Фантастика 2025-127 — Игорь Колосов, Александр Зайцев — страница 90 читать онлайн бесплатно

Пролог

— Никита Солнцев.

Большинство членов комиссии он уже знал в лицо, но тетеньку в узких очках с краю видел впервые. Именно она, сверившись с электронными ведомостями, и бросила ему серьезный упрек:

— Вам еще нет полных двадцати.

— Будет, — очень уверенно сказал он.

Некоторые члены заулыбались. Дядя, который сидел почти на всех экзаменах, листал толстую папку; если его, Никиты, личное дело, то уму непостижимо, как там могло накопиться столько бумаг. Не поднимая глаз, дядя скомандовал:

— Сцепите пальцы замком. Так. Теперь руки в позу Наполеона. Хорошо.

Какие-то психологические тесты, сообразил Никита. Ну, это как раз не страшно.

— Вам часто снятся сны?

— Да.

— Какую музыку вы слушаете?

— Плазмо и трэгг.

Тетенька в очках поморщилась, и он срочно сознался:

— Еще люблю классику. Ну, металл там, хард-рок конца прошлого века… баллады…

— Кто из близких был для вас в детстве главным авторитетом?

— Отец.

На какое-то время члены комиссии замолчали; создавалось впечатление, что они телепатически советуются между собой. Никита начал было переминаться с ноги на ногу, но тут же одернул себя и вытянулся по стойке «смирно» — еще подумают, будто ему не терпится в туалет. Дядя очень внимательно изучал папку: судя по тому, что между страницами мелькнуло стереофото Никитиной физиономии, это таки было личное дело. Причем секретное — иначе не стали бы переводить дорогущую бумагу, держали бы, как нормальные люди, на электронных носителях.

— Скажите, Никита Солнцев, — внезапно подала голос тетенька, — что, по-вашему, может дать вам космос?

К этому вопросу он был готов. Ответ, продуманный и отшлифованный до мелочей, висел на кончике языка.

И вдруг отчетливо, как мгновенное люкс-визио, представилось: вот он бодро начинает произносить заготовленный текст— и посреди первой же фразы тетенька с краю устало отмахивается: «Достаточно. Следующий!» Осознание этого было настолько реальным, как если бы такая сценка действительно разыгралась полминуты тому назад.

Придумать что-то другое было некогда. Сказал первое попавшееся, глупое до вспышки у корней волос:

— Ну, там звезды. И… музыка.

— Баллады?

Тетенька глядела на него насмешливо, но не без интереса. Спросила:

— А что вы можете дать космосу?

Теперь думать, равно как и вспоминать домашние заготовки, уже не имело смысла. Только покороче:

— Всё.

Тетенька посмотрела на дядю. Дядя взглянул в бумаги, кивнул. Остальные — Никита не мог отделаться от этого ощущения — молча принимали участие в общем разговоре.

Девушка, почти невидимая за плоским монитором, пробежалась пальцами по клавиатуре.

— Солнцев Никита Георгиевич, — пробормотала она. — Место рождения?

— Поселок городского типа Александровка Приреченского района Центральной области. Второго октября…

Впрочем, дату у него никто не спрашивал.

Пауза. Так, для красоты. Они уже явно все решили.

— Вы зачислены в первый состав, Солнцев, — бросила тетенька. — Поздравляю. Следующий!

— Ник!!!

Мила повисла у него на шее, и ее летящие волосы залепили солнце, небо, ребят, сгрудившихся вокруг. Все они тоже подавали документы на экспедицию, и все посрезались кто на каком туре, до собеседования добрался он один. Сейчас им, конечно, не терпелось узнать.

Все знала заранее одна Мила. Она всегда все про него знала.

— Ну что, Ник?! — наконец не выдержал кто-то.

Он поднял вверх большой палец: порядок. И хватит с вас пока. Сквозь Милины волосы солнце было похоже на огненную рыбу, бьющуюся в сетях. Об этом надо будет непременно написать песню…

— Супер, Ник!

— Как оно было? Ты им сказал?..

— А говорят еще, что это не передается по наследству…

Кто-то тренькал струнами оставленной ребятам на сохранение гитары, пытаясь изобразить то ли туш, то ли свадебный марш. Никита взял в ладони смеющееся лицо Милы, звонко чмокнул ее в губы, отпустил, развернулся, выдернул гитару из чужих рук и с ходу сымпровизировал неистово-сумасшедшее победное соло.

НАТАЛЬЯ

— На последней примерке сидело идеально, — пряча глаза, пробормотала пигалица.

Пигалица была ведущим модельером кутюр-империи «Элит-мода». Фамилия пигалицы не сходила с веб-страниц светской хроники; но лично Наталья и не думала ее запоминать. Если эта дура считает, что на презентацию стотысячной точки можно идти вот так, со складкой на самом…

— Вы только не волнуйтесь, Наталья Петровна. Через двадцать минут девочки все поправят. Можете пока посмотреть видеожурнал…

— Ты рехнулась? — спокойно спросила она. — Каких двадцать минут?! И вообще все это туфта. Вон я вчера видела по люкс-визику, у одной девули декольте было в форме сердечка, все наружу, а по воротничку такие голограммки прикольные…

Смотреть на пигалицу было одно удовольствие; не жалко не то что двадцать минут потратить, но и все двадцать пять. Ее физиономия перекосилась и стянулась, похожая на известную комбинацию из трех пальцев. Ну-ну, это тебе фигу, а не мне. Такими клиентами, как Наталья Лановая, всякие там «Элит-моды» не бросаются.

— Вы отменяете предыдущий заказ? — очень вежливо спросила пигалица.

— Чего? — Наталья рванула на груди дорогущий коттон-хамелеон; впрочем, ему все равно хоть бы хны, прочный. — Туфта это, а не заказ. Подбери мне что-нибудь, как у той девули, с голограммками, только чтоб эксклюзив, и не вздумай черное, мне не идет. Пять минут на все про все. Максимум семь, считая с примеркой.

— Постараемся уложиться, Наталья Петровна.

Перед тем как испариться, пигалица вымучила ослепительную улыбку. Вот так-то.

По стереостенам примерочной дефилировали последние коллекции модельеров кутюр-империи: кое-что ничего себе, но в основном такие заморочки, что и на костюмированный виртобал не наденешь. Да и модельки красовались фигурами, каких по жизни вообще не бывает; наверняка в космоанатсалонах их разбирают на части, а потом собирают назад. Не-ет, Наталья этих штучек не одобряла, да и попросту боялась: могут ведь и не так собрать, из гипносна не очень-то проконтролируешь. Но с другой стороны, не в тренажерный же зал ходить… она хихикнула.

Хотелось бы знать — зацепившись за давнее воспоминание, лениво потянулась новая мысль, — куда «Элиты» задевали того парнишку, что обслуживал ее раньше. Над парнишкой Наталья прикалывалась совсем по-другому… а с бабами вечно одни проблемы. Теперь эта дура действительно притащит с голограммами — а на кой они на деловой презентации?

Но в «Элит-моде» полных идиоток не держали. Через минуту пигалица возникла с мобильной стойкой всевозможных прикидов и двумя барышнями-ассистентками; одна из них, как только Наталья разделась, типа незаметно улетучилась с забракованным костюмом. Пока пигалица будет обхаживать капризную клиентку, злополучную складку ликвидируют, а потом ненавязчиво устроят еще одну примерку… Самые умные, да? Ну, это мы еще посмотрим.

В одном фибробелье Наталья, как всегда, понравилась себе. Пожалуй, сейчас, в свои сорок восемь (тс-с-с!!!), она выглядела получше, чем лет пятнадцать назад; впрочем, тогда еще не придумали ни лепной фейс-пластики, ни микрософт-шлифовки, ни, главное, безвакуумной ультралипосакции. Ни вариозеркал — говорят, в этих штуках что-то такое вмонтировано: отражает как есть, а любая уродина от себя в восторге. Ну, любая — не любая…

Пигалица помогла ей надеть первое платье, мигавшее малиновым и сине-зеленым, включила вариозеркальную опцию «180». Наталья увидела себя со спины: голограммки вдоль узкого выреза до самого того были и вправду супер.

А время действительно поджимало. Пожалуй, пора закругляться.

— Беру, — королевски бросила Наталья.

Выдержала паузу.

— И костюмчик, когда переделают, тоже.

— Будут иностранцы, — предупредил Максимчик. — Журналисты. Из этой… как ее… Соединенной Америки.

Офис-менеджер был совсем молоденький и еще хуже самой Натальи разбирался в географии отсталых заграничных стран. Впрочем, шефиня ценила его не за это.

— Американцы? — переспросила она. — И какого хрена?.. Ладно, учтем.

Теперь придется следить за собой, чтобы употреблять поменьше откровенно ненашенских слов не «офис-менеджер», а «помощник по конторе», — и, само собой, не разболтать ненароком какую-нибудь государственную тайну. Журналисты!.. Еще бы туристами назвались. Все они шпионы. И, главное, вреда от них никакого, но попортить кровь своим присутствием могут. И почему их до сих пор к нам пускают?..

— Гриф-мессиджей в честь этого не было?

Максимчик мотнул головой. Вот и хорошо. Если б что серьезное, точно бы прислали. Значит, надо выкинуть американских козлов из головы и спокойно провести нормальную презентацию.

Нормальную?! Наталья покосилась в вариозеркальце над монитором и горделиво усмехнулась. Стотысячная точка — это вам не хухры-мухры! Да в этой стране, считай, ни одной бабе больше не приходит в голову самой варить какую-то еду: все, все поголовно питаются в «Двух калориях»! Даже в ее родном задрипанном Полесске уже открыли четыре ресторана и парочку супермаркетов. Скоро новые точки вообще будет некуда лепить. Черт, маловатая все же у нас страна…

— Завтракать будете, Наталья Петровна?

Максимчик — как он там?.. «помощник по конторе», надо запомнить, — исполнял при ней очень разнообразные функции.

— Разумеется, солнышко. Только чего-нибудь покалорийнее, у меня сегодня праздник. Закажи прямо сюда… в темпе!

Она клацнула трансформ-пультом: офисная стена мелодично всхлипнула и разродилась широким диваном с нежно-розовой полисофт-обивкой в зелененький цветочек. Максимчик надиктовал по внутреннему визиофаксу меню завтрака и отключил все офисные рецепторы, кроме автоматического приема заказов. В конце концов, до презентации еще часа четыре.

Более чем достаточно.

* * *

Вокруг бесшумно летали мобильные минилюкс-камеры, зависая для съемки то сбоку, то над головой; самая нахальная устроилась в воздухе сантиметрах в десяти от Натальиного носа и зыркнула оранжевым глазом. Прихлопнуть бы ее, как комара, — вот был бы прикол. Особенно если это Первый национальный. Лет двадцать назад эти козлы такое про нее показывали!..

Место для стотысячной точки — нашел его Максимчик, а утверждать она летала лично, — подобрали и вправду супер. В шикарнейшей курортной зоне, прямо над морем, если не считать набережной и узкой полоски элитного пляжа. И даже недорого — принимая во внимание, что ресторанчик, с незапамятных времен обретавшийся в этих стенах, имел и солидную репутацию, и постоянную клиентуру; впрочем, все больше из старой, пронафталиненной бомонд-тусовки. Но особенно Наталью приколола скромненькая стереотабличка над одним из столиков: «В таком-то году у нас обедал сам Президент…»

Теперь и от Президента, и от старообразных столиков тут осталось одно воспоминание. Фирменный дизайн «Двух калорий» — зеленое с серебром, многоярусные стойки и ни одного острого угла — был ненавязчиво приправлен морскими мотивами. Обычно Наталья раз по двадцать заворачивала на доработку дизайнерские проекты, но на этот раз скаты и медузы, плававшие во встроенных сверхплоских мониторах, ей и вправду понравились. Люкс-визионщикам тоже: большая часть мобильных камер с разных каналов уже оставили «президиум» и кругами облетали стены, то и дело зависая и медленно крутясь вокруг своей оси.

Америкашки со своими допотопными видеокамерами на плече выглядели полными идиотами. Интерьер и тем более морские пейзажи их не интересовали: два мужика-оператора сосредоточенно целились в выступающих, ловя каждое слово, а рыжая барышенька еще и строчила что-то в натуральный бумажный блокнотик— обхохочешься. Сами они, конечно, были страшно серьезны, прям как на похоронах.

— А теперь послушаем нашу очаровательную хозяйку, бизнесву… простите, деловую женщину нового времени, президента концерна «Две калории» госпожу Наталью Лановую!

Она поднялась под грохот аплодисментов. Стайка люкс-камер метнулась поближе, толкаясь в воздухе в борьбе за выгодную позицию, — журналюги аж вспотели, клацая своими пультами. На подорвавшихся с мест американцев вообще было жалко смотреть. Наталья испортила им всю малину, шагнув в сторону и развернувшись; впрочем, так она действительно лучше выглядела на фоне моря.

Речь ей, как всегда, накатал Максимчик. Солнышко: хорошая вышла речь. Главное, короткая:

— Я рада пригласить вас в наш новый ресторан — стотысячный по счету объект концерна «Две калории». Каждый из них по-своему уникален, но все их объединяет одно: забота о вашем удовольствии и здоровье. Уверена, что все, кто сейчас видит и слышит меня, знают вкус и качество «Двух калорий». Обещаю, что и впредь девизом нашей компании будет по-настоящему вкусное, здоровое и экологически чистое питание, залог процветания нации!

Аплодисменты. Она уже готовилась сесть, когда — совершенно вразрез со сценарием презентации — встрял модератор:

— Госпожа Лановая любезно согласилась дать небольшую пресс-конференцию. Господа журналисты, прошу вас формулировать вопросы ясно и сжато.

Наталья едва-едва удержалась от естественного «ты чего, козел?!». Едва-едва заменила соответствующее выражение лица ослепительной улыбкой. Отыскала взглядом Максимчика: тот делал страшные глаза и хлопал ярко-малиновыми ушами. Сам не знал или не удосужился предупредить? В любом случае — кретин, лопух!.. Впрочем, он еще свое получит.

Началось все вполне безобидно. Роскошная дама, которой не помешала бы пара сеансов ультралипосакции, осведомилась, действительно ли все блюда «Двух калорий» по составу вписываются в реестр Ведомства охраны здоровья нации. Разумеется, не без злорадства ответила Наталья, однако не стоит забывать, что мы едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть. И смерила даму настолько уничижительным взглядом, что та обломалась и села, не попросив уточнить, что, собственно, госпожа Лановая имеет в виду. Так тебе и надо, слониха недокормленная.

Нервный юноша, поминутно клацавший пультиком люкс-камеры, задал вопрос о роли концерна «Две калории» в наполнении государственного бюджета, финансировании фундаментальных научных исследований и культурных программ, а также в социальных выплатах соответствующим категориям населения, причем потребовал выразить ответ если не в количественном, то в процентном измерении. Сильно умный; Наталья таких на дух не переносила. Отослала юношу к официальному веб-сайту компании, где, чтоб он не сомневался, вся информация абсолютно прозрачна и обновляется каждые двадцать минут. В таком вот измерении.

А затем, как и следовало ожидать, подключились американцы.

— Госпожа Лановая, не планирует ли концерн «Две калории» в ближайшем будущем выйти на международный рынок?

Вежливо улыбнулась:

— Мы в первую очередь заботимся о здоровье граждан нашей страны, а вовсе не гонимся за мировыми сверхприбылями. Наш девиз — качество, а не количество. И потом, у вас же есть этот… как его… «Макдоналдс».

Прошелестел дружный снисходительный смех: над агентишками из отсталых стран не грех поприкалываться. Много вы тут нароете, типа представители прессы! Рыженькая барышня сосредоточенно портила бумагу в своем блокноте. Потом подняла руку и с весьма забавным акцентом задала следующий вопрос:

— Вы целиком разделяете политику сверкающей изоляции вашего государства?

«Блестящей изоляции»; но поправлять американку вслух Наталья не стала. Тем более что не была уверена на все сто. Надо будет уточнить у Максимчика.

Улыбнулась еще ослепительнее:

— Как я могу чего-то не разделять? Это моя страна. Я здесь живу.

— Госпожа Лановая. — Из-за спины барышни поднялся качок, которого Наталья все время принимала за журналисткиного хахаля или телохранителя; интеллекта на его физиономии не наблюдалось. — Вы — одна из когорты людей, с именами которых связывают феномен экономического чуда в вашей стране. Как вы лично объясняете…

Больше всего ей понравилось слово «когорта». И «феномен» — тоже неплохо. Он что, умный, этот америкашка?

Что-то подсказывало, что отвечать на его вопрос надо особенно осторожно. И прежде всего — выслушать повнимательнее, вычислить, к чему он, собственно, ведет. Наталья старательно сохраняла на лице улыбку. Незаметно покосилась на модератора: долго еще? Максимчика почему-то нигде не было: странно, мероприятия подобного ранга он обычно курировал от начала и до конца…

— …появление генерации, совершившей этот переворот? Правда ли, что в свое время вы лично, госпожа Лановая, и ваши со…

И тут случилось.

Раздались оглушительные залпы; разноцветные огненные змеи вдоль и поперек перечеркнули небо и опоясали солнце, ослепительно сверкающий дождь бриллиантовых капель пролился в море. Присутствующие разом повскакивали с восторженными криками: само собой, кто бы не визжал от радости при виде дневного плазмофейерверка, изобретения буквально последних недель? На что, собственно, и был расчет.

Но как вовремя! Пожалуй, не стоит делать Максимчику выволочку за прокол с прессухой. Все равно он солнышко.

Америкашки, конечно, ничего не понимали — точь-в-точь дикари при виде электрической лампочки. Качок вообще потерял дар речи, а рыженькая от волнения перешла на родной язык и отчаянно пыталась дозадать вопрос, подскочив к «президиуму» и бессвязно выкрикивая в лицо Наталье какую-то галиматью по-американски.

Ну и что? Она все равно — и в школе, и… в общем, всегда — учила испанский язык. Да и тот давным-давно забыла.

* * *

— Не берите в голову, — сказал Максимчик. — Все прошло супер, Наталья Петровна.

Из окна маленькой комнатки на втором этаже был виден кусочек моря и неба, блеклых и линялых после великолепия плазмофейерверка. Внизу играла музыка и шумно фуршетили гости новопрезентованных «Двух калорий». Впрочем, в закусках праздничного меню калорий было все же несколько побольше, а напитки — куда крепче, нежели рекомендовало Ведомство охраны здоровья нации.

— Чудило, я могла бы хоть подготовиться.

Вообще-то не стоило этого говорить. Раз уж она решила не втыкать ему по первое число, надо было вообще замять для ясности.

— Да я не…

Максимчик запнулся. Сник и обесцветился, как море за окном. Что было совсем на него не похоже: собственно говоря, Наталья платила ему такие деньги вовсе не за красивые глаза и постельные подвиги и даже не за универсальнейший профессионализм, а главным образом за умение никогда— никогда! — не позволять выбить себя из колеи. Что это с ним?

И вдруг ее осенило.

Припечатало, будто чем-то тяжеленным по башке.

— Тебе прислали гриф-мессидж?

Даже не кивнул: только опустил густющие ресницы.

— Гриф-мессидж?! ТЕБЕ?!.

Максимчик молчал. Действительно, обсуждать тут больше было нечего.

Внизу громко зааплодировали чьему-то удачному тосту. Жрут, с неожиданной ненавистью подумала Наталья. И америкашки в том числе — где их еще так накормят, к тому же на халяву? Не в «Макдоналдсе» же. И все надеются, убогие, в конце концов докопаться до супер-пупер-государственного секрета, хотя секрета никакого и нет — тоже неплохо бы жили в своей Америке, если б не были беспросветно тупыми лохами. Но ей-то самой на кой это все? Стотысячная точка, потом стотысячепервая, когда-нибудь, наверное, двеститысячная… и так далее. Полный мрак в конце тоннеля.

Подняла глаза: Максимчик почему-то не уходил. Раскрыл на подоконнике портатив-пакет документации; монитор против солнца казался серым и слепым. Ну что там еще?

— Распишитесь за поставки, Наталья Петровна.

Мутная тоска не отпускала, и Наталья чуть было не черкнула электронную подпись наугад, не читая. Спохватилась, когда пальцы уже коснулись клавиатуры: с чего это вдруг?! Села, развернула монитор под углом к свету и принялась изучать прайс-ведомости, ритмичными кликами листая страницы.

Остановилась, перечитала. Вернула на пару страниц назад. Ни фига себе!.. Кликнула в конец: итоговая сумма держалась в пределах, все-таки главный бухгалтер концерна тоже не зря получал зарплату, сэкономил на чем-то другом. Но…

— Откуда взялись эти цифры, Макс? Вот эти. — Курсор выделил на мониторе оранжевый столбик. — «Натур-продукты», наши постоянные поставщики… они что, опупели?

— Не знаю, Наталья Петровна. Их гендиректор внизу, могу организовать вам встречу, пока он еще не в зюзю… Привести сюда?

— Разумеется. В темпе!

Как ни странно, она почувствовала облегчение. Есть вещи, в которых она, Наталья Лановая, президент супергиганта пищевого бизнеса страны, — сильнее и увереннее всех. Она никому не позволит себя обмануть, переиграть, победить. И никому — в своем деле — не подчинится.

НИКОМУ.

Иван Александрович Штерн был из старых. Из тех немногих, кто еще оставался наверху— исключительно благодаря многодесятилетнему опыту и бультерьерской хватке. Седые виски и окладистая борода: импозантный мужчина. Когда он старообразно, с комплиментами и прочими примочками пытался ухаживать за Натальей, это было очень даже забавно. Тем более сейчас: гендиректор «Натур-продуктов» таки успел основательно приложиться.

— Мои поздравления, Наталья Петровна! — Он согнулся в три погибели, чтобы чмокнуть ей ручку. — Сегодня вы прелестны, как никогда. Всякий раз я льщу себе надеждой, что постиг глубины вашего очарования, однако всякий раз вам удается снова сразить меня наповал. Но, увы, мой возраст не позволяет надеяться, что наши с вами отношения когда-либо выйдут за рамки сугубо…

— Присаживайтесь, Иван Александрович, — сказала она. — У нас с вами будет деловой разговор.

Он театрально вздохнул:

— Вот видите! Я, как всегда, оказался прав.

Наталья опустилась в кресло за его спиной и, поворачивая поудобнее монитор портатив-пакета, ненавязчиво прошлась ноготками по плечу гендиректора. Пускай вконец разомлеет, старикан. Так будет легче.

— Мы с вами хорошо понимаем друг друга, правда? — начала она. — Все-таки сколько лет работаем вместе… С «Натур-продуктами» я всегда считала себя застрахованной от всяческих сюрпризов.

— Разумеется, Наталья Петровна.

Она пролистнула несколько страниц электронных ведомостей и остановила курсор напротив штерновых поставок. Синие цифры в оранжевом столбце. Мягко говоря, неожиданные цифры. Формулировать вопрос вслух она не стала; зато побольше укоризны в голосе:

— Как же так, Иван Александрович?

Гендиректор пожал плечами:

— А что, собственно, вас удивляет? Конечно, цены колеблются: в зависимости от сезона, от урожая, от потребительского спроса… Пару пунктов вверх, пару пунктов вниз— это же так естественно. Это рынок.

— Да, но я ваш постоянный заказчик. — Она чуть-чуть добавила металла. — И мы с вами уже больше десяти лет работаем по твердому тарифу, господин Штерн.

— Разве так указано в контракте?

— Это наше с вами джентльменское соглашение.

Его пьяный вздох был, пожалуй, малость наигранным:

— Как жаль, что я более не являюсь джентльменом в ваших глазах, обворожительная Наталья Петровна… Теперь вы, вероятно, будете искать нового поставщика продуктов для вашего концерна… жаль, очень жаль. Я не думал, что такая солидная компания понесет убытки в результате столь ничтожного поднятия цен с нашей стороны.

Она резким движением захлопнула портатив-пакет. Штерн вздрогнул и обернулся; их глаза встретились.

— Мы не обеднеем, Иван Александрович. Но я хотела бы знать: почему?

Он часто смаргивал, словно пытался избавиться от соринки, застрявшей в глазу. Старый одинокий волчара, потерявший от выпитого разве что ничтожную часть своей хватки и бдительности. Но если бы не эта частица — вряд ли удалось бы добиться от него хоть каких-то объяснений. А надо. Наталья незаметно закусила губу.

Заговорил:

— Вот вам честное купеческое слово: мы изыскали все возможные ресурсы, чтобы наши внутренние трудности не отразились на отношениях с постоянными партнерами. Но я уже говорил вам: это рынок. Это жизнь, Наташенька… Вы еще слишком молоды, вы не застали тех времен, когда… впрочем, не важно. Когда речь идет о земле и ее, извините, дарах — нелепейшее выражение! — важными становятся совсем другие, объективные факторы. Сейчас положение в отрасли катастрофическое, и можете не сомневаться, что вскоре это зацепит и вас. Семьдесят процентов поставленной вам продукции, Наталья Петровна, мы закупали за границей — а они там умеют заламывать настоящую цену. Да-да, моя милая… «Блестящая изоляция», экономическое чудо в отдельно взятой стране, — это красивые сказки для народа. На самом деле мы живем в кольце врагов… и это кольцо сжимается с каждым годом. Будьте готовы, дорогая… будьте готовы…

— Спасибо за предупреждение.

Она встала и подошла к окну. Фуршет плавно близился к концу, и гости живописными группками перемещались на пляж. Кто-то уже экспроприировал яхту на пневмопарусах, и она выписывала вдоль берега немыслимые кренделя, что красноречиво говорило о состоянии рулевого. Впрочем, эти яхты все равно непотопляемые.

Неужели и дедушка Штерн действительно до такой степени наклюкался? Нес он откровенную пургу. Оставалось определиться: считает ли он ее, Наталью, за полную дуру, или и вправду дал волю своему старческому маразму. Придется в ближайшие дни встретиться еще раз. В офисе, на свежую голову, без всяких сантиментов. Никаких поставок по завышенным ценам больше не будет. Точка.

Иван Александрович подошел к ней сзади, шумно дыша прямо в шею. Наталья брезгливо посторонилась. Шел бы и себе освежиться в море, старый п…!

— А признайтесь, Наташенька, таким вещам вас, пожалуй, не учили в вашем… как его…

Молнией развернулась ему навстречу:

— Тише!..

Этого еще не хватало. Когда здесь иностранцы. Когда…

А волосы у него были крашеные. Даже якобы седые благородные виски.

Силуэты кипарисов и каких-то разлапистых южных деревьев казались вырезанными из черной бумаги. По морю протянулась серебристая дорожка от большущей пятнистой луны. Наталья облокотилась о балконный парапет. Ей здесь нравилось. Настолько, что, пожалуй, стоило остаться на весь уикэнд. Вместе с Максимчиком.

Нажала миниатюрную клипсу мобил-чипа:

— Ты где, солнышко? Давай поднимайся ко мне. В темпе, в темпе!

Потом переключилась на внутренний мобил-селектор и заказала в номер фруктов, шоколадных конфет и своего любимого мятного ликера. Ответственный день, слава богу, кончился; можно расслабиться. Тем более что все, кто сегодня круто порасслаблялся за ее счет, давно уже дрыхнут по домам, в сотнях и тысячах километров отсюда.

Хотя америкашек, кажется, тоже поселили в этом отеле. Разумеется: им, бедненьким, только с утра получится вылететь в свою Америку допотопным трансатлантическим лайнером. Но и они, конечно, спят — в номерах для техперсонала окнами в противоположную сторону от моря.

Доставили ее заказ: блюдо с огромными виноградными кистями и персиками с гладкой кожей, коробку ассорти метр на полтора и граненую бутылку с мерцающей зеленью внутри. Наталья разлила ликер по двум малепусеньким рюмочкам, медленно выпила свою, наполнила еще раз. Красота!.. Но где же, черт возьми, этот?..

Она дожевывала четвертую конфету, когда возле уха пискнуло и возник виноватый голос Максимчика:

— Тут небольшие проблемы, Наталья Петровна. Минут через десять буду, честное слово.

Вот так всегда. Стоит только поверить в потрясающий уикэнд в райском уголке — и на тебе. Она перекинула рюмку залпом, как стопку водяры. Закусила сразу двумя конфетами — мелкие они какие-то. Фрукты после шоколада казались совсем несладкими, с моря подул неприятный ветерок, в голову полезли мысли о понедельнике, поставках, договорах и сметах… и вообще. Ну почему?!.

…Максимчик возник ровно через десять минут — как часы. Две трети бутылки и полкоробки ассорти.

— Перелетчика поймали, — с порога начал оправдываться он. — Клеился к иностранке, ну, к той рыжей. Хорошо хоть, мужик его неправильно понял и поднял хай на весь отель. А то явно набивался с ними… в эту Соединенную… как ее… На ихние летающие жестянки ведь запросто пролезть, если сильно хочешь.

Наталья давно уже ушла с балкона: холодно. Сидела с ногами на громаднейшем — к тому же стационарном, а не трансформенном — сексодроме посреди номера. Зло надкусила персик; сок закапал прямо на страшно дорогое натур-батистовое покрывало. Ну и по фиг.

И с каких это пор ее собственный помощ… тьфу, офис-менеджер, теперь-то можно, — лично ловит перелетчиков?

— А ты тут при чем?

— Так меня вызвали разобраться. Понимаете, Наталья Петровна, этот чудик требует, чтобы его отвели к вам. Типа он вас знает. Говорит, что он тоже окончил… — Максимчик покраснел и кашлянул. — Ну, что вы вместе учились.

Она развернулась в сторону балконной двери и прицельно запустила туда персиковую косточку: а ну, сработают ли блок-элементы? В последний момент створка вильнула вбок; косточка исчезла в южной ночи. Хорошо, если кому-то по башке.

Вечер был безнадежно испорчен. Захотелось спать, а перед этим послать всех подальше. С Максимчиком включительно.

Стоп. Наталья обхватила пальцами виски, пытаясь сосредоточиться; последние пару рюмок были все-таки лишними. Какой-то идиот-перелетчик горланит на весь отель, что учился в… и, главное, вместе с ней: надо же додуматься! Если его просто послать, это может кончиться черт-те чем. Они же, перелетчики, полные психи — все до одного.

— Приведи его сюда. Только сам, без местных вышибал. Справишься?

Максимчик неуверенно кивнул.

— В темпе!

Встала с кровати, кое-как заправила покрывало — насколько все-таки полисофт удобнее, а ведь гораздо дешевле. Убрала в бар ликер и конфеты, напоследок бросив в рот еще одну… и еще, самую последнюю. Ну и запить… капельку.

Шаги, стук в дверь. Слава богу, что элемент-система тут на голосовом управлении, не надо искать пульт.

— Да!

Максимчик цепко держал перелетчика за плечо, хотя тот вроде бы и не порывался бежать. Выглядел он точно так же, как и все они, эти ненормальные.

Единственное, что она и вправду сразу его узнала. И не особенно удивилась.

— Привет… Гендель.

АНДРЕЙ

Волна казалась высокой, но ближе к берегу обмякла и опала пеной метра за полтора до его ног. Следующая была совсем несерьезной. Третья подплеснула довольно близко, но тоже бесследно впиталась в песок, не замочив пальцев. Может быть, вот эта?.. Да нет, куда там, — и он сыграл в поддавки, пододвинув шезлонг ближе к морю.

На глаза поверх розоватых вариочков легли чьи-то теплые ладошки. Ляля? Хотя ее ведь уже с неделю как нету… а как же зовут эту, новенькую? Вспомнил: Оксана. Ксюша.

— Ксю-ю-юша…

Она была молоденькая, маленькая и ещё почти не загорелая. Восторженно засмеялась, отняла руки и, метнувшись вперед, присела на песке у ног Андрея. Вот тут-то и подкралась настоящая волна, разбившись брызгами аккурат на округлостях Ксюшиного фиброкупальника. Много визгу и смеху, после чего горничная каким-то образом очутилась у Президента на коленях. Кстати, не такая уж она и маленькая…

Дурачась, оттянула складку у него на животе: а вот этого Андрей как раз не любил, Почему-то действительно жирным мужикам никто ничего не говорит, а если у солидного мужчины всего лишь наметился животик, любая финтифлюшка считает себя вправе делать какие-то намеки или даже замечания открытым текстом. Да пару сеансов вибромассажа — и от этой складки следа не останется… только зачем?

Между прочим, куда все-таки подевалась Ляля… или Лёля?.. надо же, забыл. Наверное, Алина уволила. Алька всегда была стервой, но в последнее время что-то совсем… Хорошо хоть, что ее не так часто заносит сюда, на Остров.

Андрей отстранил Ксюшу, приподнялся в шезлонге, сдвинул на лоб вариочки. Море стало чуть более зеленым, облака — чуть менее розовыми; однако знакомый пейзаж ни на йоту не потерял своего очарования. Золотистый песок и зеркало лагуны, пальмовая аллея вдоль побережья и башенки белого дворца-резиденции за веерообразными кронами, яхта с голубыми пневмопарусами и ручная чайка на мачте… Если б можно было жить на Острове постоянно… А впрочем, Андрей все меньше и меньше понимал, почему нет.

— Забыла вам сказать, Андрей Валерьевич. — Новенькая горничная прильнула к нему всем телом; да нет, она ничего, во всяком случае, ничуть не хуже Ляли. — Там ваша… в общем, госпожа Багалий прилетела.

— Привет.

Ее белые брюки росли прямо из песка, где утонули по щиколотку босые ноги, туфли на шпильках-кинжалах покачивались в воздухе, а коротко стриженные волосы слегка шевелились в унисон морскому бризу, Она щурилась— видите ли, совершенно не признавала вариочков,

Андрей улыбнулся: привычка, выработанная годами. Когда успела улетучиться горничная, он, хоть убей, не заметил. Интересно, Аля ее сразу уволит или как?

Кинжальный каблук неприятно коснулся его шеи; разумеется, она это нарочно. Поморщился и кликнул мобил-селектором:

— Шезлонг для госпожи. И… что ты будешь пить?

— Ничего.

— …Два бриз-коктейля. Автодоставкой. — Незачем лишний раз подставлять девчонку. Отключился и поднял глаза: — Ну?

— Хоть бы встал в присутствии женщины. Развалился, как… Ну что это такое? — Коротко и больно хлопнула его по животу. Стерва. Сама-то она не вылезала из тренажерных залов с массажными кабинетами и до сих пор была сухая и поджарая, как охотничья собака.

Андрей хотел огрызнуться, но сдержался. В конце концов, самое разумное было как можно скорее перейти к делу: иначе как по делу Алина на Острове не появлялась. И, если все побыстрее уладить, существовал реальный шанс, что она улетит обратно в тот же день.

— Я тебя внимательно слушаю, Аля.

У самой кромки моря материализовались столик с напитками и шезлонг; Алина вручную оттащила последний назад, оставляя канавки в мокром песке, и присела на самый край. Андрей спохватился и поухаживал за ней, дотянувшись с места до узкого сине-искристого бокала. Женушка одним глотком выхлебала почти половину — а ведь отказывалась. Откинулась на спинку шезлонга, подтянула ноги и, похоже, слегка расслабилась. Самую малость.

— Когда ты думаешь возвращаться в столицу?

Приподнял брови:

— Ты что, Аль, я же в отпуске.

— Ты в отпуске уже третий месяц. Причем второй раз за год.

— Ну и что?

— Ты пока еще Президент. — Она акцентировала «пока еще» совсем незаметно. — Между прочим, в этом году у нас выборы. Забыл?

Андрей усмехнулся:

— Выборы! Слушай, оно нам надо? Давай продлим полномочия еще на пару-тройку лет, как в прошлый раз… Или ты серьезно думаешь, что кто-нибудь будет против?

— Кое-кто, представь себе, против.

За ее спиной шептались экваториальные пальмы: уже совсем взрослые, высоченные, и не скажешь, что их с огромным трудом акклиматизировали в наших широтах всего лишь несколько лет назад. Вообще давно пора вплотную заняться климатом Острова: сколько можно, чтобы здесь, как и во всем Южном регионе, на целых три месяца наступала зима, порой даже со снегом? Существуют же, он читал, новые разработки: какие-то локальные купола, моделирование зон… А то ведь действительно, ещё месяц-другой — и придется двигать в столицу.

Алина смотрела на него в упор, сощурив глаза до жестких щелочек. И совершенно не вписывалась в пейзаж.

— Я заглядывала в твою приват-почту. У тебя лежат четыре нераспечатанных гриф-мессиджа.

Махнул рукой:

— Хорошо, сегодня посмотрю. А почему ты решила?.. Мало ли что там пишут.

— Не знаю. Но, видишь ли, некоторые вещи написали непосредственно мне.

— И что именно?

Жена залпом допила бриз-коктейль. Завертела, как фокусник, в пальцах длинный бокал. Все-таки Аля стала чересчур нервная. Вот кому не помешал бы хороший отпуск на Острове… хотя нет, лучше не надо. Он даже плечами передернул.

— Будут выборы, Андрей. Причем не такие, как десять лет назад: избирать ли Багалия на второй срок? — а с реальным альтернативным кандидатом. Максимально прозрачные, полная гласность, огромное количество иностранных наблюдателей. И чтоб комар носа не подточил, Тогда, может быть, обойдется. Может быть…

— Это тебе прислали в гриф-мессидже?

Пожала плечами. Что, вероятно, следовало считать знаком согласия.

Андрей приподнялся, развернулся вместе с шезлонгом, подался ей навстречу.

— Послушай, Алька, а давай пошлем их назад! По известному адресу. И посмотрим, что получится… а?

Алина вздохнула и наконец уронила бокал на песок.

— Не получится, Андрей.

— Это идиотизм! Чушь собачья! — Он месил босыми ногами песок с пеной и водорослями. — Да кто в этой стране вообще интересуется политикой? Кто пойдет на эти идиотские выборы, я тебя спрашиваю?! Помнишь, пять лет назад нам едва-едва удалось раскрутить процентов шестьдесят избирателей на тот инет-референдум по продлению полномочий на третий срок… и было «за» единогласно, что и требовалось доказать! Потому что мы живем в благополучном, стабильном государстве. Нашим согражданам в голову не приходит что-то менять. Более того, те из них, кто как минимум лет пятнадцать пребывают в сознательном возрасте, прекрасно знают, кому они обязаны теперешним благополучием и стабильностью. Мне!!!.. Так о каком альтернативном кандидате может идти речь?

Андрей перевел дыхание, заговорил спокойнее:

— И, если уж на то пошло, я заслужил этот отдых, этот Остров. Я сумел отладить государственный механизм до такой степени, что теперь он крутится сам. Ты знаешь, чего мне это стоило в свое время… но сумел же. Сейчас главное— ничего не трогать. Ради нашего с тобой спокойствия, Аля, и ради страны тоже. Потому что мне все чаше кажется, что нашим с тобой… общим знакомым, рассылающим эти самые гриф-мессиджи, плевать на страну. А меня избрал народ, И это налагает на меня определенные…

— Неплохая речь, Не разучился.

Алина сидела в глубине шезлонга, согнув колени и обхватив их руками. Каменное лицо и стиснутые губы — словно узкий футляр, куда только что убрали бритву. Какая же она все-таки стерва.

— Я говорю то, что думаю. То, что есть на самом деле.

— Ты уверен, что полностью осведомлен относительно происходящего «на самом деле»? Третий месяц балуясь с девками на Острове?

Девок, разумеется, пришлось пропустить мимо ушей. Хотя очень не хотелось.

— Ну так расскажи мне что-нибудь новенькое. Ты ведь у нас постоянно в центре событий. Это, надо думать, единственная радость твоей жизни…

Она тоже молча проглотила его иронию. Один-один.

— Рассказываю. Последние пару недель мы снова оказались в фокусе внимания мировой общественности. — На его пренебрежительный жест жена никак не отреагировала. — На этот раз все гораздо серьезнее, чем во время прошлых всплесков, и я бы на твоем месте не стала надеяться на скорый спад. Наши драгоценные «экономическое чудо» и «блестящая изоляция» достают их уже не первый год, но сегодня, кажется, достигнута критическая точка. Начнем с того, что они каким-то образом сумели договориться: черные, белые, левые, правые, военные, исламисты, торговые союзы и международные организации борьбы за права человека. Все они теперь дружат — против нас. Кстати, господин Президент, когда ты последний раз был за границей с дружественным визитом?

— Зачем?

Алина нервно усмехнулась:

— Хороший вопрос.

— То есть, — Андрей присел на край шезлонга, — ты считаешь, что настало время как следует расшаркаться перед внешним миром? И даже организовать специально для них липовые выборы? Но, Аля, у нас ведь открытая страна. Международная общественность уже сто раз имела возможность убедиться, что мы именно такие, какие есть, — а вовсе не империя зла с агрессивной внешней политикой и вопиющими нарушениями прав человека. Просто мы смогли поднять нашу страну так высоко, как никому в мире и не снилось, тем более в такие сроки. Но, в конце концов, из банальной зависти никто не станет забрасывать нас атомными бомбами.

— Еще как забросают.

— Ничего подобного. Нужен повод — а мы его не дадим.

— Боюсь, что вот-вот дадим, Андрей. У нас появилось, вернее, обострилось, энное количество внутренних проблем. В твоем четко отлаженном механизме таки не хватает каких-то винтиков. И эти проблемы надо срочно решать, что, поверь, довольно сложно будет сделать, — она обвела широкий полукруг циркулем вытянутой руки, — отсюда.

Андрей пожал плечами:

— Только не говори мне об истощении ресурсов, хорошо? При современном уровне развития компенсаторных технологий…

— Истощение ресурсов — это раз. С демографией, допустим, можно подождать еще лет пять-шесть — не больше; хотя поощрительные программы, конечно, пора сворачивать. Но если ты не готов, о глобальном не будем. Я вообще-то хотела поговорить с тобой о внутренних центробежных течениях. О перелетчиках, например.

— Не смеши меня. — К его удивлению, по-настоящему засмеяться не получилось. — Это горстка психов. Такие имеют место быть всегда, в любом обществе. Как алкоголики и гомосексуалисты. Пока их процент не превышает…

— Пока не превышает. Но это ненадолго, можешь мне поверить. И потом…

Она встала и тоже заходила по кромке берега, проваливаясь в мокрый песок. Подплеснувшая волна до колен забрызгала белые брюки; Алина тихо чертыхнулась, но подальше от воды не отступила.

— Этот народ изменился качественно. Если сначала они были просто нелегальными мигрантами из числа последних люмпенов, кому элементарно не хватало средств на пакет документов для законного выезда…

— Сейчас такого вообще нет, — перебил Андрей. — Ни желающих эмигрировать, ни чтоб у кого-то не было на это денег.

— Правильно, умница. А вот перелетчики — есть. Только они теперь совсем другие. Имеются сведения, что у них уже существует своя подпольная организация. Во всяком случае, налицо единый, тщательно разработанный сценарий действий. Никто из них не заинтересован в том, чтобы тихо смыться за границу. Наоборот: каждая попытка — это резонанс, шум, конфликт, причем непременно на глазах у иностранцев. И с обязательным упоминанием… проекта «Миссури».

Андрей отметил, насколько явственно она запнулась — будто налетела на камешек посреди ровной площади. Алина! Алька, для которой никогда в жизни не существовало табу и неудобных вопросов. Подумать только, а ведь на тех, первых — старых и очень хорошо забытых — выборах они размахивали дипломом «Миссури», как флагом, всю кампанию строили именно на этом… так странно. Неужели за каких-то пятнадцать лет люди успели напрочь вытереть из памяти, как дружно голосовали тогда «за Будущее»? Да нет, не могут не вспоминать — но с каким, интересно, чувством?..

Как все изменилось.

И сколько еще можно все менять?!

* * *

— В общем, ты понял, — доносился с балкона Алинин голос, — Вылетаешь утром. Прежде всего рабочий брифинг по текучке, у всех должно создаться впечатление, что ты целиком и полностью в теме. Потом эфир на Первом национальном, текст я тебе подготовлю и сегодня вечером сброшу. Иностранцам дадим доступ к телу где-то после трех, но не расслабляйся, может, кому-нибудь удастся и раньше добраться до тебя, они ушлые…

Горничная Ксюша бродила по апартаментам, собирая Андрею приват-кейс, — этот процесс Алина сочла необходимым лично проконтролировать. В Ксюшином левом глазу медленно набухала большая слеза: Андрей был искренне тронут. Хотя черт его знает, может, жена уже успела ее уволить, и малышка оплакивает именно это, а вовсе не разлуку с ним.

— Чуть не забыла. — Алина возникла в дверном проеме, и маленькая горничная оцепенела, как кролик перед удавом. — В понедельник проведешь серьезное совещание по космической программе. Подготовься как следует, это важно.

Он вздохнул:

— А что космическая программа? С ней-то какие проблемы?

И сам на мгновение изобразил жертвенного кролика: настолько жутким был ее суховатый смех, пробравший до костей.

— Ничего особенного. Просто последнее время циркулируют слухи, что никакой программы вообще нет. В смысле, есть — но не имеет ни малейшего отношения к космосу.

— Как это?

— А вот так. Поговаривают, что ребята, которых якобы готовят для экспедиции, — на самом деле второе поколение проекта «Миссури». Не больше и не меньше.

Синий спортивный телепорткатер госпожи Багалий пристал прямо к балкону, плавно трансформировав мраморные балясины. Алина исчезла, не прощаясь и не дав мужу испортить эффект немой сцены после своей последней фразы.

Андрей усмехнулся: ради этого эффекта жена даже пожертвовала ревизией его приват-кейса. Бедная Ксюша напрасно старалась — до вечера, а тем более до завтрашнего утра, еще уйма времени.

— Андрей Валерьевич! — После отбытия Алины горничная заметно осмелела. — Что-то не найду ваш полифункционал. Нигде его нет. А вы сами случайно не помните?..

— Спроси что-нибудь полегче. — Он и сам чувствовал веселый подъем, словно мальчишка, сбежавший с уроков. — Подожди… Алька говорила, что брала его, заглядывала в мою приват-почту. И, разумеется, поставила на место. Всего-то! Видишь ли, Ксюшечка, иногда бывает целесообразно искать вещи на их законных местах.

Малышка метнулась в президентский кабинет, куда Андрей не заходил, наверное, с начала отпуска. Кстати; потянувшаяся ниточкой мысль была не из самых приятных, но с этим моментом действительно следовало поскорее разобраться.

— Постой, я сам.

Его кабинет — ни единого окна, если не считать прозрачного светоносного купола высотой в два этажа других дворцовых помещений, — всегда раздражал Андрея, потому что был этаким островом на Острове. Здесь действительно тянуло работать. Ни к чему другому, кроме работы, это помещение приспособлено не было. А он, черт возьми, прилетал сюда, на Остров, в отпуск. В конце концов, каждый человек имеет право!..

Отпуск закончился.

Полифункционал и вправду стоял на своем месте, задвинутый в нишу трансформенного кабинетного стола. Андрей опустился в мобильное кресло; и нелепо же он, наверное, смотрелся среди этой офисной мебели — с мокрыми волосами, в вариочках на темени и ярком мультхалате, наброшенном практически на голое тело. Четыре гриф-мессиджа, говорила Алина. Что ж, посмотрим, о чем там пишут.

Он раскрыл монитор, загрузил функцию приват-почты. Ни одного непрочитанного письма — за два с половиной месяца? — разумеется, такого не может быть. Просто Алина все их прочла и, наверное, ответила на те, что сочла нужным. Все равно надо будет пересмотреть: вдруг что-нибудь интересное или даже личное… хотя с корреспонденцией такого плана, если она и была, жена, конечно, безжалостно расправилась. Не из ревности, просто по стервозности характера. Ну да ладно.

А вот и гриф-мессиджи. Четыре ярко-малиновые строки в серой табличке почтового ящика.

Программа идентификации загружалась довольно долго; глаза Андрея заслезились, и приват-почта выкинула окно с вежливой просьбой не щуриться. Невольно улыбнулся: впрочем, наивность дизайна программы не вводила в заблуждение. До сих пор не было зарегистрировано ни единого случая, когда гриф-мессидж удавалось прочесть кому-то, кроме непосредственного адресата, — даже человеку, стоящему у того за спиной.

Самое смешное, что подавляющее большинство адресатов, утверждала Алина, были абсолютно уверены, что гриф-мессиджи рассылает Администрация Президента.

Он открыл их все один за другим, прочел бегло, легковесно: а что особенного там могут написать? Потом перечитал внимательно, почти скрупулезно. Изумленно вскинул брови. Что ж, значит, так и будет. И у Алины вряд ли найдутся аргументы против.

В кабинет заглянула Ксюша — сказать, что все собрано, кроме… можно уже взять у господина Президента его полифункционал?

Андрей крутнулся в мобил-кресле — двадцать оборотов с ускорением; говорят, любимая забава современных мальчишек из тех, кому не хватает терпения спокойно досидеть до конца урока в индивидуал-классе.

— Отбой, малышка. Уже никто никуда не летит.

Девочка искренне просияла. И это было приятно.

По вечерам он любил гулять по Острову один.

Вечером действительно можно было поверить, что Остров — настоящий коралловый атолл в ожерелье пальм под огромными звездами где-нибудь на экваторе, а вовсе не искусственное намывное сооружение всего лишь в десятке километров от южного побережья страны.

Между прочим, совсем недалеко от границы. Алина с самого начала говорила, что это неразумно.

Андрей присел у мохнатого, словно обмотанного войлоком ствола пальмы, отыскал на земле плоский камешек и пустил его на поверхность лагуны. Путь «блинчика» высветился фосфоресцирующим следом: вода начинала цвести. Скоро осень. Нет, черт возьми, с этим надо что-то делать, и поскорее.

Алька будет обескуражена. Все ее усилия, вся тщательно выверенная тактика и стратегия разговора с ним, железная цепочка аргументов и даже убийственный спецэффект под занавес — все оказалось не стоящим выеденной скорлупы кокосового ореха… которые, кстати, не успевают вызревать в местном умеренном климате. Конечно, она ведь исходила из того, что его нечитанные неделями гриф-мессиджи всего лишь дублируют те, что получила она сама. И правда, кто бы мог предположить, что на самом деле — с точностью до наоборот?..

Любопытно. Что это — накладка? Правая рука не ведает, что творит левая, и так далее?.. Или элементарный сбой в Сети… вряд ли. Эти люди — не будем делать вид, что знать не знаем КТО, — не умеют ошибаться. Еще нелепее было бы предположить некую своеобразную шутку — шутить они тем более не умеют.

Но в чем в таком случае мог заключаться расчет? Андрей запустил еще один «блинчик»: неудачно, камень сразу пошел ко дну, зато по воде разошлись светящиеся концентрические круги. Тоже красиво.

«А давай пошлем их обратно. По известному адресу!» Он усмехнулся. Что ж, ОНИ могли предвидеть и это. Сыграть на его амбициях, стремлении к личной и политической независимости, давно зреющем бунте. Вы приказываете мне оставаться — а я вернусь назло врагам, да хотя бы потому, что кто вы такие, чтобы приказывать мне, Президенту страны?!.

Но даже ОНИ кое-чего не учли. Он, Андрей Багалий, — всего лишь человек. Человек, который устал. Которому хорошо здесь, на Острове, под пальмами, шепчущимися на берегу фосфоресцирующей лагуны. И который прожил на свете достаточно долго, чтобы понять: это самое главное. Это именно то, на что может не хватить жизни, если не ценить, разбрасываться, постоянно приносить в жертву чему-то громкому и глобальному. Хорошо разрекламированной, но пустой изнутри суете.

Возможно, так проявляет себя то, что один парень— не будем вспоминать понапрасну его имя и то место, где им в свое время довелось пересечься, — называл процентом погрешности. Но разве это важно?

Он дошел до края косы. Отсюда в хорошую погоду, если присмотреться, было видно разноцветное зарево над курортным побережьем: до него минут десять морем или сорок секунд телепорткатером, Но присматриваться не обязательно. Во всяком случае, на этот счет ему не присылали гриф-мессиджа.

Андрей опустился на песок, уже по-осеннему прохладный. Активизировал мьюзик-чип в дужке вариочков, Этот альбом перегоняли с громоздкого сидирома в формат новых аудио-технологий специально для него. Наш Президент любит старую музыку. Ностальгический штришок имиджа: и Алина не придумала бы ничего лучше…

Современную — с ее бесчисленными направлениями и жанрами, с доступностью ее сотворения каждому, кто владеет начатками виртуал-аудиомоделирования, — он однозначно не воспринимал. Что, конечно, никак не отражалось на распределении государственных дотаций в культурной сфере: в свободной стране искусство должно развиваться естественным путем. Политика не имеет права лезть в столь тонкие, деликатные материи… на его личный взгляд, чересчур уж тонкие и деликатные.

Первая песня прозвучала на индивидуал-частотах, транслируемых чипом прямо в мозг. Затем Андрей переключил режим: почему бы не дать послушать то, что слышит он, и этому вечеру, и морю, и пальмам?..

Голос. Живой, страдающий голос женщины, зовущей любимого. Настоящий, как звезды. Мимолетный, словно искорки в море…

И они надеются смоделировать на своих вирт-мьюзиках нечто подобное? Даже смешно.

Она давно уже не поет; сейчас не поет никто. Собственно, он не имеет ни малейшего представления, чем она теперь занимается: наводить справки, когда каждый твой шаг на виду, сопряжено с таким количеством проблем, что невольно отодвигаешь это дело на неопределенное будущее. Последний раз о ней упоминали в прессе в связи с рождением ее девочки… лет в сорок пять, наверное. При современных медицинских инновациях в этом нет ничего особенного — однако независимо от уровня развития науки остается крайним выходом отчаянного одиночества…

Хотя он, Андрей Багалий, давно здесь ни при чем.

Альбом закончился; в тишине плескалась вода и шелестели перистые листья пальм. С моря задул холодный ветер. Кстати, со стороны границы. Если все, о чем говорила Аля, правда — то Остров, в сущности, находится на передовой линии возможного огня. И он, Президент, с его старой музыкой, мечтами о вечном лете, розовыми вариочками и головой, спрятанной в песок, — идеальная мишень. Или заложник — что было бы совсем уж глупо и унизительно.

Странные мысли приходят порой по вечерам.

А может, все-таки заказать на утро телепорткатер?

ЮЛИЯ

Лифт-капсула уже закрывалась, когда член-корреспондент Румянцева легко взбежала по короткой входной лесенке институтского вестибюля. Разумеется, коллеги разноголосым хором подали команду «отбой». Кто бы сомневался; хотя она, пожалуй, не обиделась бы, если б даже пришлось подождать. И, кстати, не пересечься понапрасну кое с кем из этой публики.

— Здравствуйте, Юлия Николаевна.

— Доброе утро, Юлия Николаевна.

— Прекрасно сегодня выглядите, Юлечка… — Старый пень Богуцкий мигом стушевался, напоровшись на ее взгляд. — Николаевна.

За выпуклой стенкой капсулы с ускорением мелькали перекрытия: никому не надо было ниже, чем на тринадцатый уровень. Кабинет Юлии Румянцевой располагался на шестнадцатом, стенка в стенку с социологическим центром. Кстати, у них, по идее, уже должны бы прийти сегодняшние данные по выборке из Юго-Восточного региона, и если результат снова совпадет, можно будет с уверенностью говорить о…

Богуцкий продолжал умильно пялиться на нее — в точку где-то между подбородком и стоячим воротничком. Что, впрочем, ни на секунду не вводило Юлию в заблуждение относительно его истинных целей: в последний момент он таки успел примазаться к параллельной дубль-программе исследований и теперь не брезговал ничем, что теоретически могло отодвинуть конкурентку назад. Прожженный жук; тоже метит в академики. Надо взять данные у социологов хотя бы на пару часов раньше, чем он туда доберется.

Она вышла из лифт-капсулы и, не заглядывая к себе, направилась в центр.

Огромная виртокарта страны во всю стену переливалась разноцветными волнами отслеженных гипердемотечений на фоне социографических зон. Как всегда, с опозданием как минимум на полтора суток. Новоприобретенная институтом аналит-аппаратура — по техпаспорту «абсолютно бесшумной работы» — в количестве нескольких сотен машин давала вполне уловимый звуковой фон, похожий на тоненькое птичье пение. За полупрозрачными перегородками виднелись силуэты сотрудниц центра— и уже по силуэтам было прекрасно видно, зачем эти барышни ходят на работу.

Немыслимые прически. Якобы деловая одежда — с использованием всех безумных достижений современной моды. Не говоря уже о косметике: одним словом, дело жизни социологических красавиц состояло в том, чтобы демонстрировать себя друг другу. Именно так: рассчитывать на внимание мужчин в рабочее время им, бедняжкам, не приходилось. Если, конечно, не считать Богуцкого и ему подобных экземпляров.

— Здравствуйте, Юлия Николаевна!

— Доброе утро, Юлия Николаевна!

— Здра…

То из одной, то из другой полупрозрачной «соты» высовывалась очередная прелестная головка — кто в розовых перьях, кто с бегущими огоньками в разноцветных косичках, кто с микроколокольчиками на ресницах. Ее, членкора Румянцеву, они между собой единодушно называли грымзой и безнадежно отставшим от моды синим чулком. Прекрасно зная, что у «синего чулка» в отличие от большинства из них — не только состоявшаяся научная карьера, но также завидный муж и двое замечательных детей. И, между прочим, весьма изысканные туалеты из самых дорогих ретро-коллекций «Элит-моды».

— Доброе утро, девочки! Что у нас с выборкой по юго-востоку? Меня интересует целевая группа «Б», и чем свежее, тем лучше.

На чуть слышное пение машин наложилось жужжание девиц; не было случая, чтобы они в аналогичных ситуациях не начинали выяснять по видеоселектору, кто конкретно ведет ту или иную линию. Гораздо проще было бы подключать аналит-аппаратуру непосредственно к консолидирующей системе, а потом передавать результаты лично куратору программы: такое предложение Юлия неоднократно выдвигала на ученых советах. А этих красоток массово сократить и отправить туда, где они будут чувствовать себя на месте, — на улицу.

— По юго-востоку процент по сравнению с прошлым периодом не изменился, — бойко отрапортовала барышня с фиолетовыми завитками на бровях. — То есть до восьмой цифры после запятой, что в пределах статистической погрешности.

— В нашей работе, милая, не стоит слишком многое списывать на погрешность, — наставительно сказала Юлия. — Сбросьте результат на мою машину прямо сейчас. По приват-каналу.

— Мимо сети? — уточнили фиолетовые брови, но членкор не удостоила их ответом.

Разумеется, мимо сети. Не хватало еще, чтобы жук Богуцкий получил нужную информацию прямо в зубы, на тарелочке с каемочкой. Не дождетесь!

В пределах погрешности. В принципе этого достаточно, чтобы закончить статью и запустить в медиа-спейс, лучше всего на «Демос&Социс», самый солидный на сегодня тематический ресурс. А потом спокойно, основательно засесть за отчет по программе — он, в сущности, ни на что уже не повлияет. Можно будет даже припахать Богуцкого на подсобные работы. Например, прикрепить в качестве старшего товарища к социологическим красоткам.

Эта мысль, пришедшая по дороге в кабинет, окончательно подняла ей настроение, День начинался хорошо. Юлия заказала по визиофаксу чашку зеленого чая — с некоторых пор она более чем тщательно следила за здоровьем: и своим, и мужа.

На стереофото в голографической рамке — единственная личная вещь на ее рабочем столе — Саня был еще молодой, только волосы почти седые. А она, Юлия, — вообще лишь чуть-чуть за тридцать. И четырехлетняя Катя, и Валик, кажется, уже в проекте… Этот снимок сделал когда-то уличный фотограф громоздким аппаратом со смешным названием «Полароид». Потом дочка к какому-то празднику отдала перецифровать в современный формат…

Все-таки у нее, члена-корреспондента Румянцевой, замечательная семья.

Отпив глоток чая, Юлия включила визиофон и набрала мобил-чип сына: Валентин еще спал, когда мать уходила на работу. Сейчас он проснулся, успел позавтракать и выйти из дому. Он как раз направлялся на телепорт-трек, а потому не мог долго разговаривать, но вообще у него было все нормально. Мини-камера мобил-чипа, которую Валик носил на вороте, смешно искажала в перспективе его слегка прыщеватую шестнадцатилетнюю физиономию,

Данные по выборке действительно оптимально ложились в концепцию программы; Юлия до последнего момента волновалась, что барышни из центра хоть что-нибудь да напутали. Затягивать дальше со статьей не имело смысла, Она сняла блок-защиту, открыла файл и бегло просмотрела написанное ранее. Хорошо. Будет даже странно, если после этой публикации ей не дадут академика.

Визиофон деликатно мигнул голубоватым светом. Юлия с легким раздражением оторвалась от работы и нажала клавишу связи,

Монитор от края до края заняло Катино лицо — бледное, растерянное. Потом дочь поднесла мобил-камеру ещё ближе: чуть слышно шепчущие губы во весь экран:

— Мам, тут такое… надо срочно что-то делать. Папа собрался в Америку.

— А что такого? — спросил Саня. — Что, собственно, тебя волнует?

Развалившись в своей любимой диванной позе, он клацнул трансформ-пультом: у противоположной стены образовалось низкое полукресло. Юлия присела на самый край; было неудобно, и муж поменял модус, слегка нарастив высоту ножек.

— Сорвалась с работы, прилетела… зачем, Юленька? Просто Стивен зовет меня в гости, мы уже черт-те сколько не виделись. Ну и заодно приглашает выступить на этой их конференции… Не знаю, как ты, а я в упор не вижу тут криминала.

— Ты только представь себе, как это будет выглядеть: профессор Румянцев выступает с докладом на конференции в этом… как его…

— Бостоне.

— Бостоне! Это же анекдот. Нарочно не придумаешь. Саня!..

— Что?

— Если ты не заботишься о своей научной репутации, мог бы позаботиться о моей, У меня же на днях все решается!.. Помнишь, я тебе рассказывала, Богуцкий…

Не стоило так говорить, с запозданием поняла она. Не аргумент, а просто мелкий склочный эгоизм. Приправленный более чем прозрачным намеком: моя карьера уже сейчас на несколько ступенек выше твоей, и я продолжаю уверенно идти в гору, в то время как ты — отработанный материал. Из старых — во всех смыслах этого слова.

И Саня, конечно, немедленно отреагировал. Он все еще полулежал на диване, но мягкой расслабленности в его позе уже не было. Была сталь. Тот самый твердый режущий металл, который, даже почти не проявляя себя, заставлял Юлию содрогаться всем существом — в те далекие времена, когда она была студенткой, а он преподавателем… она аспиранткой, а он — научным руководителем… Когда она и помыслить не могла…

Даже это воспоминание сейчас не вызвало улыбки.

— Не понимаю, как это может тебе повредить, — без всякого выражения произнес он. — У меня легальная виза. Прозрачно задекларированная цель поездки. Через три дня я возвращаюсь. Через. Три. Дня.

Юлия чуть не застонала вслух. Когда он начинал вот так чеканить слова, она чувствовала себя совершенно беспомощной.

— Саня!.. Ты только представь себе… Если бы… тогда, в твои времена… Представь: ведущий ученый из тех же Штатов едет на конференцию куда-нибудь к папуасам… или к индейцам Южной Америки… Над ним бы весь научный мир смеялся! И пришлось бы всю оставшуюся жизнь носить ярлык несерьезного чудака… Ты понимаешь?

— А тебе не кажется, Юленька, что у нас. Несколько. Преувеличивают. Отсталость. Запада?

— Конечно, я и сама утрирую. Папуасы бы просто похлопали ушами, а эти… Они достаточно развиты, чтобы использовать твои идеи… как угодно использовать.

— Ну. И. Что?

Клипса мобил-чипа в ухе подала мягкий сигнал. Катя, Бедная девочка, на нее, наверное, уже сейчас косо посматривают в институте. А Валик?! В юношеских компаниях не церемонятся: не успеет Саня вернуться из своей Америки, как к мальчику намертво приклеится кличка «потомок перелетчика»…

Юлия переключила дочку на домашний визиофон: ее звонок должен был снять некоторую часть напряжения. И действительно: Саня смягчился и уже без железных точек после каждого слова принялся объяснять дочери, что мы живем в самодостаточной, но тем не менее свободной стране. Что некоторые вещи — например, друзья, — существуют помимо всяких границ. Что по статистике ежегодно за рубеж путешествуют несколько сотен человек, и в этом нет ничего незаконного либо аморального. Что его участие в конференции — просто дань вежливости, каковую, кажется, до сих пор никто не отменял. Что он, профессор Румянцев, не собирается разглашать в своем докладе военную или государственную тайну. Что…

Катя обреченно кивала. У нее было лицо несчастного кролика в шляпе фокусника.

Хорошо, что он излагает свои аргументы именно ей. Юлия копила силы для финального столкновения, на которое у мужа уже не останется резервов.

Стивен. Она помнила этого долговязого америкашку: были времена, когда он приезжал сюда, и они с Саней часами обсуждали такие вещи, что ей, самой перспективной аспирантке курса, приходилось изображать немое украшение столика в «Шаре»…

Мысль про «Шар» — лишняя, крамольная — сбила ее с нужной ноты, Катя уже отключилась; Саня встал и трансформировал диван обратно в стену. Момент был упущен.

— Я только хотела тебе сказать…

— У меня билет на завтра, девять тридцать. Трансатлантический лайнер, они теперь летают только раз в сутки с побережья. Я, наверное, возьму таксокатер… в общем, до вечера, Юленька.

— Подожди. — Она чувствовала, что говорит не то, совсем не то!.. Но уже не могла остановиться. — Да ты хоть помнишь, что такое эти лайнеры? Они же терпят катастрофы, падают в океан… У них в салоне перепады давления при взлете и посадке, а ты… Ты хоть помнишь, сколько тебе лет?!!..

Она осеклась и внутренне сжалась в комочек — но Саня не обиделся. Или решил не показывать виду. Рассмеялся, подхватил жену одной рукой под мышки и приподнял на полметра от пола. Пока она машинально приводила в порядок костюм, коротко пискнула блок-система выхода. И бежать за мужем, бросая ему в спину последние аргументы, было бы совсем уж унизительно и бесполезно.

Оставался вечер. Традиционный теплый вечер в кругу семьи — даже Валик очень редко позволял себе их игнорировать. Может быть, еще удастся как-то повлиять… хотя…

Бедный Саня. Ведь если разобраться, для него эта поездка — последний способ как-то самоутвердиться. Малюсенькая зацепка за старую дружбу, старый престиж, старую платформу в науке. За все старое — как тот ушедший мир, к уничтожению которого Александр Вениаминович Румянцев сам в немалой степени приложил руку. Но теперь и он, несмотря на отчаянную бодрость и действительно неплохую физическую форму, уже слишком старый…

Когда подключился визиофон, она не сразу обернулась.

А потом долго не узнавала чужого, лощеного и холодного человека на мониторе.

— Привет, Сухая, — фамильярно бросил он. — Рано отступаешь, постарайся еще. Ты же сама прекрасно понимаешь: кого-кого, а твоего старика мы выпустить никак не можем. Особенно сейчас. Так что действуй, Хулита.

Больше получаса она просидела на диване, стиснув пальцами виски и втупившись в мертвый монитор визиофона. Делать. Надо что-то делать, иначе… Вспышка в небе, столб вскипевшей морской воды, гигантская воронка и коротенькое сообщение в веб-новостях. Которое никого не удивит: они же то и дело падают в океан, эти допотопные американские лайнеры…

ОНИ могут. ОНИ так и поступят скорее всего. Альтернатива — в пределах статистической погрешности.

А Цыба очень изменился. Когда-то он ведь пользовался сногсшибательным успехом — во всяком случае, среди дурочек вроде Наташки Лановой. И не зря: было в нем, кроме внешнего лоска, какое-то наивное щенячье обаяние. И еще что-то, уже тогда разительно отличавшее этого столичного парня ото всех прочих студентов их кур… и, возможно, всего…

Мысль замерла, натолкнувшись на подсознательное «не стоит». Даже вот так, наедине с собой. Лучше не надо.

В свое время ее как ученого очень интересовал этот феномен, проросший в общественном сознании. Взметнувшись до определенного уровня, популярность первых выпусков МИИСУРО в какой-то момент обратилась в свою противоположность. В среде истеблишмента, где, по данным тогдашних исследований, примерно шестьдесят процентов опрошенных имели «миисуровский» диплом, уже не приветствовалось упоминание об этом вслух — из уважения к остальным сорока процентам, из «природной скромности», «по другим мотивам». Дифференцировать последний вариант ответа тогда так и не собрались— а жаль…

«Русланчик, солнышко…» Бр-р. Она передернула плечами. Холодно. Выпить горячего чаю — но чтобы дотянуться до внутреннего дом-селектора, надо сначала встать… встать… встать…

Визиофон мигнул; пять или шесть сигналов подряд Юлия оставалась неподвижной, пока не удалось заставить себя поднять руку. С работы: заботливые коллеги интересовались ее самочувствием и заодно проверяли достоверность версии о внезапном недомогании. Что ж, вряд ли членкор Румянцева выглядит на мониторе недостаточно бледной. Кстати, изображение по ту сторону волны двоилось: на сочувственное лицо пресс-секретарши социологического центра накладывалась прозрачная, как привидение, физиономия Богуцкого, прилипшего к параллельному видеофону. Сколько раз Юлия предлагала заказать для института новую, более современную аппаратуру связи…

Улыбнулась, заверила, что все в порядке и что в ближайшее время она вернется на работу. Кстати, так оно и будет. Чтоб не сомневались: и вернется, и допишет статью, и подготовит отчет. А у кретина Богуцкого все равно не хватит мозгов воспользоваться подброшенной ему форой.

Мышиная возня. Мелкая и нелепая, как… как научная конференция где-то в диком Бостоне.

Если бы туда не летел Саня.

Вечером.

Раньше все равно ничего не удастся предпринять — этот вывод ей самой казался пораженческим, но придумать альтернативы Юлия так и не смогла.

Она шла в институт пешком: надо хоть чуть-чуть успокоить нервы. К тому же считается, что физическое движение стимулирует работу мысли. Ее собственный опыт ни разу не подтвердил данного постулата — но оцепенение перед видеофоном было тем более бессмысленно.

Пешеходов попадалось довольно много; в наше время люди по мере сил стараются вести здоровый образ жизни. По трассе скользили экологически чистые велокары и «черепашки», покрытые мозаикой солнечных батарей. Над головой проносились флай-платформы, мгновенные тени телепорткатеров и силуэты более тяжелого пневмотранспорта, похожие на запятые. Сочная листва тополей посреди проспекта колебалась, будто от ветра. В ярко-синем небе торчало одно полупрозрачное облачко.

— Хулита!

Она вздрогнула, как от удара. Второй раз за сегодняшний день. Слишком.

Женщина улыбалась во весь лягушачий рот. Маленькая, худющая, упакованная в серебристый комбинезон с огромными сумкарманами, подчеркнуто энергичная. Юлия остановилась и на всякий случай выдавила ответную улыбку; не хотелось даже стараться опознавать эту даму.

Через полторы секунды та понимающе кивнула:

— Не узнаешь? Это я, Ленка.

— А-а… да, конечно… привет.

— Шикарно выглядишь. — Ленка прокатилась по Юлии взглядом: от прически до каблуков. — Слушай, я тут как раз хотела заскочить пообедать… давай вместе, а? Посидим, потрындим…

— Прости, я спе…

— Я тоже. В тысячу мест надо успеть! Но здоровье-то одно. И видимся, согласись, не так часто…

Они вообще ни разу не виделись. С тех самых пор, как… уже, наверное, с четверть века.

И вдруг Юлия напряглась, подобралась изнутри. Очень может быть, что эта встреча на улице не более случайна, чем утренний звонок Руслана Цыбы. Возможно, ей решили как следует напомнить о том, что не принято вспоминать в приличном обществе, где вращались выдающиеся ученые страны Юлия Румянцева и, главное, ее супруг. Человек, у которого слишком неоднозначное прошлое, чтобы выпустить его за границу.

Ей хотят напомнить; пусть. Но не исключено также, что именно сейчас ей начертят и реальный путь к выходу, хотя бы укажут направление. Ленка — неплохой выбор: все-таки пять лет в одних и тех же четырех стенах. Она, Юлия, уловит и поймет любой намек.

Раз уж ОНИ в силу каких-то причин не могут позволить себе выражать свои пожелания, как всегда, открытым текстом. В ее приват-почте не оказалось ни единого гриф-мессиджа.

И у Сани — тоже. Она проверяла.

— А я — домохозяйка! — с гордостью сказала Ленка.

Самое удивительное, что гордость была настоящей. Без тени вызова или бравады, маскирующих комплекс неполноценности. Нет, никакими комплексами тут и не пахло. Она была более чем довольна собой. Хотя выглядела, прямо скажем, на все свои сорок восемь.

— Нет, обычно я готовлю сама. — Она откусила ломтик морской тартинки с икрой и запила бивитаминным коктейлем. — Но у Наташки тоже вкусно. И полезно, главное. Когда времени не хватает… Знаешь, сегодня заседание Лиги Хранительниц Очага, я ее председатель, потом Ассамблея по трудным детям, вечером банкет у «Теплых домов», а между всем этим еще презентаций штуки три… ну, на все не попаду, это точно. Скажи, Юлька, у академиков тоже такая жизнь сумасшедшая?

Юлия невольно улыбнулась:

— Ну, я пока еще только член-корреспондент.

— Значит, поспокойнее? Тогда приходи к нам на Лигу. У тебя ведь семья есть… Я и Лановую звала, — Ленка обвела широким жестом помещение «Двух калорий», словно приглашая ресторан быть представителем своей владелицы, — но она же не замужем. Стесняется, бедняжка.

Образ «бедняжки Лановой» — ее, цветущую и преуспевающую бизнес-стерву, Юлия не так давно видела по люкс-визиону — был настолько нелеп и комичен, что захотелось по-девчоночьи прыснуть в кулачок. Она отпила глоток обогащенного сока. Взять себя в руки, не расслабляться. С какой это стати Ленка упомянула… семью?..

Прощупать почву. Осторожно.

— А чем занимается ваша Лига?

— Ну-у… — Ленка широко развела руками. — Всем. Несмотря на высочайшие темпы развития нашей страны, некоторые еще недостаточно четко представляют себе место женщины в современном обществе. В деловой или там научной сфере — куда ни шло. Но в семье мы остаемся одна… один на один с нашими проблемами: дети, муж…

Юлия с коротким звяком поставила бокал на столик. Оно?!.

Ее собеседница отправила в рот последний кусочек тартинки — и вдруг перестала жевать. Вокруг ее любопытных глаз отчетливо обозначились лучики-морщинки.

— А это правда, Юль? Мне еще тогда рассказывали, так сразу не поверила… Ну, что ты вышла замуж за Вениаминыча?

Кивнула:

— Правда.

— И… до сих пор живете?

Снова кивнула, молча. Сложное выражение Ленкиного лица не поддавалось описанию. Игра?

— Так ему ж, наверное, уже под восемьдесят… Хотя сейчас такие стимуляторы выпускают, что и в сто запросто. Некоторые из наших членкинь настроены категорически против, но вообще Лига одобряет научные инновации. Почему мы должны отставать от прогресса, если он возвращает радости жизни? Но ты молодчина, Юлька. Такие мужики на дороге не валяются.

Юлия ждала продолжения. Розовые пузырьки поднимались из оранжевой глубины сока и лопались на поверхности бокала.

Если не сейчас, то — промах. Все-таки случайная встреча, и ничего больше.

— Но круче всех вышла замуж Алька Багалий, — мечтательно протянула Ленка. — Вовремя она его окрутила. А к ней же, кажется, Линичук неровно дышал… ну, Гэндальф. И знаешь что?

— Что? — безразлично спросила Юлия.

Ленка склонилась над столиком и доверительно прошептала:

— Уверена: если б Алина вышла за него, Гэндальф и был бы сейчас Президентом страны.

— Меня нет, — бросила Юлия в монитор внутреннего селектора.

Она знала, что в этот самый момент ее непонятное поведение вовсю обсуждают социологические красотки в своих полупрозрачных сотах за стеной; что уровнем выше жук Богуцкий корпит над отчетом и, конечно, сбросит его на сервер ученого совета куда раньше, чем пошевелится членкор Румянцева; что программа летит ко всем чертям вместе с ее академическим званием… Ее здесь нет. И правда, уж лучше стоило пойти с Ленкой на заседание этой их бабьей Лиги…

Доверительная беседа бывших сожительниц по общежитию сошла на нет раньше, чем закончился сок и салатики от «Двух калорий». Так и должно было произойти. Они успели перебрать нескольких общих знакомых и незаметно оказались перед тем рубежом, за которым маячило неизбежное — «а помнишь…».

А помнить… не то чтобы нельзя. Но уж очень не хотелось бы. Табуированная тема на грани непристойного. Кстати, может быть, потому что в расшифровке аббревиатуры присутствует слово «международный»?

А Саня до последнего — даже лет пять назад еще случалось — представлялся «преподавателем МИИСУРО». Совсем незнакомым людям. И по-мальчишески забавлялся, глядя на их оторопелые, шокированные лица. Но — почти никогда не упоминал «Миссури» в разговорах с ней. Тщательно, вплоть до невероятного, изгонял это понятие из их общего «а помнишь…». Почему? Стыд?.. Страх?..

Она и сама всю жизнь боялась. За него, за детей. Какой это был ужас пятнадцать лет назад, когда перевернули вверх ногами весь их дом, разыскивая неизвестно что и неизвестно зачем. ЧТО — она поняла гораздо позже… А сначала был постоянный кошмар ночь за ночью: а если бы Катю и годовалого Валика не отвезли тогда к бабушке?!. И если бы Саня, еще молодой и склонный к красивым жестам, не пригласил ее на романтический ужин в загородном ресторане, перелившийся в романтическую ночь в загородной гостинице…

Всего лишь старый компьютер. Всего лишь бредовые полуночные россказни парня из комнаты напротив — как некстати вспомнила его сегодня Ленка… Все это Юлия Румянцева предпочла давно и бесповоротно забыть. Спокойно делала научную карьеру, не размахивая понапрасну дипломом одиозного учебного заведения. Такая же, как все; врожденный интеллект, широкая эрудиция и способность творчески мыслить еще никому не вменялись в вину. Она никогда не хранила никаких тайн. Никогда не имела отношения к чему-то крамольному и тем более преступному.

И Саня — не имел. ОНИ просто перестраховываются.

Но так или иначе он никуда не полетит. Она сумеет найти нужные слова. Вечером.

Снова пискнул видеофон: на разгорающемся мониторе мелькнула призрачная физиономия Богуцкого. Дурак. Чем подслушивать ее разговоры, лучше бы сварганил поскорее отчет по программе. Что ж, было бы стыдно дать обскакать себя такому дремучему идиоту.

— Юлия Румянцева. Слушаю.

— Вы уже на месте, Юлия Николаевна? Как хорошо: тут из Института сравнительной политологии третий час вас добиваются… Соединяю.

…Она смогла. Взять себя в руки, жестко переключить внутренний рубильник ролевых функций: солидный ученый, а не обезумевшая женщина со взрывом над Атлантикой в глазах… Сумела дописать статью — с учетом послеобеденных данных от заново накрасившихся социологинь — и вовремя сбросить ее на «Демос&Социс». Села за отчет по программе и успела сделать добрых две трети; завтра можно будет не спеша доработать и сдать в первой половине дня. Заглянув на неофициальный внутриинститутский форум, не без удовлетворения узнала, что сырую писанину Богуцкого в ученом совете завернули чуть ли не со строгим выговором…

Вечер неторопливо, но приближался. Решающий вечер в кругу семьи.

Наконец рабочий день кончился. Юлия уже садилась в лифт-капсулу, когда клипса мягко щекотнула ухо.

— Это я. — Было слышно, что Саня улыбается, а за его спиной плещется море. — Так получилось, я уже на побережье. Переночую тут в гостинице, страшно не хочется завтра вставать в несусветную рань… Извини, Юленька. Поужинайте сегодня без меня… Через три дня вернусь. Поцелуй детей.

Где-то далеко-далеко хохотнула чайка.

ГЕОРГИЙ

Внизу простирались полосатые поля. Зеленовато-желтая полоса, за ней ярко-золотая, потом охристая, коричневая, опять желтая, свеже-зеленая — озимые, черная — под пар… Местами форс-комбайны оставили поперек полос причудливый узор из кругов и колец, похожий на рисунки инопланетян.

— В западном квадрате плохо взошли, — крикнул Богдан. — Придется пересеивать.

Ветер подхватил и унес половину его слов, Георгий восстановил их по губам. Непривычные люди вообще не могут разговаривать на открытых флай-платформах. Но кто-кто, а он сам и его сыновья давно привыкли. Флай-платформа — единственное экологически чистое средство передвижения, пригодное для того, чтобы по-настоящему осмотреть земли. Она летит достаточно быстро и низко, достаточно высоко и медленно. И только она — всякие там телепорткатера и пневмогрузовики отдыхают! — дает возможность ощутить на лице ветер. И свободу.

— А как там с четвертой гречихой? — обернулся он к сыну. — Убрали?

— Экспериментальную— да. — Богдан запрокинул голову, он тоже ловил кайф от полета, каждый раз — как впервые. — А на контрольных участках пока дозревает, Мишка вчера проверял. Дней пять-шесть еще.

— Многовато. — Георгий взглянул на солнце. Оно стояло довольно низко: осень. Пятого урожая в этом сезоне уже не снимешь — а жаль. И озимые подкачали: наверняка генетики снова что-то напутали, на днях надо будет грозно нагрянуть к ним в лабораторию… Впрочем, все это мелочи жизни. По сравнению с чистым ветром и бескрайними полями внизу.

— Я думаю слетать на северный край. — Пышные волосы Богдана летели за ним, словно хвост кометы. — И вроде бы все на сегодня. А у тебя, бать?

Георгий бы попристальнее осмотрел озимые — перед тем, как учить жизни генетиков, — но высказать это предложение помешала щекотка мобил-чипа на вороте.

— Привет, батя! — Средний сын сегодня остался дома, Светка просила его что-то сделать по хозяйству. — Вы долго еще? Тут к тебе гости. Женщина. Городская. Красивая.

Мишка приглушенно рассмеялся и добавил полушепотом:

— Давай быстрее, а то мамка нервничает.

* * *

Когда Георгий с Богданом вошли в светлицу, Светлана — и в самом деле растерянная, словно школьница, — уже поила гостью чаем. Трансформенный стол, раздвинутый на полметра шире обычного, ломился от домашней снеди и быстрой выпечки; Мишка-сладкоежка с набитыми щеками заговорщически подмигнул отцу и брату.

Но прежде всего Георгий увидел косу. Черную косу, причудливо сплетенную из мелких косичек и прядей, почти касавшуюся пола.

Коса шевельнулась, как живая; женщина обернулась им навстречу. Конечно, она постарела. Но — по сравнению и со стушевавшейся Светкой, и с ним самим… они ведь ровесники, даже на пару лет моложе, — выглядела просто фантастически юной.

— Привет, Гера.

— Здравствуй.

Он вдруг тоже донельзя смутился. Отступил на шаг, едва ли не прячась за спиной сына:

— Вот это Богдан, мой старший. С женой и Михаилом вы уже, наверное…

Все равно надо бы ее представить, он все-таки хозяин, и она приехала именно к нему:

— Звенислава.

Правила хорошего тона требовали сказать что-то еще, но что? «Мы вместе учились» — кто знает, как она к этому отнесется, по нынешним-то временам. А «знаменитая певица»… Светка и так в курсе — когда-то днем и ночью крутила кассету на стареньком шипящем магнитофоне, — а ребятам вряд ли будет понятно. И потом, она скорее всего сама бы добавила: «Бывшая…»

Георгий внезапно осознал, что уже с полминуты нелепо переминается с ноги на ногу, уставившись в пол. Черт возьми. Хуже Светланы.

— Мальчики, за стол, — засуетилась жена, расставляя тарелки. — Вы же, наверное, устали, проголодались… Знаете, госпожа Звенислава, они каждый день облетают все угодья. И сами работают на полях, даром что персонал и техника… Земля, она ведь требует постоянного внимания! Я так рада, что сыновья пошли по отцовским стопам, тоже трудятся на земле… кроме нашего младшенького, Никиты.

— Ник у нас учится по космической программе, — зажевав пирогом гордость и зависть, невнятно выдал Мишка. — Первый состав экспедиции!

— Их еще сто раз будут тасовать и отсеивать, — солидно бросил Богдан. — Но Никита и вправду способный. Жалко, что вы с ним не познакомитесь.

— Ты надолго? — спросил Георгий; тут же прикусил язык. Вот дурак.

Звенислава отпила чаю и улыбнулась:

— Вечером улетаю. У меня же дочка, я стараюсь пока поменьше оставлять ее одну. Вот она… Златка. Ей пять лет.

Георгий взял в руки стереофото: тоненькая шейка, черные косички и круглые глазищи в пол-лица. Вырастет — будет, наверное, точная копия… Светка, неслышно подойдя к нему со спины, без предупреждения завладела фотографией. Не глядя, он чувствовал, как жена подтянулась и приободрилась: по ее глубокому убеждению, настоящая женщина должна рожать своему мужчине только сыновей.

Пацаны тоже взглянули на снимок — из вежливости. Сама гостья интересовала их гораздо больше.

— Вы живете в столице, да? — Мишка всегда был самым коммуникабельным в их семье. — Я там учусь в Агроакадемии, только заочно, по виртуалке. Последний курс уже, а выпускную сессию буду сдавать вживую, на месте. Где у вас можно круче всего забубыриться?..

— Миша! — Светлана не одобряла сленга.

Звенислава серьезно свела брови; неуловимая, тут же исчезнувшая морщинка над переносицей.

— Я сейчас мало где бываю… Но обязательно позвони, когда прилетишь, что-нибудь организуем… по старым связям. Ты любишь музыку?

Сын слегка скривился:

— Музыка — это скучно… Вирт-моделирово, я имею в виду. Плазмо или трэгг еще туда-сюда… А вот Никита у нас на древней акустике фанатеет. Мы с Бодей тоже когда-то баловались, но теперь-то Ник гитару с собой увез…

— В космос, — ехидно вставил Богдан.

— …батину еще гитару. Сейчас таких не делают.

— Еще чаю? — предложила Светка.

Солнце оранжевой вспышкой выглядывало то из-за одного, то из-за другого древесного ствола. Здесь было сердце сада — маленький островок старых деревьев, которые Георгий еще лет пятнадцать назад белил по весне известкой от вредителей. И не позволил вырубить, когда строил новый дом. И не дал модифицировать генетикам, когда закладывался большой сад в рамках того глобального агропроекта…

— Просто так вышло, — рассказывал он Звениславе. — Как раз проводилась земельная реформа, и можно было получить огромные площади практически бесплатно, под кредит на очень выгодных условиях. Конечно, объявили тендер, желающих оказалось полным-полно… я в последний момент решил попробовать. Подал проект аграрной разработки по самым перспективным направлениям с учетом последних инноваций: их на тот момент появилось очень много, требовалось только отследить и привести в систему… А до того ведь, знаешь, работал учителем в местной школе. Никогда не думал, что земля — это мое.

— Тяжело?

— Мне нравится. И ребятам тоже, Мишке с Богданом… Опять-таки, когда видишь конкретный результат — в государственных масштабах — своей работы, это, как-никак, оказывает моральную поддержку. Агрокорпораций такого уровня, как «Марка Солнцевых», у нас в стране раз-два, и…

Георгий прикусил язык. Вот только не надо хвастаться и сыпать рекламными слоганами. Ты не на аграрном съезде, не на сельскохозяйственной пиар-акции и не на «круглом столе» для прессы. Звенислава, певица (бывшая?..) — все равно человек искусства, — скорее всего вообще ни капли не интересуется подобными вещами.

— Я слышала, у нас надвигается кризис в аграрной сфере. — Похоже, она считала своим долгом поддерживать разговор. — Истощение земель и так далее в том же духе… Это правда?

Черт возьми, он тоже слышал! И опровергал эту чудовищную чепуху где только мог: и на тех же съездах, и на «круглых столах», а также просто перед неосведомленными людьми, принявшими на веру подобную чушь. С одинаковой, бьющей через край горячностью:

— Что ты, ни в коем случае! С нашей-то землей!.. При современных технологиях и фундаментальных разработках… Да если бы не «блестящая изоляция», мы бы весь мир кормили, можешь мне поверить! Лично я взялся бы за пять-шесть европейских стран… плюс половина Африки, не меньше.

Звенислава рассмеялась.

Он осекся. Любая мысль начинает казаться смешной, когда пытаешься адаптировать ее для тех, кто якобы ничего в этом не смыслит. Но она ведь умная женщина: не стоило, наверное, до такой степени… Снова по-мальчишески смутился, как тогда за чаем. Нить беседы ускользала; так всегда бывает, если разговаривать на разных, когда-то плохо изученных и к тому же давно позабытых языках…

А смех у нее был точь-в-точь такой же, как в юности. Звонкий, искренний — и в то же время словно зависший на грани обрыва. Как и голос — не тот, эстрадный, что крутила в свое время Светка и вся страна, а из гораздо более отдаленных времен. Замечательных и почему-то теперь неприличных, запретных, непроизносимых вслух: Георгий никогда этого не понимал. Впрочем, в его теперешней жизни и не с кем было говорить о… тех временах.

…Голос и гитара. «Ты хоть помнишь, КАК она пела твои песни?!.»

Откуда это?.. А-а, Гэндальф. И где он сейчас?

— Знаешь, а ведь я очень долго тебя искала, — вдруг сказала она. — Никто не знал, где ты и что с тобой. Давно, еще до «Марки Солнцевых». А потом… одно время я вообще была в жуткой депрессии, затем родилась Златка… и вот, только теперь.

— Я рад тебя видеть. — Получилось довольно по-дурацки, и он еще усугубил собственную неловкость: — Нет, честно.

Вопрос, крутившийся в голове весь вечер, скользнул к самому кончику языка; Георгий едва успел прикусить губу. Зачем ты приехала? Не для того же, чтобы пить Светланин чай, болтать с Мишкой о каникулах и со мной — о перспективах аграрной сферы. Зачем, Звенислава? Если учесть, что мы не виделись почти тридцать лет…

— Твой младший сын играет на гитаре? Правда?

Георгий улыбнулся. Он всегда улыбался, когда вспоминал Никиту.

— Тренькает что-то. У них компания малость принеформаленная, все понемногу балуются. Странно вообще-то: при нынешних компьютерных наворотах… Все равно что я бы в молодости увлекся народными инструментами. И вроде бы нормальные ребята, без каких-то ностальгических настроений… только музыка.

— КАКАЯ музыка?

Пожал плечами:

— Не знаю. Не вникал как следует. Кажется, Ник сочиняет что-то свое, но на что там оно похоже… Понимаешь, я теперь совсем не по этим делам.

Звенислава кивнула. Да, она уже успела понять, что он «не по этим делам». А ведь, внезапно догадался Георгий, когда летела сюда, наверняка надеялась, что…

Она заговорила:

— Я хочу записать новый альбом, Гера. Один-единственный альбом. Разумеется, в современном формате, с учетом всех новейших технологий. Кстати, я не согласна с Мишей насчет виртуал-аудиомоделирования: само по себе оно не может быть скучным, потому что это лишь способ, форма… Нужно только чем-то ее наполнить. Живым, настоящим!..

В ее голосе, как в зеркале, отразилась та недавняя горячность, с которой он сам разоблачал абсурдные домыслы вокруг сельского хозяйства. Разумеется, ведь музыка для нее — то же самое, что для него земля.

Музыка…

Пресное слово из чужого, полузабытого языка.

— …Если профессионально подойти к делу… Я имею в виду, не замыкаться, как в скорлупе, в том, что было двадцать лет назад, а выйти на новый качественный виток… Ну и плюс нормальная раскрутка, менеджмент шоу-бизнеса — знаешь, все это у меня рухнуло, когда умерла мама… Но я найду хороших специалистов. И, можешь мне поверить, этот альбом будет вполне конкурентоспособен!..

Георгий кивнул: он не видел, почему бы в это не верить. Его равнодушное согласие слегка обескуражило Звениславу; она еще немного повысила голос, продолжая что-то доказывать, опровергать не выдвинутые им возражения:

— Его будут слушать! Потому что люди не могут без музыки — а музыки как таковой сейчас нет. Вообще нет. Есть музыкальные технологии, которые, повторяю, я ни в коем случае не собираюсь игнорировать. Но ведь главное — живое… настоящее… — Она запнулась. — Знаешь, Гера, я думала…

Невесело усмехнулся:

— Ты прилетела ко мне за песнями?

Она даже не кивнула — опустила ресницы:

— Да.

Солнце скрылось ненавязчиво, незаметно, как всегда бывает в саду. Первые облетевшие листья шелестели под ногами. Немодифицированные деревья рано начинают терять листву.,. Жаль: надо было провести Звениславу на экспериментальную делянку, где огромные яблоки третьего в этом году урожая просвечивают на закате, словно рубиновые капли… ей бы понравилось.

Вздохнул:

— Вряд ли я смогу тебе помочь. Ничего не осталось: тексты, они ведь были только на бумаге… Светка их, наверное, лет двадцать назад на растопку пустила, когда у нас еще печь топилась. Кассета, что мы с ребятами тогда записывали… да черт ее знает, где она. Скорее всего тоже с концами. Но дело даже не в этом, Звенислава…

Вздрогнула, как будто и не слышала ничего, кроме своего имени. Георгий помолчал и продолжил:

— Все это было… так. Никому не нужное баловство. Если б оно имело какую-то ценность, то, наверное, не пропало бы. У тебя просто сохранились неадекватные воспоминания. Обо всем сразу: молодость, друзья, любовь, песни… ну и так далее. Все тогда казалось самым лучшим, гениальным и на всю оставшуюся жизнь. Когда мы учились в «Миссу…»

Замялся. Нет, лично он ничего не имел против общего студенческого прошлого, но стоит ли цеплять эту болезненную тему сейчас, когда вроде бы начала стираться грань между разными и чуждыми друг другу языками?..

— Мы уже взрослые люди. — Вышло скомканно, как обрывок бумаги. — И знаем жизнь.

Звенислава наклонилась, подняла сухой листок. Красивый, оранжевый с красным — даже в сумерках видно. Спрятала между створками электронного блокнота:

— Златке привезу.

— Светлана твоей дочке фруктов соберет, — заторопился Георгий. — Яблоки, виноград, хурма, земляника четвертого урожая… Подожди, сейчас звякну, чтобы ребята сразу погрузили на платформу. Ты на флай-платформе когда-нибудь летала?..

Голос повис в воздухе, растворился в сумерках.

Она сказала:

— Да, Гера, мы знаем жизнь. Мы сами себе ее выбрали, и выбрали правильно. Но верный путь — не всегда лучший.

Где, черт возьми, он мог слышать эти слова? Или нет — где ОНА могла их слышать?!.

— Если ты не против, я хотела бы встретиться с твоим сыном, с Никитой, — задумчиво проговорила Звенислава. — Послушать, какую музыку он играет. Может быть, это именно то, что я ищу, Гера. Если еще не поздно.

И медленно, постепенно снижая голос почти до шепота:

— Первый состав экспедиции… космическая программа… ты не боишься за него?..

* * *

— Проводил? — спросила Светка.

— Проводил, — кивнул Георгий. — Где мальчики?

Присел рядом, клацнул трансформ-пультом, добавив ширины дивана — после рабочего дня хорошо расслабиться, как следует вытянув ноги. По люкс-визиону транслировали очередной мегасериал; Георгий поморщился. Впрочем, жена тоже имеет право на вечерний отдых — такой, каким она его себе представляет.

— Мишка полетел на свидание. — Одобрение в ее голосе звучало несколько наигранно. — Какая-то новая девочка, пока не знаю, как зовут. А Богдан у себя. Наверное, тоже люкс-визик смотрит, но ему же не нравится про Аделину.

— А по-моему, интересно, — неизвестно зачем сказал Георгий. — Костюмы красивые.

Светка прильнула к нему, положила голову на плечо. Мягкая, теплая, обширная женщина, мать троих взрослых сыновей. Она — тоже его жизненный выбор, сделанный давным-давно. И кто посмеет сказать, что — правильный, но не лучший?!.

Он вспомнил, как полчаса назад летела по ветру за флай-платформой, изгибаясь, будто живая, на фоне звездного неба, длинная черная коса. И четкий профиль, запрокинутый назад в наслаждении полетом.

Звенислава. Ее звонкий роман с Андреем Багалием, потом с Жекой, потом со всей страной. С ним, Георгием, у нее никогда не было ничего общего.

Кроме песен.

Красавица Аделина с визиоэкрана широко раскрыла бездонные, словно суперартезианские скважины, прозрачные глаза. Громадный зрачок загипнотизировал на мгновение — а когда Георгий проморгался, уже шла реклама. Говорят, этот эффект смягчает стресс рекламной паузы истинным поклонникам мегасериалов — таким, как его жена. Может быть. Светка, проведя ладонью по лицу, с сожалением вздохнула, но тут же улыбнулась.

— А твоя Звенислава неплохо выглядит, — с честно придушенной, но живучей бабьей завистью сказала она. — Сколько ей уже, где-то за пятьдесят? Пластика, это точно. И еще… как ее… ультралипосакиия

— Не знаю. — Он пожал плечами.

— Она когда-то хорошо пела. Теперь таких певиц и нету… Хотя вон Каролинка, рыженькая такая, тоже ничего. Только Миша говорит, она виртуальная.

— Все они дуры виртуальные… — Георгий вовремя решил не продолжать. Сколько раз они со Светкой ссорились вот так на ровном месте из-за тех же мегасериалов и прочих наивных пристрастий современной сельской женщины. Не стоит. Не сегодня. — Кстати, Звенислава решила записать новый альбом, Будешь слушать?

Жена поморщилась:

— Она же старая! И голос, наверное, давно стратила… А что ее вообще к нам занесло?

— Ну, мы же как-никак вместе учились.

И прикусил язык.

Голова жены уже не лежала на его плече. Светка отодвинулась на край дивана, выпрямилась, всем корпусом подалась вперед. Начинается, тоскливо подумал Георгий. Ну что стоило шевельнуть мозгами, прежде чем отвечать?!.

— И много к нам еще собирается… твоих однокашников? По-твоему, всем обязательно знать, ГДЕ ты учился?! Плохо тебе, что люди думают, будто «Марка Солнцевых» — нормальная контора, без всяких?!. И то скажи спасибо, что местные, слава богу, помалкивают, так нет, наприглашает разных, чтобы потом трындели на всю страну!

— Света…

— Что Света?!! Обо мне ты не думаешь. Так хоть про детей подумай! Им-то ни в какой «Миссури» мозги не промывали! А семейное дело им продолжать, не кому-то еще, — только тебе, ясно, плевать и растереть…

Он молчал. Пытался размышлять о Звениславе: все же интересно, она тоже так болезненно воспринимает их общее клеймо, скелет в шкафу? Если да, то ей намного труднее: он, Георгий, по-настоящему сделал себя лишь к сорока годам — а она стала «символом нации» гораздо раньше, еще в те времена, когда диплом «Миссури» считался не клеймом, а предметом гордости… Она и гордилась — вслух, на огромную аудиторию. И многие, наверное, помнят.

— …принимать тут всяких. Не хватало еще, чтобы этот твой бывший дружок пожаловал!.. Ну, тот, алкоголик…

— Гэндальф, — беззвучно подсказал Георгий.

Светка взметнулась:

— Что?!.

Но спасение было уже близко: рекламный блок плавно завершился гипнозаставкой: бездонные очи Аделины. И жена разом умолкла, словно перед ней самой клацнули пультом люкс-визиона.

Георгий завел руки за спину, потянулся и встал с дивана. Еще полчаса в обществе виртуальной красотки — а также супруги, которая, он знал, не исчерпала свой гнев, а всего лишь отложила его на потом, — слишком для так хорошо начинавшегося вечера.

Поднялся к Богдану. Старший сын проводил вечернее время точно так же, как и родители: лежа на трансформенном диване перед включенным люкс-визиком. Насколько знал Георгий, у Боди — в отличие от Мишки, да и Никиты тоже, — никогда не было девушки. Светка очень переживала на этот счет и сколько раз порывалась познакомить его с дочерью владельца ветроэлектростанции… до сих пор сыну удавалось держать оборону.

Когда Георгий вошел в комнату сына, на визиоэкране как раз мигнула рекламная гипнбзаставка. Богдан чертыхнулся и принялся переключать каналы: подобные штучки, кроме всего, призванные еще и блокировать у зрителя естественное раздражение рекламой, не действовали на здоровую психику парня, выросшего на земле.

— …пограничные киберустановки идентифицировали объект как…

— Оставь, — попросил Георгий.

Хотя вообще-то он чертову прорву времени не смотрел новостей.

— …летательный аппарат морально устаревшей конструкции, каковые до сих пор используются в западном мире, главным образом для разведывательных целей. Правительство страны наиболее вероятного происхождения объекта отказалось прокомментировать данный инцидент. Президент Андрей Багалий на экстренном брифинге назвал такую позицию «недопустимым неуважением к суверенитету независимого государства, известного на мировой арене своей миролюбивой внешней политикой». Президент также заявил, что…

Богдан клацнул пультом; на какую-то долю секунды мелькнуло лицо Андрея: обрюзг, постарел, успел отметить Георгий. Забавно: и когда он последний раз видел (по люкс-визиону, естественно) Президента собственной страны?.. Попросил было сына вернуть новостной канал — но Бодя взглядом перехватил невысказанную просьбу:

— Оно тебе надо, бать? Реклама кончается, а тут «Горячая бригада», я уже второй год смотрю.

— «Горячая бригада» — это сила, — усмехнулся Георгий. — А что там со шпионским самолетом на границе, тебе неинтересно?

Экран снова заполнила гипнозаставка: бездонное — тот же суперартезианский колодец — дуло плазмоствольного оружия.

Сын ничего не ответил.

В круглое окошко под потолком была видна одна звезда. И кусочек облака — но он, постепенно перемещаясь, уходил за пределы рамы.

В этой «верхней комнате»— практически на чердаке — Георгий ложился всякий раз, когда Светка с порога супружеской спальни поджимала губы и окидывала его испепеляющим взглядом, явно позаимствованным из какого-то мегасериала. Чердак был куда лучшим вариантом, нежели выяснение отношений. Тем более — как сегодня — на совершенно ровном месте.

В сущности, обычная бабская ревность. Даже не к другой женщине — пусть гораздо красивее, лучше сохранившейся, в свое время знаменитой. Вообще ко всему, что было в его жизни до нее, Светланы, а значит, не поддавалось всеобъемлющему контролю, вечной иллюзии жен ее типа. Именно поэтому она в свое время взъелась на Сашку, не давая им видеться… и добилась-таки своего.

Да ладно, усмехнулся он в темноте. С Гэндальфом ты разминулся сам. Не сразу — постепенно, следуя естественному ходу жизни. Просто находилось все меньше поводов встречаться… а с другой стороны, все больше важных и неотложных дел, требующих времени и внимания. Особенно когда в руках оказалась земля. Сперва арендованная, а затем и его собственная земля, на которой выросла «Марка Солнцевых».

Сашка был уверен, что они оба — процент погрешности. Ничего подобного: просто ему, Георгию, пришлось довольно долго ждать СВОЕГО времени. Однако он сумел вовремя понять, сманеврировать, поймать уникальный шанс. Абсолютный тропизм. Только сейчас почему-то не принято признаваться в этом вслух.

Вон Звенислава хочет вернуться на сцену, то бишь записать новый альбом. Теперь, когда никто уже не слушает живую музыку. Когда ее бывшая истовая поклонница Светка машет рукой: «Она же старая!..» Но у Звениславы получится. Она бы не делала этого, если б не была обречена на успех. Абсолютный тропизм.

Может быть, и Гэндальф… но тогда он, Георгий, непременно о нем услышит. Услышат все.

А если все-таки нет?.. Можно держать пари, что в таком случае Сашка до сих пор борется с проектом «Миссури». В одиночку. С колоссом, о существовании которого вся страна предпочла забыть. Как будто не он, этот проект, и создал ее же, страну.

Нет, сегодня Георгий ни за что бы не встал под Гэндальфовы знамена. Пусть он искренне не понимает тех, кто по-страусиному прячет голову в песок, не желая слышать ни о каком МИИСУРО. Проект существовал, он успешно реализовался и кое-что принес не только стране в целом, но и ему, Георгию Солнцеву, лично. И не только агроконцерн, угодья, деньги, выход в первые ряды истеблишмента… даже не только землю. Сумел бы он по-настоящему найти себя самого, свое геометрически точное, будто десятка посреди мишени, место в жизни? — если бы не та самая… как ее… комбинаторика?!.

А мир так и не перевернулся. Да, произошел качественный скачок, но без уродливых побочных эффектов. «Блестящая изоляция» — вот и замечательно, если она себя оправдывает. А все эти слухи о приближении кризиса и, в частности, об истощении земель… ну, уж тут-то он по-любому осведомлен лучше, чем кто бы то ни было.

Земля — вот единственное настоящее. То, что никогда не подведет.

Жаль, что Никита оторвался от земли… от Земли? Георгий улыбнулся каламбуру. Мимо звезды в круглом окне медленно проплывал мигающий красный огонек. Современные летательные телепорт-аппараты давно не используют сигнального освещения. Разве что древний иностранный самолет… Шпион? Вот именно, и бортовые огни поярче. Смешно.

И все эти домыслы вокруг космической экспедиции тоже смешны. Звенислава — умная и талантливая женщина, однако она слишком верит слухам. Проект «Миссури» сделал свое дело и остался в прошлом, С Никитой ничего не случится. Даже того, что — пусть к лучшему — произошло с ним самим.

И, может быть, она еще споет его песни…

Двери раздвинулись почти бесшумно, но он все же приподнялся на локтях, повернул голову навстречу темному силуэту в прямоугольнике чуть более светлого полумрака.

— Не спится? — с усмешкой шепнула Светка. — Спускайся вниз… дурачок.

ЕВГЕНИЙ

Конечно, он снова приперся в виртобар слишком рано. Ни одной знакомой рожи — ни у стойки, ни за столиками, ни в гипнокреслах. Даже бармен был какой-то новенький: мало того что не знал постоянного клиента в лицо, так еще и повел себя совершенно по-хамски, когда Евгений, как всегда, заказал для начала двойной спорт-коктейль. А именно: спросил фамилию и полез сверяться в приват-каталог. И сделал морду кирпичом.

— Ваш кредит в этом месяце исчерпан.

Евгений не стал ничего ему доказывать. Навалился локтями на стойку, ненавязчиво напряг бицепсы и приказал:

— Позови Васю.

Постоянный бармен Василий оказался на месте, но физиономия у него была еще более непроницаемая:

— Придется заплатить наличными, Жека. Сегодня только пятнадцатое, а ты… Ну, в общем, сам понимаешь,

Ничего «понимать» он не собирался.

— Слушай, Вась, в первый раз, что ли? Отправишь Нинке счет, только и всего,

— Вот именно, что не в первый. Твоя бывшая жена прислала мейл с официальным отказом оплачивать твои счета. В следующий раз повестку в суд пришлет. Оно нам надо?

— Козлы, — кратко сообщил Евгений.

Пришлось тащиться в другое место. Самое паршивое, что почти все точки в этом районе были уже провалены, а телепортнуть куда подальше составляло проблему: позавчера у него снова на две недели отобрали права. Кроме того, телепорткатер, как и все прочее имущество, до сих пор официально записан на Нину… однако забивать голову еще и этим было как-то чересчур.

В переулок Евгений заглянул без конкретной цели, повинуясь машинальному дежа-вю. И не прогадал: обнаружившийся через десяток шагов полуподвальный «Джокер» был, как он припомнил, довольно неплохим заведением. С дешевой и постоянно виснущей виртуалкой — зато с нормальной выпивкой и долгосрочными кредитами. И, что самое главное, прямо от входа его заметили и замахали руками Док с Кривым.

— Четыре двойных «спорта», — распорядился Кривой раньше, чем Евгений успел усесться к ним за столик. Все-таки великое дело — настоящие друзья.

— Где пропадаешь, Жека? — спросил Док. — Черт-те сколько тебя не видел.

Пожал плечами: а фиг его знает. Просто не пересекались в одном заведении, только и всего. А пропадать Евгению давно уже было некуда, не с кем и незачем.

Автодоставка заглючила и материализовала их спорт-коктейли на соседнем столике. Кривой и Док долго хохотали, потом препирались, кому топать за выпивкой, а под конец решили попросту пересесть. Евгению, в сущности, было по барабану, Все повставали с мест — и только тут он заметил, что за их столиком имелся еще и четвертый, незнакомый мужик. Довольно молодой; неслабой — определил он профессиональным взглядом — да, очень неслабой комплекции.

— Жека. — Он не стал ждать, пока Док или Кривой догадаются их познакомить. — Качаешься?

— Иван. А то!.. — Под замызганным рукавом перекатился внушительный бицепс.

Мужик оказался общительный. Евгений не выхлебал и половины «спорта», когда неслабый принялся выкладывать ему, как родному, свою историю. Дружбаны, явно уже слышавшие ее, сочувственно кивали.

— …пацаном числился в олимпийском резерве. А тут эта… «блестящая изоляция». И все псу под хвост. Никакого международного спорта, да и вообще, по сути, никакого. Сейчас разве ж потренируешься нормально?.. В реале, я имею в виду. На всю эту долбаную вирт-атлетику я чихал. Сам для себя железки тягаю…

— А Жека раньше тренажерный зал держал! — встрял Док; а никто ведь, между прочим, не просил. — Как его там… Эй, нам еще по двойному!

— «Амфитрион»?!

Вот размазать бы Дока по стенке. Чтоб не встревал не в свои дела. Которые вообще никого не касаются. Евгений залпом допил спорт-коктейль; закашлялся. Черт!..

У Ивана была обалделая рожа слоненка-переростка под кайфом. Путая и глотая слова, он взахлеб начал рассказывать, как еще пацаном (во-во, не забывай: тебе уже под полтинник, старик!) пару раз просачивался в «Амфитрион» — «АМФИТРИОН»!!! — стрельнув шаровой абонемент у приятеля, который учился в этой… ну, вы знаете. И как там было клево. И каким крутым — считай, богом бодибилдинга! — казался ему увиденный издали, но зато вживую, владелец клуба…

Евгений молчал. А как прикажете комментировать?

— Жека и сейчас молодцом, — икнув, сообщил провокатор Кривой. — Спорим, он тебя на руку запросто сделает, Ванюха?

— Факт, — подтвердил Док.

Когда Евгений совсем было собрался отмазаться — типа давно не… да и вообще профессионалы, мол, не уважают армрестлинг, — он уже опоздал. Иван стащил засаленный пуловер, остался в майке без рукавов и принялся массировать бицепсы; морда у него была по-прежнему обалделая. Приятели в два счета расчистили столик для битвы гигантов. Полный стакан исчез прямо из-под носа: пришлось развернуться и привстать к соседнему столику, чтобы глотнуть для куражу.

И кураж пришел. Черт возьми, да неужели он, действительно профессионал, отдавший лучшие годы этому чертову бодибилдингу, не сделает желторотого пацана, которому по нынешним временам и тренироваться-то негде?!.

Снял куртку и проделал несколько полузабытых упражнений на связки. Придвинулся ближе к столу:

— Ну, начали?

Ладонь у Ивана была совершенно мокрая: не помешало бы ткнуть его как следует в тальк, раз так трусит. Евгений пошел в атаку сразу, не давая парню времени на раскачку, — девять из десяти соперников и моргнуть бы не успели, оказавшись прижатыми к столу. Неслабый выдержал. Док с Кривым орали на весь «Джокер», ближе к вечеру уже полный посетителей; вскоре вокруг стола поединка образовалась небольшая толпа, зазвучали подначки и цифры ставок. Евгений усмехнулся, попробовал снова налечь на руку противника — и вдруг обнаружил, что из последних сил держит оборону.

Из самых последних… нет, врешь, зараза… Черт!!!

…Кривой с тупым апломбом втыкал ему, что он очень даже неплохо — долго! — держался. Док хмуро отсчитывал чей-то выигрыш. Слоненка-переростка поздравляли и хлопали по плечу; он обалдело водил глазами и разглядывал собственную руку, будто чужую.

Очень хотелось выпить — но не угощаться же теперь за счет дружков, а если бы здешний бармен тоже поинтересовался кредитом, пришлось бы врезать ему по морде: очередной привод за хулиганство, и жлобиха Нинка ни за что не заплатит залог. Евгений отстранил Кривого и зашагал к выходу. Никто его не удерживал. Проигравшие никогда и никому не интересны.

Пацану!.. Желторотому переростку, который еще под стол ходил, когда он, Евгений, открыл «Амфитрион»…

А пошли они все. Козлы.

Мелкого мужика, попавшегося ему аккурат между створками дверной элемент-системы, Евгений просто сбил бы с ног, не отступи тот предусмотрительно в сторону. Однако, отступив, шагнул следом и довольно чувствительно хлопнул его по плечу:

— Ну наконец-то. Черт-те сколько тебя искал.

— У нас не курят, — с милой улыбочкой предупредила официантка. — Могу предложить псевдоникотиновые таблетки, это входит в прайс за обслуживание.

— Не надо, — хмуро бросил Евгений. Его последняя ретро-сигарета помялась, не желая возвращаться в одноразовый карабин; ну и по фиг.

— А как же твой режим, Жека? Ты ведь у нас, помнится, по жизни… ну ладно, ладно, проехали. А я бросил, представляешь? Уже лет восемь… Вообще скажи, ты ж не сразу меня узнал?

— Почему это? Сразу.

Гэндальф действительно не изменился. В том смысле, что выглядел пацаном, по-приколу отбелившим какой-то химией виски. Темные вариочки, джинсы, джемпер, короткая куртка. И даже лысина, обнаружившаяся под кепкой, не разрушала мальчишеского образа. Евгений бы не удивился, разглядев на его пальце ту дурацкую толкиенутую железяку, но руки у Сашки были затянуты плотными фиброперчатками.

В заведении, куда тот его привел, Евгений был впервые. Судя по всему, точка была не из дорогих (какие прежде удостаивали своим посещением Нина Владимировна с супругом), но и не того пошиба, где последнее время тусовался он сам. Вон даже покурить по-нормальному не разрешили… Болела рука — в локте и особенно в запястье. Растяжение, причем достаточно серьезное, чтобы портить жизнь по меньшей мере полгода. Не тратить же последнее на чертовых вирт-костоправов…

— Ты чем сейчас занимаешься? — спросил Гэндальф.

— Ничем, — огрызнулся он. — С тобой базарю.

— Я так и понял. Ну и как тебя угораздило… до жизни такой?

Правильный ответ был — «не твое собачье дело». Он прямтаки вертелся на кончике языка. Вместе с законным вопросом: а какого, собственно, Гэндальфу понадобилось его искать? И успел ли он увидеть, как… впрочем, о последнем Евгений ни за что бы не спросил. Да и вряд ли: Сашка только входил в «Джокер», когда все уже закончилось… кажется.

— Нормальная у меня жизнь.

Им принесли выпивку — что-то легкое, почти безалкогольное, — и блюдо сандвичей на закуску. И кто ему рассказывал, лет этак пятнадцать назад, что Линичук окончательно спился?

Во всяком случае, руки в фиброперчатках не дрожали. Деловые, предприимчивые руки. С неприметными бицепсами, зато без намека на растяжение связок.

Гэндальф усмехнулся:

— Вот именно, что нормальная, Жека. Ты знаешь, отследить нормального человека гораздо труднее, чем может показаться. Скажем, наш Герка. Я-то думал… даже был уверен! — а он теперь сельскохозяйственный магнат. Облом. Или Анька Гроссман с ее семейством — насчет нее у меня все равно большие сомнения… а рисковать в нашем деле нельзя. Но ты — это точно. Это в десятку.

Евгений откусил полсандвича, тут же с опозданием ощутив зверский голод. Гэндальф всегда был чокнутый. Хотя много чего знал — например, кто такой этот самый Амфитрион. Кстати, не мешало бы поинтересоваться… Он хохотнул и, конечно же, подавился.

— Твой «Амфитрион», — перчаточная рука довольно неслабо колотила Евгения по спине, — почему ты его закрыл, Жека? Вот скажи. Зачем?!

— А пошел бы ты…

Обычно он посылал подальше всех, кто приставал с подобными вопросами, и точка. Но сейчас ни с того ни с сего захотелось ответить. Почти цитируя переростка Ивана (когда-нибудь и тому порвут на фиг связки):

— Потому что «блестящая изоляция», ясно же. Такой крутой стране, как наша, настоящий спорт не нужен. Только виртуальные подделки для здорового образа жизни. А я…

— А ты врешь, Жека. Во-первых, «Амфитрион» и не имел отношения к большому спорту. Перепрофилировать его на вирт-атлетику было бы раз плюнуть. А во-вторых, ты ведь закрыл клуб на пару лет раньше, чем страна действительно поменяла политический вектор. И я даже знаю, КОГДА ты его закрыл.

Евгений откашлялся; вроде бы пошло.

— Ну?

Гэндальф с аппетитом жевал сандвич, запивая большими глотками, поэтому ответил не сразу:

— Как только женился. Скажешь, нет? Конечно, старик Палыч очень не вовремя умер, но его дочка осталась одной из самых выгодных невест в стране— все-таки семья, связи, капитал. Ты рассчитывал классно жить у Николаенков за пазухой и тут же поспешил прикрыть лавочку. Почему? Потому что она тебе осточертела. Ты черт-те сколько занимался не своим делом, Жека. А с тех пор, сам же говоришь, вообще ничем не занимаешься. Твоей жене это надоело, вот она тебя и выгнала… а свои деньги ты давно спустил… И что из этого следует?

— Что?

Злость на постороннего мужика, лезущего, куда не просили, у Евгения уже прошла. Осталось любопытство: и откуда, хотелось бы знать, Линичуку столько известно? Он что — следил за ним? Все это время?!.

Гэндальф. Пять страшно далеких лет, на протяжении которых, помнится, и в голову не приходило называть его иначе, нежели сокамерником. Грязные носки по всей комнате, стаи тараканов среди объедков на столе, идиотские песни под гитару и шумные сборища в любое время суток. Желание подружиться в первые же месяцы переросло в тихую ненависть, а потом… потом притерлись, как обычно и притираются друг к другу сокамерники за годы вынужденного соседства. Просто ОЧЕНЬ хорошо узнали друг друга.

Сашка сдвинул на лоб вариочки, Глаза у него были красные и тонули в лучиках морщин: мальчишка враз постарел. И вдруг Евгений понял, что именно тот ответит, — за секунду до того, как ответ прозвучал вслух:

— Процент погрешности.

Вспомнил Нинку. Когда на исходе совместной жизни при его любимой супруге употребляли слова типа «Миссури», тот же «процент» или даже просто «институт» — с ней тут же делалась истерика. С той самой Ниночкой, которая еще на первых свиданиях с добросовестностью следователя вытянула из жениха все, что ему было известно по этому поводу. Собственно, именно он, Евгений — кому же еще? — и доводил ее до истерик, щедро сыпля неприличными словечками. В память о романтической юности. Всякий раз, когда эта жлобиха меняла код счета и отказывалась сообщить его родному мужу.

А ему самому было по фиг. В смысле, почему бы и не побазарить о лучших временах? Тем более с бывшим однокашником и сокамерником.

Прожевал остаток сандвича и хмыкнул:

— Ты до сих пор страдаешь этой ерундой?

— Сам дурак, — беззлобно отозвался Гэндальф. Помолчал. — Нет, действительно даже странно, сколько в стране развелось дураков. Но у тебя, Жека, надеюсь, это пройдет.

— Вы с Геркой всегда были чокнутые, — парировал он; вспоминать так вспоминать. — А особенно тот парень, которого убили на первом курсе. Это ж он придумал — про ваш процент?

Сашка кивнул. Вскинул глаза: как ни странно, в них было что-то вроде восхищения.

— Ты молодец. Помнишь и говоришь вслух. А они все боятся. Раньше боялись что-то делать, а теперь даже и говорить. Лет пятнадцать назад я пытался влиять именно на них, начиная с Багалия. Но это дохлый номер. Проект «Миссури» слишком много им дал и, согласись, имеет право кой-чего требовать взамен. А мы с тобой ничего никому не должны.

— Это точно. — Евгений размял под столом запястье. Очень хотелось выпить чего-нибудь покрепче, но угощал и заказывал Гэндальф. — И что?

— Только такие, как мы с тобой, и могут повлиять на ситуацию. А ситуация, Жека, у нас катастрофическая. Если когда Багалий пришел к власти, надо было спасать страну, то сейчас речь идет о спасении мира. Не больше и не меньше.

— Круто, — кивнул он. — От кого?

— От нас же. Вернее, от НИХ. Вот-вот начнется война, и… — Сашка сузил глаза, в упор уставившись на Евгения. — Подожди, ты вообще люкс-визик смотришь?

Наверное, у него была уж чересчур обалделая рожа. Нет, правда, какая еще война?

— Война будет, Жека. Во-первых, мы всех достали своей «блестящей изоляцией» и хамской внешней политикой. А во-вторых, возможно, ОНИ и не станут ждать. Небольшая провокация, одна, другая, — и мирное государство встает на защиту своих границ и граждан. Элементарно. Причем процесс уже пошел.

— Что за «они»? Правительство?

Сашка коротко хохотнул:

— Можно и так сказать. Ты гриф-мессиджи когда-нибудь получал?

Евгений помотал головой, очень стараясь сделать морду кирпичом: не выглядеть же полным идиотом.

— Я так и думал. На фига ты ИМ сдался? — Гэндальф с усмешкой хлопнул его по плечу. — Расслабься, я тоже не получал. И это означает, что мы пока можем действовать относительно свободно.

— Как действовать?

Сашка усмехнулся еще шире. В его воспаленных глазах прыгали таинственные чертики: мальчишка, которому не терпится поделиться большим-большим секретом. Огляделся по сторонам и подчеркнуто конспиративным, даже вороватым жестом отогнул ворот куртки.

Ничего там не было — первую секунду. На третью Гэндальф уже запахнулся и рывком застегнул до подбородка стрейч-молнию. Но расчет оказался точным: Евгений успел прочесть надпись внутри проступившей на лацкане круглой голографической эмблемы.

«Перелет».

Похоже, Линичук ожидал более бурной реакции. Нет, Евгений был бы не против порадовать бывшего сокамерника — если б и вправду хоть что-то понял.

— Какой ты все-таки дремучий, Жека, — вздохнул Сашка. — Ты слово такое когда-нибудь слышал: «перелетчик»?

— Нет, фишка вовсе не в том, чтобы смыться из страны. Иначе никакой организации давно бы не существовало. Наша цель — контакт с внешним миром. Понимаешь? Контакт, а не изоляция, пусть двадцать раз блестящая.

Пока они сидели в баре, Сашка не сказал ни слова. По правде говоря, вел он себя не вполне логично: если уж шифроваться, то на кой демонстрировать свою голограммку при всем народе? Дешевый розыгрыш в стиле Нинки: сначала напустить туману, а уж потом… Сейчас они летели в Гэндальфовом телепорткатере; машина была бэушная, но, в общем, в приличном состоянии. Для пущей важности Сашка поотключал все внутренние рецепторы — можно подумать, кто-нибудь почешется перехватывать их сигнал.

— Ты знаешь, сколько народу у нас легально выезжает за границу? Не насовсем, конечно, а так— по делам или как туристы? Максимум человек двести-триста в год. В стране с населением в шестьдесят два миллиона! Только не говори мне, что у остальных никогда не возникает такого желания, Просто у НИХ есть методы… разные. Иногда мы вмешиваемся, помогаем. Недавно переправили в Америку… угадай кого? Вениаминыча!

Евгений вскинул брови:

— Нашего препода? Так ему же в обед сто лет!

— Он крепкий мужик. И его бы физически уничтожили, но не выпустили из страны. Потому что он в курсе многих подробностей проекта «Миссури». Дикая была история: сначала пожар в отеле, потом отмена рейса, типа бомба на борту… следующий шаг можно было предвидеть. Наши вышли на него и переправили по своим каналам. И, знаешь, Вениаминыч будет очень не прав, если попробует вернуться. А у него, между прочим, семья.

Сашка снова надел вариочки и выглядел пацаном, не доигравшим в свое время в шпионов. Во всяком случае, Евгений изо всех сил пытался воспринимать его именно так. Потому что откуда-то изнутри исподволь поднималось совсем другое чувство. Чуть ли не зависть: вот у некоторых — жизнь. Интересная, рисковая, достойная настоящего мужика… глупо, конечно.

— Ты там главный? В вашем «Перелете»?

— А что, хочешь меня сдать? — Физиономия у Гэндальфа стала еще загадочнее. — Может быть, даже знаешь кому?.. Ладно, шучу. Я сам недавно чуть не засыпался: работал с иностранцами и влип совершенно по-глупому… Наташка Лановая отмазала, представляешь?

Они вместе посмеялись; не совсем понятно, над чем, но и вправду весело. Потом Сашка посерьезнел:

— «Перелет» — не банда и не тоталитарная секта, чтобы иметь главного, как ты говоришь. Это организация свободных людей, которые хотят жить в свободной стране и в свободном мире. Мир имеет право знать о проекте «Миссури» — хотя бы то немногое, что знаем о нем мы с тобой. Те из нас, кому особенно нечего терять. Процент погрешности.

Евгений скривился:

— Я уже понял, что ты меня вербуешь не за красивые глаза или заслуги перед родиной. А как раз наоборот. Ну, допустим, я соглашаюсь идти к вам в перелетчики. И что от меня требуется?

— Ну-у… — Гэндальф присвистнул. — Да все что угодно. Стиль «Перелета» — максимум провокации, конфликта, шуму. Ты ведь можешь, Жека. Например, сегодня в «Джокере»… кстати, как рука?

— Нормально, — на автомате ответил он.

И тут же внутренне съежился: видел. Все видел, гад…

Линичук вел телепорткатер уверенно, играючи перебирая клавиатуру управления быстрыми пальцами в фиброперчатках. Поджарый, подтянутый; прекрасно знающий, чего хочет от жизни. И это он выдает себя за неудачника, аутсайдера? Не смешите меня.

В оконных мониторах сменяли друг друга мгновенные люкс-визиоснимки домов и улиц. Незнакомые кварталы — но это не важно. Даже наоборот: где-нибудь здесь можно запросто взять в кредит сколько угодно выпивки. И никакая зараза, будем надеяться, не узнает и не потащит бороться на руку. А добираться потом домой… да ну его на фиг.

— Сажай машину, Гэндальф, — криво усмехнулся Евгений. — Моя остановка.

Тот не сразу врубился:

— Что?

— Что слышал. Я выхожу. Видишь ли, приятель, ты обратился не по адресу. Даже если и есть в природе ваш дурацкий процент погрешности, то я к нему не отношусь. Мне только сорок семь; у меня, может, еще вся жизнь впереди. Ты обломался со мной… как с Геркой Солнцевым.

Сашка делал вид, что ничего не слышит. Каменная физиономия в черных вариочках. Козел. Перелетчик хренов.

— И нечего распространяться передо мной про ваши игрушки, — добавил он. — А то ведь и вправду пойду и сдам вас всех с потрохами. Прямиком Цыбе.

Гэндальф не шевельнулся — ни единым мускулом. Но эффект, чувствовал Евгений, был таки достигнут. Повторил весомо, чуть ли не по складам:

— Руслану Цыбе.

— Куда тебя подбросить?

Сашка честно пытался держаться: типа ничего не случилось. Не договорились и разбежались по-хорошему, да? Евгений понимал, что так оно и будет и что самое умное — действительно телепортнуть куда-нибудь поближе к дому. Но в то же время накатило что-то хулиганское, протестное: а вот не уйдешь просто так! Никому не позволено безнаказанно тыкать человека мордой в то, что он неудачник, давно отработанный материал, годный только нарываться на скандалы в угоду этим психам-перелетчикам! А Цыбу ты, Гэндальф, боялся всегда. С тех пор, как…

Чем этот самый Цыба занимается сейчас, Евгений понятия не имел. Но чувствовал, что попадает пальцем не в небо, а именно туда, куда надо:

— Руслан — мужик серьезный. Он от вашей шпионской конторы камня на камне не оставит. Так главного, говоришь, у вас нет? Ну, думаю, это быстро проверят…

— Да заткнись ты. Тихо!..

Гэндальф напрягся, подался вперед. Пару секунд Евгений ловил кайф, приписывая его смятение своему экспромту. И только потом заметил то, к чему намертво прилип Сашкин взгляд: мерно мигающий зеленый огонек на рулевом пульте.

Кто-то и вправду подключился к телепорткатеру. Несмотря на вырубленную систему рецепторов.

Несколько мгновений была тишина. Затем с неприятным жужжанием заработал внешний селектор.

— Внимание. Всем водителям летательных аппаратов телепортационной конструкции, находящихся в воздухе, — загнусавил компьютерный голос. — Немедленно совершить посадку в районе ближайшего транспортного пункта, зарегистрироваться и сдать машину во временное хранение муниципальных служб. Приказ обусловлен государственной необходимостью, потому невыполнение повлечет за собой немедленную аннигиляцию аппарата. Просим прощения за доставленные неудобства.

Зеленая лампочка еще горела, когда Гэндальф зашелся в неудержимом раскатистом хохоте.

— Да расслабьтесь вы, мужики, — увещевал усталый регистратор. — Ну, приказ. Ну, походите немного пешком, полетаете на флай-платформах, только и всего. А тут вам и машинку подрихтуют, между прочим, за государственный счет…

— Так, значит, война? — подчеркнуто безразлично спросил Сашка.

Он давно уже не смеялся. Подтянулся еще больше, словно зажатый в тиски, лицо ожесточилось, собралось в почти неподвижную маску из резких, как стрелы, морщин, разбегавшихся во все стороны из-под вариочков. И выглядел — понял Евгений— абсолютно, на все сто готовым к войне. Готовым хоть сейчас испарить кого-нибудь из плазмоствола.

— Да ну тебя, мужик! — Регистратор замахал руками, — Несешь черт-те что. Хотя они, конечно, обнаглели, эти инострашки. А никак сопрут у тебя, к примеру, телепорткатер, разберут по винтику и сами научатся собирать — что тогда?.. Время, ты прав, неспокойное. Тут еще и за границу телепортают почем зря эти… как их там… перелетчики.

Евгений молчал. Гэндальф молчал тоже.

— Ваш номер четыре тысячи сто восьмой, — сказал регистратор, клацнув напоследок в своем электронном журнале. Повернул монитор:— Распишитесь. Вам сообщат, когда забрать.

Они двинулись к выходу. Транспортный пункт, как обычно, располагался неглубоко под землей — метров десять вверх по наклонному коридору. Почему-то здесь не горел свет, и как только съехались двери в регистраторскую, оба очутились в абсолютной темноте. Фигня какая-то. Входные створки, помнил Евгений, были прозрачные, а снаружи, хоть уже и поздний вечер, по-любому освещенная улица…

Он зажмурился, когда в глаза ударил режущий ярко-голубой луч. И не разглядел говорившего — только почувствовал цепкое кольцо, сомкнувшееся на запястье.

— Идентификация личности, проверка социальных параметров. Следуйте за мной.

Короткий шаг за спиной: Гэндальф попытался незаметно выйти из-под луча. Вот идиот. Похоже, надеется тупо смыться, не думая о последствиях, словно мальчишка, застуканный сторожем в чужом саду…

И что это ему даст?

Луч соскочил с лица Евгения, метнулся куда-то за…

— Потише, приятель. Идем, да?

Этот тип, видимо, никогда в жизни не подходил к штанге или к серьезному тренажеру для профессионалов. Рука с лучом подалась легко, будто у барышни, ломающейся ради приличия. Не поединок, не драка, даже не оказание сопротивления: просто он, Евгений, не совсем понял, чего от него хотят, и пару секунд луч метался по стенам и потолку, а кто-то на цыпочках уходил в темноту. Для верности он сам несколько раз погромче потопал на месте.

— Идем, говорю, командир.

…Его отпустили часа через полтора. Припомнив все прошлые приводы по поводу драк в питейных заведениях, порчи имущества и прочего мелкого хулиганства. Всплывшие в досье МИИСУРО, «Амфитрион» и фамилия бывшего тестя не произвели на проверяющих— серьезных мужиков в форме неизвестного Евгению ведомства— никакого впечатления. Скорее всего оно было и к лучшему.

Гэндальф бы так легко не отделался. Однозначно.

Евгений пошел домой. Последнее время он занимал съемную комнату в юго-западном секторе города — счета за нее Нинка в собственных же интересах оплачивала аккуратно. Тащиться туда, по его расчетам, надо было часа четыре, не меньше. Вокруг, пользуясь ситуацией, вовсю калымили в темном небе флай-платформеры; но ни налички, ни активной карты у него все равно не имелось.

Впрочем, бывшая жена, кажется, жила малость поближе… он хмыкнул так громко, что какая-то барышня оглянулась с другой стороны улицы.

— Давай ко мне, Жека.

Хриплый голос прямо за плечом. Евгений не стал оборачиваться. Но пошел быстрее, стараясь попадать в ритм нервных, стремительных Сашкиных шагов.

Они прошли четыре квартала, когда тот наконец спросил:

— Ты ведь теперь с нами?

ЗВЕНИСЛАВА

— Как тебя зовут?

Девушка была — как солнце. Яркая, бьющая изнутри ослепительным светом.

Интерес незнакомой женщины ни капельки ее не удивил:

— Мила.

— Звенислава.

Ее собственное имя прозвучало нейтрально, не всколыхнув ни намека на узнавание; впрочем, это было естественно. По-птичьи примостившись на самом краешке кушетки в приемной, Мила вполголоса напевала старую англоязычную рок-балладу, что и не оставило сомнений относительно того, кто она такая. Но не помнить же молоденькой девушке давно вышедшую из моды попсу.

— Ты приехала к Никите Солнцеву?

Вот теперь Мила вскинула изумленные глаза:

— Откуда вы знаете? — И тоном ниже, заметно смутившись: — Вы его мама, да?

Звенислава улыбнулась и покачала головой.

— Жалко. — Было видно, что девушке действительно жаль. — Просто Ник все боится… стесняется меня с ней познакомить. Вот я и подумала…

Она то и дело быстрым движением взглядывала на видовой монитор во всю стену приемной, где в уголке имелись часы. Остальное место занимали, сменяя друг друга, люкс-визиосъемки шикарных горных курортов, среди которых затерялась база подготовки космической экспедиции с обсерваторией и комплексом виртуал-тренажеров. Об этой базе Звенислава узнала окольными путями, через знакомых знакомых. Секретный объект?..

Часы показывали четырнадцать сорок восемь. До окончания курсантского обеда оставалось всего ничего. Солнечной девушке было все труднее усидеть на месте: она то подавалась вперед, положив подбородок на скрещенные руки, то закидывала ногу за ногу, то запускала пальцы в темно-красные волосы. Уже не напевала — но иногда шевелила губами, продолжая то ли песню, то ли прерванный разговор.

— Вы с Никитой давно… встречаетесь?

Если б Мила сочла это неуместным допросом и отказалась отвечать, Звенислава бы ее поняла. Однако девушка подняла голову, улыбнулась и с готовностью ухватилась за ее слова, будто за протянутую руку:

— Почти год уже, Это если считать до того, как он поступил. Познакомились на виртотеке у нас в райцентре… Я сама оттуда, а у Ника, то есть у его отца, земли в районе… вы, наверное, знаете. Все знают. А потом мы с ребятами собирались по пятницам у Кира в подвале, там старинная аппаратура, супер! Хотя Ник всегда играл только акустику. Вам нравится, как он играет?

На секунду захотелось слукавить. Но Мила смотрела на нее в упор какими-то неправдоподобно искренними глазами. Девочка, которой еще не объяснили, что на свете бывает пусть самая маленькая ложь. И не надо.

— Я не слышала. Его отец очень здорово пел под гитару… давно.

Мила вздохнула:

— С отцом он меня тоже пока не познакомил.

— Познакомит, — пообещала Звенислава, и в этом не было лукавства. — Скажи, а ты уже видела Никиту после… с тех пор, как его приняли в экспедицию?

Еще один быстрый взгляд на часы.

— Нет… То есть, конечно, в тот день да, мы еще все вместе отмечали… Ник ведь из нашей компании один поступил. И тут же их увезли сюда, на базу. Я и не знала, где это. А уже потом выяснилось, что у них какие-то сборы, сессия триместровая… в общем, никого не пускали. Вот только теперь.

Снова глянула на часы — и замерла, подавшись вперед, будто взлетающая птица на мгновенном люкс-визиоснимке.

С монитора убрали рекламные кадры. Теперь там высветилась картинка узкого дворика: с одной стороны чугунный забор, с другой — склон горы сплошной стеной, с третьей — выход из низкого корпуса, в проеме которого секунду назад показалась колонна курсантов. Колонна — до тех пор, пока последний юноша не очутился за пределами элемент-системы; затем строй распался, превратившись в шумную толпу.

Звенислава сразу узнала Никиту Солнцева. Юного, смеющегося, лохматого— странно, что в полувоенном заведении их не стригут коротко… В общем, точно такого же. Кажется, даже с колечком серьги в левом ухе.

Мила тоже увидела его. Вскочила. Вспышка, целый сноп слепящих солнечных лучей!.. А потом искоса, словно виновато посмотрела на Звениславу.

И та поняла:

— Знаешь, я сейчас не буду подходить к нему. Мы ведь, в сущности, даже незнакомы… я потом объясню. Только у меня к тебе одна просьба.

Взгляд-вопрос. Ясный, отчетливый. Этой девушке можно было бы вообще не учиться говорить.

Ей, Звениславе, гораздо труднее. Высказать, сформулировать, найти слова… Потому что это действительно важно. Собственно, именно ради этого — в первую очередь — она сюда и приехала. Но не зная человека, практически невозможно почувствовать, отследить… Девушка Мила очень кстати появилась тут.

— Хочу попросить тебя… Ты его любишь, поэтому заметишь сразу. Если он… изменился. Конечно, люди вообще меняются, особенно если не видеться долго, — но я не о том. Если вдруг он стал… НЕ ТАКИМ. Понимаешь?.. То скажи мне. Да или нет. Я найду тебя вечером…

Конечно, вышло глупо, сумбурно, неубедительно. Но как — по-другому?..

Повторила совсем тихо:

— Я очень тебя прошу.

И Мила не задала ни единого вопроса. Даже взглядом.

— Хорошо.

Листья пружинили под ногами широченной ковровой дорожкой, мягко скрадывающей уступы, камни и расщелины горного склона. Спускаться вниз было легко и весело, а вернуться, она узнавала, можно будет лыжным подъемником со стороны трассы — тут недалеко. И Звенислава, раскинув руки, перелетала от одного ствола вековой лиственницы к другому. Смеялась, задыхаясь от полета. И все равно никак не могла догнать Златку, которая вечно оказывалась на ствол ниже по склону. Да еще и пряталась за деревом:

— Мама! Ку-ку!.. Я — кукушка!

— А я — большая-пребольшая ворона… Вот я тебя сейчас!..

Златка первый раз в жизни была в горах. Сама Звенислава— второй: когда-то именно в этих местах снимали один из ее самых кассовых клипов. Только тогда была зима. Горные вершины, тяжелые ветви лиственниц и снег на непокрытых черных косах — супер, снято! И сразу же громадная шуба и мерзкий горячий бальзам: звезда ни в коем случае не должна простудиться. За температуру бальзама, кажется, отвечала специальная девочка…

Тогда было все: от профессиональной творческой команды и крепких специалистов по шоу-бизнесу — до свиты на побегушках. Была жива мама, которая не только умела все и всех замечательно организовывать, но и временами понимала свою дочь. Была всенародная слава, армия поклонников — они бы с восторгом приняли все, что бы ни исходило от их звезды. Почему же у нее не нашлось то ли сил, то ли смелости, то ли желания — взбунтоваться? Петь НАСТОЯЩУЮ музыку?!.

Сознательный и единственно правильный выбор? Абсолютный тропизм? Чепуха. Все происходило само собой, она просто плыла по течению. Иначе в какой-то момент не оказалась бы никому не нужна, не потерпела бы полного краха.

А сейчас у нее нет никакого начального капитала, не считая, может быть, случайно завалявшихся у кого-то воспоминаний. И песен лохматого мальчика, которых она не слышала… и еще неизвестно…

— Мама! Смотри!

— Стой! Нельзя так быстро бежать!

— Я тебя подожду-у!

Сбегая за дочкой по склону, Звенислава угодила ногой в невидимую выбоину и подвернула щиколотку — несильно, даже почти не больно; но заволновалась. Действительно, это все-таки горы. И что она за мать, если не учит своего ребенка элементарной осторожности?..

К счастью, Златка уже, кажется, набегалась. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами, с растрепанными косичками из-под желтой шапочки, устроилась, как синичка, на толстенной поваленной лиственнице. Перегнувшись через ствол, на всякий случай разворошила бугорок слежавшейся листвы: искала грибы. Грибов не было, это они с дочкой уже успели выяснить, но Златка не собиралась мириться с подобной несправедливостью.

— Нету, — разочарованно сообщила она, когда Звенислава, чуть прихрамывая, наконец спустилась и тоже присела на ствол. — Почему?

— Не выросли, я же тебе говорила. Наверное, долго не было дождя.

— А почему дерево упало?

— От старости. Или от сильного ветра…

— Расскажи про него сказку.

— Про дерево?

— Да. И про принцессу.

Солнце опустилось довольно низко, постреливая лучами из-за деревьев. Звенислава посмотрела на часы. Ровно в восемь, указывалось в расписании, курсанты уйдут на ужин, а затем на ежедневный тренинг перед сном. Девушка Мила вернется в гостиницу для посетителей базы. К тому времени она уже будет ЗНАТЬ…

У них со Златкой оставалось почти три часа на то, чтобы поаккуратнее— вот-вот начнет темнеть— спуститься к подножию горы, отыскать подъемник, добраться до гостиницы и тоже поужинать. И, пожалуй, несколько минут на коротенькую сказку.

Про принцессу. Златка не понимала сказок не про принцесс.

— Однажды на старом-престаром упавшем дереве сидела одинокая принцесса…

— Почему одинокая?

— Ее принца заколдовали — давным-давно. Превратили в… кого-то совсем другого. И она его не узнала. Она испугалась. А настоящие принцессы, Златка, никогда ничего не боятся…

— Значит, она была ненастоящая?

— Значит. Она еще могла его спасти — потом. Когда он однажды вернулся к ней из далеких стран. Она бы непременно его расколдовала — если бы догадалась поцеловать или, что еще вернее, спеть ему по-настоящему красивую песню. Но принцесса опять испугалась— и заколдованный принц снова ушел от нее. Потом он стал королем…

— Злым?

— Не злым и не добрым. Никаким… а это хуже всего. Но, может быть, принцесса его еще расколдует. В сказках ведь, ты знаешь, все бывает по три раза. И если она не испугается в третий раз, а сделает то, что ДОЛЖНА сделать…

— Поцелует его?

— Нет, для этого она уже… и потом, они скорее всего больше не встретятся. Но она все-таки споет ему песню. Очень-очень красивую…

— Такую, как ты мне поешь перед сном?

— Нет, маленькая, намного красивее… может быть. То есть нет, у нее обязательно получится. Что это за сказка — одинокая принцесса, да еще и на поваленном дереве?

* * *

— То есть как это опечатали? Почему?!

Портье, развернувший к ней монитор на электронную подпись, пожал плечами: мол, я человек маленький. Лично мне ваш телепорткатер даром не нужен, но…

— Государственная необходимость. Временная. Вы не волнуйтесь, госпожа, вас обязательно доставят домой наземным транспортом. Куда вы пожелаете.

— Наземным? Здесь же нет дороги.

— До станции флай-платформой, — очень терпеливо объяснил портье. — Не волнуйтесь, госпожа. Главное, что вы успели навестить вашего мальчика…

А ведь действительно, подумала Звенислава, могла бы не успеть. Если бы этот идиотский приказ о запрете на телепорт-транспорт вышел всего лишь днем раньше. Но зачем?.. Совершеннейший абсурд.

Впрочем, входя в лифт-капсулу, она уже перестала думать об этом.

Они со Златкой поднялись в номер и заказали ужин. В четверть девятого Звенислава попросила соединить ее с номером, где остановилась Мила. Солнечной девушки на месте не оказалось; однако портье поручился, что из гостиницы госпожа Милена Лапина не съезжала. Гуляет одна по темному вечернему лесу?.. вряд ли.

Звенислава улыбнулась. Можно держать пари, что и курсант Никита Солнцев не появился к указанному времени в казарме — или как это у них называется? Было бы даже странно, если б двадцатилетний мальчик, несколько месяцев не видевшийся со своей девушкой, вот так просто позволил загнать их встречу в четко определенные администрацией рамки. Непутевый, влюбленный, сочиняющий песни — ни за что бы не позволил. А если все-таки окажется, что правда… что его уже успели… Что — тогда?

Отогнала мысли об Андрее. Не стоит. В конце концов, Никита — сын другого человека. Совсем другого; хоть и тоже, вот совпадение, выпускника «Миссури»…

Златкина кукла-принцесса уже распаковывала на диване свои многочисленные чемоданы. Звенислава улыбнулась. Ее единственная, ее чересчур (по мнению многих), чуть ли не до опасного обожаемая дочурка никогда не требовала к себе повышенного внимания. Почти никогда не капризничала и очень редко плакала. Задумчивая маленькая принцесса со своим внутренним королевством. Она, Звенислава, и сама была в детстве такой. И — разве выросла?.. всего лишь незаметно постарела.

Она снова связалась с портье и попросила сообщить, когда госпожа Лапина вернется. Надо ее дождаться. Включила полифункционал, выставила режим вирт-аудиомоделирования, фортепиано. Так странно играть на виртуальных клавишах, плохо согласующихся с компьютерной клавиатурой; пальцы не хотят верить, приходится то и дело скользить вниз глазами… а звук — почти как настоящий. Даже лучше, чище: ее старое фоно давно нуждается в настройщике, а такой профессии, кажется, уже и не существует…

По этому поводу Звенислава недавно писала в один сетевой клуб любителей классической музыки — скорее всего смешные чудаки, осколки прошлого, но среди них мог оказаться нужный специалист из старых. Может быть, они уже ответили. Она отключила музыкальные опции и перешла в режим приват-почты. Полупустой, в несколько строк, электронный ящик убежденной затворницы…

Она не сразу заметила это. Вернее, приняла за элемент веб-дизайна… и лишь через несколько секунд разом, словно залпом выпив стакан ледяной воды, осознала, ЧТО это такое.

Ярко-малиновая строка наверху почтовой таблицы.

Гриф-мессидж.

Никогда раньше она их не получала. Гриф-мессиджи появились — точнее, зациркулировали смутные слухи о них, — уже тогда, когда певица Звенислава, звезда и символ нации, давно перестала существовать. Собственно, до нее не дошли бы и слухи — если б не определенный круг доброжелателей, упорно лепивших к ней ярлык выпускницы МИИСУРО: к тому времени это уже звучало двусмысленно, почти непристойно. Согласно сплетням, не кто иной, как выпускники «Миссури», в крайнем случае люди из их ближайшего окружения, и становились адресатами гриф-мессиджей. Сугубо конфиденциальных сообщений с самого-самого верха. Персональных указаний, которым нельзя было не подчиниться.

…Нельзя не подчиниться? И каким это, интересно, образом?..

Она клацнула по строчке: вместо того чтобы открыть сообщение, полифункционал выкинул новое окно. Программа идентификации личности; любопытно. Текст в окне вежливо попросил ее в течение двадцати секунд смотреть, не отрываясь, в монитор.

Звенислава усмехнулась— коротко, зло. Странно, что о ней вспомнили именно теперь. С чем это связано: неужели с ее поездкой за песнями Никиты Солнцева? Поездкой, о которой и не знал никто, кроме его отца… не должен был знать. Или — совпадение? Что-то другое, может быть, имеющее отношение к опечатанному телепорткатеру…

В любом случае сегодня она как никогда была не настроена кому-либо подчиняться.

— Мам, ты что? — Златка подняла голову от принцессиных нарядов.

— Ничего, маленькая.

Окно мигнуло: вероятно, программу уже удовлетворили ее глаза. Письмо вроде бы начало загружаться — медленно, очень медленно; сколько ж там понавешено всяческих компьютерных примочек? И ради чего?

Створки входной двери внезапно разъехались без стука и предупреждения. С ветром, коснувшимся щеки Звениславы и подхватившим платье Златкиной куклы.

Мила.

Пришла сама. То есть ворвалась, влетела; на ее волосах еще дрожали капельки дождя или тумана. А в глазах — расширенных, отчаянных — больше не было ни единого лучика солнца.

Она опустилась — упала — на кровать, почти касаясь границы кукольного королевства. Уронила лицо в тонкие пальцы вперемежку с влажными темно-красными прядями. Златка смотрела потрясенно, однако без страха или обиды, скорее со взрослым, почти материнским сочувствием. Сейчас попросит; «Не плачь…»

Мила не плакала. Тяжело переводила дыхание, будто пытаясь запрятать куда-то внутрь, поглубже, то самое страшное, что случилось с ней за всю ее юную жизнь.

Выговорила одно короткое слово:

— ДА.

Звенислава просидела в комнате Милы до глубокой ночи. Утешала? Никогда она этого не умела. Но если бы когда-то давно… наутро после ТОЙ ночи… кто-нибудь просто оказался рядом — это уже было бы утешением.

Об Андрее Звенислава не говорила. Почти. Ровно столько, сколько требовалось в контексте подробного, обстоятельного рассказа обо всем, что произошло — началось? — три десятка лет назад в одном очень престижном учебном заведении. О проекте «Миссури».

И, рассказывая, понимала, что и сама практически ничего не знает о нем. До нее — закрытой, внутренней, словно тайная комната во дворце, — всю жизнь доходили только слабые отголоски происходящего во внешнем мире. Что-то такое рассказывал мальчик Женя, которого она пыталась любить, когда больше ничего не осталось… Что-то еще — Андрей, давным-давно приезжавший тщетно просить ее помощи… Настоящие принцессы ничего не боятся. Но, чтобы не бояться, надо прежде всего ЗНАТЬ. И она говорила. Взбаламучивала со дна памяти все, что хоть отдаленно могло сойти за мельчайшие детали, подробности…

Мила молчала. И кричала распахнутыми глазами: что же теперь будет?! Что мне теперь делать?!!

Только не притворяться, что ничего не случилось. Эта ложь вытравит все, что есть сейчас между вами, все то, что может послужить спасительным мостиком, единственной надеждой. А потом появится та женщина, которую он выберет сознательно, с хирургической, наперед просчитанной точностью. Абсолютный тропизм. Гарантия успеха.

Ведь можно не сомневаться, что ОНИ не теряли времени даром. Что на сегодня проект «Миссури» отработан до блеска и в нем нет места даже ничтожному проценту погрешности…

Противостоять этой махине? Извне? Изнутри? В юности все кажется возможным. Первым попробовал мальчик Влад Санин… впрочем, сейчас ему уже исполнилось бы сорок восемь лет. Наверное, были — есть — и другие; ну вот, она не знает даже этого… Легче перечислить тех, кто не стал, отступил, струсил. Можно начать с Андрея Багалия. Но честнее — со звезды, символа нации… или нет— с искренне влюбленной, но постыдно слабой, до смерти напуганной девочки Звениславы…

Постарайся быть сильной, Мила. Бесстрашной. Должно же получиться — хоть у кого-то…

Потом она заговорила о музыке. НАСТОЯЩЕЙ музыке, которой не нашлось места в мире проекта «Миссури». О гитаре Герки Солнцева: он мог бы забросить ее ржаветь на чердак, запросто мог бы! Но вместо этого подарил сыну. Уже лазейка, неслыханная удача. И еще есть время. Пройдет некоторый срок, прежде чем и Никита поймет, что в жизни есть более важные и перспективные вещи, чем песни…

Последнего не стоило говорить. Мила сжалась, как от удара — предательского, без предупреждения. Звенислава запоздало закусила губу. Ведь это все равно что заранее приговорить их любовь, их будущее. Повести речь о наследстве еще живого человека.

Как немыслимо стыдно. Она была способна отыскать нужные слова — пока неосознанно отождествляла Милу с собой. Но стоило подумать о себе, о собственных, теперешних мечтах и планах, — как все остальное, внешнее перестало существовать. Включительно с этой девушкой. И так было всегда: драгоценная внутренняя жизнь, заслоняющая весь мир, совершенно ненужный самодостаточному «Я». Только поэтому она и потеряла Андрея. Потеряла все… кроме Златки: которая тоже — она сама. Поэтому — не смогла… ничего не смогла.

Мила — другая? Она сможет?!

Девушка вскинула голову. И Звенислава поразилась: с ее лица — мокрого, покрасневшего, несчастного — снова ослепительно било солнце.

— Вы же еще не слышали, как Ник… Хотите я спою вам его песню?

У нее был несильный, дрожащий на высоких нотах голосок, иногда она чуть-чуть фальшивила, да и вообще вряд ли верно передавала мелодию. Звенислава вслушалась в текст: мелкие, но явные погрешности против версификации, попадаются случайные слова ради размера и рифмы, слишком много юношеского эпатажа, формализма и зауми…

«…Никому не нужное баловство. Если б оно имело какую-то ценность, то, наверное, не пропало бы, — говорил ей недавно вполне состоявшийся человек, крупный сельскохозяйственный магнат Георгий Солнцев. — У тебя просто сохранились неадекватные воспоминания…»

Когда-нибудь его сын скажет то же самое. И будет прав.

Она приехала за иллюзиями. Как всегда. А нашла реальность, жесткую и единственную: проект «Миссури». С которым бессмысленно бороться — какими-то там песнями, какой-то там любовью. И, главное, не стоит. Придет время, и солнечная девушка тоже это поймет… хотелось бы только, чтобы не такой ценой,

Рефрен песни повторялся уже пятый или шестой раз — и Мила поймала наконец мелодию, голосок вырос, повинуясь уже не дыханию, а рождающимся где-то внутри интонациям: ярким, тончайшим, единственно точным. Запомнив слова, Звенислава негромко подпела ей вторым голосом.

И вдруг поняла, что поет НАСТОЯЩУЮ песню.

Златка спала. Ее кукла-принцесса тоже спала, укрывшись наполовину сползшим одеялом из кусочка голографической парчи. Звенислава поправила одеяла— обеим.

И Мила пообещала уснуть. Еще пообещала завтра с утра познакомить ее с Никитой: у курсантов, оказывается, существует целая система, позволяющая хоть целый день прикрывать самоволку того из них, кому она необходима. Никита обязательно возьмет гитару…

Спать. Звенислава клацнула пультом: трансформенная кровать заняла почти две трети номера. Присела, завела руки за голову и принялась аккуратно высвобождать косу из высокой прически. Что-то мерцало на самом краю зрения. Она повернула голову: конечно, монитор так и не выключенного полифункционала.

И непрочитанный гриф-мессидж!..

Надо же: он так и светился здесь в течение нескольких часов. Запросто мог зайти кто-нибудь из персонала гостиницы. Могла полюбопытствовать перед сном Златка… Хотя, говорят, такое в принципе невозможно: гриф-мессиджи абсолютно конфиденциальны. Заглядывала же эта программка ей в глаза, словно преданный песик.

Допустим. Ну и что ж там пишут?

Она даже не села в кресло перед монитором. Придерживая полураспущенные волосы, скользнула небрежным взглядом:

«Звоночек…»

Что?!

«Звоночек, прилетай на Остров. Как можно быстрее. Это очень важно. Очень. Я прошу».

И все.

Она уронила руки, и коса душной тяжестью обрушилась вниз.

Наверное, она просто плохо помнила первокурсника Герку Солнцева. Разумеется, Никита был похож на отца… но Звениславе казалось, что он совершенно такой же: копия, близнец, реинкарнация.

— Закрытый телепортодром на северном склоне, — рассказывал он. — Со стороны гор никакой охраны. Только там высоко, обрыв… Вы спуститесь?

— Спустимся, — серьезно пообещала Златка.

— Идем, — попросила Звенислава совсем беззвучно. За эту ночь ее голос высох, будто обмелевшее озеро. Как если бы она несколько часов подряд отчаянно кричала на морозе.

Мила была собранная, напряженная как струна. Это она, пробравшись под утро в казарму, призвала на помощь курсантов космической экспедиции: требуется телепорткатер, срочно, и чтобы никто из начальства не узнал, не хватился раньше времени, а лучше — вообще. Друзья Никиты обещали в случае чего обеспечить прикрытие. Сам он вызвался провести Звениславу с дочкой на телепортодром по сложной сетке горных троп, которую за время пребывания на базе успел изучить, словно линии на Милиной ладони. И, конечно, сейчас ему бы только помешала гитара.

— Я пришлю вам мьюзик-чип, — говорила Мила, раздвигая влажные ветви. — Ребята делали запись у Кира в подвале… целый альбом! Я обязательно пришлю. Только адрес, адрес не забудьте оставить…

Звенислава кивала. То, что было важно вчера, завтра снова может стать важным. Действительно, нужно оставить свой адрес солнечной девушке…

Не могла думать об этом.

Ни о чем, кроме…

«В сказках все бывает по три раза… А настоящие принцессы…»

Обрыв оказался далеко не таким высоким, как она боялась, Никита спрыгнул первый и протянул руки навстречу Златке, чуть ли не заплясавшей на месте в предвкушении нескольких секунд полета. Дочурка благополучно очутилась внизу; Звенислава присела на корточки на самом краю, придерживаясь за ветку. Тяжелая, неповоротливая, старая…

— Я вас поймаю, — уверил снизу Никита.

Телепорткатера стояли сплошной стеной: можно подумать, отсюда готовился воздушный десант. Но, как и следовало ожидать, пульты управления у них были заблокированы приват-кодом. Не может быть, чтобы у всех, утверждал Никита. По закону больших чисел… Закон упорно не хотел работать. Они уже прошли несколько рядов, с каждым все больше приближаясь к охранному кордону…

— Мама, смотри, а вон там наш! — радостно прозвенела Златка.

И протянула вперед тонкий пальчик.

* * *

Сверху Остров напоминал подкову. Или нет: пектораль — старинное скифское украшение.

Здесь было совсем еще тепло, будто в конце лета. Звенислава расстегнула плащ, сняла со Златки пальто и желтую шапочку. Ноги утопали в песке. Так странно идти вдоль берега моря, по песку, под пальмами — и почему-то не босиком…

Андрей. Что бы ни случилось — на ЭТОТ раз она его не оставит.

Златка подняла упавший пальмовый лист и принялась обмахиваться им, как веером. Сухие волокна негромко потрескивали; ритмично и тихо плескалось море. И больше ни единого звука.

Где ты?!.

…Он появился внезапно, будто мираж, зыбкое изображение, переброшенное игрой световых лучей с другого конца Земли. Увидел их; замер на месте. Потом шагнул вперед… Пальмовая крона бросила дробную тень на его лицо. Снова вышел на свет… прищурился.

Медленно и неправдоподобно, словно некий виртуальный эффект, расширялись его глаза. В пол-лица: изумление, осознание, ужас…

И она поняла: он не отправлял никакого гриф-мессиджа.

Не звал ее сюда.

Проговорил хрипло, обреченно, чуть слышно:

— Ты… ничего не знаешь?!.

АННА

— Когда объявят официально, будет уже поздно.

— Слушай, это что такое? Опять всякая дрянь из «Двух калорий»?

— Виктор, надо уезжать. Сегодня же. Немедленно.

— С чего ты взяла?.. Точно, вон в аннигиляторе упаковка: «Две калории», тьфу! Я сколько раз тебя просил?!.

— Детям нравится, я не виновата. Витя! Сегодня в новостях…

— Дура ты, Анька. Лучше бы на кухню почаще заходила. И лучше бы, как все нормальные бабы… Новости! Что, мало тебе мегов крутят по люкс-визику?

— Это серьезно, пойми! Фактически в стране введено военное положение, только терминология пока другая. Президент сказал…

— Ага. Президент. Я так и думал. Президента своего и кормила бы этой гадостью, а мне приготовь чего-нибудь нормального. Мало того что детей травишь…

— Я десять лет была в большой политике! Я могу отслеживать информацию между строк! Когда завтра или послезавтра объявят всеобщую эвакуацию, нам уже не выбраться, тем более с Коленькой и близнецами. Телепорт-транспорт запрещен. А наша «черепаха» просто не впишется в дороги, когда они будут загромождены по самое…

— Вот дура баба. Мы же по соцдемографической программе, уж нас-то, если что, вывезут за государственный счет. Слушай, кончай панику разводить, я есть хочу, до тебя не доходит?

— Витя, мы не имеем права на кого-то надеяться. Это НАШИ дети!..

— Я думаю! Уж точно не Президента.

— Перестань.

— Ты сама начала. Достала уже со своими закидонами… Ладно, не психуй. Что врач говорит?

— Все нормально, встала на учет. Только…

— Что там еще?

— В социальном ведомстве предупредили, чтоб это был последний.

— Ну, оно бы давно пора… А в чем дело? Старушка ты у меня уже, да?

— Витька, руки!.. Да отстань ты, ненормальный… Не поэтому. Демпрограмму, кажется, вообще сворачивают.

— Как это?! А наши бонусы? А…

— Не знаю. Но все это очень плохо, Витя! Надо уезжать. Хотя бы к твоей матери в Восточный округ. Туда не скоро дойдет…

— Правильно, чуть что — крайняя моя мать. Анька, не дури. Где мы там все разместимся? Ты ж, я так понял, не на пару дней собралась, а всерьез и надолго?

— Этого пока никто не может сказать.

— Да ну? Даже твой, как его… Бакалей?

— Багалий. Мог бы и запомнить, он Президент твоей страны.

— Хватит в доме одной чокнутой. Кстати, Валерка мне вчера выдал что-то про внешнюю политику. Ты это брось! Еще и детям пудрить мозги… я вообще позавтракаю сегодня?!

— Мама, а Виталька с Олегом дерутся!

— А чего Надька ябедничает?!

— Сейчас… Вить, поешь все-таки филе, это в последний раз, честно. И подумай. Я очень тебя прошу!..

Анна собирала вещи. Если вещи заранее уложены, все становится на порядок легче. Окончательное решение так или иначе придется принимать в режиме жесткого цейтнота; и необходимо сделать все, чтобы максимально смягчить этот момент. Тем более что от Виктора, как всегда, не дождешься ни помощи, ни поддержки. Не исключено даже, что она будет вынуждена вывозить детей одна.

— Мама, а красный звездолет брать?

— Это не твой звездолет, а мой! Только у бабушки его все равно запускать неоткуда. Мам, а чего Валерка транслодку брать не хочет?

— Я вам, кажется, ясно сказала: каждый берет по одной игрушке. По одной! Ты свой термокомбинезон уложил, Олежка? А ты, Виталик? Ну-ка марш!

— А транслодка — не игрушка…

Наверху пронзительно заплакал кто-то из близнецов: Анна до сих пор путала их голоса. Ничего, Настя с ними, она успокоит. Хотя нет, Настя, кажется, укладывает Коленькины вещи, а с близнецами Надя, которая сама всего на два с половиной года старше…

На лестнице у Анны закружилась голова; остановилась, положила под язык прозрачную полигранулу. Если честно, врач тоже не рекомендовал ей больше рожать: сорок девять в любом случае критический возраст, даже при нынешнем уровне медицинских технологий, — а она к тому же слишком поздно родила первого, Валерку. Только Виктору никак нельзя признаваться в подобных вещах…

Виктор. Он, конечно, любит детей — и жену тоже, у нее нет ни малейшего права отказывать ему в доверии. И все-таки: кто возьмется предугадать реакцию ее мужа, если им действительно отменят все бонусы по социально-демографической программе, включая и этот особняк в столичном пригороде, и парк, и десятиместную «черепаху», и?..

От всего этого через несколько дней — часов?! — может вообще ничего не остаться. Ни камня.

…Сережка методично выковыривал микрочип из-под платьица говорящей куклы, Маша заливалась истошным плачем, а Надя, не обращая на младших внимания, завороженно смотрела в монитор люкс-визиона: анимасериал, и, кажется, не совсем детский. Из ее раскрытого полупустого рюкзачка выглядывала голова киберкошки.

— Надежда! Выключи сейчас же!.. Ты так и поедешь? Без платьев, без теплых вещей?! А ну живо!

Возьми себя в руки. Ей пять лет, она не виновата, что давно уже не считается маленькой.

В комнату вбежала Настя:

— Мама, Коленька спит, его вещи я собрала, свои тоже. Теперь близнецам уложу, да? Сережа, если ты сломаешь эту штучку, ляля больше не будет разговаривать! Машенька, не плачь…

Полигранула никак не начинала действовать; Анна опустилась на диван. Машинально защелкала пультом люкс-визика, переключая каналы: мегасериал, анимасериал, еще один мег… вот. Новости. Что-то очень доброе, оптимистичное, о последних достижениях в какой-то там области…

Андрей.

— Дорогие сограждане! Я обращаюсь к вам с просьбой сохранять спокойствие. Агрессивные побуждения наших зарубежных соседей пока удается сдерживать силами дипломатического корпуса, поэтому оснований для…

Это не было одновременное прямое включение по всем каналам: значит, до часа «икс» еще оставалось время. Вернее, ОНИ сознательно его тянули. У новостийных программ самый низкий рейтинг по всему визиопространству; видимо, расчет строился на том, чтобы исподволь запустить слух, который, пройдя через несколько рук и ушей, изменится до неузнаваемости, но все же подведет фундамент под будущую панику. Хотелось бы знать, как скоро. И, разумеется, насколько все это правда— в принципе.

Много чего хотелось бы знать…

Близнецы уже мирно играли каждый со своей говорящей куклой. Одиннадцатилетняя Настя деловито, по-взрослому, укладывала в пластиковый мобил-контейнер их белье и термокомбинезоны. Надя возилась со своим рюкзачком, преданно копируя все движения старшей сестры. Анна невольно улыбнулась и снова перевела взгляд на экран.

Виктор считает ее дурой, живым инкубатором. Во всяком случае, очень хочет так считать и прилагает для этого все усилия; впрочем, оно ему и нетрудно. Убедить в том же и ее — тоже не так уж сложно. Стоит лишь чуть-чуть поддаться… перестать смотреть никому не интересные, кастрированные новости… и, конечно, кое-что забыть.

Но она-то знает, что не могла ошибиться. Ни тогда, ни теперь. На каждом жизненном этапе она делала свой, разный, но единственно правильный выбор. И так будет всегда.

Андрей выглядел как никогда постаревшим и усталым. Равнодушно повторял за вирт-подсказчиком речь, явно написанную даже не Алиной, а кем-нибудь из спичрайтеров десятого порядка. Но тем не менее это действительно был Андрей, а не компьютерная версия для ежедневных новостийных выпусков. Анна безошибочно умела отслеживать его виртуальных двойников, сработанных топорно, с расчетом на то, что большинство «сограждан» вообще не знают Президента в лицо.

Усталый и… растерянный. Кажется, он не видел альтернативы собственной бессодержательной речи производства десятого спичрайтера. Он, Президент, сам не понимал, что происходит на самом деле.

И это было страшнее всего.

И еще — он так и не улыбнулся.

— …обедать не приду. Много работы, Аня.

— Но, Витя, надо что-то решать. Уже. Прямо сейчас.

— Я, кажется, понятно говорю: работа…

— Отпросись!!!

— Не могу.

На последней фразе монитор визиофона мигнул и погас, остался только голос. Мимолетная, но странно чуждая интонация; и меньше чем за секунду Анна осознала целую цепочку разных вещей, стремительную и неуловимую, как вереница вагонов телепортпоезда. Что сейчас — прямо сейчас — голос тоже пропадет; что на все ее попытки дозвониться до мужа милый компьютерный голос ответит: абонент находится вне досягаемости сигнала; что Виктор не просто не придет обедать— он вообще больше не придет…

Оставалось только верить, что это не ЕГО решение. Что за него, как всегда, решали другие.

— Уезжайте, — быстрый, настороженный шепот в тот момент, когда она думала, что связь уже оборвана. — Я найду вас.

Анна вздохнула. Что ж, так хоть немного легче.

…С Коленькой на руках она спустилась к «черепахе». Тяжелая неповоротливая машина тускло поблескивала черепицей солнечных батарей. Анна машинально взглянула на небо, затянутое плотным слоем серых туч: если погода не изменится, накопленной энергии хватит самое большее на полпути. Даже солнце против… а впрочем, не исключено, что ОНИ на всякий случай применили климат-контроль.

Домашний робот-грузчик методично заполнял мобил-контейнерами и сумками багажное отделение. Дети столпились вокруг. Серьезные лица. Такие серьезные, что ей захотелось плакать,

— Ты же говорила — в пятницу, на уик-энд, — укоризненно высказался за всех Валерка. — У меня завтра индивидуал-класс по генетике, мам… ты забыла?

Заставила себя улыбнуться. И ничего не отвечать.

— Садитесь. Поехали.

Клацнула пультом: «черепаха» раздвинула многочисленные створчатые дверцы. Тишина взорвалась обычным предотъездным шумом: Настя подсаживала кричащих близнецов, Виталик с Олегом затеяли потасовку на тему, кому сидеть в переднем ряду, между мамой и Валеркой. Проснулся и громко сообщил об этом Коленька; Анна наскоро покачала его и отдала старшей дочке, уже доставшей из сумкармана бутылочку… Как всегда. Почти как в пятницу, на уик-энд.

— Котя! — вдруг тоненько вскрикнула Надя. — Я Котьку забыла!!!

И все — даже Коленька — разом притихли, провожая взглядом ее фигурку в красном комбинезончике, замелькавшую между стволами деревьев, на крылечке, за прозрачными створками входной элемент-системы… И тяжелое молчание висело в воздухе до тех самых пор, пока она не вернулась к «черепахе» в обнимку с рыжей киберкошкой.

Они доехали без происшествий почти до границы столичного округа. Мирные коттеджные поселения, сады с яблоками и хурмой, женщины, дети, собаки. Вот только совсем не попадалось встречного транспорта, и Анна никак не могла определиться: это плохо?.. очень плохо?.. никак?

Олежка то и дело просил порулить. Виталик дергал его сзади за волосы или давал щелбаны в затылок. Валерка прикрикивал на обоих. Надя восхищенно комментировала все, что видела вокруг. Настя шепотом просила всех замолчать, потому что младшие, кажется, засыпают…

Почти как всегда.

Кончик хвоста длинной вереницы «черепах», велокаров и прочих наземных транспортных средств Анна увидела издалека. Начала не смогла рассмотреть, даже когда подъехала вплотную. Пристроилась за бампером задней машины, подумала и отключила двигатель. Кажется, это надолго.

— Валера, сбегай выясни, что там такое.

— Хорошо, мам.

Олег с Виталькой увязались было за ним; Анна разрешила им выйти из «черепахи» — все равно ведь не удержишь — с тем, чтобы ни в коем случае не убегали далеко. Стараясь не упускать мальчишек из поля зрения, она раскрыла на коленях полифункционал. Выбрала режим люкс-визиона. Долго искала канал, по которому бы шли хоть какие-то новости…

— …назвал такие действия недопустимыми в цивилизованной политике. В случае продолжения подобных агрессивных выпадов, подчеркнул Президент, наши военные службы будут вынуждены предпринять ответные шаги. Информация о человеческих жертвах в пограничных районах не подтвердилась, однако в целях безопасности Президент призывает граждан страны соблюдать определенные…

— Мам, а Виталик убежал с большими пацанами! Аж в лес! А я ему говорил!..

Этого еще не хватало. Анна захлопнула монитор:

— В какой еще лес?!. Ну-ка залезай в «черепаху», будешь сторожить.

Олег скривился, но послушался. Хотя, похоже, нацелился в отсутствие матери попробовать все малоиспользуемые опции пульта управления, вроде местного фейерверка и музыкальных сигналов. Она перегнулась через борт и заблокировала систему.

— Мама, можно, я с тобой? — подала голос Надя.

— Нет!!!

— И не стыдно вам? — зашептала Настя. — Такие большие, а ведете себя…

Лес, к счастью, оказался чахлой полоской посадок вдоль трассы, и она сразу же заметила восьмилетнего сына в компании действительно великовозрастных ребят, сооружавших под сосной что-то вроде костра. Уже тлело с пару квадратных метров сухой хвойной подстилки. Анна турнула поджигателей, затоптала язычки огня и крепко взяла Витальку за руку. Запихнуть в «черепаху» и задраить все входы-выходы. Только бы никто из детей не потерялся. Только бы…

Информация о человеческих жертвах… уже. Так скоро.

У обочины, рассевшись в кружок на траве, курили несколько мужиков. Разговаривали; Анна остановилась послушать.

— …просто запрут нас всех тут на фиг, и все, кранты, — рассуждал один, пожилой, в велокарном шлеме. — Чем плотнее пробка, тем им выгоднее. Никого там, впереди, не пропускают: вот спорим? Еще несколько часов постоим — и останется только бросать тачку и пешочком домой.

— А сразу за КПП, говорят, инострашки уже чегой-то взорвали, — хмуро сообщил другой. — Не понимаю, почему бы и по нашей колонне малость не пальнуть. Знаете, мужики, кто в хвосте, лучше поворачивайте назад. Пока не поздно.

Остальные дружно, хоть и невесело, рассмеялись.

— А по столице, по-твоему, не пальнут?

— Так там, говорят, убежища…

— Чего ж ты вообще рванул когти? Да еще с бабой, с пацанами… Сидели бы себе в этом… в убежище.

— Больно умный выискался. А сам?..

У Виталика были широко раскрытые, не то перепуганные, не то восторженные глаза; Анна молча потащила его прочь. Слухам доверять нельзя. Слухи — только показатель действенности пропагандистской машины, запущенной на всю катушку неизвестно в чьих интересах. Она, конечно, не могла не догадываться, в ЧЬИХ. Но это — вовсе не самое главное.

Близнецы уже не спали. Настя рассказывала им сказку; Олег и даже Надя с независимым видом притворялись, что им, взрослым, ничуть не интересно. В руках у сына опасно перемигивался несколькими одновременно включенными режимами монитор Анниного полифункционала.

Отобрала его машинально, почти без раздражения. Режим люкс-визиона. Мегасериал… виртуал-шоу… мегасериал… анимасериал…

Андрей?!!

Он должен объяснить, что же происходит на самом деле. Если не всей стране, то хотя бы ей одной, понимающей его вплоть до каждого взгляда, до жеста, до паузы между словами. Если она будет ЗНАТЬ, то уж точно сумеет принять правильное решение. Единственно правильное. Спасительное.

…ни на одном канале.

Подбежал запыхавшийся Валерка:

— Мам, там ничего особенного: контрольно-пропускной пункт, проверка документов и все такое. Только почему-то очень долго, очередь километров на семь. Если в час пропускают по три машины — а я поспрашивал у людей, вряд ли выходит больше, — то, по моим расчетам…

— Садись.

Анна отложила полифункционал, запустила двигатель, активизировала пульт управления. Подала команду: панцирь «черепахи», сложившись гармошкой, плавно ушел в пазы по обеим сторонам корпуса. В открытый салон-кабриолет задул холодный ветер; мальчишки изумленно вскинули головы. Настя на заднем сиденье умолкла посреди сказочной кульминации.

— Дай сюда Колю, — ровно попросила Анна. — И пристегни близнецов. Все пристегнитесь!

Положила под язык полигранулу. Жаль, что не седьмой-восьмой месяц: тогда уж точно сработало бы наверняка. Пристроила на сгибе локтя головку спящего сына. От скорости и встречного ветра он обязательно проснется…

— На-а-асть, — жалобно протянула Надя, — а что было дальше?..

Главное — не снижать скорости. Кренясь на ухабах обочины, виляя среди деревьев крутыми виражами, подпрыгивая на камнях, задевая бортом легкие велокары, не обращая внимания на возмущенные крики вслед…

Самое большее — крики. Никто не попробует остановить «черепаху», под завязку полную испуганных детей, где за рулевым пультом — женщина с плачущим младенцем на руках. Никому не придет в голову рвануть следом, превращая стройную колонну машин в хаотичное паническое месиво: мало ли, подумает каждый, может быть, их как раз и пропускают; наверное, это такой бонус для многодетных семей, ну тех, вы знаете…

Раньше Анна Гроссман никогда не пользовалась тем, что она девушка, женщина, слабый — прекрасный — пол… Ничего в ней не было прекрасного, да и слабого тоже. Ни в юности, ни потом, когда приходилось всеми методами добиваться своего в большой политике. Всеми — но не этим. Она и представить себе не могла… тогда. В совершенно другой, прошлой жизни.

У них уже было трое детей, когда Виктор предложил ей зарегистрировать их семью по социально-демографической программе. Раз уж у тебя все равно инстинкт, раз не можешь, как все нормальные люди… да и здоровая ведь баба, спокойно пройдешь тесты. К тому времени программа с бонусной системой действовала в государстве несколько лет, и Аннин муж неплохо провентилировал этот вопрос.

И все же это было целиком и полностью ЕЕ решение. Ее собственный безупречно правильный выбор. Иначе и не могло произойти.

Но она так и не привыкла, что быть многодетной матерью… выгодно.

…Последние десятки метров перед КПП. Хотелось бы знать, действительно ли там пропускают хоть кого-то, хотя бы по две-три машины в час. Но снижать скорость нельзя. Даже теперь.

Там ведь тоже живые люди. К тому же рядовые, в крайнем случае младшие офицеры, Они должны усомниться: распространяется ли отданный им приказ на данную категорию семей. А пока будут сомневаться, решать, обязаны ли они остановить ЭТУ «черепаху», — она пронесется мимо на полной скорости; и, бросив неразборчивые слова, мелькнет женщина за пультом управления… и Коленькин плач, и расширенные детские глаза…

Те, что на КПП, сработали профессиональнее, чем она надеялась. Успели выставить силовой заслон, который «черепаха» протаранила на полной скорости — с болью, с криками детей, со слезами; Анне едва удалось, нагнувшись, локтями и всем корпусом прикрыть Коленьку. Военные орали, потрясали оружием. Обернулась, выкрикнула что-то о специальном приказе, разрешении сверху, даже, кажется, о Президенте… Только не останавливаться!.. Левой рукой, сама не замечая, что делает, отстучала на пульте команду поднять кузов «черепахи» и включить бронеопцию.

Не могла поручиться, что они не станут стрелять.

Анна гнала и гнала, никак не позволяя себе остановиться или хотя бы замедлить ход. А это было необходимо: она же видела, как Валера украдкой, закрываясь от матери локтем, запрокидывает голову и прикладывает к носу платок. Как у Олежки под глазом медленно набухает кровоподтек. Дети, сидевшие сзади, слава Богу, кажется, не пострадали… только притихли, будто завороженные мышки, — даже Надя, даже близнецы…

Закрылась собственными детьми, словно щитом. Пусть для их же спасения — но закрылась, закрылась!!!.. На глаза наворачивались слезы, и клавиши рулевого пульта расплывались в сплошное пятно…

К тому же прорыв силового заслона — удивительно, как у «черепахи» вообще хватило мощности, — враз сожрал добрую половину энергии, накопленной в солнечных батареях. Анна то и дело посматривала на небо: сизые тучи без единого просвета.

…Солнце выглянуло внезапно, враз прошив плотные облака режущим глаза снопом лучей. Вряд ли надолго: так или иначе, надо было срочно останавливаться и ставить батареи на подзарядку. Кроме того, вспомнила Анна обыденную и потому странно неуместную сейчас вещь, детей пора кормить: они выехали из дому, не дожидаясь обеда, сразу после Витиного звонка…

В стороне от дороге виднелись крыши коттеджного поселения: там, конечно, имеется и вся инфраструктура с «Двумя калориями» включительно. Трогать собранные с собой запасы вакуум-консервированных продуктов пока рано.

В ресторанчике, дети повеселели. Старшие наперебой делали заказы — Анна объявила, что сегодня они могут выбирать все, что угодно, — маленькие с увлечением искали в детских обеденных комплектах запрятанные там игрушки. Коленька зачмокал гармонизированной смесью; одной рукой придерживая бутылочку, Анна раскрыла под столиком полифункционал.

Привычно пробежалась по каналам: никаких новостей и тем более никакого Андрея. Впрочем, не исключено, что полчаса или две минуты назад он выступал перед всей страной, по всем каналам одновременно… должен же он когда-нибудь это сделать. Она перешла в режим веб-медиа. Конечно, они достойны доверия в сто раз меньше, чем даже люкс-визион; однако чтобы фильтровать информацию, надо ее иметь, хоть какую-то…

Он бросился в глаза в первую же секунду — баннер с его лицом. С молодыми, слегка прищуренными глазами; с улыбкой, будто сноп солнечных лучей сквозь тучи. Старое стерео-фото. Давным-давно у Андрея Багалия нет такого лица…

И краткая подпись: «Президент— заложник на Острове».

Она лихорадочно переходила со страницы на страницу, вычитывая подробности. Разумеется, противоречивые и скорее всего в абсолютном большинстве недостоверные. Отбыл в летнюю резиденцию вчера… отбыл сегодня… на той неделе… Вероломный удар… засада… предательство обслуживающего персонала… десант с воздуха… Президент обратился по внутреннему селектору… от имени Президента обратился предводитель террористов… якобы обратился… связь с Островом отсутствует… Исламские фундаменталисты… западные экстремисты… объединенные силы иностранного мира… Ответные действия властей… ответные меры… ответный удар.

— Путешествуете, госпожа? С ребятишками? То-то я смотрю на стоянке: и чья же это «черепаха» на целых десять мест? Все ваши, да?

Анна вздрогнула и вскинула голову.

За столиком напротив устроился старичок в клетчатом плаще, подчеркнуто старомодный и благообразный. Старичок тянул через трубочку бивитаминный напиток и хотел с кем-то поболтать — без всякой задней мысли. Конечно же, он ничего не знал.

— И как вы с ними справляетесь? Хотя старшие, наверное, уже помогают… молодцы, ребятки.

— Отсюда есть какая-нибудь дорога на восток? — Анна не узнала собственного голоса. — Я имею в виду, кроме трассы.

Старичок удивился:

— Есть, конечно, налево и через мост, но по трассе быстрее. А вообще-то да, мне рассказывали, там сейчас будто бы выставили посты… Вы случайно не знаете, что происходит в стране? А то ведь такое болтают, что как послушаешь…

— Не слушайте, дедушка, — сказала она. — Слухи всегда страшнее того, что есть на самом деле. Что бы там ни было.

— А вы умная женщина, — неожиданно улыбнулся старик. Встал из-за стола: — Ну, будьте здоровы, ребята. Кажется, дождик пошел…

Анна машинально кивнула и обернулась к окну: действительно, по стеклу расселись крупные капли, постепенно густея и сливаясь в ручейки. Естественно, солнце скрылось. Будем надеяться, батареи успели хоть чуть-чуть…

Она еще додумывала эту мысль, еще смотрела в окно, когда стены потряс глухой удар. В следующее мгновение одной стены уже не было: в огромной оплавленной дыре извивалась арматура, а в дверном проеме бушевал огонь.

Дети повскакивали с мест; Надя зацепилась за угол стола и упала на четвереньки. Синхронно, одинаковыми голосами завопили Маша и Сережа. Проснулся и заплакал Коленька…

Справа, там, где раньше был угол здания, Анна заметила проход, свободный от огня. Пока свободный.

— Настя, Валера, близнецов на руки!.. Все за мной, по очереди! На улицу!!!

Прижимая к себе Коленьку и схватив за руку Надю, она выскочила наружу; остановилась, пропуская и лихорадочно пересчитывая детей. Затем огляделась по сторонам. Прямо перед ними свечкой пылал раскуроченный коттедж. Не обращая внимания на проливной ливень, лимонно-желтое пламя стремительно переносилось по ветру на соседние крыши…

Невдалеке за стеной дождя маячила на стоянке их «черепаха». Слава богу, ее вроде бы не тронуло ни пламенем, ни взрывной волной. Анна бросилась туда, увлекая за собой детей: только б успеть, только б уехать отсюда раньше нового удара!.. Чуть не споткнулась обо что-то бесформенное, клетчатое, забрызганное грязью…

Не останавливаться!!!

— Его убило, да? — срывающимся голосом крикнул, кажется, Виталька.

— Бежим! К «черепахе»!!!

…Задраила все заслонки, установила двойную броню: хотя это лишь перерасход энергии, который ничего не даст ни против плазмострелов, ни даже против обычных иностранных бомб… но все равно. Снялась с места и, превозмогая желание врубить максимальную скорость, осторожно заманеврировала между домами. Как ей сказали?.. налево и по мосту… хоть бы он еще существовал, этот мост…

Поколебалась и передала Коленьку Насте. Все-таки на заднем сиденье безопаснее.

С чего она это взяла? Да и с чего она взяла, что в Восточном округе, у матери Виктора, безопаснее, чем дома?! Разве там нет неподалеку границы?!!.. Вообще, черт возьми, разве есть хоть какое-то безопасное место в этой маленькой, со всех сторон окруженной врагами стране?!!!..

Машинально бросила взгляд ниже рулевого пульта, где раньше держала полифункционал. Он остался под столом в ресторанчике с оплавившейся стенкой… если там вообще что-то осталось. А впрочем, хватит новостей. Хватит искать помощи или хотя бы поддержки у того единственного человека, который меньше всего способен их оказать. Особенно теперь.

Она и так слишком долго ждала. Можно сказать, всю жизнь.

А дождь становился все сильнее. И ливневые струи, дробясь, испарялись на лобовом стекле.

АЛИНА

Со всех сторон слышался ее собственный голос. На мониторах мигало ее собственное лицо — улыбающееся, вежливое, холодное. Вирт-автоответчики приходилось контролировать: в такой день, как сегодня, техника не может не глючить. Кроме того, на некоторое количество звонков следовало отвечать лично. И еще черт-те во сколько мест звонить самой — без посредничества компьютерных версий-двойников и даже секретаря.

Приват-визиофон. Мобил-селектор. Внутренняя «ракушка» на рабочем столе. Визиофакс. Мобил-клипса в левом ухе. Канал топ-секрет. Открытый визиофон. Примитивный кнопочный аппарат международных линий… парная мобил-клипса…

— Абсолютно ни на чем не основанные слухи.

— Андрей Валерьевич перезвонит вам через полчаса.

— Ситуация под контролем.

— Ведутся переговоры.

— Да, выполняйте.

— Никаких действий без резолюции Президента.

— Данные уточняются.

— Вы узнали что-нибудь новое?! То есть как это?!! Тогда какого черта?!.

За последние несколько суток Алина проспала двадцать пять минут, и то спонтанно, прямо в офисном кресле, забыв принять очередную дозу стимулятора. Дозы давно уже зашкалили не то что за допустимый, но и за критический уровень; впрочем, этим занималась секретарша. А сама она чувствовала себя гигантским спрутом, гидрой о множестве голов, каждая из которых ежесекундно принимала по тысяче решений. Распоряжения. Опровержения. Запросы информации. Засекреченные крики о помощи…

На мониторе приват-почты каждое мгновение появлялось по нескольку десятков сообщений; сначала она пыталась отслеживать самые важные из них, но в конце концов переключилась только на гриф-мессиджи. Они тоже сыпались горстями: категоричные, противоречивые, порой до абсурда. Но некая непостижимая логика все же присутствовала; и Алина выполняла. Автоматически. По крайней мере здесь она могла позволить себе не анализировать, не сопоставлять, не думать.

И все же это ОНА управляла страной. Впрочем, уже не первый месяц. И уже сбилась со счета, которые сутки подряд, страной в состоянии войны.

Против всех.

— Запросы Острова продолжать. Интервал продлить до десяти минут.

На всякий случай обновила функцию дозвона на его мобил-чип: хотя уже очевидно, что от персональных средств связи Андрея отрезали надежно. Но, пока оставалась хоть миллионная доля вероятности…

Это было хуже всего. Осознавать, до какой степени она зависима от него. Насколько решающим может стать в создавшейся ситуации всего лишь звук его голоса — не говоря уже о пресловутой улыбке.

До чего же она его ненавидела.

С каким веселым цинизмом, с какими шкодливыми чертиками в глазах он сообщил ей тогда, что не собирается возвращаться! Алина до сих пор не была уверена, что Андрей не соврал ей насчет якобы полученного гриф-мессиджа. Он мог. Именно так: весело и цинично, будто нашкодивший школьник, уверенный в своей безнаказанности.

А ведь к тому времени никто из осведомленных людей уже не сомневался, что будет война.

По большому счету, Алина Багалий не могла позволить себе отлучиться из столицы ни на минуту — а пришлось снова лететь к нему на Остров, убеждать, доказывать, чуть ли не умолять! — заглядывая в бесстыжие длинные глаза. В конце концов пришли к компромиссному варианту: прямо во дворце оборудовали люкс-визиостудию, откуда глава державы — лопнуть бы от смеха, если б не… — мог выходить в эфир, обращаться к народонаселению, а также проводить селекторные совещания и вирт-брифинги, для чего дизайн студии подогнали под интерьер его рабочего кабинета. Впрочем, только полный идиот стал бы надеяться, что кто-то в высших политических кругах клюнет на эту липу…

И ей, Алине, приходилось день и ночь поддерживать легенду о дееспособном Президенте. И не «для народа» — народ покамест не владел ситуацией, а потому был инертен и безопасен, — а для тех, кто хотя бы в общих чертах представлял себе, что происходит. Накануне войны этой стране не хватало только междоусобной грызни за власть.

А ему было плевать на страну. Господин Президент, видите ли, предпочитал прохлаждаться в шезлонгах под пальмами и тискать горничных. Даже в студию его приходилось затягивать чуть ли не силой, надрывая голос и нервы, постоянно рискуя, что кто-либо перехватит сигнал мобил-чипа. Впрочем, скорее всего, кому надо, давно уже перехватили — и посмеивались в усы над ее тщетными усилиями сделать хоть что-нибудь. Спасти малую часть того, что возводилось много десятков лет ее собственными руками. И, между прочим, его руками тоже.

Андрей. Почему?!!

Он посмеивался, разговаривая с ней по мобил-селектору из «рабочего кабинета». И совсем уж внаглую издевался — словно снисходительно утешал пугливого ребенка, — когда речь заходила о войне. До последнего.

Честное слово, она бы даже обрадовалась, расхохоталась бы от злорадства, узнав о том, что его захватили в заложники, да еще на его обожаемом Острове. Если бы на «момент икс» обстоятельства сложились на йоту иначе.

Как только стало очевидно, что происходящее — не «всего лишь нагнетание истерии определенными силами», как выражался председатель Внешнего силового ведомства; что мировое сообщество действительно рискнуло, объединившись, перейти от расплывчатых угроз к делу, сценарий дальнейших действий определился более-менее однозначно. Прежде всего Алина замкнула на президентскую сеть вещания практически все медиа-пространство; неподконтрольные сетевики не в счет, они сами подрубали доверие к себе вопиющим непрофессионализмом. Запретом на телепорт-транспорт ограничила хаотичные перемещения по стране и пресекла возможную стихийную эмиграцию; негласно перекрыла границы между округами. Главное — не допустить преждевременной паники среди населения, пока не будет нанесен контрудар.

Насчет последнего мнения в верхах разделились: пришлось срочно и основательно почистить «верхи», нынешняя ситуация — не время для разногласий. Удар должен быть коротким, жестким и настолько впечатляющим, чтобы разом прихлопнуть международную интервенцию, придушить мировую войну в самом зародыше. Слава богу, отечественные инновации последних лет в военной сфере, как и в прочих, несопоставимо выше и совершеннее всего того, до чего со скрипом додумался остальной мир…

Даже после серьезной чистки силовых структур предварительное совещание по данному вопросу вызвало ползучие разговорчики о гуманизме, неизбежных жертвах среди мирного населения, моральном праве и т.д., и т.п. Все-таки оставалось слишком много тех, от кого зависело принятие окончательного решения. С этим надо было что-то делать. Срочно. До наступления внутреннего коллапса, хаоса, полнейшего ада. Она, Алина, это знала. И ОНА не могла допустить ошибки.

Проще говоря, следовало немедленно оборвать игры в плюрализм и демократию. Установить диктатуру. Мировые войны не выигрывают без диктатора.

Вот только идея о диктаторском троне для госпожи Алины Багалий, супруги Президента, смешила даже ее саму. И можно себе представить, каким оглушительно-издевательским будет смех мировой общественности, да и отечественной тоже, а главное — ближайших соратников, ее собственных глаз, рук и плазмостволов, без которых не обойтись. Смех же — это конец, точка, абсолютное поражение; даже в том случае, если утопить его в крови. Никакие властные амбиции не могли вынудить ее на подобный заведомо неверный ход.

На роль диктатора требовался харизматический лидер. И — черт возьми, точь-в-точь как на последних квазивыборах! — не было ни малейших сомнений КТО.

Собственно, ему достаточно было просто вернуться в столицу. Хотя бы теперь. Остальное она бы сделала сама. Она давно привыкла.

А он оказался не способен даже на такую малость. Слабак, мозгляк, импотент, расплывшееся под солнцем желе, жалкое беспозвоночное!.. этот, как его…

…процент погрешности.

И вдруг разом наступила тишина.

Алине показалось, что она оглохла: настолько неправдоподобным был мгновенный переход от лавины шумов, которые подсознание автоматически делило на множество отдельных звуковых дорожек, — к полному, совершенному безмолвию. И, наверное, частично ослепла: в кабинете синхронно отключились все мониторы, все световые сигналы на пультах и средствах связи.

Первая, не самая умная мысль — отрезано питание: чепуха, большинство приборов абсолютно автономны, взять те же мобил-клипсы. Гигантская «глушилка», куполом накрывшая Президентскую Башню? — такие технологии имеются даже за границей, но тогда продолжали бы работать внутренние селекторы. И потом, именно на подобный случай Башня оборудована массой альтернативных источников питания, взаимозамещающих носителей и передатчиков информации…

— Алина Игоревна, что случилось?

Удивительно тонкий, беспомощный голос; Алина с ненавистью обернулась навстречу секретарше. В руках у той нелепо вздрагивал поднос с чашечкой кофе, высоким стаканом воды и миниатюрной горкой полигранул-стимуляторов.

Сквозь щели бронежалюзи пробился робкий дневной свет. И уличные шумы — какие уж есть за окном двести пятого уровня Президентской Башни: свист ветра и щебет одинокой сумасшедшей птицы…

Кто-то основательно потрудился, чтобы отрезать от внешнего мира именно ее, Алину Багалий. Внезапно, одномоментно — чтобы деморализовать, перетянуть хлыстом по психике. Легким нажатием клавиши выключить ее из игры, как это уже сделали с ним… с господином Президентом… Думаете, так просто?!

Мобил-клипсы притихли на мочках ушей, не подавая ни единого вибросигнала. И от этого казалось, что уши заложило, словно на большой глубине.

— Наверное, какая-то авария… Выпейте кофе, Алина Игоревна.

Жестом отослала секретаршу, затем сгребла в горсть полигранулы, проглотила, запила глотком воды и отодвинула поднос; запах кофе вызывал тошноту. Надо что-то делать. Срочно принять единственно правильное решение, сделать выбор — обусловленный, между прочим, пресловутым абсолютным тропизмом. Она всю жизнь верила, что способна на это. С того самого вечера, когда они с Андреем…

Самое время для романтических воспоминаний.

Поймала себя на безотчетном взгляде вниз, туда, где в нише трансформенного стола удобно, под рукой, располагался бесполезный теперь… Что?!.

Полифункционал работал. В режиме приват-почты. И ярко-малиновой полосой светился — почему-то не сверху, а прямо посередине монитора — свежий, непрочтенный пока гриф-мессидж.

Облегчение. Огромное. Словно с плеч сброшенным рюкзаком сорвалась вся тяжесть Президентской Башни…

Как стыдно.

— Алина Игоре…

— Ты еще здесь? До сих пор?!! Убирайся. Да, я имею в виду вообще вон отсюда, немедленно!!.. — И уже вслед перепуганной убегающей секретарше: — Ты уволена!!!

Что-то похожее было в давней детской книге… О короле, который примерно таким вот образом пытался применять власть на крохотной планете, вмещавшей только его самого. Власть — в кабинете с молчащими визиофонами и одним-единственным светящимся монитором. Смешно. И так было всегда. Она сама ее придумала, собственную власть.

«Через восемь минут Президентская Башня будет взорвана. Уходите».

По своему обыкновению, ОНИ выражались лаконично.

В коридоре было пусто. До того, что стены гулко вернули с обеих сторон стук ее каблуков.

Алина метнулась было направо: до правого торца чуть ближе, да и лифт-капсул там на две больше, чем в противоположном торце. Черт, какие могут быть сейчас лифт-капсулы, а если отключится питание?!. Но — двести пятый уровень. По аварийной лестнице — решение повернуть туда, налево, пришло автоматически, Алина не помнила момента разворота, просто бежала, неслась сломя голову, — все равно не спуститься за восемь… уже семь с чем-то минут.

Одна из лифт-капсул левого торца распахнула створки ей навстречу. Рискнуть?..

Рискнула. Двести четвертый уровень… двухсотый… сто девяностый… сто восьмидесятый…

В огромном вариозеркале вжалась в угол между выходом и пультом маленькая, худая, одинокая фигурка. Костюм — словно скомкан и впопыхах наброшен на какую-то жердь. На голове — растрепанные перья старой птицы… Жалкая. Загнанная в тупик.

Попыталась выпрямиться, расправить плечи; не вышло. Отвернулась.

Сто десятый… сто пятый… сто второй…

На девяносто седьмом уровне она не выдержала. Если ИМ — или кому-то другому — придет в голову отрубить лифт-капсулу точно так же, как разом блокировали все средства связи в ее кабинете, это будет самое страшное из всего, что может с ней случиться. Пустота три на три метра. Сумасшедшие глаза в вариозеркале. Возможно, содранные в кровь кулаки и нечеловеческий крик… И еще часы; они, конечно, не откажут.

Прошло всего пятнадцать секунд. Целых пятнадцать… шестнадцать…

Алина выскочила на торцовую площадку: впереди — пустой коридор, точно такой же, как на двести пятом, будто она и не сдвинулась с места. Остался ли во всей Башне хоть кто-нибудь, кроме нее? Если нет — значит была объявлена эвакуация, примерно сразу же после того, как ее, Алину, отрезали от внешнего мира. Но в таком случае каким образом стало известно о готовящемся взрыве? ОНИ направили гриф-мессиджи кому-то еще — возможно, даже раньше, чем ей? Стоп, дело даже не в этом. Получается, ОНИ в курсе планов интервентов?!.

Она летела вниз по ступенькам, неизвестно зачем пытаясь считать пролеты. Все время сбивалась со счета и теряла доли секунды, вскидывая глаза к голографическим указателям номеров уровней. Голограммы были выдохшиеся, тусклые; кому бы за последние несколько лет пришло в голову пользоваться этой лестницей?..

…Собственно, враги могли и сообщить о своем намерении взорвать Президентскую Башню. Если рассматривать это как жест осознания собственной силы и безнаказанности. И показного благородства: мол, мы даем вам возможность сократить число неизбежных жертв… Неужели уже дошло до такого?!!

Наши военные технологии позволяют одной пробежкой пальцев по клавиатуре прицельно уничтожить все их бундестаги и белые дома. И любому иностранному президенту, королю, премьер-министру, шейху, диктатору это ясно, как божий день. Им не до впечатляющих жестов. Их единственный шанс — внезапная и одновременная атака со всех направлений. Только так и не иначе.

Споткнулась, подвернула щиколотку, съехала с нескольких ступенек, едва удержавшись на ногах. Хрустнул каблук; пришлось остановиться на долю мгновения, чтобы снять и отбросить в сторону туфли.

Сколько там осталось?.. Впрочем, подсчет секунд еще бессмысленнее, чем уровней.

…А ведь в гриф-мессидже не указывалось, КТО собирается взорвать Башню. Точно так же, как до сих пор неизвестно, КТО держит заложником на Острове Андрея. Знают только ОНИ. Потому что ОНИ — Алина давно перестала сомневаться в этом — знают ВСЁ.

И что из этого следует?..

Она едва успела выставить вперед руки. В ладони с размаху въехало холодное, шершавое от ржавчины железо. Решетка. Древняя, нелепая, установленная черт-те когда, наверное, даже раньше окончательного возведения Башни…

Наглухо перекрывающая лестничный пролет.

Алина рванула решетку на себя; толкнула вперед; снова дернула. Попыталась просунуть голову между прутьями… Затем развернулась и побежала вверх по лестнице. На торцовую площадку. Может быть, еще…

Лифт-капсулы слепо смотрели панелями вызова без единого огонька. Алину передернуло: а если бы?!. Взглянула на голограмму: сорок пятый уровень. Немногим легче, нежели двести пятый.

И снова — пустынный коридор, подтверждающий предположение о всеобщей эвакуации, на которую опоздала она одна, Алина Багалий. Впрочем, это именно предположение, и не больше. С тех пор, как была построена Президентская Башня, властный аппарат сократился в несколько раз, а до сдачи площадей в аренду под коммерческие офисы пока не дошло. В Башне полным-полно «мертвых» уровней: если б еще помнить, какие именно… Без особой надежды Алина заколотила кулаками в закрытые двери. Глухо, пусто. Никого.

Она уже была готова взглянуть на часы. В самый последний раз.

Пожарная лестница! Спасительная мысль упала на голову, словно ньютоновское яблоко. Довольно нелепая; как, собственно, и сама эта конструкция, при всей своей очевидной бессмысленности — одна узенькая лесенка на десятки тысяч человек! — доведенная спасателями аж до пятидесятого уровня. В углу правого торца. Добежать. Успеть!..

Она, Алина, всю свою жизнь успевала всегда и всюду. Вот только сегодня явно не тот случай. Добежать — может быть. Но с какой скоростью сорокавосьмилетняя женщина способна спускаться по шатким металлическим тростинкам на головокружительной высоте? Смешно. Не более рационально, чем прислониться затылком к пролету между дверьми и, согнув колени, медленно сползти вниз по стене…

Мобил-клипса мягко щекотнула ухо, и Алина вздрогнула, будто на плечо неожиданно с размаху опустилась чья-то рука. Но не встала. В этом уже не было смысла.

— Слушаю.

— Алька?! Ты еще там?!! Уровень, сегмент, кабинет— быстро!!! И подойди к окну.

Посмотрела на циферблат: еще минуты три, даже странно. Впрочем, не более, чем…

Подумала, что должна бы удивиться гораздо сильнее.

— Сорок пятый. Я буду возле пожарной лестницы, Гэндальф.

Между дверными створками напротив поблескивало вари-озеркало — темное, пыльное, Поднимаясь на ноги, Алина мельком взглянула в него и провела пальцами по волосам.

— Пригнись! — крикнул он. — А еще лучше — ляг. Зачем ты вообще встала?

Мимо флай-платформы что-то просвистело, слепя и роняя искры. Алина послушалась, пригнулась, закрыла голову руками. Стреляют. Снизу. Но каким образом?.. Неужели интервенты уже в городе?

— Это наши пацаны балуются, — пояснил Гэндальф, приникший к рулевому пульту. — По флай-платформам прикольно стрелять, особенно из фейерпушек. Если попадешь — горит суперово! Но фиг попадут. — Он резко сманеврировал, и Алина едва успела вцепиться в поручень.

Взрыва Президентской Башни она не видела: Сашка заставил буквально распластаться по платформе и сам рухнул сверху, пригибая ладонью Алинину голову. Была вспышка, встряска, безумная вибрация… и еще жар — будто чей-то обжигающий выдох; кажется, ей слегка опалило волосы. А потом— только дымящиеся развалины позади… Алина не стала слишком долго смотреть назад.

Они и сейчас пролетали над развалинами. Чуть левее целый квартал горел лимонным пламенем, вырывающимся языками из-под крыш. Горизонт — клочковатая смесь из малинового зарева и клубов дыма…

Как могло дойти до такого? Когда?!.

Она же держала ситуацию под контролем… до последнего.

— Ты не в курсе, в котором часу они атаковали? — попыталась перекричать свист ветра и грохот отдаленных разрывов.

— Что? — Гэндальф, кажется, не расслышал. — Да какое гам, к черту… Держись!

Флай-платформа встала почти на ребро; Сашка снизился и проскочил между крышами близко стоящих высоток. Похоже, он чуть ли не профессиональный гонщик. За последний десяток лет — нет, больше — она совершенно выпустила его из виду. Как, впрочем, и всех, кто не оправдал своей карьерой принадлежность к проекту «Миссури»…

А он разыскал ее — за три минуты до взрыва. И спас. Мистика какая-то: откуда ему было знать, что супругу Президента (наверное, правильнее сказать — бывшего, низложенного Президента) Алину Багалий отрезали от средств связи и заперли в обреченной Башне?

Впрочем, скорее всего ему тоже прислали гриф-мессидж. Самое простое объяснение. А значит — самое достоверное.

— Узнаешь? — крикнул Гэндальф.

Теперь он летел на самой малой высоте, огибая осенние кроны деревьев, похожие на вспышки пожара. Впереди сквозь желтые ветви виднелось здание причудливой архитектуры: последнее угадывалось даже по разрозненным фрагментам. Флай-платформа опять вильнула — и прямо перед глазами возникла полуразрушенная бомбой или снарядом круглая конструкция посередине строения, больше всего напоминающая надбитую елочную игрушку великанских размеров.

— «Шар», — прошептала Алина.

— «Шар», — прочитав движение ее губ, с усмешкой подтвердил Гэндальф.

Она давно не интересовалась собственной альма-матер. В свое время, когда Андрей баллотировался на второй срок, они решили не вспоминать о его образовании; избиратели это оценили. Пожалуй, именно после того переизбрания само слово «Миссури», равно как и «МИИСУРО», стало окончательно табуированным. А вуз существовал до сих пор. Только назывался как-то по-другому и ничем — кроме, пожалуй, архитектуры — не выделялся среди прочих заведений. Средненький институт, каких много…

В зияющей дыре разбитого «Шара» по-прежнему виднелись аккуратные столики.

Флай-платформа все больше снижалась. Пролетев на вираже мимо выпуклой стенки с рвано-зубчатым краем, они обогнули корпус бывшего МИИСУРО. Сашка пробежался пальцами по клавиатуре пульта, задавая режим посадки.

— Куда мы летим? — запоздало поинтересовалась Алина.

— На встречу выпускников, — ответил Гэндальф. И поймав ее изумленный взгляд, как бы пояснил: — Мы ведь благополучно продинамили наши законные «двадцать лет спустя». А напрасно.

Она ничего не поняла. Впрочем, она уже слишком давно ничего не понимала.

Они совершили посадку позади корпуса, прямо перед входом в низенькое подсобное помещение. Хотя нет, не посадку — флай-платформа зависла примерно в полуметре от земли. Сашка соскочил, подал руку Алине. Заметил, что она босиком; скривился, но, видимо, решил, что это мелочи жизни.

А она только сейчас осознала, насколько он не изменился. Мальчишка. Тот самый паренек, с которым они когда-то — невообразимо давно — пересекались по утрам на общежитской кухне. Несмотря на морщины и поредевшие седые виски.

— Пройдешь до конца коридорчика и спускайся по лестнице, — инструктировал он. — Там долго, но ты не останавливайся, пока не увидишь свет. Наши уже собрались.

— А ты?

Он занес ногу над флай-платформой:

— Мне надо привезти еще кое-кого. Скажешь народу, что скоро буду, и тогда начнем.

— ЧТО начнем?

Сашка нажал на клавишу, приостановив уже набранную команду взлета. Усмехнулся:

— Понимаешь, Алька, лучше поздно, чем никогда. Во всем, что сейчас происходит, виноваты мы, выпускники МИИСУРО… то есть участники проекта «Миссури». И разгрести все это опять-таки удастся только нам. И то — ЕСЛИ, как говорили спартанцы.

Спартанцы! Алине вдруг стало смешно. Тоже мне спаситель мира…

— Если бы я тогда на тестах не подсказала тебе дату, — напомнила она, — ты бы вообще не поступил.

Лестница оказалась не просто длинной — нескончаемой. И никаких отметок уровней. И тьма, похохатывающая над тонюсенькой ниткой лазерного фонарика. И грибной запах застарелой сырости.

Алина довольно долго сдерживала в себе приступ клаустрофобии — но в конце концов он все же прорвался наружу, панический, неуправляемый. Это потому что лестница. А с нее на сегодня хватит лестниц, площадок, ступеней. Хватит!!!

Не повернула назад только потому, что подниматься уже не было никаких сил.

Ступеньки леденили ноги сквозь паутину фиброчулков. И слава богу. Если б еще стучали каблуки, она бы этого точно не вынесла. Но, как и обещал Гэндальф, внизу наконец-то забрезжил свет. Возьми себя в руки. Спустись еще на несколько пролетов… ничего сверхъестественного, правда?

Тут не было одного большого помещения: длинный коридор, по обеим сторонам — двери, некоторые запертые, другие распахнутые. Неровное, клочковатое освещение. И люди: вразнобой, поодиночке и небольшими компаниями разбредшиеся по коридору и кабинетам. В сущности, абсолютно чужие друг другу…

Она не искала кого-то конкретного. Скользила взглядом по лицам, кивая и здороваясь, кого-то узнавая, кого-то нет. Вон Ленка с их блока, рядом ее соседка Юлька Сухая, в замужестве Румянцева; Юлька выглядит куда лучше. Вовик с первого набора… в молодости казался на голову выше, чем теперь. Та тетка вроде бы председатель крупной медиа-компании, но на пары почти не ходила, так что черт знает, как ее зовут. Герка Солнцев: с женой, что ли? — она-то тут при чем?.. Жека из четыреста пятой: мощный мужичок, хоть и потасканный. Наташка Лановая, вся из себя. Двое каких-то типов, кажется, курсом старше… О, надо же — Анька Гроссман, то есть как ее там по мужу, при потомстве — человек восемь, не меньше!.. весело. Еще одна смутно знакомая группка…

По Алине тоже пробегались узнавающие и неузнавающие взгляды. Никто особенно не стремился повиснуть у нее на шее. Кивали издали, махали рукой, иногда улыбались.

— Привет.

— Привет!

— Привет…

Довольно много народу. Как здорово, что все мы здесь… была когда-то такая песня.

Зачем?

АЛЕКСАНДР

— Там ребенок, — в который раз напомнил он. — И женщина.

Телепорткатер, чужой и, кажется, не совсем исправный, плохо слушался рулевого пульта, то и дело выпадая из челнокового режима и, естественно, становясь при этом видимым. Даже странно, что его до сих пор не засекли. Неужели Серёга не мог раздобыть нормальную машину?

«Муха», шпионская микролюкс-камера, уже минут двадцать безуспешно шныряла по Острову. На мониторе полифункционала сменяли друг друга панорамы лагуны, фрагменты пальмовых стволов и архитектурные излишества президентского дворца. Временами напарывалась на группы так называемых террористов: хотя вообще-то как их называть по-другому? Последняя троица в безликом камуфляже явилась вальяжно развалившейся на берегу, в окружении банок из-под полиградусного пива и с одинаково никаким выражением морд лица. «Муха» честно заглянула каждому в глаза, запечатлевая рисунок сетчатки, — но у кого сейчас хватит времени и сумасшествия лазать по базам данных, чтобы идентифицировать этих дебилов?

— Может, все-таки начнем? — просительно вклинился на волну голос Сергея.

— Рано! — огрызнулся Александр.

Ну как можно быть таким дремуче молодым дураком? Готов ринуться спасать заложника еще до того, как точно установлено местонахождение последнего. Дурак молодой, лучше и не скажешь. Не стоило вообще брать его на операцию — не то что назначать вторым лицом после себя самого.

А кого еще? Большая часть ветеранов «Перелета» заранее поставили крест на его идее. Солидарно со вполне законопослушными обывателями, они патологически не переваривают словосочетания «проект „Миссури“». Тоже дураки, только старые. Просто удивительно, сколько в стране развелось дураков.

На всякий случай включил мобил-селектор и снова повторил так, чтобы слышали все:

— Никаких резких движений. Там женщина и ребенок.

Машинально потрогал рукоять портативного плазмострела. Ну не любил он оружия, особенно всех этих новоделов, «экспериментальных разработок», над которыми немало погорбатились ученые могучей страны с изначально миролюбивой внешней политикой! Причем уж точно под руководством какого-нибудь (как следует засекреченного) его бывшего однокашника.

Во всяком случае, он, Александр, способен вплоть до самого крайнего случая не пускать эту штуку в действие. Но, черт возьми, не готов поручиться за остальных, сделавших стойку каждый на своем посту — над Островом или уже непосредственно там — в ожидании команды на штурм. Штурм — это героически. Достойно настоящего перелетчика. Дураки.

Телепорткатер снова завис над морем, открытый всем взглядам, словно туалетная кабинка в степи. Александр тихо выругался и стукнул кулаком в непонятливый пульт.

И в этот момент «муха» нашла наконец тех, кого искала.

Одна из немногих комнат президентского дворца, окна которой не выходили на солнечную сторону моря. Плюс опущенные бронежалюзи: в помещении стоял полумрак, и камера автоматически перешла в полуинфракрасный режим. Искаженные, фантасмагорические цвета… нечеловеческие выражения лиц…

Андрей сидел в трансформенном кресле с неудобно прямой спинкой, повторяющей контуры неестественно прямой спины. Жесткий, ко всему готовый; по крайней мере он хотел казаться таким, и у него получалось. Это профессиональное: что вы хотите, за пятнадцать лет можно и зайца научить играть на флейте, усмехнулся Александр. Главное — чтобы не сломался в самый ответственный момент.

Женщина и девочка забились в глубь широкого дивана. Крепко обнявшись — навсегда, что бы ни случилось. Из-за плеча малышки выныривала длинная материнская коса, в режиме трансляции «мухи» отливавшая синим и зеленым. Лицо Звениславы напоминало ритуальную маску: черные алмазы глаз на медно-красной коже. Неподвижные: она смотрела на НЕГО. Только на него.

«Муха» пошарила по комнате и прилегающим помещениям в поисках террористов и охранных устройств. Негусто: два камуфляжника у дверей и примитивный силовой заслон, элементарно снимающийся антигравитатором. Будем надеяться, что это и вправду все.

Александр свернул изображение и активизировал на мониторе стереоплан дворца. Нашел нужную комнату, отметил курсором, отослал Серёге и всем участникам группы захвата вместе с откорректированными ролевыми функциями. Продублировал приказ ничего не предпринимать без команды; там ребенок и женщина. Репетициум эст матер… короче, без понтов: повторенье — мать ученья.

Вот тогда-то он и почувствовал, насколько взмокла его рука, прямо-таки скользящая по рукояти плазмострела. Неотвратимо приближался момент, когда ее придется отдать, эту самую команду. Тянуть дальше не имеет смысла. Уже. Сейчас.

Прокрутил в ускоренном режиме всю полезную информацию, выжатую из данных внешнего наблюдения. Кажется, ничего не упустил. Пора.

Ну?!!..

— Александр, — ударил в барабанную перепонку странно изменившийся Сережкин голос. — Загрузи «Веб-голос». Прямо сейчас.

Дурак. Как будто на это есть время.

— Что там еще? Скажи сам!

— Всё. Мы опоздали. ОНИ уже нанесли удар, Война, кажется, закончилась…

Александр лихорадочно бил по клавишам полифункционала, Сервер «Веб-голоса» никак не хотел загружаться: ребятам всегда приходится работать в условиях тотальной глушилки — все-таки практически единственный профессиональный и правдивый ресурс в Сети, и те, кому надо, прекрасно это понимают. А тем более сейчас, если действительно такое…

Серега оставался на волне — будто ждал, что старший товарищ вот-вот во всем разберется и успокоит: мол, расслабься, это деза, ложная тревога… Удобно иметь под рукой старшего товарища.

— Я говорил: надо было раньше… — робко вякнул он.

Он говорил!!! Александр уже готов был выорать, выматерить все, что он думал по этому поводу, причем желательно по селектору, чтобы всем было слышно! — однако в этот момент сервер начал-таки грузиться. И первым делом возник яркий баннер в полмонитора, стилизованный под поздравительную открытку:

«С завоеванием мира!» — в рамочке из ядерных и плазменных взрывов, похожих на праздничные букеты.

Ребятам с «Веб-голоса» никогда не изменяло чувство юмора.

Александр читал столбцы сообщений, казавшихся странно знакомыми, словно он сам когда-то давно подготовил этот текст и отложил за более насущными делами. «В ответ на… вопиющие преступления международной коалиции… жесткие меры, продиктованные… такова официальная версия Экстренного комитета обороны… вынужденно созванного в связи с пребыванием Президента страны Андрея Багалия под… не выдерживает элементарнейшей критики…»

Он же знал — знал!!! — что будет именно так. Примерно теми же словами…

«Только факты… уничтожено абсолютное большинство военных баз по всему миру… многочисленные показательные точечные удары по знаковым объектам… тезис о минимальных жертвах среди мирного населения не подтвердился… на данный момент о безоговорочной капитуляции объявили… как сообщают наши зарубежные коллеги, масштабы паники достигли… в течение последних десяти минут…»

— Если б на десять минут раньше… — в унисон наложился на текст голос Сергея.

Злости на него уже не было. Только кромешная усталость и дрожь в обессиленных пальцах, переставших сжимать плазмострел.

— Ты же знаешь, — без всякого выражения сказал Александр. — Я должен был спасти Альку… Алину Багалий. И вообще…

— Не понимаю. — Серега тоже говорил неестественно ровно. — Почему ОНИ решили устранить госпожу Багалий? Она ведь тоже, мне кажется, собиралась как раз…

— Соображаешь, — усмехнулся Александр. — Но, видишь ли, она имеет непосредственное отношение к проекту «Миссури». Как и ее супруг. И это непременно всплыло бы наружу — да хотя бы с нашей помощью. Так что неприятную часть операции, с бомбами и трупами, возложили на такой себе Экстренный комитет обороны — совершеннейшую абстракцию, которая растает, как дым. А теперь, когда дело сделано, можно и вернуть к власти невинно пострадавшего Президента… ОНИ так и поступят, вот увидишь. Затем Андрей Валерьевич, благороднейший человек, направит лучших, наиболее успешных — улавливаешь? — специалистов страны в разные точки мира с гуманитарной миссией возрождать экономику и устанавливать всеобщее счастье. А еще, помяни мое слово, массированно разошлют по африкам-америкам ребят из космической экспедиции… а что, космос же вечный, он подождет…

Ему пришло в голову, что такой длинный монолог в эфире, пусть и на приват-волне, вполне может слушать уже не только Серега. Ну и пусть. Даже любопытно, как ОНИ поступят, узнав, что простой перелетчик Александр Линичук без труда прогнозирует их далекоидущие планы. Может быть, соизволят прислать гриф-мессидж.

— Так теперь, получается, ОНИ сами… того… освободят Президента? — осведомился наивный Сережка. Вряд ли хоть смутно представлявший себе, кто такие ОНИ, — просто слово нравилось. Вернее, интонация, с которой оно произносилось. Смешно.

ИМ, наверное, тоже.

И тогда Александр, переключившись на мобил-селектор, очень раздельно — дабы до каждой подслушивающей крысы дошло — произнес:

— Не успеют. Объявляю готовность номер ноль. По команде начинаем операцию.

Это был действительно оптимальный момент — самый безопасный, практически обреченный на удачу. Те, в камуфляже, наверняка еще не получили четких инструкций; теоретически они даже могли принять людей Александра за своих. А «свои» появятся на Острове еще не скоро: все-таки завоевание мира — нешуточный повод, его следует отметить на всю катушку, прежде чем переходить к дальнейшим, куда более мелким, да и сто раз просчитанным наперед шагам.

Во всяком случае, до стрельбы не дойдет. Не должно.

Александр носился в челночном режиме над самым побережьем, стараясь почти не удаляться от президентского дворца; амплитуда получалась слишком короткая, и проклятый телепорткатер тормозил вдвое чаще, чем раньше. Монитор полифункционала рябил двумя десятками дробных клеток-экранчиков. По-хорошему, чтобы контролировать операцию, следовало бы всю машину облепить изнутри мониторами, но что поделаешь, если в наличии только один.

В угловых и крайних клетках ребята из внешней цепи аккуратно прикрывали силовыми куполами размякшие под солнцем группки камуфляжников; большинство из последних, похоже, вообще ничего не заметили. Ближе к центру монитора стягивалась вокруг объекта внутренняя цепь — в нее он отобрал чуть более опытных и хладнокровных, но все равно желторотых пацанов. Сережка боком продвигался вдоль стены; надо же, глянул в вариозеркало, явно любуясь собой, мужественным, с поднятыми вверх двумя стволами: антигравитатора и плазмострела. Черт, не перепутал бы…

На центральном экранчике Звенислава все так же прижимала к себе дочку. За все время, кажется, и не пошевелились — обе. А вот Багалий внезапно подорвался, заходил туда-сюда по комнате; охранники встряхнулись. Совпадение? Он, Александр, очень не любил подобных совпадений… особенно в первые секунды после начала операции.

Мобил-селектор перемигивался разноцветными огоньками разных звуковых дорожек. Александр негромко отдавал приказы, корректируя действия того или иного члена группы. Пока все шло слаженно, как в хорошо собранном механизме.

— Третий, левее.

— Пятый, не сходи с позиции.

— Второй, прикрываешь с тыла Сергея. Без самодеятельности!

— Седьмой, займись теми ребятами на берегу. Хорошо.

— Третий…

— Второй…

— Быстрее!..

— Серега, пошел!

…И время убыстрилось, а сам Александр оказался вне и времени, и пространства, и операции как таковой: теперь только непредвиденнейший форс-мажор мог оправдать его вмешательство. Оставалось лишь водить курсором по монитору, приближая то одно, то другое окошко.

Люди в камуфляже: попробуй различи. Наши — те, что короткими перебежками по берегу.

Ствол пальмы, треснувший под силовым заслоном

Длинная, медленная панорама вдоль стены дворца… и молниеносно — за угол.

Вирт-план внутренности дворца: зеленые шарики продвигаются по лабиринту.

Серега сосредоточенно перебирает разные режимы антигравитатора. Есть!

Андрей — опять в кресле, опять неестественно прямая спина.

Звенислава — что-то изменилось в лице. Услышала?

Конвойные у входа вскидывают плазмострелы навстречу…

Обалделые физиономии в косых полосах цвета хаки.

Виртуальный режим: двойное ожерелье стягивающейся цепи. Без единого изъяна.

Снова комната: Звенислава резко разворачивает дочку к гобелену на стене; бросает стремительный взгляд через плечо.

Багалий — вскочил, бросился к ним…

Серега с двумя вскинутыми стволами и суперменским оскалом квадратной челюсти.

Охранники — мордами в стену. Теперь — обалделые, ничего не понимающие затылки.

Врываются двое ребят, увлекают пленников за собой, Девочка плачет, цепляется за мамину шею, не хочет идти на руки к кому-то другому…

С движения — коридоры дворца. Уже близко к выходу… пора.

Александр с удовольствием отключил глючный челночный режим и прицельно телепортнул катер в точку «икс» на побережье. Оставалось только забрать их на борт, и операцию можно считать законченной. Меньше двух минут чистого времени. Без крови и почти без шума. Хорошо. Черт возьми, до чего же хорошо…

Вот они показались на берегу: впереди Сережка, замыкают двое ребят из его непосредственной группы. Освобожденные пленники — посередине, прикрытые мобильным силовым куполом; это правильно. Мало ли что могут предпринять вдогонку обозленные, безнадежно опоздавшие, обведенные вокруг пальца… ОНИ.

Звениславина дочка уже не плакала, прижимаясь щекой к лицу Багалия, который нес ее на руках, похожий на какую-то древнюю военно-патриотическую статую. Сама Звенислава бежала рядом, непостижимым образом оказываясь то с одной, то с другой стороны, касаясь то щиколотки дочери, то локтя Андрея. Запрокидывала голову и улыбалась — им обоим.

Семья, счастливая семья… Особенно в клеточке по центру монитора, края которой оставляли за кадром сопровождающих в камуфляже.

Александр усмехнулся, Подключился на Серегину приват-волну:

— Молодец. Благодарность «Перелета». Теперь подменишь меня в катере и доставишь их куда договаривались. И пусть ждут. У меня еще здесь дела. Потом вернешься за мной.

Разблокировал входной люк и спрыгнул на песок.

Никаких дел у него, собственно, не было. Не допрашивать же камуфляжных «шестерок» на предмет, кто и зачем их сюда послал. Александр ограничился тем, что запер всю эту публику в одной из хозяйственных построек возле дворца, для верности поставив пару заслонов. Ничего, когда-нибудь о них вспомнят и прилетят-освободят.

На скорую руку оправдался перед собой тем, что после настолько ответственной операции необходимо расслабиться — перед не менее ответственным собранием, ради которого в общем-то… Расслабиться и привести в порядок мысли. Все-таки ему предстоит убедить в своей правоте публику, не желавшую прислушаться к его доводам ни тридцать, ни пятнадцать лет тому назад. От того, насколько он, Александр, будет убедителен сегодня, зависит… зависит ВСЁ. А лишние десять минут уже не играют роли.

А то, что ему просто не хотелось лететь вместе с ними… ну так почему бы и нет? Он и на это имеет право.

И все же он злился на себя и ничего не мог с этим поделать. Багалий… да кто он такой, этот Багалий?! Пожизненная марионетка в чужих руках, Последние несколько минут — в руках персонально Александра Линичука, организатора и руководителя операции по его освобождению. Разве нельзя посмотреть на произошедшее именно в таком ракурсе?

Но будем честными: останься ты за рулевым пультом, когда он занял место в телепорткатере, — и ты превратился бы в обыкновенного пилота, личного водителя шефа: разрешите вас доставить туда-то? И вовсе не потому, что он Президент. Потому что — Андрей Багалий. Вечно первый, главный, самый лучший. Черт!!!

Андрей успел узнать его: «Гэндальф?!» — и даже улыбнуться — за полсекунды до того, как сквозь портал в силовом куполе просочился в телепорткатер. А Звенислава не успела — да что там! — и не попыталась; она смотрела только на НЕГО. Она, черт возьми, до сих пор… а ведь сколько времени прошло.

Девчонка непопсовой красоты, с черной косой и непопсовым же именем, на подоконнике общаговской кухни: девчонка Андрея. Чего оказалось вполне достаточно, чтобы его, Гэндальфово, восхищение ею навсегда осталось чисто эстетическим чувством. А если б и нет — это ничего бы не изменило. Не пришло же ему в голову оказать хоть символическое сопротивление, когда и Алька… теперь-то оно смешно. Давно проехали; хоть она и помнит до сих пор почему-то о той подсказке на экзамене…

У него, Александра, между прочим, где-то есть взрослая дочь, В отличие от Баталия он построил свою жизнь так, как считал нужным. Вот только не сумел справиться с дурацкой привычкой смотреть на некоторых снизу вверх.

На тех, кто уж точно не процент погрешности.

Сегодня ни в коем случае нельзя этого допустить. Сегодня он обязан — кровь из носу — найти единственные нужные слова. Ведь в том, что произошло, есть доля вины каждого из них… каждого из НАС. И они — люди, связанные между собой только запрятанной как можно дальше пластиковой карточкой диплома МИИСУРО, — понимают это: иначе его идея потерпела бы крах в самом зародыше. Иначе какие рычаги заставили бы успешнейших людей страны все бросить и собраться вместе в подземном коридоре, где когда-то, по словам некоего Александра Линичука, располагалась секретная лаборатория проекта «Миссури»?.. Не ностальгические же чувства бывших однокашников!

Сейчас — время для чего угодно, только не для ностальгии.

…Впрочем, оно уже упущено, время для чего бы то ни было. Закончилась сказочка о невинном и перспективном проекте «Миссури», гаранте светлого Будущего отдельно взятой страны. Реальность — ядерные и плазменные взрывы по всему земному шару. Реальность — господство одного очень миролюбивого государства надо всем прочим миром. Реальность нельзя игнорировать. Но, возможно, все вместе они — именно они, изначально способные в любой ситуации найти выход, верное решение, — еще могут что-то изменить.

Как в той невообразимо старой песне из Геркиного репертуара:

Возьмемся за руки, друзья,

Чтоб не пропасть поодиночке…

Ну вот, снова ностальгируем. Где, черт побери, Серега с телепорткатером?!.

Подкова Острова стремительно свернулась в белую запятую на синем фоне и пропала; так давным-давно, еще до рождения Александра, заканчивались «в диафрагму» черно-белые кинофильмы. Серега, наверное, таких и не видел.

Парень явно ждал «разбора полетов». Вернее, чуть более расширенной похвалы, чем перепала ему сразу по окончании операции. Первого серьезного дела на счету юного перелетчика. Черт, не до него.

— Доставил? — все-таки снизошел до лишнего в общем-то вопроса.

— Доставил! — с готовностью воспрял Серега. — Только знаешь, там народ уже нервничает. Первые, кого мы собрали, они ведь уже часа два кантуются…

— Подождут.

Попытался мысленно прогнать основные моменты предстоящей речи; то есть, тьфу, какая там речь… короче, того, что он им скажет. Серьезные ученые всегда так делают, готовясь к научным конференциям, а старательные студенты — к экзаменам; но он-то никогда не был ни серьезным, ни старательным, Он всегда выезжал на экспромтах, на интуиции и браваде, и все это никогда его не подводило. Но сегодня — не имеет права. Слишком высокая, блин, миссия, Спасатель — спаситель? — мира… усмешка застряла на губах.

— А еще какие-то козлы письмо прислали, — вспомнил Сергей. — Требовали сдать телепорткатер, обещали аннигилировать… ну, как всегда.

— Кто именно? Покажи.

Пацан, кажется, был горд. Не совсем, правда, понятно, чем.

— А ты фиг прочитаешь. Там такая примочка, битый час в глаза смотрит. Я уже подумал, вирус…

Вот теперь Александр улыбнулся. Широкой блаженной ухмылкой идиота, отразившейся в боковом вариозеркале; ну и физиономия,

— Дремучий ты, Серега…

Смешно и абсурдно, но он действительно был счастлив. Заметили, да?.. Таки удалось стать ВАМ костью поперек горла?!. И к тому же опустились до банальнейших угроз, которые вряд ли собираетесь выполнять, — иначе Сережки уже не было бы в живых… тьфу-тьфу. Ни на что ВЫ не способны, Но зашевелились — значит боитесь. Уважаете!..

Могли бы, кстати, обратиться и ко мне лично, А то ведь этот младенец по невинности своей мог ничего и не передать. Вот был бы облом.

Просветил:

— Это гриф-мессидж.

* * *

Они уже кружили над городом — в обычном режиме, настраиваясь на координаты точечной телепортации, — когда грянул первый беззвучный залп.

Серега, кажется, и не сообразил сразу, ЧТО произошло, — однако сработал профессионально, с молниеносной реакцией телепортера-спортсмена. В точке пространства, которую только что занимала их машина, в ослепительной вспышке исчезла случайная птица,

ОНИ вовсе не играли в пустые угрозы.

Снова вспышка у самого борта.

Сергей бросал телепорткатер туда-сюда, лихорадочно менял режимы, заставляя машину бешено метаться в воздухе, — и был прав: только так и можно обмануть аннигиляционную установку, вырваться на какое-то время из-под направленного луча. Но у пилота не оставалось даже доли секунды, чтобы повернуться к нему, командиру, задать хоть один вопрос, получить хоть малейшие инструкции, И Александр кожей чувствовал, что парня надолго не хватит: не выдержит, сломается, стормозит — и всё. Но и у него самого не было ни четверти мгновения, чтобы перехватить рулевой пульт…

Они проваливались в черные пространственные коридоры и пробкой выскакивали в стратосферу, выходили из пике на сумасшедших виражах и телепортали за сотни километров; Александр уже не имел ни малейшего представления, где находится. Впрочем, для аннигиляционного луча расстояние ничего не значит: все решает скорость изменения угла, под которым он направлен. Хорошо — если человеком. Этаким охотником в пылу азарта; но, кажется, у НИХ таких не держат. Девяносто восемь из ста, что все параметры катера давно загнали в киберсистему, и луч меняет направление автоматически. Вопрос на засыпку: кто быстрее устанет — навороченная компьютерная установка или желторотый пацан за пультом управления?!.

Но ведь ОНИ могли сделать это гораздо раньше, И без предупреждения — ладно, пускай с таковым, из чистой любви к красивым жестам. Пускай уже после окончания молниеносной войны против всех и завоевания мира: допустим, раньше не было времени отвлекаться по мелочам. Но — почему не до того, как он, Александр, организовал и провел операцию по освобождению Андрея Багалия?..

А может быть, ОНИ — знали?! Может, ИХ вполне устраивало, что Александр Линичук, выпускник МИИСУРО, поступит именно так и никак иначе? Потому что это был единственно верный выбор. А на неправильный он, участник проекта «Миссури», изначально не способен…

Он привык думать о себе как о свободном человеке. Как о проценте погрешности.

С чего он это взял?!!..

Однако сейчас он явно делает не то, чего от него ждут. Не то, что ИМ нужно; в противном случае его не стремились бы уничтожить. Жестко, всерьез, на поражение. ОНИ не допустят, чтобы он долетел.

А значит, он ОБЯЗАН…

Они снова нырнули в смежное пространство, потом вошли в крутой вираж, потом метнулись туда-сюда челноком, потом резко взмыли вертикально вверх… Запредельный звон в ушах и стремительно сгущающаяся черная сетка перед глазами. Черт возьми, сорок восемь лет не самого здорового образа жизни… но он не может, не имеет права!.. расширенные глаза Сереги в пол-лица… держись… только держись…

…Первое, что он увидел, — собственные скрюченные пальцы на клавишах рулевого пульта. Сергей лежал без сознания, откинувшись на спинку кресла; слава богу, пульс прощупывался отчетливо. И вряд ли когда-нибудь удастся вспомнить, спас ли он, Александр, их обоих, перехватив управление, или, наоборот, фатально помешал Сереге, свалившись мертвым грузом между пилотом и пультом…

Во всяком случае, они были живы, Висели в воздухе в промежуточном режиме, причем, судя по вирт-карте, где-то неподалеку от столицы. И, кажется, уже не находились под прицелом аннигиляционного луча.

Александр потянулся за аптечкой, высыпал на ладонь несколько полигранул. Эта для Сережки, чтобы привести в чувство, — молодец все-таки парень, не подвел… А себе не помешает штук пять самых убойных стимуляторов. Сегодня еще многое предстоит успеть. И сколько, интересно, времени ушло на ту дурацкую болтанку?..

Проверить не успел. Шею щекотнул сигнал мобил-чипа; так, уже любопытно.

— Привет, Гэндальф. — Да, более чем любопытно, тут он не ошибся. — Я слышал, ты решил созвать встречу наших выпускников? Это похвально. Только почему без меня?

РУСЛАН

Секретарша принесла кофе, сигару и распечатки последних новостей внутренней пресс-службы. Перед уходом слегка скорректировала режим кондиционера; действительно, в кабинете становилось душно. Глухие бронежалюзи на окнах тихонько зашептались под воздушной струей.

Руслан закурил, поднес к губам чашку и взял в руки тонкие шелестящие листки. Он никогда не читал с монитора и не экономил на бумажной роскоши. Привычка — еще с тех пор, до операции, когда приходилось носить очки и беречь глаза.

В сообщениях его пресс-службы не было ни эмоций, ни канцелярского многословия: только факты, цифры и географические названия. Достаточно широкая география. Достаточно многозначные числа. И факты — именно те, которых он ожидал. Кивнул в подтверждение своих мыслей, отложил распечатки на край стола, снова затянулся сигарой и допил кофе.

Пресс-служба утверждала, что в радиусе полукилометра вокруг офиса пожары уже потушены, а пострадавшие доставлены в больницы. Однако и бронежалюзи, и звуконепроницаемые стекла пока оставались нелишними: Руслан не любил нечистого воздуха и посторонних шумов. Все внутренние рецепторы в кабинете он тоже отключил, поскольку намеревался переждать промежуточный период спокойно, никому не позволяя дергать себя по пустякам. А желающие бы нашлись, в этом не было сомнений.

На белом полисофте коврового покрытия медленно распрямлялись следы от каблуков-кинжалов секретарши. Уволить, если еще хоть раз придет на работу на таких каблуках.

Набрал ее код, но делать внушение передумал:

— Соедините меня с хосписом.

Он лично распорядился, чтобы округ, на территории которого располагался хоспис, не был зацеплен даже косвенными проявлениями конфликта. Принял все меры: от многослойных застав с силовыми заслонами повышенной непроходимости — и до стопроцентного снабжения не только самого хосписа, но и всех близлежащих пунктов. Но человеческая природа, как известно, изначально не допускает обеспечения абсолютного порядка. Даже комбинаторированная; что ж говорить о…

— Хоспис на линии, Руслан Константинович.

Вспыхнул монитор визиофона. У главврача было серое, помятое лицо; конечно, о каком порядке может идти речь? Наверняка не спал, наверняка пострадавшие близкие или отсутствие информации об оных: разве приходится ожидать, что такой человек будет нормально исполнять свои непосредственные обязанности?! Руслан мысленно выругался, стараясь не шевелить губами.

— Здравствуйте, Руслан Константинович. — Голос доктора звучал устало и глухо. — Состояние Константина Олеговича стабильно. Я бы даже сказал, налицо некоторая позитивная динамика. Сегодня вы можете без риска пообщаться с ним. Я переключаю, да?

— Да, переключите.

В те две с половиной секунды, пока монитор мигал коммутаторной заставкой, Руслан машинально провел рукой по безупречно уложенным волосам. И до скрежета в зубах возненавидел себя за это.

— Добрый день, отец.

Тот смотрел на него в упор прозрачными, как дистиллированная вода, глазами. Изогнул невидимые губы в полуулыбке: не потому что узнал, это была его обычная реакция на звук обращенного к нему голоса. От угла рта потянулась нитка слюны; из-за края монитора вынырнула рука медсестры с гигросалфеткой.

— Как ты себя сегодня чувствуешь? — Самое мерзостное было осознавать, что этот спектакль он, Руслан, разыгрывает прежде всего для обладательницы медицинской руки и прочих особей в белых комбинезонах, сгрудившихся за кадром. — У нас все хорошо. Анастасия передает тебе привет. И, знаешь, отец…

Он должен был сказать ему. Пускай пустопорожней человеческой оболочке с бесцветными глазами — но должен был. Ему, прежнему. ОТЦУ.

Хотя какое, к черту… сколько можно?!

Ровно, с улыбкой:

— Я почти завершил наше дело. Конечно, все вышло не совсем так, как мы… как ты задумывал, Но — получилось. Ты был тогда прав.

Моргнули веки с редкими ресницами; и снова взгляд в упор. Без всякого выражения.

Отключившись, он почувствовал одно лишь непобедимое раздражение. Раздражал главврач, явно не обеспечивавший должного порядка в хосписе; медперсонал, который игнорировал конфиденциальность визиофонных свиданий якобы в интересах больного, а на самом деле — из патологической жажды заглянуть в замочную скважину жизни сильных мира сего. Сволочи!

Но особенно раздражало бессмысленное растение, вот уже четвертый год презиравшее как все инновации современной медицины, так и бренность земного существования. Отец!.. Тьфу ты, черт, это уже смешно, И более всего — раздражал себя он сам, до сих пор превращаясь под взглядом этого растения в сопливого беспомощного мальчишку.

К счастью, подвернулась возможность разом сбросить всю лавину раздражения: в кабинет опять постучалась секретарша. Новая пачка распечаток — теперь узко по линии проекта «Миссури».

Минуты через три, глотая слезы и прижимая к груди туфли на кинжальных каблуках, босая барышня пробкой выскочила на пока еще свое рабочее место. Руслан прикрыл глаза; понемногу возвращалось спокойствие. Просмотреть эти бумаги действительно необходимо — особенно сегодня. Сегодня не самый обычный день.

«Миссуровские» распечатки присутствовали в его жизни уже почти три десятка лет. Когда-то отец традиционно сваливал на него эту рутину: раз в неделю или две, в зависимости от ситуации в стране, систематизировать досье на каждого из участников проекта. В переломные моменты он, конечно, занимался участниками проекта сам; но переломные моменты — вещь редкая по определению.

Хочешь не хочешь, Руслану приходилось знать о них всё. Кто, чего и какими средствами достиг на данный момент; кто уже на самом верху, кто подбирается к верху, кто силен нереализованным потенциалом, а кто, судя по всему, попадает в процент погрешности. Отслеживал, сортировал, сверялся с каталогом нейронных карт. Время от времени доводилось встречаться с кем-то вживую, иногда — выходить на связь.

При этом он испытывал странное чувство. Люди, жизнь которых лежит перед тобой как на ладони. Ты даже можешь принять в ней участие, изменить ее в мелочах или по-крупному; конечно, исключительно в интересах проекта «Миссури». Казалось бы… но он не находил в себе ни малейшего ощущения превосходства. Тщательно скрывал это. И — не мог понять.

Жаль, нереально проверить, — но Руслан был убежден, что, не знай он наизусть длинного списка выпускников МИИСУРО, все равно мог бы определить в толпе комбинаторированную личность. Они… другие. Совершенно другие.

Подопытные кролики, усмехался отец. Марионетки. На их плечах придем к власти МЫ. К подлинной власти: сначала в отдельно взятой стране, затем — над миром. Но за всю жизнь — ту, что была до теперешнего растительного существования, — так и не успел толком объяснить, в чем конкретно она будет заключаться, эта власть. В чем — лично для его сына, Руслана Цыбы?!

Мама хотела, чтобы он получил образование за границей, в Кембридже или Оксфорде: тогда, смешно вспомнить, это считалось престижным. Сам восемнадцатилетний Руслан, отличник и медалист, никаких предпочтений на этот счет не имел. А учиться иначе, нежели с блеском, он просто не умел. И попал на курс третьего набора МИИСУРО почти на общих основаниях, более чем успешно сдав все экзамены — однако ненавязчиво пройдя мимо тестовой проверки на подверженность комбинаторике.

Позже он понял, что отец засунул его в этот вуз с единственной целью: замаскировать собственный интерес к данному учебному заведению. Проект «Миссури» набирал обороты. После третьего набора накопление материала было приостановлено, что, помнится, вызвало тихую панику в среде инвесторов и прочих причастных к проекту. Однако он вовсе не был свернут, видимость чего Константин Цыба виртуозно создал, чтобы отсечь лишние хвосты, — а просто вошел в следующую стадию. Долгосрочную, работавшую на перспективу.

Вокруг Руслана обретались пацаны и девчонки, которым и в самом деле суждено было изменить Будущее. Для ТЕБЯ, дурачок, — внушал отец. На них, комбинаторированных, следовало смотреть сверху вниз. Руслан так и делал. Тогда.

Через пятнадцать лет проект «Миссури» вступил в третью стадию, динамичную и продуктивную настолько, что кое-кто из координаторов заговорил о неподконтрольности процесса. Были приняты меры по изъятию из общественного сознания информации, напрямую связывавшей этот процесс с престижнейшим некогда учебным заведением; все прошло успешно. Однако сохранять имидж повелителя подопытных крыс стало гораздо сложнее. Они, его бывшие однокашники, в подавляющем большинстве действительно пребывали наверху. У них была сила. У них была власть. У него — разве что иллюзия силы и власти. Более-менее жизнеспособная, пока ее поддерживал отец. Отец!..

Бессмысленное существо, когда-то мнившее себя сверхчеловеком, властелином мира. Да стоит сегодня один раз взглянуть на него, чтобы понять цену этой идеи-фикс. Смешно. А его, Руслана, отец попросту ловил на приманку воображаемого величия, используя между тем для достижения мелких, промежуточных целей и рутинных подсобных работ. К тому же вряд ли кому-нибудь нужных.

Так было всегда. И так — до сих пор. Даже — особенно! — сейчас, когда стала наконец реальностью заключительная стадия проекта «Миссури».

Пачка шелестящих бумаг на столе. Ты перебираешь пальцами Будущее. Уже почти НАСТОЯЩЕЕ.

Ну и что?

За годы работы проекта «Миссури» система бесконтактного слежения за его участниками была отработана досконально. Сортировка информации на фоновую, второстепенную и концептуальную проходила в несколько этапов, и непосредственно Руслану доставляли безукоризненный концентрат без единой примеси. Ему не приходилось, получая отчет о двух неделях жизни объекта, барахтаться в подробностях чьей-то повседневности; однако не было случая, чтобы мимо него прошло что-либо действительно важное. Он привык на все сто процентов доверять этим распечаткам.

Последнюю неделю в связи с экстраординарными событиями информация поступала ежедневно. Как и следовало ожидать, мало кому из объектов удавалось прожить за сутки больше двух-трех лаконичных строк.

Руслан читал. Возможно, не так внимательно, как должен был: сегодня он позволил себе расклеиться, расползтись мутными мыслями и рефлексиями. Взял себя в руки, подтянулся, напрягся — только осознав, что уже в пятый или шестой раз читает одну и ту же строку в конце каждого сообщения.

«Направился в подсобное помещение МИИСУРО на встречу выпускников».

«…встречу выпускников…»

«…встречу…»

В принципе он мог дочитать отчеты до конца и, сопоставив их, сделать выводы самостоятельно; однако возникло ощущение, что это чересчур расточительная трата времени. Смахнув бумаги со стола, придвинул полифункционал и послал на систему запрос об этой самой встрече, постоянно упоминаемой в отчетах.

Меньше чем через две минуты он уже все знал.

Усмехнулся.

Александр Линичук. Бывший журналист, ныне один из лидеров подпольной организации «Перелет»; впрочем, об этом ему было известно давным-давно. Как и о лихорадочных, но эпизодических попытках Линичука призвать кого-то из бывших однокашников под свои сомнительные знамена. Однако теперь, похоже…

Руслан неплохо помнил этого Линичука: все-таки были в одной группе, иначе-то вряд ли бы. Чокнутый неформал из глухой провинции. Временами высказывал на семинарах любопытные мысли, но чаще прогуливал пары и светился разве что на сессиях, собирая по верхам чужих конспектов кусочки знаний. Носил железное кольцо и довольно нелепую фэнтезийную кличку…

Ему показалось забавным уточнить какую. И только потом набрать код мобил-чипа:

— Привет, Гэндальф…

…Было что-то еще в непосредственной связи с данным объектом; что-то, о чем он, Руслан, должен был непременно помнить — но, надо же, забыл. Впрочем, запросить персональное досье можно всегда, это не проблема, А сейчас телепорт-катер Линичука уже почти минуту ждал на посадочной площадке возле офиса. Пора спускаться. Руслан Цыба привык быть точным. Даже отправляясь на сборище комбинаторированных кроликов.

* * *

Все три выпуска в полном составе, конечно, не собрались. Однако народу было достаточно, чтобы очень уж нелепо толпиться в коридоре и проемах открытых дверей. Лучшего места для многолюдного собрания Линичук, разумеется, найти не мог.

Руслан никогда здесь не был. Отец, видимо, считал, что сыну оно ни к чему. Собственно, о существовании лаборатории он, Руслан Цыба, узнал вовсе не от отца, а из того же источника, что и эти, столпившиеся здесь… ну, не будем преувеличивать, всего лишь некоторые из них… Да и то — не из первых рук.

Съежилась, поймав его взгляд, президентская супруга Алина Багалий. И Руслан был готов поклясться, что вспомнила она в этот момент о том же самом.

Сам господин Президент упрямо прятал глаза на груди своей бывшей певички. Смех, да и только.

Разглядывать прочих Руслан не стал. Все вместе они весьма органично воспринимались единой массой: более-менее пестрое комбинаторированное стадо. Во всяком случае, так было гораздо проще.

А Линичук тем временем уже о чем-то говорил. Вещал!.. Начало Руслан пропустил.

— …даже не десятки и не сотни тысяч. Миллионы! Миллионы жертв. Это проверенная информация. И, согласитесь, на ее фоне как-то странно говорить о гуманизме и высоком предназначении того, что нас с вами объединяет. Проекта «Миссури». Здесь все свои, поэтому повторяю открытым текстом: ПРОЕКТА «МИССУРИ»!..

Кто-то в толпе пожал плечами:

— Это война.

Правильно, одобрил Руслан. На войне как на войне. Хорошо, что они это понимают.

Линичук молниеносно обернулся на голос, будто направленный аннигиляционный луч:

— У любой войны есть своя логика, Вовчик. Какой логикой могли руководствоваться так называемые интервенты? Они знали, что такое наша страна. Какой у нас потенциал, особенно военный. Завоюйте нас, пожалуйста! Так? Взорвите у нас все, что можете, а потом заявляйтесь с гуманитарной помощью?!

— Во всяком случае, Гендель, от помощи они не отказываются… Что? Да, солнышко, скоро буду. — Наталья Лановая эротично поправила мобил-чип на мочке уха. — Звонил пресс-секретарь: у меня уже сейчас несколько сотен предложений из-за границы. Разумеется, на самых льготных — для них — условиях. Первое время буду работать себе в убыток, а что? Там тоже люди живут. И тоже хотят вкусно поесть.

Стадо зашумело, заговорило в один, слегка окрашенный разными модуляциями голос:

— Действительно…

— Я никогда не одобрял «блестящей изоляции».

— Почему мы должны сидеть на своих достижениях, как собака на сене?

— Дело даже не в рынках сбыта…

— Экономическое чудо в отдельно взятой стране — нонсенс…

— Наша компания тоже не первый год планирует расширяться на Запад…

— Давно назрело…

— И ты не видишь тут логики, Сашка?!

Тот выждал, пока все умолкли: чувствовался наработанный годами опыт публичных выступлений, отметил Руслан. Только вот на какой публике — перед отважными перелетчиками? Или наивными иностранцами, которым он тоже, видимо, не раз пытался втереть крохи имевшейся у него информации о проекте «Миссури»?

— Почему же: логика налицо, Если проект так здорово сработал на уровне страны, грех не расшириться во всех направлениях, как ты предлагаешь. Грех не завоевать мир и не осчастливить его! А сколькими жизнями все это оплачено — не важно, правда?!

Он имел какой-никакой успех: все разом притихли. И на фоне этой противоестественной, опять-таки стадной тишины Александр Линичук попробовал закрепить достигнутый эффект:

— Мы были обязаны помешать проекту «Миссури» еще тогда, когда он потребовал первой жертвы. Одной-единственной человеческой жизни. Влада Санина.

Точно!.. Руслан чуть не подпрыгнул на месте, чуть было не стукнул себя по лбу глупым классическим жестом: вспомнил! Линичук в свое время был интересен не только тем, что бог знает каким чудом забрел в секретную лабораторию. Он был еще и близким другом этого самого компьютерщика, Влада Санина. Парня, который…

Поморщился. Да, ненормально как-то оно тогда получилось… Но кто бы мог подумать, что его убьют? И отец…

Вот только не надо об отце.

Алина Багалий тоже вздрогнула будто в ожидании удара. Потом овладела собой, усмехнулась и шагнула вперед:

— Вот уж не ожидала, что ты будешь до сих пор спекулировать… ЭТИМ.

Остальные снова зашумели, зароптали. Стадо.

— Согласен, — кивнул Линичук. — На смерти Влада многие спекулировали. Особенно тогда… ну, ты помнишь, перед теми выборами. Противно, конечно. Но ведь именно в тот момент у нас был второй шанс все изменить! Не дать проекту «Миссури» выйти на новый виток. Если б только… Андрей!

Руслан не без интереса повернул голову в ту же самую сторону, что и все присутствующие; неприятно кольнуло осознание случайной причастности к этой толпе. Тот, на ком сконцентрировалось всеобщее внимание, на глазах скукожился, словно стараясь занимать как можно меньшее пространство. Президент, ухмыльнулся Руслан. Бывшая звезда Звенислава ободряюще положила руку на локоть Андрея, в то время как законная супруга держалась подчеркнуто отдельно и независимо. Смешные страсти смешных кроликов…

Ему было гораздо менее смешно, чем хотелось бы.

— И что я, по-вашему, должен был сделать? — с мальчишеским вызовом бросил Багалий. — Отказаться от поста? Ну так выбрали бы Аню, только и всего.

Что ж, он весьма удачно перевел стрелки. Виртуозно, можно сказать. Все взгляды переметнулись к женщине с младенцем на руках, окруженной разновозрастным выводком, одновременно монументальной и трогательной, со стремительно проступающим на щеках румянцем. Комизм ситуации нарастал, однако стадо деликатно сдержало улыбки.

— Ты прав. — Линичук, похоже, готов был согласиться с чем угодно. — Мы могли бы что-то сделать тогда только вместе. Равно как и сейчас.

И как можно более весомо повторил ключевое слово:

— ВМЕСТЕ.

То-то и оно, что в данной аудитории это слово не имело ни малейшего смысла. Комбинаторированная личность убеждена в собственной уникальности, объяснял когда-то отец, зациклена на индивидуализме настолько, что ей претит самая мысль об объединении с кем-либо. Стадо категорически отказывается признавать себя таковым. И это понятно: еще ни одному стаду в истории человечества не удалось достичь настоящего успеха. А ведь каждый из них обречен на успех. По отдельности.

Руслан прятал ироническую усмешку за аккуратно сложенной на лице нейтральной гримасой. Ты избрал изначально проигрышную тактику, Гэндальф. Ничего у тебя не выйдет.

Даже где-то жаль.

— У нас мало времени, — бросила Алина. — Что конкретно ты предлагаешь?

Линичук глубоко вдохнул:

— Мы могли бы для начала провести разовую акцию: на какое-то время полностью самоустраниться из общественной и экономической жизни страны. Не говоря уже об экспансии за границу. Попросту бойкотировать проект «Миссури» — и посмотреть, что будет. Для начала на время. А потом…

— Суп с котом. Самый умный выискался, да? — В роли гласа народа с успехом выступила Наталья. — Чтоб у меня погорели все контракты?.. Ради твоих «будем посмотреть»?!

— Правда, Сашка, — подал голос Георгий. — Я тоже не могу. Это земля. Если не собрать вовремя урожай, не реализовать оптом, не…

И снова — море нестройных голосов на ту же тему. Что забавно, ни на миг не осознающих своего единодушия.

— А что касается господина Президента, — ядовито проговорила Алина, — его и так уже устранили. По-видимому, для проекта «Миссури» это пройденный этап. Или, может, назло врагам поднять флаг на развалинах Башни?

— Не знаю. Не исключено — даже скорее всего, — что завтра Андрея снова призовут во власть. Но всегда можно отказаться! Это же… просто. Взять да и проверить, как ОНИ смогут — без НАС.

Какие неправильные формулировки, Гэндальф… Насколько неверный подбор аргументов и дефиниций!.. И как следствие — ни единого союзника. Руслан подумал, что не очень удивится, если в следующую секунду Линичук попробует привлечь на свою сторону ЕГО.

— Кстати. Среди нас есть человек, который, может быть, уже это знает.

— Но почему? — обескураженно, как обманутый ребенок, спросил Александр.

— Почему я так сказал?

— Почему они тебе поверили?!

Руслан пожал плечами.

Они оставались тут, внизу, вдвоем. Сидели за одной из незапертых дверей — действительно, не торчать же в коридоре. Здесь горела тусклая лампа дневного света, вдоль стены стояли пустые покосившиеся стеллажи, а над столом пыльной коробкой нависал монитор допотопного громоздкого компьютера.

Все, что осталось от бывшего грандиозного проекта «Миссури». Прожекта «Миссури», можно сказать. Благополучно скончавшегося черт-те сколько лет тому назад.

Взрослые серьезные люди в принципе не должны бы рассуждать о подобных вещах. Это попросту смешно и бессмысленно. Какое такое «Миссури»? Какой смысл реанимировать ни на чем не основанную студенческую легенду? Битый час выслушивать путаные откровения и призывы вечного юнца, вся беда которого в том, что он так и не сумел найти себя в настоящем, достойном деле?..

Примерно это Руслан и высказал — вкратце, утомленным тоном делового человека, и без того даром потратившего прорву времени. И, не целясь, попал точно в мишень, расщепив на лучины еле державшуюся в ней предыдущую стрелу. Самое забавное, что он был искренен. Ну, почти.

И они разошлись. Все они ужасно торопились, у каждого были неотложные, животрепещущие дела — а что вы хотите, если в мире происходит ТАКОЕ? Когда сложились обстоятельства, при которых любой человек обязан сделать свой, единственный, правильный выбор, — слишком многое поставлено на карту. И не будем о какой-то там комбинаторике, абсолютном тропизме… и тем более о проценте погрешности.

— Я сказал то, что они хотели услышать. Ты — чего они слышать в упор не хотели. Но, знаешь, ни то, ни другое уже не имеет ни малейшего значения. Можешь тоже мне поверить,

Александр уронил лицо в ладони. Потерянный, враз постаревший. Странно: наедине с ним Руслан не испытывал ни своего тщательно культивированного превосходства, ни стихийного чувства неполноценности. Что в комплексе составляло едва ли не симпатию.

— Если бы Влад остался жив, — . глухо проговорил тот. — Если бы… Все могло быть по-другому. ОН бы смог. Еще тогда, на первом курсе… ему ведь почти удалось их убедить.

Руслан кивнул:

— Я знаю.

— Да? — Александр вскинул голову и криво усмехнулся. — Хотя я так и думал.

Вздохнул, подпер пальцами подбородок и продолжил — то ли в пространство, то ли для себя самого:

— Или пятнадцать лет назад… когда ещё можно было остановить… ВАС.

Ну-ну; Руслан ненавязчиво подался вперед и спросил подчеркнуто легковесно, как бы между делом — так обсуждают что-то виртуальное, из люкс-визиона, не имеющее касательства к реальной жизни:

— Санин действительно считал, что способен определить процент погрешности?

— Он мог. Он был гений… А что? Тебя это интересует?

Воспаленные глаза Александра слишком часто смаргивали, чтобы разглядеть в лице собеседника нечто, предназначенное остаться скрытым. Руслан снова небрежно пожал плечами. Мало ли что его интересует. И почему.

Процент погрешности. Осознание принадлежности к нему — только это одно способно выбить из седла самоуверенных кроликов, нестройной толпой ушедших только что отсюда— завоевывать мир. И ведь завоюют. Перекроят по собственному желанию; независимо от того, будет ли некий Руслан Цыба раз в две недели — или даже ежедневно — просматривать распечатки досье на каждого из них.

Отец так и не добился от своих людей разработки этой программы. Но так или иначе он думал, что держит процесс под контролем… Отец уже четыре года не думает ни о чем. Наивный Александр Линичук по прозвищу Гэндальф — пожалуй, последний, кто верит в абсолютное могущество тех, кого называет многозначительным местоимением ОНИ. Да еще и отождествляет ИХ с ним, Русланом. Смешно.

Сами вы — ОНИ. Единственное, что не все.

— Один вопрос, — вдруг сказал Александр. — Так, не по существу… Почему ты раздумал меня убивать? Зачем тебе было являться сюда — собственной персоной?

— Что?

Руслан приподнял брови. Что ему определенно нравилось в Линичуке — так это способность удивить в тот самый момент, когда, казалось бы, удивляться уже нечему раз и навсегда.

— Ты хочешь сказать, это был не…

…Раздался звонкий треск, и оба синхронно вздрогнули. Руслан беззвучно хмыкнул: изумление достигло критической точки и перехлестнуло через край.

— Ни фига себе, — пробормотал Александр.

Это уж точно. С натужным скрипом и приглушенным верещанием, медленно, но верно загружался мертвый компьютер на столе, за которым они сидели. Щелкнул допотопный монитор, тускло засветившись сквозь толстенный слой пыли. Нетерпеливый Гэндальф размашисто протер его ладонью; никогда он, помнится, не был чистюлей.

Однако то, что невесть каким чудом высветилось на мониторе, Александра не касалось. Ссылка в углу сообщила, что на данный компьютер сброшен по сети сигнал приват-почты Руслана Цыбы. До полной загрузки, клялась машина, оставалось тридцать шесть секунд. Впрочем, Руслан в это не верил.

И в самом деле прошло минуты две, прежде чем на выпуклом мерцающем экране высветилась таблица с малиновой строкой по верхнему краю. Черт, можно себе представить, как долго эта махина будет грузить программу идентификации…

— Что это? — потрясенно спросил Александр.

Руслан устало вздохнул:

— Не видишь? Обыкновенный гриф-мессидж.

Был закат.

Они остановились отдышаться после бесконечной лестницы: Александр вообще едва держался на ногах, сам же Руслан, всю жизнь старавшийся следить за своим здоровьем, лишь слегка запыхался. Заходящее солнце облагораживало винными бликами надбитую елочную игрушку «Шара». Подсвечивало скудные клубы дыма на заднем плане. Даже красиво.

— Это ИХ мир, Сашка, — выровняв дыхание, заговорил Руслан. — И тут уже ничего не поделаешь. Попробуй отнестись философски: в конце концов, ОНИ действительно на многое способны. ОНИ в два счета все это отстроят, да так, что нам с тобой останется только восхищаться. А война, жертвы… что, скажешь, до проекта «Миссури» в мире не было войн и жертв? Вот увидишь, он и вправду изменится к лучшему, причем в фантастические сроки. Оно того стоило, Гэндальф. Мой отец был бы доволен.

Прикусил язык, с которого против воли таки сорвалось упоминание об отце; что ж, наверное, иначе было нельзя. Судя по лицу Александра, тому некого было обвинять или благодарить. Только себя.

— У нас был шанс, — в который раз упрямо пробормотал он. — Помешать. Изменить. Чтобы все по-другому…

И почти неслышно:

— Думаю, и не один.

Часть третья

Предыдущая Стр. 90 из 1101 Следующая

Пролог

НАТАЛЬЯ

АНДРЕЙ

ЮЛИЯ

ГЕОРГИЙ

ЕВГЕНИЙ

ЗВЕНИСЛАВА

АННА

АЛИНА

АЛЕКСАНДР

РУСЛАН

Часть третья

Оглавление