— Миха! — выдохнула она, выпрямив спину, как отличница на экзамене этажа обучения. — Ты серьезно? Ты? Донести пчеломатку в живые земли? Да тебе коз доверить нельзя, все разбредаются! А тут последняя в мире пчеломатка! Никифор нашел подходящего человека и доверил ему это. Я лично все видела.
Обернувшись, Катя виновато улыбнулась и робко пожала плечами, проговорив:
— Я подслушивала, когда Никифор тебе показывал зеленую ферму и улей. — Она снова обернулась к Михе, которой немного осунулся, плечи обмякли. — Ты хороший человек, Миха, но ты ж как большой ребенок. Сильный, добрый и прямолинейный. И сболтнуть ты мог не со зла, а из соображений чести и порядка. Понимаешь? Успокойтесь оба, а? Еще нам друг с другом не хватало ссориться.
Удивительно, как иногда хрупкая женщина может помахать крылышками и потушить океан огня. Обычно я просто отодвигал девушку за спину, чтобы не мешала и не пострадала, а сам разбирался с проблемой. Но Катю Миха не обидел бы, по лицу видно.
Еще пол минуты мы стояли, как два барана и пучили друг на друга глаза, а хрупкая Катя героически разделяла эти два метра между. Если детина и правда не слишком умный и все же ломанется в атаку, я успею оттолкнуть девушку и принять бой. Слева в углу как раз мягкие чемоданы.
Наконец Миха шумно выдохнул, грудь его опала, а сам детина развернулся и ушел в дальний угол вагона, где сел нахохлившись, как цыпленок. Катя послала мне извиняющий взгляд и поплелась к Михе. Опустившись рядом, она что-то стала ему говорить, а я вернулся к рюкзаку, в котором лежит ценность всего мира.
В голове после погони звенело, на зубах хрустел песок, а язык все еще царапал небо. Найдя в рюкзаке баклажку, я напился и поставил ее рядом. Катя из угла робко покосилась на нее, я молча кивнул и откинулся головой на чемодан, прикрыв глаза. Пульс успокаиваться не торопится, но уже не такой бешеный, как на дрезине, и я даже смог минут на пять отключиться.
Глаза открыл, когда Катя рядом ставила баклажку на пол.
— Спасибо, — поблагодарила она, скромно улыбнувшись.
— Обращайся, — отозвался я и кивнул на Миху, который все еще косится на меня хмуро из угла. — И ему дай.
— Я уже, — ответила Катя и опустила ресницы, — в смысле дала воды.
Поезд качнуло, Катя не устояла и полетела на меня. Я поймал прежде, чем она успела вскрикнуть. Она оказалась легкой, как козленок, с такой можно версту на руках пробежать, не устанешь. Замерев на руках, девушка, уставилась на меня, медленно заливаясь румянцем. Вырез рубашки, в котором отлично просматривается ее богатое достоинство, заходил ходуном. Пару секунд она смотрела на меня, затем поерзала задом, стараясь подняться, и проговорила:
— Эм… Прости.
— Да не за что, — не удержал смешка я.
Катя красивая девушка. Она правильно сделала, что сбежала из «Медного ковчега» посреди пустыни. Только для побега она выбрала не того человека. Теперь с пчеломаткой на руках мой путь лежит в неизвестность. А ей с такой внешностью и голосом место в уютной жилой капсуле, а лучше — в настоящем доме, с чистым воздухом, свежей пищей и заботой, которая нужна каждой женщине.
Встать я ей помог. Быстро поправив рубашку, она смущенно отшагнула и стала перевязывать волосы в новый хвост. Под стук вагонов я засмотрелся на замысловатое действие: никогда не понимал, как женщины завязывают эти веревочки. В этот момент ручка на противоположной двери вагона скрипнула и пошла вниз. Я моментально оказался на ногах. Миха тоже, он метнулся вперёд и прижался спиной к стене, заняв выигрышную позицию слева от двери, которая стала медленно открываться.
Катю я моментально дернул за себя, а сам подсогнул колени для броска. Тем временем в полумраке проступила фигура, а через миг в вагон шагнул престарелый проводник в невысоком цилиндре и с громадными окулярами на лбу. Зачем они проводникам — не знаю, но опекун рассказывал, что на каждой остановке поезда, особенно за пределами града, они обязательно их надевают.
Пару мгновений проводник молча смотрел на меня бледными старческими глазами. Я напрягся, не желая вредить старику, но, если тот нападет, придется ответить. Однако, спустя еще миг, проводник задумчиво хмыкнул и произнес, по-старчески причмокнув:
— И чего вы тут, судари, делаете? В вагоне что ли не сидится? Тут жарко ж. А там, поди, какой-никакой холодок.
С Михой мы переглянулись, тот молча пожал плечами, а проводник продолжил мирно:
— Да ладно вам. Вижу я, что зайцы. Что ж я, по-вашему, не видел, как вы в вагон запрыгивали?
Проводника я видел впервые. Слухи о них ходили разные, но все сводились к тому, что проводник заступает на поезд и работает на нем, пока не выгорит артефакт-аккумулятор. Когда это происходит, значит и самому локомотиву осталось не много, поскольку артефакт сплавляет в механизме детали. Они становятся куском металла, его только на переплавку. А проводник как хранитель поезда, знает о нем все и уходит с гибелью локомотива. Ждать от такого преданного делу человека можно чего угодно, так что я сжал на всякий случай кулаки.
От внимания проводника это не ускользнуло, он усмехнулся по-стариковски и мягко произнес:
— Ну куда ты ерепенишься, малый? С кулаками на старика? Не смеши мои вагоны, парень.
— Так, — наконец проговорил я, все-таки разжав пальцы.
— Да не ссажу я вас посреди пустыни, — не гася улыбки, снова сказал проводник. — Что ж я, изверг что ли? Скажи лучше, чего за вами служебники гнались?
Миха, который стоит за спиной проводника, бесхитростно открыл рот, чтобы заговорить, и я осознал глубину смыла слов Кати о простодушности детины.
И опередил его быстрой фразой.
— Кое-что позаимствовали у них.
Глаза на морщинистом лице проводника округлились, брови приподнялись, он впечатленно произнес:
— Позаимствовали?
— Артефакт-аккумулятор, — коротко ответил я и поймал недоумевающий взгляд Михи.
Если верить Кате, простодушный Михаил выложил бы все, что знает лишь потому, что проводник — пожилой человек и вызывает доверие. Именно поэтому он продолжает таращить глаза с озадаченным лицом. Проводник завел руки за спину и впечатленно причмокнул губами.
— Вот как, — проговорил он. — Ну что ж, видимо, это очень ценный артефакт-аккумулятор, если служебники помчались за вами следом.
Бледные, но очень живые глаза проводника уставились на меня, и по шее скатилась горячая струйка. Моя легенда хлипкая, а для умудренного опытом проводника тем более. Что намекает: он прекрасно понимает — причина нашего бегства и погони совсем не в артефакте. Я снова напрягся и покосился за спину на дверь, через которую мы ввалились. За ней прицеплен еще один вагон. Если проводник поднимет тревогу, будет время перескочить в него, пока не прибежит охрана, а когда дернут стоп-кран, спрыгнуть. Оказаться в пустыне без дрезины развлечение так себе, но гораздо лучше, чем быть схваченным.
Однако проводник жать на тревожную кнопку в кармане не торопился и с выжиданием рассматривал меня и Катю. Затем все так же мирно произнес:
— И сударыня с вами? Охота вам было такую красоту тащить в эти дали? Или силой умыкнули? Ты, дитятко, только скажи. Мигом разберемся.
Чуть выступив из-за моей спины, Катя негромко покашляла и ответила:
— Я сама поехала. Меня никто не заставлял.
— Точно?
Она кивнула.
— Ну смотри, — предупредил проводник, — ежели что не так будет, сразу говори. — Затем снова обратился ко мне. — А ты, парень, не дергайся. Сказал уже, не буду я вас ссаживать. И приятелю своему внуши. А то он позади меня так сопит, что спину нагрело.
Стоящий за ним Миха и действительно пыхтит, как паровоз. Он что-то невнятно проблеял и насупился, проговорив:
— Ничего подобного.
Проводник развернулся к нему в пол-оборота и, приподняв над лбом край цилиндра, заметил:
— Можно подумать, ты, парень, не собирался напрыгнуть на меня со спины, если потребуется. Скажешь нет?
В ответ Миха снова что-то проворчал, а проводник продолжил спокойно:
— Со спины нападают только кочевники и разные другие дегенераты. Вы на таковых вроде не похожи.
Снова на несколько секунд повисла пауза, я ее прервал.
— Мы не кочевники. Мы —нормальные.
Что такое «нормальные» я для себя усвоил из мудрости опекуна, который прививал мне понятия ответственности, честного боя и человечности. Допускаю, что такие установки действительны не для всех, и проводник может иметь другие устои. Но я уверенно выпрямился и расправил плечи.
Крякнув, проводник поправил цилиндр и отмахнулся.
— Ладно, беглецы, — сказал он, разворачиваясь, — можете сидеть тут и преть, как пролежни. А можете пойти со мной в вагон. В первый класс не поведу, не хочу после вас чехлы на диванах стирать. А вот в общий вполне. Там хоть и не приватно, зато прохладно.
Мы с Михой переглянулись, он развел руками, а я спросил:
— И в чем подвох?
Пожав плечами, старый проводник ответил:
— Не веришь в обычную человечность?
— Не на поезде, в котором мы едем зайцами, — ответил я.
Проводник покивал.
— Твоя правда. Я бы тоже не верил. Особенно, когда за спиной такая красотка. Ее оберегать надо, а не по пустыням и вагонам таскать.
— Понимаю, — согласился я и испытующе уставился на старика.
Но тот уже не смотрит: развернулся и шагнул обратно в проход, из которого гулко гремят колеса. Что нужно проводнику от нас пока не ясно. Но вряд ли он воспылал сочувствием к беглецам. Куда вероятнее, что пытается придержать нас, пока не появятся служебники, которым он при удобном случае даст сигнал. Однако деваться нам некуда, прыгать с поезда на такой скорости значит перемолоться в труху. А сидеть тут или в пассажирском вагоне — разницы нет. Только там прохладнее. И проводник будет относительно на виду, что даст если не форы, то хотя бы наблюдение.
Пока я в раздумии хмуро всматривался в темноту прохода, где скрылся проводник, на плечо легли теплые пальцы Кати.
— Тут жарко, — негромко проговорила она у меня за ухом.