жужжание подъемников в шурфах, собственные мысли, — она не расслышала.

— Что?

— Неудобно тут беседовать, говорю! Пройдемте лучше в корпус. Минут через двадцать будет совещание, но мы же с вами успеем? — Он засмеялся. По остаточной инерции после корпоративного стеба, поняла Эва. Ничего личного и неприличного. Во всяком случае, пока.

Кивнула и зашагала следом.

В корпусе, похожем снаружи на гигантский гараж-«ракушку» из гофрированного металла, было тихо и безветренно, однако воздух и тут колол и потрескивал — конечно, не так сильно, как на разработке. С костюма Эвы попадали на пол самые крупные частицы породы: ну вот, не успела войти, как тут же насорила. Разработчик махнул рукой, точь-в-точь беспечный старшеклассник: пофиг. Теперь, разглядев получше, Эва дала бы ему, пожалуй, хорошо за сорок. И всё равно он — из молодых. Постколониальной волны. Хорошо.

В помещении, куда они пришли, стоял овальный стол, утыканный стационарными стульями, где-то десятка полтора. Ну да, совещание. Но мы успеем. Собственно, ей и нет смысла торопиться.

— Меня зовут Петер Анхель, — все еще ребячась, он слегка поклонился и плюхнулся на сиденье. — Разрабатываю с двадцать четвертого по тридцать девятый участок. Ну и?..

Средне, оценила она масштабы. Но это неважно. Начали.

Присела на краешек стула и, потупив глаза, выставила на стол статуэтку, купленную с лотка. В атмосфере тезеллитового поля она щекотнула ладонь, как настоящая.

— Вот, я хотела посоветоваться с вами… Понимаете, я не слишком разбираюсь в тезеллите… и боюсь, что…

— Вас обманули, — уверенно сказал Петер еще до того, как взял подделку в руки. — Нет, ну надо же, какие козлы! Сейчас глянем… ага. Метка четырнадцатого участка, но сто процентов, что это работа Бигля. Они с Варонским на ножах, так чего б не влепить на контрафакт чужую метку? Элементарно.

Эва вскинула ресницы. Беспомощный, влажный, такой женственный взгляд… после тренировок на претендентах у нее должно неплохо получаться:

— И что мне теперь делать?

Разработчик пожал плечами. Он тоже знал правила игры. Женщина должна попросить.

— Вы мне поможете, правда?

— Как?

— Ну, они же сейчас придут сюда на совещание… Скажите при всех этому вашему Биглю!.. Ведь торговать фальшивками — преступление!

Петер негромко, очень конфиденциально вздохнул. Попытался придвинуться поближе, ругнулся, потерпев неудачу, и ограничился тем, что протянул руку на спинку ступа, где сидела Эва. Рука доставала с трудом, разработчику ныло неудобно. Профан. У претендентов подобные мужские штучки получались куда убедительнее.

— Понимаете, Ева, я знаю Бигля как облупленного, но доказать-то ничего не могу. Есть контрафакт, есть метка. Проблемы будут у Варонского. И вообще, мы, разработчики одна команда. Мы делаем большое общее дело, а не подлавливаем друг друга по мелочам. Знаете что?

Он пружинисто вскочил, метнулся к стеллажам, встроенным в стену. Эва наблюдала за ним вполоборота, положив локти и подбородок на спинку стула. Петер шарил на полках, сдвигая в стороны какие-то папки и бумаги, пока не добрался, наконец, до кучки сувенирных фигурок, сиротливо сгрудившихся в углу. Взял в руки поочередно одну, другую, третью… выбрал. Стандартный дракончик со сложенными крыльями. С расправленными, насколько Эва помнила по лоткам на набережной, дороже.

— Вот, — на сей раз он сразу занял стратегическую позицию за ее стулом. — Это вам от нашей разработки и от меня лично. А ту хреновину выбросим и забудем. Договорились, Ева? Давайте лучше кофе попьем. Кстати, что вы делаете сегодня ве…

Вопрос прозвучал так забавно, что она не удержалась от беззвучного смешка; ну не резиновый же он, ее сегодняшний вечер! Но улыбку пришлось стереть раньше, чем разработчик ее увидел.

Встать. Развернуться. Совсем другим тоном. «Вы не готовы к уроку. Садитесь. Два»:

— Вы только что предложили мне взятку, сеньор Анхель. С тем, чтобы я согласилась покрывать ваши махинации. Так вот, у меня другие планы. Я журналистка, приехала сюда в командировку писать большой материал о тезеллитовых разработках. И, по правде говоря, надеялась на ваше содействие… в несколько иной форме.

— Та-ак.

У хозяина коттеджа будут проблемы, запоздало подумала Эва. Ну, до увольнения-то вряд ли дойдет. Сейчас самое главное — быть достаточно убедительной. Чтобы ему не пришло в голову, скажем, потребовать служебное удостоверение.

Разработчик убрал руки от ее плеч. Вернулся к стеллажам и поставил на место тезеллитового дракона. Затем обошел кругом овальный стол и сел по другую сторону, напротив Эвы. Начинается конструктивный разговор, и слава богу. Она уже подустала от растущего, словно снежный ком, количества претендентов.

— Рад, что пресса интересуется разработками, — заговорил он. — Давно пора понять: Срез держится не только на драконах и пляжах. Плохо то, что вам, журналистам, кажется, будто тезеллит — это сувениры на лотках. Да, попадаются и поддельные!.. тоже мне, нашли великую проблему…

Хмыкнул в усы, побарабанил пальцами по столу. Собственная речь ему явно нравилась. Эву магистральное направление устраивало тоже. Примерно так она и планировала.

— …или в крайнем случае отделка номеров в дорогих отелях! Все это было бы смешно, если б не на полном серьезе. Так вот, тезеллитовая разработка — понятие куда более широкое. И если вы собираетесь об этом писать, постарайтесь все-таки вникнуть поглубже в то, о чем пишете. Я не хочу вас обидеть, просто большинство ваших коллег…

Эва кивнула несколько раз подряд. Согласие и понимание:

— Я представляю солидное аналитическое издание, а потому постараюсь изучить тему всесторонне. С вашей помощью, разумеется. Возможно, поддельные статуэтки — действительно мелочь, о которой не стоит…

— Не стоит, — закивал в свою очередь разработчик. — А на мою помощь вы всегда можете рассчитывать. Экскурсия по разработке со спуском в шурф, если захотите, конечно. Любые документы и материалы — нам абсолютно нечего скрывать… Можете даже поприсутствовать сейчас на совещании!

— Было бы интересно.

Да, было бы интересно. Однако рискованно: среди участников совещания непременно окажется кто-нибудь — несколько?.. много? — из разработчиков первой волны. Из тех, кто прибыл в Срез еще тогда, по резолюции за личной подписью Николаса Роверты. Кто рассчитывал на необоримые перспективы и массу возможностей, получил всё это сполна, а главное, сумел отстоять после крушения колониального режима. Кто помнит координатора исследовательских работ Михаила Анчарова и его жену. Или даже присутствовал на той вечеринке, когда Лынин…

Действительно ли ее невозможно узнать?

— Минут через пять ребята начнут собираться. Может, все-таки кофе?

— Давайте.

Сесть против света, как она рассчитывала, не получится: освещение тут верхнее, длинная лампа точно над серединой стола, никаких окон нет и в помине. Разве что опускать пониже лицо, прикрывать подбородок и рот ладонями, как это делают неосознанно, собираясь врать. А врать ей в любом случае придется много. Скоро она вообще забудет, когда последний раз говорила правду.

А если… Если кто-нибудь из них и вправду ее узнает, станет ли он автоматически ее врагом? Или ей, наоборот, есть смысл поискать среди них, старых, опытных, осведомленных, пожалуй, куда лучше, чем она сама, — союзника?

Риск. Но ведь она все последние дни только тем и занимается, что рискует.

Кстати, о риске. О претендентах. Эва глянула на часы: до прогулки на водных крыльях еще уйма времени. Впрочем, занятая женщина, журналистка спокойно может и уйти с середины совещания. Надо только заранее договориться с белобрысым разработчиком о дальнейшем сотрудничестве. И поинтересоваться у него кое о чем уже сейчас. Он из молодых, тут уж она ничем не рискует:

— Петер!

— Да? — Он обернулся от кофеварки на встроенном стеллаже.

— Вот, думаю над вашим предложением спуститься в шурф…

— Боитесь? — улыбнулся разработчик. — Не бойтесь. Шурфы у нас в отличном состоянии, техника безопасности соблюдается образцово. Не страшнее поездки на лифте, честное слово!

— Верю! — она улыбнулась в ответ; вот и хорошо, контакт налаживается снова. — А вот если б это был не просто среднестатистический шурф… Нужна какая-нибудь фишка для читателей, понимаете? Например, оптиграфическая аномалия на глубине. У вас на участках есть что-то подобное?

— Ну вы даете! У меня, к счастью, нет.

— К счастью?

Эва напряглась. Разработчик подошел к столу, поставил перед ней поднос с двумя пластиковыми чашечками, и она тут же спряталась в свою, отпила сразу половину, пытаясь если не сбросить, то спрятать напряжение. За столько лет они могли додуматься и сами. Наткнуться чисто случайно. И — сохранили тайну? Странно. Маловероятно.

— Это скорее из области разработческого фольклора, — он тоже сел, отпил кофе. — А что, для газеты оно будет и любопытно. Сейчас расскажу… О, а вот уже и наши собираются. Салют!

— Салют! — отозвался за ее спиной вошедший. — Ну ты даешь, Пит! В такую рань, да еще и с дамой. Но я всё равно первый доложусь, о'кей? Хочу смыться пораньше: на участках завал, а в двенадцать у меня…

Эва обернулась.

— Свидание, — как ни в чем не бывало договорил разработчик.

Немолодой, со шкиперской бородкой цвета соли с перцем и насмешливыми голубыми глазами.

Здравствуй, папа!

Я сначала хотела вообще тебе не писать. Никогда больше! Какой вообще смысл переписываться с человеком, который настолько… Ты, наверное, просто не подумал. Отцовская ревность, эмоции и всё такое. Но, папа, в государственных делах ты же не позволяешь эмоциям брать верх над разумом! А это важнее, чем государственные дела. Это моя жизнь, ты понимаешь?!

Может быть, ты не до конца понял. Я боялась писать открыто, одни намеки, по которым тебе могло показаться, будто оно так, несерьезно, флирт. Так вот: мы с Мишей любим друг друга! Любим!! Любим!!!

Еще раз написать или хватит?

У нас с ним очень серьезно, папа, ты уж постарайся поверить. И никакое не «физиологическое влечение, естественное в моем возрасте», как ты пишешь. Мы же знакомы целую вечность, мы дружим, у нас общие интересы, взгляды, робота, планы на будущее — всё!!! Когда ты мне предлагаешь «выкинуть это из головы», я не знаю, смеяться или рыдать. Да в моей голове тогда просто ничего не останется! Это вся моя жизнь. Наша жизнь. Общая. Она уже есть, и ты тут ничего не сможешь поделать!!!

Много восклицательных знаков, да? Тебе всё еще кажется, что я пишу глупости? Эмоции через край и ничего больше? Ладно, сейчас изложу доводы разума. И очень надеюсь, что ты ответишь тем же.

Начинаю. За кого ты вообще рассчитывал выдать меня замуж? Здесь, в Срезе, ни с кем из тех, кого ты называешь «равными», я встретиться в принципе не могла! Может быть, ты уже вел насчет меня какие-то дипломатические переговоры? И собирался прислать мне из Исходника готовенького жениха, как в детстве присылал сеньорит в подружки? Если так, удивляюсь тебе. Ты что, не помнишь, чем кончилось тогда с сеньоритами?

Или ты хотел все-таки вывезти меня в Исходник? Теперь, когда в стране установились спокойствие и стабильность, наверное, уже безопасно. Но, во-первых, ты опоздал. А во-вторых, представляю, как бы я там выглядела, в вашем высшем обществе. Чуть-чуть получше, чем Драго, и не говори, что это не так! На меня бы смотрели в лучшем случае как на диковинку из дикого Среза. И какой-нибудь… в общем, стал бы меня обихаживать только потому, что ему нужен ты, союз с тобой, твое покровительство. Скажешь, неправда?

Или что ты там для меня планировал?

А я, видишь ли, способна и планировать, и выбирать, и решать сама. Я твоя дочь. Принцесса Эва Роверта. Мне уже исполнилось восемнадцать! И я выхожу замуж за Михаила Анчарова независимо от того, что ты думаешь по данному поводу. Если это означает полный разрыв отношений между нами — значит, так и будет. Но я надеюсь, что ты меня все-таки поймешь.

Вот и всё. Жду твоего письма. И газет пришли, интересно же. Может быть, мы с Мишей поедем в свадебное путешествие в Исходник, так надо же хоть немного ориентироваться, что там происходит. А тебя мы приглашаем и очень ждем на свадьбу. День пока не назначаем. Очень хотелось бы обсудить и его, и всё остальное с тобой.

Мише я твое письмо не показывала. Давай считать, что его, того письма, и не было, ладно? Драго передает тебе привет. Ему я тоже ничего не говорила, чтобы не волновался. У него уже скоро.

Напиши мне. Хорошо-хорошо подумай и напиши.

Твоя Эвита.

30.06.18.

ГЛАВА V

— Да нет, ножик все-таки был, — задумчиво произнесла она — Не полный же ты идиот.

— Ты думаешь? — слегка воспрял Толик.

Выглядел он неважно: красные глаза, слипшиеся ресницы, бритая голова словно подернулась сизым слоем плесени, футболка и шорты первые попавшиеся, несвежие: ни с стиля, ни куража. На ночных снимках рядом с училкой (если это и в самом деле она; с ума сойти!) он вышел куда так интереснее. Что нам стоит? — умеючи и хорошей оптикой. Она, Маша, ухитрилась выбрать прикольные ракурсы, эти фотки и в фотошоп загонять не надо.

Сейчас они поникли головами вниз, зажатые между двумя не очень чистыми Толиковыми пальцами. И на фига, спрашивается, было печатать их втихаря на студийной технике, если ему по барабану?

— А куда он его в таком случае дел?

— Чего? — Она еле врубилась в смысл вопроса. — А, нож… в рукав спрятал, мало ли.

— Он был с короткими рукавами.

— Какой же ты зануда… Значит, в карман сунул, той штуки, которая у него на локте висела. Элементарно.

— Ты сняла?

— Что?

Толик сорвался с места, заходил туда-сюда по горячим плитам набережной; внутри у него бурлило, пузырилось и посвистывало, как в закипающем чайнике. Нет, ну какого черта? Наконец-то законный перерыв между съемками, стадо звездулеток давно плещется в море, а она… А всего-то надо было — послав его вчера подальше, быть последовательной и никуда не идти. Тогда бы сейчас она с чистой совестью считала, что у Толика окончательно поехала крыша под раскаленным солнцем.

— Слушай, а пошли на пляж. Там поговорим.

Взвился, подпрыгнул, словно крышка чайника, дошедшего до кондиции:

— Какой пляж?! Меня хотели… хотят убить, а ты…

Обреченно вздохнула:

— Хорошо. В тень хоть отойти можно?

Выбросив часть пара, Толик позволил увести себя в кафешку под открытым небом, вернее, «Под платаном". Маша прониклась этим заведением еще во время съемок, разглядев его в подробностях через объектив: столики сгрудились вокруг толстенного ствола, в дупле помещается автомат для разлива пива, а мощная крона не пропускает солнца. Взяла им обоим по светлому, уселась напротив Толика, закурила. Красота. Не хуже пляжа. Если б еще Толиковы проблемы оказались, как всегда, виртуальными, словно интернет-издание «По следам»…

Вряд ли. Она сама видела.

— Ты сняла?!

— Кое-что. Но там брак, почти ничего не видно.

— Где фотки?

— В аппарате. Я не стала печатать.

— Эту хрень печатала, а те не стала?!

Он с размаху бросил веер фотографий на стол, будто проигравшийся картежник. Огни, танцующие пары, женщина в красном платье с бокалом красного вина… И сам Толик, мачо хоть куда: и не скажешь, что поджилки у него трясутся, а морда из последних сил сохраняет подобие кир ича. Она, Маша, старалась, а он… Вот гад.

— Договорились, — она сгребла снимки со стола. — Больше я никакой хрени не печатаю и не снимаю. Пускай обломаются.

— Ты что?! Они же меня… то есть нас…

— Тебя, Толик. Тебя они запугали. А меня — нет.

Он засопел, подходя к новой точке кипения, но сдержался, залив ее длинным глотком пива. Облизал пену с губ, Протянул руку:

— Покажи.

Маша показала, с трудом добыв нужные кадры из-под нескончаемых нимфеток верхом на драконе. Толик усердно вертел в руках фотоаппарат, пытаясь найти угол, под которым несколько темных фигур на темном фоне чуть меньше отсвечивали бы на крохотном мониторе. По правде говоря, тут она действительно лажанулась. Фокусное расстояние слишком длинное, вспышка не взяла, да и выдержку ночного режима не получилось додержать до конца… короче, фотки уже не вытянешь. Да и смысл? Самое разумное — вообще выйти нафиг из чужой игры с непонятными правилами. Она, Маша, с самого начала не могла врубиться, зачем лично ей какая-то дочь какого-то полковника…

— Они сказали, что им от тебя конкретно нужно?

— Ну… В общем, чтобы я продолжал с ней встречаться. А всю информацию сливал им… то есть согласовывал. И фотки. Дай сюда, кстати.

А нефиг было швыряться. Маша выдернула пачку снимков прямо из-под его липких пальцев. Аккуратно сложила, убрала в сумку и демонстративно застегнула молнию.

— Ты чего?!

— Того. Со мной они не договаривались. Пускай попробуют, посмотрим, как это у них получится. Я все-таки не фигней страдаю, а работаю в составе съемочной группы, и чтобы до меня добраться, сначала нужно поиметь дело… да хотя бы с нашей зампродюсершей, — она прыснула, представив себе эту сцену. Отпила пива:

— Разумеется, за тобой по ночам я больше не шастаю. Да и днем тоже, сорри. Купи себе новую мыльницу, если хочешь. А лучше всего — мотай в Исходник. Уже. Сегодняшним телепортом.

— Я им говорил, что уеду. Не катит.

Прозвучало похоронно. Смотреть на Толика было почти так же жалко, как на давешнего дракона, замученного задницами звездулеток. Нет, бросать его на произвол судьбы с особым цинизмом Маша не собиралась. Но что поделаешь, если это сейчас и вправду самый вменяемый выход из идиотской ситуации?

— Кто они вообще такие?

Он шмыгнул носом:

— А фиг их знает. Но это они подвешивали тогда наш сервер… и еще грузовик, помнишь? Они, сто процентов.

— С чего ты взял?

Толик вытаращил глаза. Несколько раз хлопнул ресницами; ему, как всегда, шло. И ляпнул:

— Принцип Оккама.

— Ась?

— Нет, Машка, ну ты совсем отупела со своим отстойным телешоу, — в Толиковом голосе прорезалось привычное занудство; хороший признак. — Принцип Оккама заключается в том, чтобы не умножать сущности без надобности. Занимаясь делом Лилового полковника, мы перешли кому-то дорогу. Сначала они хотели меня убрать, а потом…

— А смысл?

Маша вытащила еще одну сигарету, щелкнула зажигалкой, затянулась. Толик поморщился; во-во, таких не берут в шерлок-холмсы. Кстати, о существовании Оккама, его принципа и прочей ерунды она тоже слышала, не надо ля-ля, но подобная информация еще никому не заменяла собственных мозгов. Глянула на часы: до объявленного сбора съемочной группы оставалось всего ничего, искупаться уже не придется. Придется вникать в то мерзковатое на вкус и запах, куда Толик умудрился влипнуть по самое не могу.

— Неувязочка, — пояснила она. — Либо ты им нужен живой, либо нет. Или же это разные конторы. Давай разбе ремся, кто и чего может хотеть от нашей училки.

— Откуда я знаю?

— А ты подумай, это полезно. Начнем с того, чего ты сам от нее хочешь?

— Ну ни фига себе! — Толик закашлялся, наверное, пиво пошло не в то горло. — Машка! Мы же ведем эту тему уже черт-те…

— Вот я и спрашиваю. Какого хрена ты в нее вцепился? В чем там фишка? Сорри, до меня так и не дошло. Ну, застрелился старик, который когда-то, давно и неправда…

— Он не застрелился, его замочили.

— Уже легче. Поехали дальше. Из-за чего его могли убить?

— Машка!!! Я же об этом еще в первой подаче писал!

— Ну, знаешь, если б я читала всё, к чему делаю снимки… тем более такую пургу. Извини. Рассказывай, — она вы тряхнула в рот остатки пены и отодвинула бокал. — Кстати, за пиво заплатишь?

Толик сделал козью морду; ладно-ладно, не жлобись. Пиво в Срезе наверняка дороже коньяка в Исходнике, а он, кстати, еще должен ей за те снимки с чердака, не считая последней серии фотографий в сумке, которые он в конце концов таки получит, не на стенку же их вешать. И это не вспоминая о бездарно растраченном перерыве.

— Николас Роверта, он же Лиловый полковник, — заговорил Толик, щупая задний карман, — был признан преступником против человечества во всех международных судах. Любая страна, куда бы он попробовал бежать, должна была выслать его на родину, в руки благодарных соотечественников. А наша тогдашняя власть его не выдала. Думаешь, по идейным соображениям? Сомневаюсь. Он их подкупил. Чем-то очень жирным. Тем, что осталось у него после низложения, конфискации имущества, интернационализации Среза… Ой!

— Тепло, — подбодрила Маша. — Ну?

Толик поднял глаза от раскрытого бумажника. Взгляд был трагический:

— Карточка… сперли.

— Покажи, — он протянул ей бумажник, явно на что-то надеясь; вот несчастье. — Ты рассказывай, рассказывай.

— Да что тут… В этом и фишка: что именно у него осталось. Если убивают старика, то по-любому из-за наследства. "Наследство Лилового полковника» — звучит, скажи? Я хотел так финальную подачу назвать… Ну что там?!

— На пиво не хватит, — она бросила на стол две жалкие бумажки и горсть мелочи. — Это что, все твои деньги?

— Так ведь с завтрашнего дня открывается грантовый лимит на следующий мес… ой. Черт, надо же позвонить, чтобы карточку заблокировали…

Толик рванул с шеи мобилку, словно последнюю гранату. Локоть с размаху врезался в его недопитый бокал, пиво фонтаном хлестнуло на белые брюки барышни за соседним столиком, а осколки стекла засверкали у корней платана, как стразы на юбчонках звездулеток. Барышня истошно завизжала; ну, это, допустим, пофиг, а вот за бокал придется платить или спишут в бой? Маша вздохнула.

— Банк в Исходнике, — напомнила она. — Хрен дозвонишься. Только из пункта телепорт-связи.

Толик подорвался:

— Пошли!

Из-за толстого ствола платана выглянул официант. Она вздохнула еще глубже:

— А смысл? Новую карточку ты все равно отсюда не оформишь. И потом, они же сказали тебе, что сами будут теперь твоими грантодателями.

— Думаешь, это они?

— А на фига умножать ненужные сущности?

Он сел. Побарабанил пальцами по столу, сложил столбиком мелочь. А затем на его лице — ничего себе! — проступила гримаса полного удовлетворения:

— Если так, то да. И нож он мог куда-нибудь спрятать, раз профессионал.

Подошел официант с метелкой и совком. Аккуратно сгреб осколки, выслушал вопли барышни в пятнистых брюках, никак не отреагировал, ушел, держа совок на весу, секунд через двадцать вернулся с кожаной папочкой, тисненной под древесную кору. Маша заглянула внутрь, сравнила сумму на счете с бумажками на столе и вздохнула в третий раз. Мысль потихоньку смыться и в дальнейшем обходить «Под платаном» сто двадцать пятой дорогой разбилась о мрачное выражение официантской морды лица. Полезла за кошельком.

Они вышли из-под платана и двинулись вдоль парапета в направлении съемочной площадки. Палящее солнце слегка уравновешивалось послеобеденным бризом. Толик выглядел посвежевшим и воспрявшим. Все свои бумажки и монетки он оставил официанту на чай, а полное отсутствие денег — совсем не то же самое, что их нехватка, этот фокус Маша знала по себе. Когда денег нет вообще, торжествует легкость, свобода и пофигизм. Притом, что все реальные проблемы не только остаются, но и усугубляются.

— Мы остановились на полковничьем наследстве, — на помнила она. — Ты выяснил хотя бы примерно, что оно такое?

— А хрен его знает. Она не говорит. Всё время съезжает на какую-то ерунду, а напрямую допрашивать тоже не хочется, чтобы не спугнуть.

Маша усмехнулась:

— Ты же с ней переспать собирался! Облом, да?

— И ничего не облом! — обиделся, надо же. — Если хочешь знать, при желании я бы уже… конечно, фригидная старуха, противно. Но не в том дело. Я вот думаю…

— Они обломались тоже, — задумчиво констатировала Маша. — Понимаешь? Им же наверняка нужна от нее та же самая информация. Вот они и хотят тебя использовать. Как молодую эротическую силу.

— Перестань.

— А куда ты теперь денешься? Они твои единственные грантодатели.

— Перестань, говорю! Дело в том, что их очень зацепили твои фотки. Те, с чердака, не на день рождения, а в следующий раз, помнишь, Машка? Мы с тобой вышли на что-то очень важное и сами не заметили, как последние лохи. Что там конкретно было?

— Бомж.

— При чем тут бомж… У тебя те кадры в аппарате сохранились?

— Смеешься? Сколько там, по-твоему, памяти?

— Блин. А Интернета в Срезе нет. Вспоминай, Машка, ну!

— И что это даст?

— Как что? Мы тогда раскрутим тему до конца! Индекс цитируемости будет — во!

Толик раскинул руки в типическом рыбацком жесте, не рассчитал и со всего размаху саданулся о парапет. Зашипел сквозь зубы, тряся ушибленной кистью.

— Какой индекс цитируемости, — вздохнула Маша, — если они требуют от тебя сливать информацию. Думаешь, для того, чтобы ее обнародовать? Ага, два раза. Они же сами наверняка и того… Лилового полковника.

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

— Я спрашивал.

Маша присвистнула. Вообще-то наивность Толику шла, особенно раньше, до радикальной смены имиджа. Черт возьми. Проболтали битый час попусту, так, по сути, ничего и не решив.

Прямо по курсу замаячило столпотворение. Интересно, звездулетки уже собрались — или неработающая петеэска под присмотром камуфляжников сама по себе вызывает в народе живой интерес? На всякий случай Маша ускорила шаги. Толик тоже пошел быстрее, даже забежал чуть-чуть вперед.

— А что ты предлагаешь? — Его голос опять отдавал занудным нытьем. — По-твоему, мы в безвыходной ситуации, да? Вернее, я один?! Ты где-то права, в таких случаях крысы…

— У тебя сегодня свидание? — Крыс Маша пропустило мимо ушей: давно привыкла прощать ему и не такие закидоны. — Так вот…

— Сегодня она не может. Завтра.

— Советую обо всем ей рассказать. Тебе сейчас гораздо выгоднее быть при ней не соглядатаем, а союзником. Она знает по-любому больше нас с тобой, и вообще, по-моему, умная женщина. Держи, — расстегнув на ходу сумку, протянула ему стопку фотографий. — И красивая.

— Машка!!!

Толик затормозил так резко, что его подошвы взвизгнули о плиты набережной, как автомобильные шины. Схватил ее за руку и дернул на себя; Маша еле удержалась на ногах, а главное — соскользнув с плеча, накренилась расстегнутая сумка, и оттуда едва не посыпались на землю дорогущие объективы и бленды!.. Застегнула молнию и медленно обернулась к нему — киллер к будущему покойнику.

Покойнику, правда, было пофиг:

— Смотри! Узнаешь?! Это он!!!

Никто не учил его в детстве, что показывать пальцем нехорошо, а потому Маша без труда определила в толпе объект столь сильных эмоций. Парень сидел на лавочке, свернув шею, как все, в сторону съемочной площадки и вытянув безразмерные ноги в кроссовках, но без носков. Здоровенный, хоть и совсем мальчишка, чуть ли не школьник. Ну да, он же учится в ее классе. День рождения… точно, он.

Кивнула.

— Он там был, — возбужденно зашептал Толик. — В подъезде. Ты тогда лопухнулась, не сняла — а он как раз… И сервер нам, кстати, подвесили тоже в честь фоток с этим пацаном! А теперь он здесь. Все сходится, Машка! На нем — всё сходится!..

Она пожала плечами:

— Ну так вперед.

Двинулась дальше: перерыв по-любому закончился, и нарываться на темперамент зампродюсерши хотелось меньше всего. Но Толик снова удержал ее, дернув за локоть, к счастью, без катастрофических последствий. И опять указал на парня со скамейки — уже не пальцем, а движением подоородка:

— Сними.

Да ради бога. Маша сняла крышку с объектива, прищурилась в видоискатель и добросовестно щелкнула четыре раза подряд.

* * *

Претендент отстал. Настолько, что, обернувшись, она нигде его не увидела. Правда, слепило солнце, отражаясь от водной ряби, да и крылья, белые и перистые, как облака, закрывали порядочный сегмент обзора. Ничего, догонит.

Было хорошо. После жара и духоты тезеллитового поля — огромное небо, много-много воздуха и зыбкая пленка моря под ногами. Последнее ощущение, нереальное, как полет во сне, Эва, оказывается, совсем забыла.

Азы управления водными крыльями она подзабыла тоже. Надо было все-таки пройти полный курс обучения для новичков, а не бравировать перед претендентом. До сих пор всё шло гладко — и вот на тебе. Оглядываясь, она сбила угол левого крыла, установленный инструктором на пирсе и с тех пор неизменный. Погрешность в несколько градусов сработала мгновенно: Эва переломилась в пояснице, дала крен, словно катер с пробоиной, и по колено ушла под воду.

Над головой зашуршали, ехидно зашушукались перья. Выровнять угол было, в принципе, нетрудно, но как выдернуть ноги из моря, чтобы ступни снова еле касались водной пленки? Взмахнула обоими крыльями, старательно подражая взлетающей птице или дракону. Погрузилась по пояс.

А претендент отстал.

Когда на берегу инструктор спрашивал Эву, что делать в случае потери равновесия, она сообщила со знанием дела, что изменит градус наклона противоположного крыла на пропорциональный углу крена и т. д и т. п. Инструктор хмыкнул. Правильный ответ звучал проще: распластать крылья по воде и ждать спасателей.

Так она и сделала. Надеясь, правда, что до спасателей не дойдет. Где он, этот претендент?

Теперь, когда ее подбородок касался воды, а незаметная раньше зыбь так и норовила плеснуть в лицо, пейзаж вокруг стал совсем другим. Гребневой хребет резко потерял высоту, превратившись в ряд пологих уступов над горизонтом, берег с набережной и пляжами вдали преобразился в условную линию, исчезли катера, яхты, лодки, катамараны и драконы, которыми только что пестрела акватории. В водном пространстве, тесно очерченном новым горизонтом, не было ни души — насколько позволяли видеть крылья, снова закрывшие часть бокового обзора. Перья встали торчком, жадно впитывая солнце.

— Устала?.. уф-ф!

От неожиданности она чуть не вскрикнула. Хлопнула крыльями по воде, подняв концентрические волны, и сама глотнула добрую кружку соленой воды. Отплевываясь, засмеялась: с нервами надо что-то делать. Нет, ну разве так можно?..

Претендент тоже смеялся — меньше чем в полуметре, глаза в глаза. Его волосы, гладкие после нырка, шевелились, как живые, поднимаясь надо лбом спутанной гривой. Крылья были сложены за спиной, перья спрятаны, обтекаемая поверхность поблескивала сквозь воду, делая его похожим на черепаху, а еще больше на жука-плавунца. Вот это фокус!.. впрочем, когда-то она тоже так умела.

— Давай отдохнем, — отфыркиваясь, согласился претендент. — Только руки освободи. А крылья пускай подзарядятся, оно нелишне.

Пока Эва путалась в сложной системе креплений, застежек и предохранителей, претендент пошевелил у себя под грудью, и крылья выстрелили в стороны, будто два зонта, разворачиваясь и одновременно ощетиниваясь перьями; брызнула мельчайшая водная пыль, в ее облаке на мгновение проступила радуга. Крылья распластались по воде, а мужчина протянул руки навстречу ее рукам.

"Мы похожи на двух полудохлых чаек-мутантов, — подумала Эва. — С точки зрения какого-нибудь дракона, пролетающего сверху».

— А ты, значит, прибыла в Срез вовсе не отдыхать, — сказал претендент. — Ну-ну, расслабься. Сейчас-то можно.

Эва попыталась; однако напряжение держалось крепко, пожалуй, получше, чем крылья. Надеясь хоть немного его замаскировать, пощекотала пальцем мужскую ладонь, пробежалась по линии жизни к запястью. Ничего особенного виду не имеет. Наверное.

— Можно, — улыбнулась, кивнув мокрыми ресницами; а теперь побольше подтекстов за каждым словом. — Я обычно и стараюсь совмещать. Особенно в таких удачных командировках, как эта.

— Ну и как тебе наши разработки?

Голос звучал безмятежно, с легкой снисходительностью. За которой могло ничего и не скрываться, кроме ощущения превосходства в заведомо мужской, недоступной женскому пониманию сфере. Допустим.

— Пытаюсь вникнуть. Петер обещал мне экскурсию в шурф.

Получилось достаточно двусмысленно. Претендент приревновал, крепче сжав ее запястья:

— Пит?! И что ты думаешь увидеть в его недодолбленных шурфах? Да на всей анхелевской разработке нет ни единого участка колониальных времен!

— А на твоей есть?

— Спрашиваешь!

Претендент просиял на тридцать два зуба, как если бы тут и вправду было чем гордиться. Маленькая волна, откатившись от Эвиного крыла, плеснула ему точно в рот. Отплевывался он смешно, мотая кудлатой головой, как мокрый пес.

— Хорошо, посмотрим, — бросила Эва удобное словцо: оно могло означать как конкретное действие будущего времени, так и его далеко не гарантированную возможность. — Я что-то замерзла. Полетели?

Расчет строился на том, чтобы претендент поднялся на ноги, не выпуская ее запястий, но, увы, не сработал: наоборот, он убрал руки и принялся вдевать их в крепления крыльевых суставов. Вздохнув, Эва занялась тем же с переменным успехом. Крылья покачивались на воде и она никак не могла попасть в нужную петлю.

Р-раз! — взмахнув крыльями, претендент взвился вверх, и прямо перед глазами замаячили его загорелые волосатые ноги; на ступни накатывались прозрачные волны, как будто он стоял на мелководье или подводном камне. А она барахталась перед ним, простертая на поверхности моря, словно рабыня или невольница: каков праздник для мужского самолюбия!.. глупость. Во всяком случае, ее это идиотское положение ничуть не уязвляет. Ни капельки.

Хоть бы руку протянул, что ли.

— Крылья разведи пошире, — сказал он. — Еще шире, под отрицательным углом. А теперь синхронно вверх. Да нет, не так. Не дергайся, ты же накопила уйму энергии. Они сами тебя поднимут.

Инструктор нашелся. Досада усугублялась тем, что приходилось стараться изо всех сил, как можно точнее следуя его указаниям. Эва снова взмахнула крыльями слишком резко, приподнялась в воздух, как подраненная птица, и снова упала с плеском, успев разглядеть в упор упругий живот, поросший пегим волосом; потянулась цепочка совершенно лишних ассоциаций. Но в этот момент крылья сами собой, без какого-либо ее участия развернулись, поймали воздушный поток — и она легко взмыла над морем.

Бриз ударил в мокрое тело, прошивая его ледяными иглами и одновременно высушивая, лаская кожу. Закачалась зыбкая пленка воды под ногами. Горизонт резко расширил свои границы, принимая в них подножие Гребневого хребта в ожерелье прибоя, яркую ленту набережной, крылатый катер далеко в море, пестроту мелких плавсредств и драконьих спин, смеющиеся глаза претендента.

— Полетели! — Он махнул рукой в сторону хребта. — Покажу тебе, что обещал.

Она выставила нужные углы крыльев; вроде бы получилось. Заскользила за широкой спиной претендента, стараясь неизвестно зачем, — так школьницы ходят в коридоре по одной половице — попадать в его след, в расходящиеся по сине-зеленой ряби длинные водяные усы.

Претендент. Один из. Старше других, голубоглазый, с проседью в бороде. Осведомленный, в отличие от остальных (она надеялась, что в отличие), о ее интересе к тезеллитовым разработкам. Соответственно, и сам по легенде — разработчик. Это логично. Самый несложный и беспроигрышный вариант. На месте тех, чьи интересы он представляет, она бы тоже сделала именно так.

Он осторожнее прочих. Все они уже, с той или иной степенью откровенности и напора, пытались свернуть разговор на Лилового полковника, когда-то единолично владевшего всей этой красотой и роскошью, просторами и ресурсами — Срезом. И, возможно, чем-то еще?..

Пока и он будет окольными путями пытаться это у нее выведать — она узнает от него всё.

Всё, что нужно ей.

Гребневой хребет приближался. В этом ракурсе он выглядел отвесной стеной светло-коричневой слоистой породы, прошитой вертикальными трещинами и разломами. Над обрывом, словно буйная шевелюра, нависала узкая полоска растительности; следующий за ним уступ уже казался пятнистым от темной зелени, а дальний сплошь порос лесом. Отдельные деревца и кустарники пытались удержаться и на самом обрыве, корнями углубляя трещины и раскачивая камни, которые время от времени срывались вниз, в мешанину скал у его подножия.

Волны, совсем незаметные в открытом море, здесь набирали силу и разбивались вдребезги, сбитые с толку каменным хаосом. Веера брызг периодически захлестывали нижнюю часть стены, поросшую водорослями. Эва догнала своего спутника и, копируя его движения, наискось опустила крылья; притормозила. Приблизиться тут к берегу было невозможно. И претендент об этом знал.

— Прибой, — констатировал он. — Жаль, вот если б на драконе полетели… Говоришь, не любишь драконов?.. Или, может, боишься? — Он сверкнул насмешливыми искрами и с лазах.

— Не люблю, — бросила она.

— Напрасно. Ну да ладно… постой. Если я не ошибся с местом — а не должен бы — то это здесь, метров десять-пятнадцать в общей сложности. Можно попробовать поднырнуть, — он прищурился и, вытянув руку, провел пальцем пунктир по воображаемому фарватеру. — Жди меня тут. Я сейчас.

Нажал что-то в сплетении ремней и замков на груди — и враз потерял зыбкую опору под ногами, погрузился «солдатиком» в воду, сложив надкрылья жука-плавунца. Выпуклая поверхность блеснула под водой, ушла в глубину, удаляясь, меняя цвет. Последними мелькнули бледные пятки. Эва осталась одна.

Прибой разбивался о беспорядочные камни, и его звук тоже рассыпался, дробился, теряя размеренность и ритм. Скала выглядела совершенно неприступной: странно, что подножие Гребневого хребта оставили как есть, не срыли до основания, не засыпали пляжем, не вырубили в скале удобные ступеньки…

Неприметная зыбь под ногами начала горбиться изнутри, обнаруживая зародыши будущих волн. Эва забеспокоилась: море потихоньку, но вполне серьезно пододвигало ее к прибрежным скалам. Произвести какие-то манипуляции с крыльями она не решалась. Где он? Куда он запропастился, этот водоплавающий претендент?!

Сколько времени прошло с тех пор, как он нырнул?..

Она по-настоящему занервничала. В полосе прибоя, в мутной взвеси из песка, водорослей и пузырьков воздуха он запросто мог потерять ориентировку, врезаться в скалу или еще хуже — зацепиться за что-нибудь своими жучиными надкрыльями, пускай сложенными, но всё равно не приспособленными для такого плавания. Он говорил — поднырнуть: значит, имел в виду какой-то подводный тоннель или проход?.. И не был уверен на все сто, что узнал место. А если он застрял в узкой, никуда не ведущей расщелине?! — так по-глупому, случайно, нелепо, как и происходит большинство трагедий. Обдирая кожу о камни, срывая с плеч ремни, а с пальцев ногти. Не пуская воду в легкие — долго. Минуту, две, две с половиной…

Сколько прошло времени?! Почему она не засекла?!!

— Красс! — крикнула пробно, вполголоса. Как ей показалось — совсем беззвучно.

И громче:

— Красс!!!

Шевельнула крыльями, не зная толком, собирается ли расправить их или сложить, как он, за спиной. Разумеется, тут же провалилась под воду, как в колодец; уже достаточно высокая приливная волна захлестнула ее с головой. Эва беспорядочно забилась, пытаясь одновременно глотнуть воздуха, распластать крылья по воде, сбросить их вообще, понять, в какой стороне берег, убрать мокрые волосы, залепившие лицо…

— Ева! Господи, что с тобой?

Первым делом она отметила, что он почти не задыхается. А потом вцепилась в его жилистую руку, подтянулась, и волны перестали, наконец, захлестывать нос и глаза. Провела свободной рукой по лицу, сдвигая волосы. Отыскала его глаза — смеющиеся, как всегда.

— Красс…

— Опять не справилась с управлением? — Его волосы и борода курчавились, освобождаясь от воды. — Ничего. Как-нибудь я тебя научу. Отдыхай, и полетели обратно. Только давай отгребем от берега, а то на камни снесет.

— А туда, — послушно развернувшись спиной к берегу, Эва махнула рукой через плечо, — не получилось проплыть?..

— Почему, получилось, — отозвался Красс. — Но с тобой я бы не рискнул. Хотя жаль, конечно. Такой сюрприз задумал — а из-за этого чертова прибоя…

— Расскажи.

— Раньше туда был проход с берега, — он плыл рядом, загребая одной рукой, а другой поддерживая ее крыло. — Но потом часть хребта срезали под разработки, и его завалило. Теперь — только с моря. Вон, видишь расщелину? Можно там пролезть. И еще один тоннель под водой, но его мало кто знает… Потрясающее место! Мы, разработчики, зовем его Пещерой привидений.

— Как?

Она перестала плыть и остановилась бы, если он не буксировал ее за крыло, а так — развернулась на девяносто градусов, боком к волне, сразу напомнившей о себе несильной пощечиной. Что теперь делать?!

До сих пор ни один из претендентов не заходил так далеко. Ни один — не знал так много.

Или — случайность?..

Только в том случае, если случайность — всё. Начиная от встречи на скалистом пляже: действительно, разработчику, живущему в коттеджном городке, логичнее всего ходить купаться именно туда. Если он и в самом деле разработчик, настоящий, а не по легенде, как она почему-то решила априори. Не учитывая, что тогда к поддержке этой легенды причастны и Петер Анхель, и даже рабочий, у которого она снимает комнату… просто всеобщий заговор какой-то. Сглотнув соленую воду, Эва нервно усмехнулась. В общем, да, заговор. У нее есть все основания думать именно так.

Пещера привидений. Он только что оттуда. Он знает, как туда попасть.

Он тоже остановился, лежа на воде ничком, расправил крылья и протянул Эве руки, как тогда, в открытом море. Единственное, что там их спины в упор согревало солнце, а сюда уже незаметно, как стрелка часов, добралась тень от Гребневого хребта. Пора поворачивать, возвращаться на набережную, сдавать крылья в пункт проката и прощаться. Не так уж много времени осталось до свидания со следующим претендентом…

Зачем?!

Когда Пещера привидений — здесь, совсем рядом. И человек, который… Если он и вправду не имеет к этому отношения. Обычный разработчик. Не претендент.

А с другой стороны, почему разработчик не может быть претендентом? Подставным, возможно, ни о чем и не осведомленным, единственная задача которого — привести ее сюда, на место. Где ее, вероятно, уже ждут. Там, на берегу подземного озера…

Им было откуда об этом узнать. Из квартиры отца пропали все ее письма.

— Ну что, отдохнула? Полетели?

Не выпуская ее рук, он шевельнул крыльями — и взлетел на ноги одним движением, будто вскочил с постели, увлекая Эву за собой. Стремительно тяжелея на воздухе, тело категорически отказывалось слушаться, крылья обвисли и тянули назад, она попыталась их подтянуть, подалась вперед — и упала прямо ему на грудь, мокрую и пружинистую.

Он подхватил ее, покачнулся, но устоял на ногах. На воде. Он смеялся.

— Красс…

Какое все-таки странное у него имя.

— Что? Угол я тебе установлю, но руки-то просунь в крепления! — Он легонько оттолкнул ее от себя, держа за талию на вытянутых руках, как тяжелую вазу. — Не может быть, чтобы ты когда-нибудь раньше летала… а, Ева? Признавайся: сегодня в первый раз.

— Летала.

— И на драконах?

— И на драконах.

— Не верю.

Я тоже тебе не верю, Красс. Претендент?..

Она чуть было не сказала это вслух; прикусила губу, оглянулась в сторону берега. Волны по-прежнему разбивались о скалы, закручиваясь вокруг камней пенными водоворотами, дробясь на веера брызг и маленькие всплески. Кажется, они долетали теперь не так высоко, как раньше, прибой вроде бы стихал.

Пещера привидений. Так близко.

Рискнуть?

— Постой, Красс, — она вдела в крепление одну руку, а другой взяла его за плечо, разворачивая в сторону берега. — Смотри… по-моему, уже можно проплыть. Давай попробуем. Я хочу.

А теперь — смотреть в его лицо. В насмешливые гласе. В упор, внутрь, в глубину. Не пропустить, мгновенно уловить легчайшую тень удовлетворения собой, своей так хорошо и гладко разыгранной партией. Отказаться можно будет в любой момент. И полностью увериться в своей правоте, поймав в этих глазах досаду от внезапного отказа.

Он смотрел недоуменно:

— Ты с ума сошла?

* * *

Здравствуй, папа.

Решила все-таки тебе написать, хотя Миша и не советовал. Только затем, чтобы ты не пытался собирать информацию о нас через своих соглядатаев. Очень неприятно коситься с подозрением на каждого нового человека. Рассматривай это письмо как исчерпывающее разведдонесение и больше никого к нам не присылай. Уж такую-то малость ты можешь сделать для своей дочери?

Мы живем, как тебе уже, без сомнения, доложили, в лагере разработчиков. У нас отдельный домик, маленький, но с удобствами, и вообще Миша хочет реорганизовать лагерь в разработческий поселок, если, конечно, ты по понятным причинам не наложишь вето на проект. Дома надо строить выше по склону, вне тезеллитового поля — хотя лично я уже привыкла, ничего особенного, только немного жарко и трудно дышать. Но Драго с маленьким мы решили пока к себе не забирать. Ты же, надеюсь, позволишь им остаться на пару месяцев во дворце? Если нет, мы что-нибудь придумаем. Я не собираюсь ни в чем от тебя зависеть.

Ни на какие права, полагающиеся мне как твоей дочери, я не претендую. Живу в лагере точно так же, как обычная жена разработчика, тут многие ребята уже попривозили из Исходника жен. В исследованиях участвую на добровольных основаниях, помогаю Мише, этого ты мне не запретишь. Я отдаю себе отчет в том, что Миша — твой наемный работник, ты в любой момент можешь и уволить его с должности координатора исследовательских работ, и вообще выгнать из Среза. Так вот, он к этому готов. И говорит, между прочим, что ты сам в таком случае потеряешь куда больше, чем мы с ним.

Собственно, мы готовы в любой момент эмигрировать в Исходник. И даже из страны, где, судя по твоим газетам, так хорошо. Только жалко Драго. И маленького, у него ведь еще даже личности нет…

До свидания. Наш адрес ты, разумеется, уже знаешь. Будет желание — пиши. Не будет — как-нибудь переживем.

Твоя дочь Эва Анчарова.

12.07.18.

ГЛАВА VI

Хорошо, что у Дылды был мобильный. Правда, валялся он у нее обычно на самом дне сумки, под купальником, полотенцем, книжкой, путеводителем и т. д., так что дозвониться получилось с восьмого раза: Стар успел пройти полнабережной, притормаживая возле автоматов. Дылда бросила «перезвони», отключилась и переместилась во «вне зоны». Ну и ладно. Не очень-то и хотелось. Только убедиться, что она жива-здорова. По-видимому, вполне.

Но с этого момента всё пошло наперекосяк. Всё.

Во-первых, страшно доставал голубой. Он возник на горизонте еще тогда, когда Стар, потихоньку плавясь и зверея под солнцем, дожидался Дылду на скамейке. Голубой сначала присел на край, где-то в области бокового зрения, потом придвинулся, закинул ногу на ногу, придвинулся еще. Спросил, который час. Стар ответил ему довольно вежливо, прикинув по ходу, что Дылды нет уже сорок пять минут и это не есть нормально. Голубой понимающе кивнул и поинтересовался, кого он, собственно, ждет. Стар послал его открытым текстом, встал и зашагал прочь по набережной, высматривая телефон-автомат. В стеклянной стенке которого и обнаружил, что голубой увязался следом.

На попытки избавиться от него ушло черт-те сколько времени и сил. В комплекте с безуспешными дозвонами Дылде и палящим солнцем — да кто угодно дошел бы до ручки, до белого каления! Пару раз Стар совсем уже было решался развернуться, подойти к голубому вплотную, внятно его послать, а если не поможет, влепить по морде. Что-то останавливало; наверное, брезгливость. Иногда ему казалось, будто бы удалось отсечь хвост, — но стоило расслабиться, как тощая фигура голубого вновь мелькала то в зеркальной витрине, то в оптиграфической аномалии. Всё та же бритая (вернее, небритая) голова и длиннющие, наверняка накладные ресницы. Бр-р-р!

А солнце палило, футболка уже была насквозь мокрая под мышками и посередине спины. В конце концов Стар на всё плюнул и ломанулся на пляж. Где, игнорируя мутное море, сразу же залез в душевую под навесом. И счастье голубого, что он не попробовал штурмовать кабинку.

Под душем, остервенело смывая с плеч пот, пыль и пленку облупившейся кожи, Стар признался, наконец, самому себе в том главном, что не заладилось с самого начала и на что он теперь практически не имел шансов.

Найти ее. Невозможно. В принципе.

До сих пор он сваливал вину на Дылду. Которая нагружала его своими планами и капризами, путалась под ногами и вязала руки, не давая вплотную заняться поисками. Именно из-за Дылды — а что, удобная позиция! — он вынужден был откладывать их на потом, на завтра, на после обеда. Пожалуйста, половина второго. Где, как, с какого конца начинать ее искать?!

По изначальному плану это было проще пареной репы: он сам дарил путевку и знал, в каком отеле забронировано место. Но теперь она здесь — в городе с доброй сотней своих отелей, санаториев, кемпингов и так далее. Они, пожалуй, поделились бы информацией о постояльцах — если бы он был как минимум сотрудником Срезпола или цивилом. Может, подобную услугу оказывает информационное бюро?.. легко представить, какие бабки за нее дерут. Хоть продавай Дылду в секс-бизнес. Или…

Нервно хихикая, высунулся из душа и огляделся. Вроде бы никого.

О том, чтобы надевать обратно пропотевшую футболку, не могло быть и речи. Но плечи конкретно саднило, а когда Стар вышел из-под навеса, запекло по-настоящему, будто он заимел погоны из раскаленных утюгов. Полотенце, как назло, осталось в сумке у Дылды. И потом, на набережной, несмотря на жару, попадалось не так уж много по пояс голых мужиков… тем более что шляются тут всякие голубые. Ну его нафиг…

Короче, по-любому выходило — нужно сбегать в отель.

Голубого Стар заметил уже при входе: тот осторожненько выглядывал из-за пальмы неподалеку. И было поздно делать вид, что живешь совсем не здесь. Вот черт!..

Вот черт, твердил он, поднимаясь по лестнице и пихая в замок магнитную карточку; замок не реагировал, злость нарастала, а перевернуть карточку он догадался с пятого-шестого раза. Что мешало ему, Стару, поступить точно так же?!

Когда он увидел ее. Плюнуть на Дылду, послать подальше Бейсика с Воробьем и Открывалкой — и пойти за ней. След в след, хвостом, тенью, не теряя из виду, ни на кого и ни на что не обращая внимания, в том числе и на того мачо, державшего ее за руку… Какого черта?! Теперь бы знал, где она живет. Знал бы!!! — если б додумался, если б рискнул.

Какой-то дохляк-извращенец и додумался, и рискнул. А он, Стар — нет.

В номере он снова принял душ и еще раз набрал Дылду. Она по-прежнему находилась «вне зоны», и вероятно, ей было там хорошо.

Остаток дня Стар тупо бродил по набережной, убеждая себя, что в карманных городках Среза люди — каких-то пару десятков тысяч, ха-ха! — постоянно сталкиваются нос к носу на вечернем променаде. Толпа текла раздражающе медленно, он перся сквозь нее напролом, то и дело кого-нибудь толкая и нарываясь на разноязычные матюки. Мелькали драконы, фотографы, лотки, встречные лица сливались в тошнотворную пестроту, и он уже не был уверен… ни в чем.

Попробовал по-другому: методично обходить все кафе, бары, рестораны, клубы, казино — мало ли куда она могла пойти, особенно не одна!.. А она же наверняка не одна. Потом еще по-другому: устроился за столиком в баре «Под платаном», откуда неплохо просматривалась набережная — снова поток расплывающихся лиц… Сорвался с места, опять пошатался туда-сюда в толпе. И никого не встретил. Ни пацанов, ни Дылду ни даже голубого. Карманный городок, блин.

Стемнело — моментально, как будто в небе вырубили электричество. Зато зажглось немыслимое количество разноцветных огней, вывесок, витрин, гирлянд, бегущих лучей. Теперь неисчислимые морды на набережной еще и поминутно меняли цвет. А Стару захотелось спать. Там, в Исходнике, у него был режим.

Поднимаясь по лестнице, Стар помедлил в пролете между этажами, предчувствуя, какой скандал закатит ему Дылда, брошенная в одиночестве на целых полдня: после того раза, из номера, он больше ей не звонил. Тем не менее замок он отомкнул четко, сразу попав карточкой куда надо. Внутри было темно. Стар сходил в душ, а затем, не включая ни свет, ни телевизор, завалился в кровать.

Утром он обнаружил, что Дылды в ее комнате нет и, по всей видимости, не было.

Вот это номер!

Первым делом он, правда, подумал не о самой Дылде, а о ее отце, с которым у них были заказаны регулярные, по вечерам нечетных чисел, сеансы телепорт-связи. О том, что сегодня как раз нечетное. И о том, в каком случае последствия будут катастрофичнее: если никто не придет на сеанс — или если придет он, Стар, и попытается соврать что нибудь убедительное? Легко сказать; а что?

Впрочем, до вечера еще уйма времени. Дылда сто раз успеет объявиться и сама наплетет своему папику, что посчитает нужным. Он, Стар, безоговорочно признает за ней право на личную жизнь. И чем дальше от него, тем лучше.

А если с ней что-то случилось?

Рванул трубку, начал было отбивать по памяти цифры Дылдиной мобилки, но телефон помнил этот номер не хуже него, никуда больше отсюда за последние сутки не звонили. При первых звуках нежного голоса с извинениями за абонента Стар чуть было не нанес отелю материальный ущерб. Нервы; надо же. И ведь неплохо вроде бы выспался.

Всё потому что теперь, думал Стар, прыгая через две ступеньки, теперь он обязан разыскивать Дылду, выяснять, что с ней стряслось, и так далее и тому подобное — вместо того, чтобы заниматься своими делами, тем, ради чего он, собственно, сюда приехал. Обязан, как ни крути. Убить ее мало. Тьфу ты черт, типун на язык… В Срезе низкий уровень преступности. Но эта Дылда с ее счастьем…

Из ресторана вкусно пахло шведским столом. Заскочил, нагреб колбасы, ветчины, сыра и зеленого салата не в тарелку, а прямо на кусок батона, накрыл другим куском и, жуя, вышел на улицу. Первым делом на ментовский, то есть срезполовский пост… посмотрят, наверное, как на идиота, а может, и захотят задержать до выяснения. Дудки, виза с чипом у него в полном порядке, не придерешься. А может, все-таки лучше сначала к спасателям или в медпункт? Плавает Дылда, надо признать, классно, но бывают же всякие там судороги…

За воротами отеля, при входе в парк, живописно прислонившись спиной к пальмовому стволу, стоял вчерашний голубой. Только этого не хватало. При виде Стара голубой встрепенулся, отделился от ствола, шагнул навстречу с явным намерением пойти на контакт: даже облизнулся и сглотнул слюну. Стар сделал морду кирпичом и кровожадно вгрызся в сандвич, ускоряя ход. Голубой обломался, отстал. Хотя не факт, что совсем и навсегда.

Ночью прошел дождь; что-то такое Стар вроде бы слышал сквозь сон. Хотя, может, и показалось, а влажные плиты аллеи, усыпанные цветом акации, капли на ветвях и траве — работа поливальной машины. Так или иначе, идти было свежо и приятно.

Она сейчас, наверное, тоже встала, вышла на улицу или на балкон, вдыхает полной грудью морской воздух и улыбается — а в это время…

А он в это время занимается черт-те чем. Он, который с обирался защитить ее, спасти!.. Мог бы с таким же успехом остаться дома, в Исходнике. Мальчишка. Слабак.

— О, какие люди!

Блин. Этого еще не хватало.

Бейсик, Открывачка и Воробей подъехали навстречу бодрой походочкой ментовского патруля, вполне профессионально перекрыв дорогу. Как и в прошлый раз, все трое в черных «матричных» очках; правда, у Бейсика они почему-то торчали на лбу, над прищуренными с издевкой глазами. Физиономии Открывачки и Воробья казались непроницаемыми. По Открывачкиной щеке тянулась из-под стекла длинная ссадина.

— Нырял, — коротко пояснил он, хотя Стар ничего и не спрашивал.

— А ты, смотрю, один, — усмехнулся Бейсик. — Савсэм адын, да?

Стар переводил взгляд с одного на другого, колеблясь, спрашивать ли у них про Дылду. Не хотелось. Очень не хотелось. Не хотелось настолько, что он совсем уже было решил пройти дальше и даже слегка прихватил Воробья за плечо, намереваясь сдвинуть его с дороги. Но ведь они могли, запросто могли ее где-нибудь видеть!..

И не только ее.

— Бейсик… — Он запнулся. Но остался на месте.

— Слушай, Стар, — заговорил Воробей, принимая, очевидно, его руку на своем плече за повышенно дружеский жест, — давай с нами! В девять или там в десять они выезжают на съемки. А мы как раз будем ждать возле отеля. А то вчера…

— Заткнись, — бросил Открывачка.

— Скромный, как все герои, — прокомментировал Бейсик. — Да ладно тебе, Стар свой человек. Рассказываю. Вчерашний день мы все употребили с пользой, особенно Открывачка, известный в узких кругах обостренным чувством справедливости. Но и вашему покорному слуге пришлось постараться, полюбовно договариваясь с законом…

— Заткнись, говорю.

— А в конце дня, когда мы все-таки явились пред ясны очи Марисабель, она не пожелала иметь с нами ничего общего. И служба безопасности не захотела поспособствовать контакту…

— Врезал бы я тому козлу, — мрачно вставил Открывачка.

Бейсик похлопал его по спине, тут же отодвинувшись на пару шагов:

— К счастью, данный инцидент удалось предупредить. И вот теперь, в надежде загладить свою вину… Но тебе, кажется, неинтересно.

— Не очень, — признался Стар.

— А напрасно.

Он отошел еще немного влево: дорога была открыта. Впереди, за наслоениями оград и крыш, стволов и крон, все-таки просвечивали ярко-синим кусочки моря. Туда, выныривая из боковых аллей и дорожек, уже тянулись струйки людей. Одни затылки и спины. Никому не нужно было в противоположную сторону. Кроме этих троих, которые, кажется, перемигивались, молча прикалываясь с него, осведомленного, как всегда, хуже всех. Бейсик прикалывался уж точно. Насчет остальных Стар, правда, не поручился бы — очки.

— Солнце, однако, — сказал Бейсик.

И, ковырнув пальцем надо лбом, тоже закосил под героя «Матрицы».

— Ну, — не выдержал Стар. — Рассказывай.

— Телевидение — это наше всё, — изрек бесстрастный Бейсик. — Почему так популярны в народе эти идиотские реалити-шоу? Как ты думаешь? Элементарно: люди любят смотреть на еще больших идиотов, чем они сами. Или на идиоток…

— Сам такой, — огрызнулся Открывачка.

Стар закусил губу. Теперь надолго; уж Бейсика-то он знал как облупленного. Нет, но какого черта?! На фига ему выслушивать все эти бредни, когда нужно делать конкретное дело, и не одно, а время уходит, и, может быть, именно сейчас…

Но тут встрял Воробей. И Стар, уже ломанувшись вперед, затормозил при первом же слове:

— Дылда! — Воробей аж подпрыгивал, так ему не терпелось. — Она тоже там, прикидываешь?! Снимается вместе с Марисабель! Не знал, да?.. ну ты даешь! А она, кстати, ничего так, наштукатуренная, вся в мини, очень даже…

— Идешь? — Бейсик подмигнул, приподняв очки.

— Да ну ее.

Ему реально отлегло от сердца. Медпункт, менты и спасатели отпадают. Со своим папиком и сеансом телепорт-связи Дылда разберется как-нибудь сама. А он, Стар, совершенно свободен! И может прямо сейчас послать подальше всех, как правильно выразился Бейсик, идиотов с идиотками и телевидением вместе взятых. А затем…

И тут «затем» наступило. Раньше, чем он успел что-то сказать.

Они шли по центральной аллее парка, навстречу Стару, навстречу всем нормальным людям, направляющимся с утра на набережную или на пляж. И больше ничем не выделялись из курортной толпы: те же яркие майки и шорты, банданы, пляжные сумки на плечах. Пятеро… или шестеро?.. короче, неважно. Это они.

По крайней мере трое из них — точно. Он их запомнил. Тогда, у подъезда — у ее подъезда! — изо всех сил запоминал на всю жизнь. Четвертого, пожалуй, нет, раньше не видел, совсем незнакомое лицо. А вот последний, пятый… значит, все-таки пятеро. Впрочем, без разницы.

Пятый, самый молодой, — тот, кто был с ней тогда, на набережной. Они уже вышли на нее. Его, Стара, они опередили. Они…

Они поравнялись с ним, пройдя вплотную мимо Бейсика и Открывачки, оттеснив Воробья с аллеи в мокрую траву. Смуглые, черноволосые и серьезные, чересчур сосредоточенные парни. Мелькнул обрывок их разговора: краткого, делового, на чужом языке, которого не изучали в школе. Стара задело по плечу сумкой одного из них. Чем-то тяжелым, чувствительно, до синяка.

Они прошли дальше.

— Во кретины, — Воробей выбрался с газона. — Смотреть надо, куда прете, придурки!

Предусмотрительно занял позицию за спиной Открывачки. Зря: никто из тех парней даже не обернулся. Наверное, не понимали языка. Или просто очень спешили.

Куда?!

Бейсик проводил их длинным взглядом, пожал плечами и обернулся к Стару:

— Ну ты как, старик? Идешь за девчонок болеть?

— Иду, — он резко развернулся. — Это же там? В ту сторону? Да?!

Казалось, не прошло и полминуты — а смуглые парни успели уйти далеко, и Стар чуть было не сорвался на бег, устремившись за ними. Пацаны перебросились за его спиной недоуменными фразочками по данному поводу, но тоже ускорили шаг. Группа впереди свернула на боковую аллею, Стар повернул следом; судя по тому, что одноклассники ничего не сказали, им было по пути. По правую руку среди буйных парковых зарослей попалась лужайка; в просвете он разглядел на параллельной дорожке еще одну группу, движущуюся против течения. Тоже смуглые брюнеты, тоже с тяжелыми сумками неубедительно пляжного вида. Трое или четверо. Кажется. И внезапно они рассыпались, разошлись в разные стороны, скрылись из виду…

Опять начались сущие джунгли; теперь Стар вообще никого не видел ни справа, ни впереди. Черт!.. долго там еще?

Наконец, сквозь листву замаячил белый фасад.

— Оно, — бросил Открывачка. — Ихний отель.

— Быстрее! — крикнул Стар. — Быстрее, ну?!

И вдруг неизвестно откуда на аллее прямо перед ними образовался человек. Которого Стар настолько выкинул из головы, что сразу не узнал — хотя и видел последний раз каких-то полчаса назад. Щуплый, с бритой черепушкой и девичьими ресницами. Голубой.

Голубой сказал:

— Стойте, пацаны, туда нельзя. Стоять, кому говорю!

* * *

— Смотри, весь балкон мокрый. Был дождь, да?

— Гроза! Грохотало, как из пушки, и ливень. Ты что, не слышала?

— Нет, я спала.

— Кофе хочешь? Сейчас позвоню в ресторан, чтобы принесли. Накинь что-нибудь, холодно.

— Скоро жарко будет. Солнце уже вон как высоко. Который час?

— Зачем тебе?

— Ты прав. Совершенно незачем.

— Алло? Два кофе в сорок второй. Да, эспрессо.

— Мне со сливками, слышишь?

— Один эспрессо и один со сливками. То есть как это нет? У вас вообще сколько звезд на вашем задрипанном отеле?!

— Не ругайся. Выпью эспрессо, ничего страшного.

— Извини. Просто не люблю, когда плохо делают свою работу. Всё равно кто. Не выношу непрофессионализма, понимаешь?

— То есть ты у нас профессионал.

— В своем деле — да. И, думаю… а что? Я дал тебе повод сомневаться?

— Нет. Иди сюда.

— Ева!.. Сейчас же кофе принесут.

— Катер летит. Смотри, как красиво.

— А-а… да, красота. Знаешь, о чем сегодня мечтают более семидесяти процентов совершеннолетних жителей страны? Мы недавно заказывали соцопрос на эту тему. Ни за что не угадаешь!

— О собственном доме в Срезе?

— Ну-у, тебя ничем не удивишь. Кстати, и я не оригинaлен. Если б не закон об интернационализации, давно прикупил бы здесь земли…

— Ты столько зарабатываешь?

— Почему женщины всегда мешают людям мечтать? Впрочем, забыл, для тебя-то это вовсе не умозрительно. Ты, кажется, говорила, будто действительно здесь жила?

— До двадцати лет. Имей в виду, мечтатель, зимой тут довольно мерзко. Холодно, дожди и драконы впадают в спячку.

— Сколько той зимы… Да, спасибо, поставьте на столик. Вот видишь, нашли-таки для тебя сливки. С непрофессионалами можно общаться только в жанре приказа, по-другому до них не доходит. О чем мы говорили?

— О драконах.

— А по-моему, о недвижимости… Ладно, давай о драконах. И что с того, что они впадают в спячку? Пускай себе впадают…

— Если дикие — ничего особенного. А для инициированных это сильнейший стресс. Представь себе полноценную человеческую личность… вот тебе самому каково было бы вычеркнуть несколько месяцев, на которые у тебя, возможно, планы, решающие для всей жизни? Впрочем, это далеко не самая большая их проблема, которую люди благополучно игнорируют. Давай лучше о недвижимости.

— Ты удивительная женщина, Ева. Никогда больше не пойду в драконариум. А с недвижимостью как раз всё просто. Закон законом, а все олигархи группы «Блиц» во главе со стариком Фроммштейном давно отгрохали себе на островах по скромненькой вилле каждый. В колониальном стиле.

— Колониальный стиль — это не виллы, а замки с башнями и крепостными стенами.

— Ну, тебе виднее. Детство в Срезе… необыкновенно было, правда?

— Как любое детство.

— Не скажи… Я, например, родился в задрипанном городке, в семье бюджетников без малейших перспектив. Всего, что у меня теперь есть, я достиг сам. Но детство к тому времени уже прошло, запомнившись полной серятиной и безнадегой. А у тебя наверняка было по-другому…

— По-другому. Но очень давно. Я все-таки намного старше тебя.

— Перестань. Не напрашивайся на комплименты. А я, по твоему, мальчишка? Так почему ты уехала отсюда? Как вообще отсюда можно уехать?

— Телепортом.

— Нет, серьезно? Вот я, например, в тот день, когда уезжал из дому в столицу, записал в своем дневнике красной пастой: «Свершилось!» У меня была такая тетрадка, толстая, в клетку. Потом, лет в двадцать с чем-то, перечитал ее, покраснел до ушей и сжег. Теперь жалею… А ты?

— Что?

— Ты вела когда-нибудь дневник?

— Я писала письма моему отцу. Не уверена, что он их читал. В какой-то момент я их и отсылать перестала, но продолжала строчить по привычке. Вместо дневника.

— И где они сейчас?

— Не знаю. Когда отец умер, я их у него в квартире не нашла.

— В его квартире? Ты же их ему не отсылала.

— Ну, с тех пор много чего произошло и изменилось… Письма хранились у отца. Все.

— Странно… Наверное, плохо искала. Он был разработчиком, твой отец?

— Почему ты так решил?

— А кто еще мог жить в Срезе в колониальные времена? Только разработчики да еще обслуга резиденций полковника Роверты — разве нет?

— Да. Но мой отец не жил в Срезе. Который час?

— Скажи мне, куда ты все время торопишься? Понимаю, если бы я спешил, у меня все-таки работа… половина десятого. Пожалуй, да, пора собираться. Но ты? Ты же приехала отдыхать. Такое чувство, будто у тебя…

— Ревнуешь?

— Нет. Просто я знаю, что женщина, которая не хочет делиться даже воспоминаниями детства, способна скрывать всё что угодно. А я хотел бы узнать о тебе побольше, Ева… У тебя муж есть?

— Когда-то был.

— А дети?

— Тоже.

— Как это?.. Прости. Если не хочешь, я ни о чем не буду спрашивать. Но если у тебя что-нибудь случится…

— Что?

— Женщина, у которой слишком много тайн, обычно очень рискует. Я хочу, чтобы ты знала: я рядом. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

— В каком смысле? Я здесь отдыхаю, как ты правильно заметил. У нас с тобой курортный роман. В постколониальном стиле: Срез, пятизвездочный отель, кофе со сливками. Так что встретимся сегодня вечером, в восемь… нет, знаешь, лучше в половине девятого. Под часами. Чтобы не нарушать стиль.

…Она ушла первая.

Некоторое время человек неподвижно просидел в номере, на краю разбросанной постели, которая с уходом женщины потеряла всякую загадку и шарм — просто неряшливая примета позднего утра. Утро затягивалось сверх всякой меры. Никуда не хотелось идти. По правде говоря, хотелось только спать.

Женщина забыла на тумбочке перед трюмо что-то косметическое: дезодорант, антиперспирант?.. они всегда что-нибудь забывают. Аварийный ход на случай возвращения вне плана. Выбросить? Да ладно, пусть живет. Тем более что она действительно вернется.

И с кем из них, интересно, у нее свидание до восьми? По идее, он должен бы знать. Он должен быть в курсе всех ее перемещений, встреч, связей, — иначе невозможно работать. И пока Структура не обеспечит ему своевременного поступления всей необходимой информации — извините. При такой постановке вопроса он тоже не обязан вовремя поставлять им отчеты. Во всяком случае, не сегодня. Сегодня и без того пахать, как проклятому… а он уже зверски устал. Самую, можно сказать, основную часть работы он выполнил. Никому из тех, других — конкурентов — насколько ему известно, не удалось пока зайти так далеко.

Другое дело, что реально это ему дает?

Не будь он профессионалом, а просто мужчиной, проницательным и опытным, он не усомнился бы в том, что она верит ему. Ни разу она не солгала напрямую, не дала возможности завязать на будущее узелок ее лжи, за который потом легко было бы потянуть. Но в своей откровенности — такой естественной, утренней — ни на слово не превысила уровень его изначальной осведомленности. Будто имела об этом довольно четкое представление. А значит — пыталась играть с ним. Как и с другими. В свою игру.

Что ж… Он заранее знал, что имеет дело с умной женщиной. Которая знает, что он знает, что она знает… учитесь внятно выражать свои мысли, коллега. Он усмехнулся, отпросил смятую простыню, пружинисто вскочил с кровати, подошел к трюмо. Видок так себе. Надо привести себя в порядок хотя бы в первом приближении, не являться же на люди совершенно непотребным, как вчера… Понюхал забытый женщиной флакон. Унисекс. Сбрызнул подмышки.

Спускаясь по лестнице, человек включил мобилку, вычистил ненужные звонки и спокойствия ради отключился снова. Сообщений от Структуры не было. А ведь еще вчера они пороли горячку, настаивая на незамедлительных и решительных действиях. И как они себе это представляют? Сунуть ей под нос ее карточку с чипом, «потерянную» на катере, застукать при входе в коттедж разработческого поселка, шантажируя нарушением визового режима? Вот пока и весь компромат, который коллеги удосужились на нее собрать. Не считая, конечно, свиданий с этими… конкурентами, да и то без надлежащей конкретики. Они что, серьезно думают, будто он способен так тупо, топорно работать?

Они уверены, что он вообще собирается работать — на них?..

А ведь она действительно многое знает. Возможно, даже больше, чем знает он о том, что она… ну вот, опять. Ладно. Пускай ему не даются внятные формулировки — в своем деле он профессионал. Эта женщина — сильная, самоуверенная, но по большому счету дилетантка — уже проявила неосмотрительность, подпустив его слишком близко. И будет странно, если он ее в конце концов не переиграет.

Человек вышел в парк. Прошелестел ветер, дробно стряхнув с деревьев ночные дождинки. Несколько попало и на его непокрытую голову; холодно, мокро. Стер капли ладонью, тем движением, которым другие приглаживают прическу. Глянул на часы, ускорил шаг.

Она старше него. Что сбивает с толку, запутывает, усложняет. Ему всегда было труднее работать с женщинами, которые старше, особенно если они не делали попыток скрывать свой возраст; он знал за собой эту нелепую слабость, он стыдился ее, как юношеских прыщей, но ничего не мог с ней поделать. Надо бы покопаться в детстве на предмет корней данного комплекса. Жаль, что он когда-то сжег ту общую тетрадь в клетку… Да, он тоже был сегодня предельно — до определенного предела — откровенен, это профессиональное. Кстати, и у нее, дочери такого человека, как Лиловый полковник, наверняка имеется собственный комплекс насчет старших мужчин. Что опять-таки надо учесть. Учитывать необходимо всё.

До чего же легче, спокойнее, беспечнее — с молоденькими и бездумными, как сосательные карамельки. Ну так вперед, и побыстрее. Он по-настоящему нуждается в расслаблении и отдыхе… после нынешней ночи.

Человек прошел сквозь распахнутую калитку, мимолетно удивившись отсутствию швейцара. Пересек двор, обсаженный по периметру пальмами, взбежал по мраморному крыльцу. Странно, во дворе до сих пор никого; и что, спрашивается, делать в такую погоду в вестибюле?

Не переставая удивляться, уткнулся взглядом в бездонную, притягательную черноту оружейного дула.

Здравствуй, папа.

Я подумала, может, тебя заинтересует. У нас будет ребенок. Весной.

Эва Анчарова

03.09.18

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ