— Ой, мамочки… Значит, нас несет неизвестно куда?
Я повернул к ней голову.
— Катенька, неизвестно куда нас несет с момента, как Никифор сунул мне в рюкзак артефакт с пчелами. А сейчас мы вполне конкретно летим на воздушном шаре на северо-восток.
— Как ты понял? — удивился Миха. — Ну, что на северо-восток.
— У стен града обычно делают четверо ворот, — пояснил я. — Рядом с теми, к которым мы прибыли, железная дорога. Прибыли мы с юга, значит они южные. Когда бежали по улице, мы двигались на запад, а когда стали подниматься в воздух, я прикинул обстановку и понял, в каком направлении движемся.
Миха с одобрением покивал и сказал:
— А что на северо-востоке, знаешь?
Пришлось честно пожать плечами.
— На этаже обучения я много чего читал, — ответил я. — Официальные карты говорят, что за бывшей столицей только Ново град. Но это восточнее. Больше ничего, кроме разрозненных постоялых дворов и одиноких ферм нет.
— Засада…
— Потому я и говорил Никифору, что вся эта история с Печорой сказки и сплетни, — проговорил я. — Будь там хоть что-то, на картах это было бы отмечено.
— Значит мы и правда летим невесть куда, — заключил Миха озадаченно и добавил, сразу повеселев: — Зато не скучно. Вдруг и правда чего найдем.
Я усмехнулся.
— Приключений на филейную область.
Катя шевельнулась.
— А я верю, — сказала она. — Никифор умный человек. Он бы не отправил пчеломатку, не зная наверняка, что Печора действительно есть.
— Верить не возбраняется, — согласился я, — только куда эта вера нас заведет? Вот вопрос. В общем, предлагаю всем подремать, сейчас мы все равно ничего не решим, внизу тьма, приземляться опасно. Ну и улетим подальше от Рязна града.
Одобрительно покивав, Миха перевернулся и пошарил по углам корзины. В одном из них нашел, три газовых баллона, какие-то тюки и тряпье, мой чуткий нос определил запахи грибов и соли. Что-то напевая под нос, детина подсунул один из тюков под себя, два других кинул нам, а сам разорвал могучими руками тряпье. Одной частью накрылся, а другой кусок протянул нам со словами:
— Холодно. Во сне озябнем. На высоте даже в жару можно оледенеть. Это даже мне известно. Вы подползайте под бок. Если скучимся, будет теплее.
В логике Михи противоречий я не нашел и, положив рядом тюк, откинулся на него полусидя. Катя продолжала сидеть в углу, сжавшись в маленький дрожащий комочек.
— Иди сюда, — проговорил я негромко и откинул правую руку, чтобы она пристроилась к боку.
На что Катя помотала головой, я наклонился в озадаченности и спросил:
— Ты тут уже спала и тебе ничего не откусил.
Просунув пальцы подмышки еще глубже, Катя нахохлилась, как цыпленок, и пробормотала, отвернувшись в стенку корзины:
— Я высоты боюсь.
— Так тут же не видно высоты, — удивился я. — Мы в корзине.
— Но я знаю, что она подомной, — упрямо ответила девушка.
— Понятно, — проговорил я и молча ухватил ее за ногу, после чего одним движением подтянул к себе, и пока она испуганно охала, уложил под бок.
Катя прижалась теплым комочком и моментально затихла. Ее макушка застыла у лица, в носу стало приятно от запаха ее волос, я спросил негромко:
— Так лучше?
Катя ничего не сказала, только молча покивала.
От ее тепла я сам немного расслабился. Обняв девушку, откинул голову на тюк и прикрыл веки. Завтра будет день, и я определюсь с направлением. Оставить их уже не получится, да и не хочется, если быть с собой честным.
Спал вроде недолго, но, когда разлепил глаза, небо уже посветлело. Вверху поскрипывают канаты на красной материи аэростата, под горелкой переливается арт-аккум. Катя справа тихо сопит в той же позе, в какой уснула, пальчики стискивают край моей футболки. Аккуратно, чтобы не разбудить, я их разжал и переложил Катю на тюк. Она не проснулась, только пробормотала что-то во сне. Накрыл ее куском тряпки, который оставил Миха, а сам выпрямился и потянулся.
После сна обычно и так бывает зябко, но сейчас лицо ошпарило холодом. Когда обернулся по направлению движения аэростата, в грудь ударил обжигающий и резкий ветер. Внутри заворочалось недоброе.
Когда с тревогой шагнул к краю корзины и заглянул, в животе похолодело. Говорят, что высоты боятся все, даже те, кто утверждает обратное. И это нормально. Вопрос в том, насколько хорошо умеешь контролировать этот страх. К акрофобам я себя никогда не относил, но сейчас даже меня повело в сторону.
Далеко внизу пустыня, если таковой ее можно назвать, превратилась в похожую на кожу желтоватое полотно, испещренное волнами, выпуклостями и неровностями. Высота такая, что глаза воспринимают ее как картинку, не в силах высмотреть детали. Барханы неспешно плывут, перемежаясь со скалами и руинами: остатками былого величия цивилизации. Местами барханов вообще нет, только неровная мелкая сетка. Присмотрелся — это от засухи потрескалась почва.
Несмотря на солнце, которое уверенно поднимается над горизонтом, наверху ветер ледяной. Но в полдень он будет сочетаться с пеклом, а это настоящее мучение.
— Твою ж за ногу… — проговорил я и стал перебирать рычаги на горелке, под которой светится арт-аккум.
С аэростатами дел я никогда не имел, действовал по наитию, но безуспешно: шар продолжал нестись, а ледяной ветер обжигать лицо. Покрутил артефакт аккумулятор, рассчитывая, что он как-то влияет на высоту, но тот только молчаливо переливается малиновым.
— Тьфу ты бесполезная штука. Зачем он вообще тут, — выругался и толкнул Миху в бок. — Просыпайся, чудо-механик.
Разлепив один глаз Миха уставился им на меня с видом полного непонимания. Только когда открыл второй, во взгляде стал проявляться разум и узнавание. Зевнув, он сел и с хрустом размял шею, проговорив:
— Ну и колотун. Не помню, чтобы так мерз.
— Замерзнем еще сильнее, если не снизимся, — проговорил я, вертя головой из угла в угол. — Ты знаешь, как спустить эту махину?
Еще раз сладко зевнув, детина поскреб ногтями ребра и проговорил сонно:
— Чего тут сложного-то?
— Вставай и смотри, — бросил я и кивнул на конструкцию горелки с артефактом. — На кой-тут вообще арт-аккум? Что тут аккумулировать?
Поднимая заледеневшее во время сна тело, Миха шумно выдохнул, потом сделала несколько поворотов корпусом и потряс плечами.
— Бр-р-р… — выдохнул он и пояснил: — Арт-аккум для горелки. Чтоб механизм не отказал в полете. Дай посмотрю. Сейчас снизимся.
Надвинув с сомнением брови, я отшагнул в сторону, пропуская Миху. Тот приблизился к горелке, и посмотрел на нее, прищурившись, как кот на солнечном крыльце.
Я проговорил:
— Тут рычагов больше, чем мужиков у шпильки.
Миха продолжал всматриваться в горелку взглядом, каким мог бы смотреть за край Вселенной: долгим, вдумчивым, как если бы смотрел ей в самую душу. Будь у горелки душа. Пару раз причмокнул, потом проговорил:
— А, понятно.
— Еще скажи, что всю жизнь на аэростатах летал.
— Не, — отозвался Миха. — Я эту конструкцию вижу впервые.
Ответ не вдохновил. Я набрал воздуха, чтобы предостеречь его и сказать, чтобы не лез, если не знает. Но Миха довольно усмехнулся и бодро дернул вниз сразу два рычага.
Глава 15
Аэростат резко повело вниз, ветер ударил в лицо, а корзину наклонило так, что с замиранием сердца я увидел пустыню. Крен продолжался, меня потащило к краю.
— Миха! — проорал я, схватившись за канат, пролетающий мимо. — Какого ляда?!
Детина, который могучими пальцами вцепился в крепления горелки, крикнул в ответ бодро:
— Да нормально, Мечников! Это от перепада температур!
— Каких температур? Мы на высоте, тут колотун!
— Яма с холодным воздухом, — пояснил он со знанием дела. — В таких всегда лететь труднее.
Пальцами впиваясь в канат, я пялился на бледно-желтую бездну, которая раскинулась внизу и приближалась медленно, с большой неохотой. Что тоже хорошо, если бы приближалась быстро, это была бы проблема куда основательнее.
Я крикнул:
— Можно подумать, ты каждый день летаешь, аки птица!
— Не, — отозвался Миха, опасно раскачиваясь на креплении. Такая масса оторвать его может в миг, — я просто нутром чую механику.
— Любую?
— Ага. Хоть дрезина, хоть аэростат. Пусть даже впервые его вижу.
Продолжая держаться за канат, я подтянулся и уперся одной ногой в пол корзины, другой — в бочину. Навыки Михи с механикой придется разобрать, как и ловкие предсказания Кати то по поводу служебников в пустыне, то относительно Аделаиды и Рудого.
Покрутил головой, и в животе похолодело, я заорал:
— Где Катя?
В корзине пусто, только тюки с тряпками сгрудились на одну сторону.
С лица Михи отхлынула кровь, он заорал во всю могучую глотку:
— Катерина-а-а!
Стали прислушиваться. Сперва только выл ветер, скрипели канаты, и ужас за девушку набатом гремел в голове. Я до боли в висках напряг слух и услышал слабое:
— Помогите…
— Слышишь? — окликнул я Миху. — Катя, где ты?
Корзина все еще в крене, ее быстро несет по ветру, изгибая аэростат, как податливую каплю. Вдвоем мы стали звать девушку, прислушиваясь к каждому шороху и звуку. Когда в нос ударил очередной ветряной порыв, ноздри защекотало знакомым мятным запахом, я крикнул, указывая на край корзины, который сейчас внизу:
— Там!
Не теряя ни минуты, я стравил канат между ладонями и спустился, кожу обожгло болью так, что пришлось стопорнуться и спускаться перехватами.
— Катя, держись! — прокричал я и шагнул на нижнюю стенку корзины.
После чего быстро обвязал вокруг пояса канат, на конце которого для чего-то карабин, и высунулся через край. Катя повисла за бортом на поперечном канате в самом низу и болтается, дрыгая ногами и полными ужаса глазами, таращась вверх.
— Андрей! — прокричала она охрипшим голосом. — Вытащи меня!
— Сейчас!
Перекинув ногу, я одной рукой ухватился за край корзины, а другой потянулся к Кате. В плече засаднило, до Кати еще сантиметров тридцать, длинны руки не хватит.