— Ну что? Как тебе предложение?
Смотреть в этот момент в глаза я не мог, и таращился на то, что в зоне прямой видимости. Думать в таком положении затруднительно, пришлось считать дроби в уме, но и это помогало слабо, поскольку отвлекающие элементы все еще перед носом.
— Хорошее предложение, — наконец ответил я. — Что ты за него попросишь?
Небрежно отмахнувшись, девушка отозвалась:
— Все ты про плату спрашиваешь. Неужели так трудно поверить, что люди иногда помогают другим просто так? Разве не встречал такого?
— Встречал, — согласился я. — Но при других обстоятельствах и в иных формах.
— А чем тебе не угодили мои формы? — усмехнулась Аделаида и перекинула копну волос на другое плечо.
Спине стало жарко, футболка прилипла к спине несмотря на хорошую вентиляцию. Сглотнув, я с трудом перевел взгляд с этих форм на кушетку и проговорил:
— Почему не угодили? Очень даже угодили.
Она засмеялась негромко и уверенно.
— Чего тогда теряешься?
— Ты про ночлег или про что-то другое? — уточнил я.
Аделаида снова наклонилась ко мне, приоткрыв пухлые губы и ответила:
— А тут как сам захочешь.
Повисла неловкая пауза. Внутри меня столкнулись два начала: логическое и природное. И как бы ни хотелось верить, что интеллект венец эволюции, что человек оседлал в себе зверя, оседлать требовалось сейчас совсем не зверя. Инстинктам куда больше лет, чем неокортексу, и бороться с ними, когда добычу запихивают в рот почти противоестественно.
Почти.
Вполне возможно, природа взяла бы свое и в этой ситуации, но в момент, когда Аделаида стала приближать ко мне лицо, справа запахло мятным и приятым, послышался тихий вздох.
Обернувшись, я увидел Катю. Глаза круглые, как у козленка, рот раскрыт, лицо бледное, а губы дрожат. От нее донеслось едва разборчивое:
— Извините…
И Катя тенью скользнула обратно в коридор.
— Швора… — выругался я и, высвободившись из пут Аделаиды, вышел следом.
Глава 10
Спина Кати мелькнула в проходе, я сперва рванул следом, но потом притормозил. Собственно, формально ничего не произошло. Свободный мужчина уединялся со свободной, судя по всему, женщиной. Кате я ничего не должен.
Но все равно гаденько.
Момент с Аделаидой уже упущен, так что я вытер лицо незабинтованной ладонью и пошел к своему вагону. В дверях встретил Миху со скрещенными руками и хмурым взглядом, который предвещает разборки.
— Я тебя предупреждал? — произнес он сурово. — Обидишь ее — получишь.
Выдохнув, как готовый к нападению бык, Миха занес кулак, но я успел проговорить прежде, чем он полетел в направлении моего носа:
— Я ей ничего не сделал.
— Да? — сильнее надвинув брови на глаза, прогудел детина. — А чего она убежала носом хлюпать?
— Хороший вопрос, — отозвался я, на всякий случай отшагнув назад, чтобы если Миха все-таки решит атаковать, иметь место для маневра. — Аделаида на меня вешалась, Катя увидела. С чего-то расстроилась.
Плечи Михи чуть опали, но кулак пока не убирает, видимо решает, насколько велика моя вина в слезах Катерины.
В конце концов он согласился, опуская кулак:
— Ну, так-то да. Сговоров у вас Катериной не было. Ну и всякого такого. Предъявить нечего.
— Я о том же, —подтвердил я, поглядывая на дальнюю дверь, где скрылась Катя.
Миха тоже оглянулся и спросил:
— Аделаида, говоришь, сама вешалась?
— Ну, — согласился я.
— Шпилька что ли? — уточнил он и поскреб ногтями щеку, где пробилась небольшая щетина.
Цокнув языком, я пожал плечами и ответил:
— Да непонятно.
На что Миха демонстративно прыснул и, расправив плечи, будто собрался на парад в честь основания Оазис-Техно, хрустнул шеей.
— Ну ты даешь. Щас выясним, — хмыкнул он и, обойдя меня, скрылся в проходе.
Оставшись на месте, я прислушался и принюхался. В воздухе все еще витает едва уловимый мятный запах Кати, со спины подтягивается стойкое амбре Михи. Какое-то время только колеса стучали по рельсам, и негромко разговаривали пассажиры. Но спустя несколько минут из купе проводника раздался шлепок, донеслось возмущенное женское:
— Да пошел ты!
После чего из дверей купе вывалился Миха, держась за щеку. Хаватаясь за стену одной рукой и качаясь в такт поезду, он подошел.
— Не, — сообщил Миха убежденно, — не шпилька.
Потом отнял ладонь от щеки, на ней проступила красная пятерня. Поправив челюсть пальцами, Миха проговорил:
— Удар у этой Аделаиды, что надо.
— Обиделась?
Он покривился.
— Не знаю. Но челюсть болит.
— Она помощь предлагала, — заметил я. — У нее в Рязна граде какие-то подвязки.
— Ты ей доверяешь?
Пожав плечами, я ответил:
— На меня она вешалась, а тебе съездила по морде. Значит, какие-то принципы у нее есть. Все равно нам нужно будет где-то остановиться в граде. Она может с этим помочь.
В вагон мы вернулись вдвоем и заняли места. Рука стала болеть значительно меньше, похоже, вонючая мазь проводника действительно эффективная. Катя пришла чуть позже, молчаливая, тихая и с красным носом. На меня старалась не смотреть, да и я не особо к ней лез.
Когда солнце покатилось к закату, я переложил рюкзак под голову, не снимая одну лямку. Катя пыталась дремать, откинув голову на спинку сидения. Но та прямая, на такой особо не подремлешь.
— Обопрись на меня, — предложил я спокойно.
— Аделаида против не будет? — поинтересовалась Катя мирно, но выражение лица при этом сделалось оскорбленно-возвышенным.
Я удивился.
— С чего бы?
— Судя по всему, в купе я помешала вашему тесному общению, — пояснила она.
— Разве что немного, — не стал спорить я. — Но это ничего не значит. Во всяком случае, не запрещает тебе лечь удобнее. Повторяю, можешь опереться на меня. Не хочешь — можешь на Миху. Он больше.
Детина в это время глазел на закат, который в пустыне превращает мир в расплавленное золото, которое льется с неба и растекается по оранжевым барханам. При упоминании его имени, он обернулся и приподнял брови.
— Я не толстый, если что. Я коренастый.
— Да-да, вот на него и обопрись. На коренастого, — усмехнулся я, выразительно косясь на слегка выпирающий над штанами Михи живот.
Миха мой взгляд заметит и сообщил важно:
— Я на массе.
— Жировой? — хмыкнул я в шутку, поскольку и сам знаю, как наращивают мышцы. Опекун всю жизнь занимался спортом и подробно рассказывал, как питаться, какие упражнения делать. От него я усвоил, что здоровому мужчине физические упражнения нужны так же регулярно, как еда, сон и половая жизнь.
— Ничего ты не соображаешь, — покровительственно ответил Миха. — Сила она набирается вместе с едой. Ты может и верткий, но, если я сяду сверху, хрен поднимешься.
Я кивнул.
— Главное слово «если».
— В тот раз тебе просто повезло, — отмахнулся Миха.
— Еще бы, — согласился я и снова оглянулся на Катю, которая ерзает и так и сяк, но никак не может удобно устроиться.
В итоге я просто цапнул ее за локоть и притянул к себе, аккуратно уложив себе на бок. В первый момент она что-то возмущенно вякнула, но быстро затихла. Когда я заглянул в лицо Кати, она уже мирно посапывала.
— А разговоров было, — констатировал я.
Звучно почесав плечо, Миха проговорил впечатленно:
— Ишь, за две секунды уснула.
— Вымоталась, — заключил я. — Храбриться можно сколько хочешь, но женщине нужен отдых и безопасность, как ни крути.
Миха цокнул и покивал коротко и часто.
— Умеешь ты, я смотрю, с девушками ладить. Одна на него сама полезла, вторая злилась, а потом, вон, под боком уснула.
— Опекун научил, — просто ответил я.
— Хороший, видать, мужик.
— Был.
— Жаль.
Стянув с себя куртку, я накрыл Катю. Вечерняя вентиляция в вагоне охлаждает сильнее. Может простыть, если не согреть.
Под мерный стук колес и покачивание я тоже уснул чутким, но спокойным сном. Перед глазами снова мелькали служебники, Катя, Аделаида, сражался с ящером и летал на нем верхом. Казалось, что вроде и не проваливался в глубокий сон, но проснулся от затяжного толчка и шипения локомотива.
Когда открыл глаза, за окном утро только занялось бледной полоской света на горизонте, а поезд остановился у городской стены, вдвое меньше той, что огораживает Красный град. Катя под боком все еще сипит, зато Миха поднялся и прилип носом к окну.
— Видал? — очарованно спросил он и ткнул пальцем в стекло. — Приехали.
Я осторожно пошевелил Катерину за плечо, та посопела и попыталась перевернуться, во сне шаря пальцами в поисках одеяла.
— Дед Никифор, еще рано… — пробормотала она сонно.
Сдержав смешок, я снова аккуратно, но настойчиво ее пошевелил. На этот раз Катя разлепила веки и села с растерянным лицом. На левой щеке отпечаталась вмятина моей футболки, губы пухлые, как у херувима. Катя повертела головой, в первые секунды с непониманием, потом во взгляде проступила осознанность, и она спросила хрипловатым после сна голосом:
— Стоянка?
— Лучше, — ответил я. — Выходим.
Однако из вагона нас выпустили не сразу. Сперва пришел долговязый комендант с хитрыми глазами, круглым карманным компостером и деревянной дубинкой за поясом. Переговорил с проводником. Тот кивал на нас и что-то объяснял, а комендант поглядывал в нашу сторону и хмурил брови.
— Похоже, будут проблемы, — негромко заметил я и взглядом указал Михе на коменданта.
Оглянувшись, детина хрустнул шеей и сообщил негромко, но бодро:
— С этим тощим? Да я его одной соплей перешибу. А второй накрою.
— Это не кочевник, — сообщил я. — Если этот полезет в драку, то на законных в Рязна граде основаниях. А нам такое точно не нужно.
— Что ты предлагаешь? — вытаращив глаза, поинтересовался Миха, оскорбившись, что ему не позволяют решить вопрос кулаками.
— Выйдем из задней двери, — коротко сказал я. — Ты у нас боец с переменным успехом.