— Почему?
Покосившись на кудрявый затылок Михи, я сперва решил, что он шутит. Но тот молчит, значит и правда не в курсе.
— В автоматоны встроены визионы. Работают на артефактах связи, — пояснил я. — С их помощью Лютецкий пользуется спутниками.
— Я думал, они после коллапса не работают, — удивился Миха.
Я покривился.
— Лютецкий их приспособил.
Пришлось Михе согласиться и снова увести дрезину с дороги на песок. К этому моменту от «Медного ковчега» мы улетели километра на четыре, служебники до сих пор не появились, значит потеряли след. Удивительно, что Лютецкий до сих пор не потерял ко мне интерес. На его месте, я бы давно решил, что сам исчезну где-нибудь в пустыне. Его внимание намекает — мой проект в нем всколыхнул интереса не меньше, чем производство кислорода для его пент-хауса. Из чего следует, погоню он не прекратит, и нужно где-то пересидеть, пока мультимиллиардер не решит, что я помер.
Мчались мы на дрезине ещё пару часов, пока взошедшее солнце не начало палить, как адская домна. Натянув капюшон с козырьком, я крикнул Михе в ухо:
— Надо переждать жару.
Он покивал и указал куда-то правее со словами:
— Там за дорогой есть скалы. К Сопочке мы же не поедем?
Служебники в первую очередь будут искать меня на следующем постоялом дворе, так что я отозвался:
— Не поедем.
Крутанув рулевую, Миха направил дрезину правее. На дорогу въехали через выпил в бетонном блоке заграждения и в напряжении мчались до следующего выпила справа, надеясь не наткнуться на автоматон.
Выпил нашелся через полверсты в тот момент, когда за поворотом послышался характерный дребезжащий звук автоматона, который сгребает песок с дороги. Миха свернул, и мы снова помчали по песку.
К скалам, которые оказались останками небольшого бетонного строения, мы подъехали, когда солнце напекло макушку даже через внутреннее покрытие капюшона. Миха спрятал дрезину в тень под обветренный, полуобсыпавшийся козырек, который когда-то был то ли навесом, толи частью балкона. И прикрыл её ветками перекати-поля.
— Не то, чтобы совсем не видно, — проговорил он, довольно оглядывая своё творение, — но лучше, чем ничего.
Внутри скал оказалось прохладно и немного сыро, пористый бетон ещё не потерял остатки ночной и утренней влаги. В углу обнаружились циновки, глиняная миска и небольшое кострище. На мой вопросительный взгляд Миха ответил:
— Козы иногда далеко забредали. Приходилось ночевать. Вот я тут себе и обустроил.
— Мудро, — согласился я и сел на одну из циновок. Зад заныл, сидения на дрезине жесткие, при долгой езде можно отбить все по самые гланды.
Чтобы разогнать кровь, поднялся и стал разминаться. Миха бросил под ноги массивный рюкзак. Опершись плечом на бетонную стену. Он стал жевать сухой картофель, который доставал из кармана, и внимательно наблюдать. Потом проговорил:
— Вот почему ты меня скрутил. А на вид, вроде, самый обычный. Давно занимаешься?
— С детства, — ответил я, переходя к отжиманиям. — Опекун приучил.
— Родители где?
— Не знаю.
— Жаль.
— Я как-то смирился, — отозвался я, выдыхая и мысленно отсчитывая десятое отжимание. — Бросили и бросили. Видимо были причины.
Жуя, Миха впечатленно покачал головой.
— Крепкий ты парень, — констатировал он. — Если бы меня батя бросил, я бы… Не знаю. Огорчился бы, ей богу.
Поднявшись, я ухватился за арматурину под потолком и стал подтягиваться, выдыхая слова:
— Спа…си…бо… За по.мо…щ. А тебе… обратно… не надо?
Миха покривился и ответил:
— Не. На постоялом дворе я лишний рот. Пускай Никифор и Полина с козами возятся. Им толка больше. С тобой отправлюсь.
Появление попутчика сперва озадачило. Знать я его не знаю, попробуй пойми, что выкинет по дороге. С другой стороны, дрезину он завел и пока помогает. Так что я кивнул и сказал:
— Погоня не смущает?
— Ты это видел? — вопросом на вопрос ответил Миха и показал надувшийся бицепс.
Я хмыкнул и промолчал. Его энтузиазм и вера в себя забавляют — если мне удалось его скрутить, несмотря на наличие бицепсов, которые вообще-то побольше моих, то со служебниками ему точно не справиться.
Спрыгнув с арматурины, я растряс руки и размял шею. Когда хотел снова присесть на циновку, с наружи донёсся звук, не похожий на звуки пустыни.
Я насторожился.
— Слышал?
Миха самозабвенно жевал картошку, он поднял взгляд и помотал с набитыми щеками головой.
— Пойду проверю, — проговорил я и бесшумно двинулся к выходу.
Глава 4
Жара над пустыней к этому времени поднялась такая, что в Красном граде прячутся в рабочих или жилых человейниках. Там есть система вентиляции, за счет которой они охлаждаются. А артефакты усиления распространяют прохладу по смежным корпусам. Здесь же, в пустыне такого никто не видел отродясь, и я, пыхтя и пропитывая потом футболку, прижался к стене боком.
Миха скрылся за камнем и настороженно оттуда выглядывает, взглядом показывая, что готов к немедленным действиям.
Я прислушался. Звук идет конкретно от места, где он оставил дрезину. Вариантов несколько и все они не сулят ничего хорошего, разве только что это верблюд, который сбежал от хозяина. Но верблюд зверь ценный, если он сбежал, значит хозяин идиот, что не уследил за такой драгоценностью. Так что я беззвучно вытянул нож из ножен на бедре и перехватил для атаки.
Когда за стеной зашуршало совсем близко, я осторожно выглянул.
Никого. Только одинокая дрезина прячется под покрывалом из перекати-поля. Пришлось на пальцах покинуть укрытие. Глянул вокруг: следов нет, а тот, что оставила дрезина уже понемногу затягивает песком.
Уже решил, что показалось, но звук снова донесся, на этот раз со стороны дрезины. Крадучись, я приблизился и, укрылся за ее передом. Шуршать продолжало, и я аккуратно начал выглядывать из-за дрезины, медленно и бесшумно, сжимая рукоять наготове.
Взгляду постепенно открылся песок, слева от дрезины какая-то жестяная крышка, затем пучок перекати-поля, а у самой дрезины, прислонившись к ней, засела спина в лохмотьях.
Пока я прикидывал, сразу окликнуть или обезвредить, а уж потом разбираться, фигура резко развернулась и кинулась на меня. Свой рефлекторный рывок ножом я успел прервать лишь в момент, когда нос уловил знакомый запах. Вывернувшись, я пропустил противника мимо, цапнул за руку и вывел в захват. Через секунду застыл лицом к лицу к Кате, приставив нож к ее горлу.
— Убьешь меня? — прошептала она с ужасом, таращась голубыми, как артефакт охлаждения, глазами.
Нож я приставил рефлекторно, а не для того, чтобы напугать. Но то, как ее грудь заходила ходуном, пока я ее придавливаю к дрезине, внимание мое все-таки уронило.
— Что ты тут делаешь? — спросил я, прочистив горло.
— Я хотела с вами, — коротко ответила Катя, все еще пуча на меня глазища.
Отняв нож от тонкой шеи, я отшагнул и вытер с лица испарину. Девушка для дороги надела плотную куртку, что разумно против песка. А на плечах грязно-коричневая мешковина. Я покосился на дрезину: она двухместная.
— И как ты сюда добралась?
— С вами на дрезине, — негромко сообщила Катя, поправляя мешковину на плечах.
— Что-то я не вижу третьего сидения, — заметил я.
Со смущенной улыбкой Катя подошла к дрезине сзади и открыла нижний отсек.
— Это для багажа, — сообщила она.
Я заглянул и присвистнул впечатленно.
— Ты как сюда поместилась?
Места в багажнике разве что на баул с картошкой. Катя почему-то довольно сообщила:
— Я стройная. И гибкая.
Взгляд мой непроизвольно снова прошелся по ее фигуре, я покивал и сказал:
— Хорошо. Но зачем тебе приспичило ломиться следом? На постоялом дворе Никифора как-то поспокойнее, чем среди пустыни.
Она повела плечиками, изящными, этого не скрывает даже мешковина, и ответила:
— Если честно, то не очень. Сам видел, какое спокойствие бывает на постоялом дворе. Я подслушала ваш разговор с Никофором. Не злись.
Не поспоришь. Если кочевники захаживают, значит для девушки уже неспокойно. Удивительно, как она доросла до сознательного возраста и уцелела.
Убрав нож, я кивнул чтобы следовала за мной. Когда мы вошли в прохладную тень руин, Миха выскочил из-за каменюки с арматуриной в руках и воинственно замахнулся. Но увидев Катерину, по-детски выпучил глаза выдохнул:
— Ой, Катерина. А ты чего тут?
— В багажнике с нами приехала, — констатировал я, садясь на циновку в углу.
Судя по хлопающим губам Михи, появления Кати он не ожидал, и теперь переводит глуповатый взгляд с меня на нее. Я подложил под спину комок тряпья, который нашел слева, и откинулся на стену. Затем проговорил:
— Ну это все хорошо. А дальше вы куда? Не думаю, что вам по пути с убегающим от служебников Лютецкого.
На это Миха пожал плечами и отставил арматурину к стене.
— Мне-то что? Мне вообще без разницы, — ответил он. — К Никифору возвращаться — значит его объедать. А я не хочу. Надо бы пользу какую-то приносить. Но пока не знаю, как. Так что пока я с тобой. А служебники пускай сами боятся. Я им во!
Он демонстративно показал массивный кулак. Может в сноровке и ловкости Миха не очень, но, если таким кулаком попадает по морде — размажет в лепешку.
Тихо вздохнув справа, подошла Катя и стащила с себя мешковину со словами:
— Меня, когда дед Никифор выгнал из кухни, я к себе пошла. У меня окна выходят как раз на двери. Долго уснуть не могла, а потом проснулась рано от шума. Выглянула, а там пять песчаных дрезин, все на солнечных батареях.
— Они быстрые, но магнитные подушки жрут энергию, как саранча. Могут разрядиться посреди ночи, — согласился я. — Значит, если все-таки доехали до «Медного ковчега», то установили артефакты-аккумуляторы.
Потупив взгляд, Катя опустила пушистые ресницы и негромко проговорила:
— Я тоже так подумала. А ведь дрезина Никифора тоже на солнечных батареях.