Ай, нехорошо... Чтобы жизнь продолжалась должным порядком, чтобы не задохнулась в собственной изобильности и не распалась на пылинки, миру нужна и противоположность Всё – Один. Один – это порядок и правильность, стабильность и неизменность. Неподвижность и смерть. Враги в равновесии. Да, мир, где жил Заклинатель, стоял на изначальной вражде. Но это был прекрасный мир.
И вот он погибал. Разрушался на глазах охранителя-мага, а тот ничем не мог ему помочь, потому что слабел вместе с миром. С Одним ушел должный порядок, и вот поля не родили, источники пересыхали, ветра и течения меняли направление, и даже живое и мертвое начинали путаться одно с другим. А из-за бегства Всё из мира стала утекать магия. И Заклинатель даже самому себе боялся признаться, насколько он стал слаб. В погоню за беглецами сразу же пустились его соратники по магическому Совету, лучшие из лучших – и сгинули без следа в неведомом, чему и названия нет. Это был их долг, и Заклинатель без страха последовал бы за ними по плитчатой дорожке, которая, поглотив первоначала, а затем и магов, до сих пор еще дышала, будто потревоженная трясина. Разделить судьбу товарищей и в героической гибели обрести свободу от невыносимого бремени ответственности, которое теперь приходилось нести в одиночку, – желанный исход! Да только поздно ему, седому старику, учиться врать самому себе. Его бессмысленное самопожертвование – и мир лишится последней надежды. Надежда, собственно, не в нем, не в Заклинателе. Она в других, в последних, кто способен миновать ограду Дома вердиктов и ступить на дорожку в никуда. А он, Заклинатель, пожалуй, единственный, кто может убедить их это сделать. Кто вообще о них знает. Ведь последнее видение в Колодце истины предстало только ему одному.
Значит, нужно забыть про отдых и сон, про ломоту в застуженной спине (лечебные формулы уже не действовали), про годы и седины. Вынюхивать, и гнаться, и снова искать. И найти этих двоих первым.
Ах, как же это трудно – найти этих двоих! Вместе они такая силища, такое неодолимое препятствие. Сами себе чудотворцы. И вот эта их внутренняя магия нисколько не пострадала от оскудения мира чародейством. Словно они вдвоем и сами были отдельным маленьким мирком, надежно защищенным от внешних бурь. Природы этого чуда Заклинатель не постигал, но так оно и было задумано. Не нами задумано, а далекими предками, перед знаниями и могуществом которых мы даже не дети, букашки малые.
Тринадцатый слишком резко встал с табурета, и проклятый ишиас не упустил шанса, скрутил низ спины и ногу. Бормоча проклятия, он заплясал в нелепом танце, пытаясь распрямиться. Возглас смотрящего на баке оповестил команду, что прямо по курсу болтается на волне очередной переживший крушение бедолага. Бедолагу надлежало выловить и допросить, хотя Заклинатель почти не сомневался, что они идут правильным курсом.
...Макар тоже не сомневался, что движется в нужном направлении. В какой-то момент он понял, что его ведет шестое чувство, словно Алёна была передатчиком, а он радаром, настроенным на ее волну. Шестое чувство не только властно тащило его вперед, будто котенка, схваченного за шкирку, но и подавляло все прочие чувства, которые могли бы задержать его в пути. Он не стал Суперменом, не стал даже Ночной Молью из альтернативной истории комиксов. Он просто оглох и не слышал голода, усталости, страха – всего того, о чем жалобилось далеко не суперменское тело.
А суперменские таланты ему бы здорово пригодились. Макар понял это, едва увидев с гребня очередного хребта вросшую в скалы древнюю крепость. Древность – легендарная, незапамятная – казалась осязаемой, она пропитывала стены и башни из огромных каменных блоков, надменно устремляющиеся к небесам. Но почему-то от такой пропитки они лишь стали прочнее, словно вызревший бетон, крепче, будто выдержанное вино. Ни трещинки на гладко обтесанных, пригнанных, как паркетины, блоках, ни щербинки. На верхних ярусах сторожевых башен вздувались пузырями белые хитоны дозорных. Макар искренне не понимал, чего ради они мерзнут там на ветру. Для порядка, наверное. Штурмовать твердыню бессмысленно, хоть армию пригони под ее стены. Так стоило ли горевать, что нет у него армии?
Не стоило, уверился он, сменив наблюдательный пункт. С новой позиции видны были ворота. Створки в несколько этажей высотой приоткрыты, и в щель, будто вода через пробитую заслонку шлюза, врывается тугой людской поток. Макар решился подойти поближе, и поток распался на отдельные фигуры: пастухи, крестьяне, бродяги, сектанты нервными стайками – публика все больше простая. Попадалось и платье почище, но тоже не вельможное. Так, торгаши-купчишки. Очередь двигалась споро, жизнерадостно. Макар, нырнув в живую реку, благоухающую кислым тестом и диким чесноком, ловил со всех сторон обрывки разговоров.
– ...чудотворный талисман...
– ...силы великой!
– ...нет, не талисман, оракул...
– ...прорицает, а как же, а благие отцы-отшельники толкуют...
– ...да ведь чудо, никаких денег не жалко!
– ...ага, а бесплатное-то чудо знаешь где бывает?
Что ж, дело ясное. Дуболомы эти блаженные, амулет им в печенку, отчего-то приняли Алёну за живое чудо. То ли магический камень на шее приметили, то ли слухи какие донеслись, или пришлась она под какое-нибудь, господи прости, древнее пророчество. В общем, святая братия не растерялась, оперативно разнесла благую весть по округе и теперь стрижет купоны с паломников. Ясное-то оно ясное, размышлял Макар, просачиваясь в тисках крепких овцеводческих тел во двор, вот только проще не стало. А еще говорят, что знание – сила!
Очередь пересекала двор и ныряла в недра монументальной постройки, окруженной для пущего эффекта частыми и толстыми колоннами. Будто стадо слонов столпилось у водопоя! Макар уже скользил между каменными ногами, обрамляющими вход, уже видел, привставая на цыпочки, длиннейший зал, затянутый белесым чадом, в дальнем торце которого смутно виднелось огромное кресло...
– Три серебром.
Перед носом оказалась могучая ладонь ковшом, предвкушающая тяжесть монет. Макар беспомощно завозился. Денег у него не было, ни серебряных, ни медно-никелевых, никаких. Рюкзак с чудо-мясорубкой и тот сгинул в бурном море. Тотчас второй экскаваторный ковш опустился на его плечо и сковырнул с крыльца. Под безжалостный хохот паломников Макар покатился по плитам вымостки. Пара метров на четвереньках, несколько шагов на полусогнутых, почти вслепую, и вот он снова человек, и до вожделенного святилища рукой подать. Да только не ему. Ближайший «отец-отшельник» с узловатой дубинкой на плече в ряду таких же смиренных иноков, окружающих постройку живой цепью, уже приметил его и бесцеремонно толкнул куда-то в сторону, прочь от очереди, входа и Алёны.
– Что, жулье голозадое, задарма хотел к святыне подобраться?
Тяжелый подзатыльник загнал Макара в грязный дворик, обнесенный невысокой оградкой. По одной из сторон за оградкой колосилась могучая, в рост человека, конопля.
– Сидите тут, вечером отопрем калитку и вышвырнем разом всю вашу братию. И чтоб тихо!
Несколько таких же бедолаг, в рубище самом удручающем, покорно взглянули на монаха и без всякого сочувствия – на нового товарища по несчастью. Макар угрюмой тенью скользнул через дворик и сел у крохотного фонтана – бассейна или, скорее, каменного ящичка с каменной чашей посередине. Редкие капли, плюхаясь с края чаши, лишь подчеркивали унылую тишину. Макар был раздавлен. С пустой, но тяжелой головой, даже не пытаясь строить хитрые планы, он смотрел на чашу, на гладкий каменный шар в ее середине, на близкую воду, едва понимая, на что вообще устремлены его глаза.
Вот чаша. Широкая и мелкая, вроде той, что на знакомой с детства медицинской эмблеме, только без змеи. Воды в ней едва на палец. Теплая, затхлая, движется еле-еле, по капельке через край переваливает. Вон листик в ней пожелтевший плавает, жучок опять же. Вроде дохлый. А почему еле-еле? Да потому что шар мешает. Лежит себе, гладкий, наглый, в самой середке, и вид у него такой, будто он и впрямь ток воды перекрывает, да еще, зараза, этому радуется. Рука сама потянулась к каменюке, в которой для Макара сошлись в этот миг все его отчаяние, беспомощность и злость. Потянулась, удобно ухватила гладкое тулово – пришлось как раз по ладони! – да и подняла пару килограммов каменной плоти без особенных усилий.
Сначала ничего как будто не происходило. Под приподнимающимся шаром мелькнула чернота, мигом заполнившаяся водой вровень с зеркалом. Одно длинное мгновение держалось равновесие, и рука зачарованного Макара зависла, словно решая за него, уронить ли чужой камень обратно, или убрать совсем. Но пока рука колебалась, тишина сменилась дальним тяжелым гулом, и из середины чаши ударила, будто нефть из скважины, ревущая струя. Макар едва успел отдернуть руку. А сама чаша побежала по краю, будто распускающееся вязанье, посыпалась сложносочиненными каменными фигурками. Отскочив подальше и задрав голову, с бесполезным камнем в руке, он увидел, как высоко в небе распахивается огромный водяной купол. Вода зависла в безмятежной синеве и рухнула вниз, а Макар уже несся прочь в толпе голодранцев, матерясь и толкаясь наравне со всеми, протискиваясь в узкую калиточку на большой двор, где налаженный конвейер сбился и забуксовал из-за нежданной напасти.
Следом за беглецами, преследуя их по пятам, в калитку вошел и сам маленький дворик – все камни его ограды, все плиты вымостки. Точнее, ворвался на гребне волны, воющей и крутящей водовороты. Паломники заметались, не понимая, уже совсем бояться или можно еще погодить. А вот хозяева, судя по всему, иллюзий насчет происходящего не питали. Охваченные благоговейным ужасом, белые хитоны брякнулись ниц и завыли что-то про последний день и священного отца-основателя.
А вокруг царил форменный хаос. Будто вынули замковый камень из арки, а скорее, толкнули последнюю доминошную фишку в хитроумной конструкции. Древняя крепость, эта неприступная твердыня, распадалась на глазах. Волна саморазрушения, оголив центральный двор, нахлынула на главный храм, обежала его весь, от цоколя до конька, разобрала на кирпичики-черепичины и ринулась грызть внешние стены, превращая могучие башни в каменные вихри, тут же оседающие огромными кучами строительного мусора. В тучах пыли темными пятнами метались люди, не догадавшиеся сразу удрать. Исправно взывали к темной личности своего создателя благие отцы. Зашибленных и задавленных как будто не было – форменное чудо, разрушительная волна, обходя людей, губила только замок, словно он и правда был выстроен из домино.