Один прикипел к облику аккуратного мальчика. Неугомонный Всё без конца игрался деталями, не слишком, впрочем, отдаляясь от собачьего образца, чтобы не разочаровывать товарища. Алёна с Макаром побывали у них в гостях, принеся в подарок «Приключения Тома Сойера» и огромную игрушечную кость. Заглядывали к ним и маги, особенно Кошка. Та прямо-таки зачастила к парочке всемогущих с гостинцами и новостями, количество которых, однако, никоим образом не оправдывало продолжительности ее визитов. Наивный Тринадцатый только руками разводил, а Алёна, кажется, догадывалась, в чем тут дело. Уж очень блестели у юной Кошки глаза, когда она живописала устроенный ею штурм крепости и темпераментных вассалов из загадочной страны Химки. Вот и зародились у Алёны подозрения, что Всё и Один тишком наладили для ловкой девы коридор в столь полюбившийся ей мир ледяного пива, игрушечных доспехов и случайных связей.
Алёна мысленно переодела Кошку из бесформенного балахона в симпатичное «мини» – и не посмела ее осуждать.
А для одного горожанина тот же коридор стал дорогой в один конец. Успешный торговец и неудачливый политик, господин Борун избежал-таки воцарения в стране мертвых. Но закон живых требовал нахала сослать. А если не к праотцам, то куда? Отправишь его куда-нибудь в мирное захолустье, а он, глядишь, и там примется воду мутить, морочить голову наивным поселянам. Решение предложил Макар. Уж за кого, а за москвичей он был спокоен. Подумаешь, еще один выжига! Еще пожалеет господин Борун, что отыграл тогда у Одного свою жизнь, потеряв при этом вожделенный, пусть и загробный трон. А может, и не пожалеет. В Первопрестольной тип вроде Боруна имел все шансы прижиться – причем без всякого колдовства.
Еще дальше, за городскими стенами, открывалась страна, латающая раны. Ущерб, нанесенный бегством Всё и Одного и утеканием магической крови из земных жил, был велик, но поправим. И земля оправлялась – затягивались зловонные трещины, без следа исчезали фантасмагории из лугов и лесов, в источники возвращалась вода. Даже Круглое озеро в Ничьей роще потихоньку наполнялось, а из икринок, отлежавшихся во влажном иле, уже выклевывалось первое поколение возрождающегося рыбьего народца.
Далеко к северу, в бескрайних лесах, где можно идти и день, и два, не встретив человеческого жилья, учился плести гнездо молодой чертокрыл. Хорошенькая самочка одобрительно наблюдала за его стараниями. Она имела все основания считать себя счастливицей. Недостаток житейского опыта избранник компенсировал могучей силой и пылом. А городской лоск, а деликатность манер! В общем, находка.
А где-то совсем уж далеко, на краю земли, на Забытом мысе, жило, как и прежде, племя маленькой богини. Жило только самым необходимым, дороже которого и нет ничего на земле. Все шло, как заведено, разве что в ближнем к горам доме, у брата и сестры, нашел приют невиданный постоялец. Полузверушка-полуптица, дряхлая, измученная, спустилась с гор в тот же день, как Фетура и Фартим навсегда простились со своими назваными сестрой и братом. Передвигалась тварь то на четырех лапах, то по-человечьи, волоча обвисшие крылья, людской речи не разумела, скулила и скалилась. Фартим, милосердие которого не уступало храбрости, забрал зверушку домой и удобно устроил в сарае. Животное с отвращением сожрало блюдо фруктов, налакалось воды и заснуло в ворохе сена. Убаюканное беззвучными напевами маленькой богини, оно дрыхло дни и ночи напролет и видело сны.
В этих снах у Твари-без-имени было то, чего отродясь не было в жизни этого единственного в своем роде существа, явившегося в мир уже древним. А может, было, но так давно, что и память сдалась? Может, и впрямь громадная, разомлевшая на солнце ящерица оберегала его, вот-вот готового проклюнуться, кольцом шипастого хвоста? Или не ящерица, или это горностай, исполинский, как снеговая гора, вылизывал его жарким языком, благоухающим свежей убоиной?
Зверь спал до самого праздника Отпускания спасенных птиц и проснулся таким посвежевшим, что совпадение не сочли случайным. На краю обрыва, над шелестом и шепотом несуществующего моря, поющие поселенцы распахнули перед ним дверцу ритуальной клетки. Тварь-без-имени втянул ноздрями тревожно пахнущий воздух, нервно зевнул. Подпрыгнул, заколотил крыльями и в три сильных взмаха ушел в туман.
По ту сторону тумана ему открылся океан – полуночный, безграничный, смыкающийся с краем звездного космоса. И там, где они сходились, трепетно светился краешек другого, новорожденного мира. Космический ветер выдул из головы остатки постыдного забытья и нашептанных грез. Тварь-без-имени рассмеялся молодым смехом и понесся на свет. И зачем он потратил целую вечность в пустой борьбе за власть над миром? Сколько еще миров во вселенной, и сколько среди них пустых, ничейных, беззащитных! Тот, что лежал впереди, выглядел многообещающе. Наверняка там найдется местечко для одного бездомного бога!
И даже по другую сторону перехода, в Химках, пострадавших от войны Порядка и Хаоса, все окончательно вернулось на круги своя. Исчезло, как и не было, Дерево желаний. Пьяный в хлам господин Чесоткин плакал над мертвым шаром предсказаний от тоски по утраченному. Мальчик Ваня бережно покачивал коляску. «Спи, Светка, а то задам, – беззлобно грозил он за выплюнутую соску. – Тебе ж расти надо. Дети растут, когда спят». Светка не спала, вертела смышленой мордахой. Великий и всемогущий брат зачаровывал ее.
А тем временем Макар ждал самого важного в его жизни ответа.
Алёна опустила голову, спряталась за золотой пеленой волос.
– Что решу? Еще не знаю. Править страной... Да вправе ли я!
– Видишь ли, кроме прав у нас есть и обязанности. Да и что тут править в общем-то! Мешай поменьше, а в остальном они и сами отлично управятся.
– А может, введем демократию, и дело с концом? Как во всем цивилизованном мире?
– Может, не надо, как в цивилизованном-то? Жалко, такая страна хорошая, – усмехнулся Макар и тут же вновь посерьезнел. – Но я ведь не об этом спрашивал...
– Знаю.
Алёна не шевельнулась, не подняла головы, только голос отчего-то зазвенел.
– Но почему ты велишь решать мне? Ты, мой мужчина! Или...
– Потому что я уже решил.
Его кулак, прижатый к перилам, развернулся ладонью вверх, пальцы раскрылись. В углублении ладони, влажное от пота, лежало простенькое золотое колечко.
– Это не отсюда, не из закромов. Это я сам купил. Для тебя.
Алёна молчала, потому что плакала. Так плакала, что Макару пришлось помочь ей сладить с кольцом. Они еще долго стояли на балконе – уже оба пса, устав ждать, с протяжными стенаниями улеглись спать на полу. Стояли, приникнув друг к другу, ничего не говоря. Они еще не знали наверняка, где будут жить. Но с кем и ради чего – знали точно.
М. ДраконовскийМечников. Сквозь песок и ветер.
Пролог
Дверь моей жилой капсулы содрогнулась от ударов, из коридора проорали зло:
— Мечников, открывай!
Подскочив с постели, я молниеносно натянул футболку, впрыгнул в дорожные штаны и куртку. Стопы сунул в трекинговые боты. Если за мной пришли в такую рань, значит намерения конкретные, а через плотную дверь капсулы даже моё мощное обоняние их не учуяло. Глянул в окно, небо уже начало светлеть, хотя на двадцатом этаже утро всегда наступает раньше.
Стук в дверь усилился, крики стали яростнее.
— Открывай! На тебя донесли, предатель! Нам все известно! Открывай! Мы вышибем дверь!
Вышибут. Даже сомневаться не стоит. Метнувшись к шкафу, я выдернул из него тревожный рюкзак и закинул на спину. На плечи ощутимо надавило, и я застегнул дополнительные ремни на поясе и груди, чтобы легче бежалось. А бежать придется.
Дверь капсулы дрожала от ударов все сильнее, если навалятся разом, выдержит еще пару минут, не больше. Чтобы дать себе форы, я подвинул к ней комод и рванул к окну. Когда распахнул створку, сухой, холодный ветер двадцатого этажа ударил в грудь, рванул волосы. Я отшатнулся, глядя вниз сквозь решетку пожарной лестницы, где по дорогам ползают дрезины на магнитных подушках, автоматоны и люди.
Высоко. Но других способов спускаться с жилых башен Красного града не придумали с тех пор, как в двухтысячном за пару лет до коллапса из него сделали столицу, перенеся на юг.
— Смердя… — выругался я и перелез через подоконник.
От высоты закружилась голова, я ухватился за поручень и со злостью на себя зашипел. После чего заблокировал окно черенком швабры, которую нашел у стены. В комнате дверь тем временем заходила ходуном, скоро ее не удержит и комод.
Я рванул по ступенькам вниз, хватаясь за скользкие перила и стараясь фокусироваться на перекладинах, что сложно, поскольку зазоры между ними большие, и в них видно дорогу. Очень далекую. Перебирать ногами пришлось осторожно, но быстро, сердце качнуло кровь, а в голове запульсировало: «Козельский, тварь болтливая. Точно, он донес. Выслужиться решил, урод».
Спуститься я успел этажей на семь, когда сверху громыхнуло, посыпались осколки псевдопластика и того, что осталось от швабры.
— Вон он! — донесся крик. — Приказ брать живым! Мечников! Стоять!
Расчет на то, что стрелять не станут не оправдался, когда мимо со свистом пронеслась арбалетная стрела. Простым служебникам огнестрельное не выдают, слишком дорогое. Знали бы про мой ген-мутант, целились бы тщательнее. По слухам от таких Лютецкий беспощадно избавляется. Тварь и его прихлебатели: алчные, вечно голодные до рубов служебники, которым плевать на людей.
Я пригнулся, пряча голову, и перескочил на следующий поворот. Окно на площадке, такое же, как и мое, оказалось открытым, и я в него ввалился.
Внутри грязно-серой пряжей вязала женщина, она завопила и уронила вязание. Я на бегу к двери споткнулся о чайный столик и извинился быстро:
— Не бойтесь, я не грабитель… Вам возместят неудобства.
После чего толкнул дверь и вывалился в коридор. Там пусто и дрожжевые лампы тускло освещают металлический пол и стены. Я бросился к подъёмнику и нажал рычаг в самый низ, механизм загудел и стал опускать кабину. На то, чтобы не столкнуться со служебниками, я мог только надеяться. Меньше, чем через минуту, кабина остановилась, я раздвинул двери и осторожно высунулся. В подвале оказалось пусто, только блестящие дрезины поблескивают в бледном освещении дрожжевых ламп. С облегчением я выдохнул.