– А если тебе грустно? Страшно? Хочется рассказать что-нибудь такое, особенное?
Мальчик пренебрежительно пожал плечами. Судя по его виду, разговор с малявкой не представлял для него ни малейшего интереса. Но он почему-то не уходил, сидел рядом как приклеенный.
– А с кем ты секретики закапываешь? Или мальчишки не делают секретиков? Тогда вышибалы, футбол...
– Я видел футбол, маленькая девочка по имени Даша. Очень глупо и нелогично. Перестань качаться.
– Это потому что ты снаружи смотрел, – заявила растрепа, продолжая раскачиваться. – Надо внутри. Вот попробуй побежать.
– Зачем?
– Чтобы побежать.
– Это глупо.
– Сам ты глупый! – приговорила девочка. – А ну-ка, вставай.
Соскочила с качелей и потащила мальчика за собой.
– Вон дотуда наперегонки!
Алёна привстала, следя за удаляющимися детьми. Девчонка припустила, хлопая сандалиями и бесцеремонно волоча за руку своего унылого оппонента.
– Быстрее, а то обгоню!
Мальчик наддал, и оба скрылись за углом.
– Вертите вы нами, мужчинами! В любом возрасте. Алён, а что мы здесь сидим?
– Мир спасаем. Погоди, Макар.
Из-за противоположного угла дома дети вылетели совсем в другом порядке и настроении. Мальчишка – не оживший плакат, а нормальный, в меру взлохмаченный и расхристанный мальчишка – несся впереди. Большущие глаза сияли на восторженном и в то же время озадаченном лице. Девочка отставала, не особенно огорченная проигрышем.
– Я первый! – провозгласил мальчишка, взлетая на качели. – Я первый, значит, я лучший!
Она хитро улыбнулась:
– Раз ты первый, это значит, что ты не один. Давай покачаю!
– Зачем?
– Затем, что ты выиграл!
Наблюдая за маленькой девочкой, изо всех сил старающейся раскачать большого потерянного мальчика, Алёна безотчетно стиснула переплетенные пальцы. Смутная мысль пыталась достучаться до ее сознания, неуловимое воспоминание, тихий голос издалека.
Мудрая женщина... Ищи мудрую женщину...
Мудрая женщина пяти примерно лет наконец сладила с качелями, и мальчик на них вдруг прочувствовал движение, поймал ритм – и взлетел почти до самого верха. Несколько раз промелькнуло его шалое и беззащитное лицо, а потом качели стали замедляться и совсем остановились.
Великий и непогрешимый Один плакал.
– Алёна, что происходит? Кто эти дети, ты их знаешь?
– Кажется, знаю. И ты тоже.
– Что за...
– Остынь, потерпи немного, – шутливо взмолилась Алёна по врожденной привычке принцесс мучить своих рыцарей. – Лучше нам не вмешиваться. Ты ведь не женщина, а я не мудра!
Мальчик застыл в страшном напряжении, ошеломленный тем небывалым, что творилось с ним. Маленькая девочка по имени Даша, вздохнув совершенно по-взрослому, обхватила его руками.
– Что со мной, Даша? Во мне что-то сломалось?
– По-моему, наоборот, починилось, – возразила она и тяжко задумалась.
Алёна видела, как промелькнули на ее лице сомнение, мучительная внутренняя борьба, отчаяние и решимость. С этой недетской решимостью она заставила мальчика поднять голову и быстро, жарко проговорила:
– Ты больше не будешь один. Это нечестно, неправильно. Я знаешь что сделаю? Я подарю тебе собаку!
И метнулась к подъезду.
– Ты только сиди здесь, слышишь? Жди, никуда не уходи!
За лестничными окнами промелькнул ее силуэт. Макар, следя за ним, поднял взгляд выше и вдруг увидел, что со стороны двора дом тоже увенчан фронтоном, и в этом фронтоне тоже есть круглое окно, только не затянутое бельмом пыльного стекла, а распахнутое настежь. Оно темнело таинственно и приманчиво, как око реки, открывшееся в проруби, и в его прохладную мглу без плеска ныряли голуби. Макар почувствовал, угадал, что там, за оконцем, скрывается чудесная тайна, небывалая тайна, и понял также, что непременно должна она быть веселой. Но не успел еще задуматься о природе этой тайны и заключенной в ней радости, как девочка возникла в дверном проеме и выступила на крыльцо. Она вышагивала торжественно и напряженно, а рядом с ней двигалось, переливалось, взблескивало чешуями в шерсти невероятное существо. Ростом почти с маленькую свою хозяйку, оно напоминало собаку – то больше, то меньше, потому что беспрестанно редактировало детали своего облика, – и передвигалось на четырех вроде бы лапах (а впрочем, черт его знает). У него были влажные черные глаза под дугами серебряной шерсти, большая мечтательная пасть с огромными зубами и застенчивые манеры.
– Мудрая женщина мирит врагов, – в забытьи прошептала Алёна.
Они с Макаром как зачарованные приблизились к качелям. Мальчик лишь скользнул по ним взглядом, шепнул:
– У меня будет собака, – и вновь устремил яркие, промытые слезами глаза на девочку и чудо.
Даша подошла, деловито сунула ему в руки веревочный поводок (она очень старалась быть взрослой, великодушной и не плакать).
– Вот. Он хороший.
– Я знаю.
– Только глупый и несчастный.
– Я знаю.
– Его зовут...
– Я знаю. Всё.
– А... Я думала, Пух.
Даша дернула головой, стряхивая слезы, и бодро затараторила:
– Но это ничего! Он ведь знаешь отчего был несчастный? Оттого, что без хозяина. Вот, а теперь у него есть хозяин. Есть он ничего не ест, а голубей любит.
Мальчик стеснительно улыбнулся:
– Я не хозяин. Я как он. Мы с ним... Спасибо, Даша.
Алёна судорожно вздохнула и огляделась, словно вынырнув из сна. Всё благожелательно сиял телячьими очами. Теплая рука Макара лежала на ее плече. Земная девочка и могущественная сущность в облике строгого ребенка сквозь слезы улыбались друг другу. А вокруг, буквально в нескольких шагах от чудесных качелей, стояли мужчины и женщины в причудливых и наивных одеяниях, словно соскочившие со страниц детской книжки. В рамках черных капюшонов тонко светились молодые и старые умные лица.
– Двенадцать магов Совета? – полуутвердительно спросила Алёна.
Вместо ответа двенадцать фигур почтительно склонились перед ней.
– Что с вами приключилось? – не утерпел Макар. – Что, прости господи, вы все это время делали в Химках?
Маги как-то разом утратили величавость.
– Так сразу и не объяснишь, – неуверенно начал один, осанистый и немолодой, почему-то с сухими листьями и репьями, прилипшими к подолу.
– Я почти ничего не помню.
– Я смутно. Голые, пляшут, фу...
– А потом я почувствовала...
– И я услышал!
– Призыв.
– Присутствие.
– И мы всё вспомнили.
– И явились сюда.
А зеленоглазая женщина, самая молодая и красивая, совершенно неуместно хихикнула.
– Ладно, рассказы подождут, – распорядилась Алёна. – Господа маги, соблаговолите проводить мальчика и собаку...
– В темницу?
– Боже упаси! Разве темница стоит в центре вашего – нет, нашего мира? Проводите друзей домой!
Маги, шурша как мыши, окружили Всё и Одного почтительным эскортом. Только лихая зеленоглазка оглянулась:
– А вы, ваше высочество?
– А мы с господином Маггаром задержимся ненадолго. Нам надо проведать... двоих черных чудовищ!
Алёна явно начала входить во вкус своего нового статуса.
Эпилог
– Так что ты решишь, Алёна?
Ветхий балкончик выдавался в сад. Пол – естественно, мраморный, порыжелый от времени – был весь в прошлогодних листьях, сквозь которые терпеливо и непреклонно пробирались муравьи. В огромном несуразном дворце, среди лестниц и залов, сквозняков и пыли, едва отыскалась эта комната, не на проходе и без мозаик по стенам и потолку. Уже одно это делало ее уютной, а ведь был еще балкон в сад, и камин, по одному взгляду слуги оживающий самым настоящим пламенем, и даже ванна за особой дверкой. Собственно, комната эта, а по дворцовым меркам комнатушка (размером со всю Макарову квартиру), служила венценосным купальщикам гардеробной. Неудивительно, что весь придворный штат залихорадило из-за решения наследницы в ней обосноваться. Но Алёна была непреклонна, и в бывший предбанник, очищенный от лишних шкафов и зеркал, притащили кровать. Одну. Самую скромную, из фрейлинской, но все равно с неизбежной резьбой и такую необъятную, что любая Изольда сочла бы вполне допустимым разделить ее с Тристаном без компании меча. Впрочем, двое связанных взаимной склонностью молодых людей при желании могли бы найти друг друга в этом океане белого полотна. В подобном случае истинным спасением оказываются верные камеристки. Но неправильная принцесса наотрез отказалась вкушать ночной отдых в присутствии непременного малого эскорта... Так что у них двоих была своя комната и балкон в сад, а ночью, на закате и поутру – еще и блаженное одиночество. Лишь два существа допускались в этот оазис беспрепятственно в любое время суток. Дюша и Беня, в устах хозяйки «черные морды» – а для всех прочих обитателей дворца мифологические чудовища, вроде бы без глаз, но с двойным комплектом зубов в огнедышащей пасти. Днем они бродили где хотели, а ночью прилежно дрыхли в изножье кровати как заправские королевские псы. Вот кому тут было раздолье! Макара они моментально приняли за своего, а местных жителей азартно пугали, подкарауливая в темных переходах, в силу особенностей беззлобно-хулиганской натуры. Словом, старинная резиденция королей вовек не ведала такой напасти. Чудищ этих видывала разве что живущая за морем девочка по имени Дейника, и то нарисованных. Но Алёна планировала в недалеком будущем познакомить их лично.
Город был где-то там, за садом. Весь его простой и чистый организм – особенно теперь, когда помои, как и надлежит, перестали долетать до мостовой, – не тревожил слуха и обоняния обитателей дворца. Разве что упряжные чертокрылы порой тешили их зрение смелыми виражами. Но он был, город. Еще не оправившийся от пережитого, празднично-взвинченный, бурлящий ожиданиями и слухами. Там, в городе – совсем недалеко, но из этих окон не видно, – под прикрытием Дома вердиктов всё в той же незримой полусфере уже не томились, а жили Всё и Один. Теперь они были вольны пребывать где пожелают, но не сговариваясь решили, что тюрьму делают тюрьмой только узник и тюремщик. Одному импонировала идеальная форма их бывшего узилища, а Всё – безграничность внутреннего пространства, дающая простор для экспериментов. Да и привыкли они как-то за минувшую вечность!