Пришлось быстро подняться, чтобы быть на одном уровне с детиной, он может и неповоротлив, но, если пнет, зубов не сосчитаешь.
— Спокойно, Миха, — начал я.
Но объяснить не успел, детина навалился на меня всем весом, вцепился пальцами в горло и стал выдавливать через край корзины.
Катя закричала в испуге:
— Миха, не надо!
— Она нас служебникам сдаст! Не поняла еще? Они поэтому за нами гонятся! Он утка подсадная!
Хрипя, я уцепился за похожие на толстые палки пальцы Михи в попытке их разжать и отодрать от горла, но дури в детине много, и он продолжает наваливаться.
— Пусти… — прохрипел я.
— Ага, — зарычал детина. — Чтобы ты нас этому упырю сдал? Шпион!
Пальцы на горле сдавливались все сильнее, от нехватки воздуха перед глазами поплыли пятна, а в голове стали надуваться сосуды. Просунув руку между его локтями, я крутанул, хватка немного ослабла, хотя из захвата полностью выбраться не удалось, тогда пришлось пропнуть коленом, попал в солнечное сплетение, Миха застонал от боли и согнулся.
Когда его стальные пальцы расцепились на моей шее, я закашлялся и, опираясь на край корзины, отошел от детины подальше со словами:
— Я не шпион….
Получилось хрипло, шея болит, а когда сглотнул, показалось, по горлу прокатился ёж.
— Врешь… Швора… — произнес Миха сдавленно и попытался выпрямиться, но видать удар получился сильный и он все еще в позе буквы «зю».
— Я тоже мутант, — кашляя, как заправский шахтер, сообщил я.
— Не верю, — отозвался детина.
Я, наконец, смог расправить грудь полноценно вдохнуть, хотя шея все еще болит.
— Ты ж только сам говорил, что мы команда, — сказал я, потирая шею.
— Это до того, как я узнал, что ты шпион, — сдавленно ответил Миха и все-таки выпрямился, держась за ушибленный живот. — Потому и бросить нас хотел. Чтобы служебники приехали и нас с Катей сцапали. Красиво все разыграл, ничего не скажешь.
— Да ты издеваешься?! — не выдержал я. — Я столько за вас рисковал. Надо оно мне было бы? Не шпион я!
— Не верю!
— А ты поверь!
— Чем докажешь?
Подняв на Миху взгляд, я зло зыркнул на него и, сосредоточившись, с шумом втянул воздух. Ноздри защекотало от холода и запахов влаги, камня и скудной растительности, которые поднимаются снизу. К этому примешались ароматы которые испускать может только человек.
Я проговорил:
— Перед побегом ты жрал жареный батат, в кармане у тебя тряпка в мазуте, не знаю, для чего, а у Кати эти… Ну… дни фертильные.
Справа Катя охнула, подтянув к подбородку тряпицу, которой укрыта, пробормотала:
— И правда…
Покосившись на нее, Миха хмуро подвигал бровями и опустил пальцы в карман, откуда вытащил тряпку. Потом поднял на меня суровый взгляд и проговорил:
— Ну тряпку, допустим, ты мог видеть, как я кладу в карман. А про батат как понял? Подглядывал, как жру?
Я покачал головой и ответил:
— Я нюхач. Могу хорошо различать запахи, если сосредоточусь.
— Все равно верится с трудом. Ты мог видеть Катины… Это… Как она в порядок себя приводит, — не унимался Миха.
Краем глаза я заметил, как запунцовела девушка, а я терпеливо потер себя лоб и проговорил:
— Миха, фертильные дни это ну… Другое.
Миха фыркнул и снова посмотрел на меня с угрозой, такой же мрачной, как и небо над нами, которое стало затягиваться самыми настоящими тучами.
— Так и знал, что выдумал. Все знают, у баб только одни эти… Ну ты понял.
— Миха, ты из какой дыры вылез? — спросил я, оглядываясь за край корзины, где пустыня уже не пустыня, а что-то непривычно серо-зеленоватое. — Это другие дни.
— Нет у них никаких других!
Со дня корзины донесся голосок Кати:
— Есть…
Пока Миха недоверчиво двигал бровями и морщил лоб, я пояснил, и на всякий случай присмотрел пустой баллон, которым можно огреть детину, если он опять полезет:
— Это дни чтобы… ну… Зачинать.
— Чего зачинать? — не понял Миха и с тупым негодованием уставился на меня.
Не выдержав, поднялась Катя и шагнула вперед, встав прямо перед Михой, меленькая, хрупкая и отважная. Она уперла кулаки в бока и проговорила с напором:
— Не чего, а кого! Детей зачинать, вот кого! Нюхач он. Чего не понятного? Такое учуять можно только с очень чутким носом.
Пока Миха переваривал услышанное, Катя обернулась ко мне и протянула руку с раскрытой ладонью:
— Ну что, будем полностью знакомы, Мечников. Катерина Ковалевская, человек с геном-мутантом. Острый слух. А Миха — механик. Он чувствует машины и аппараты.
Я пожал мягкую и теплую ладонь Кати, и проговорил:
— Очень приятно. Осталось выяснить, что от всех нас нужно Алексею Лютецкому.
Она мне так широко и лучезарно улыбнулась, что я как дурак улыбнулся в ответ. Но паузу прервал Миха.
— Ну, ты это, извиняй тогда, — сказал он все еще хмуро, но теперь с озадаченностью. — Только у нас есть проблема понасущнее.
— Что опять? — вздохнул я.
Миха кивнул на баллоны и проговорил:
— Газ кончается.
Глава 16
То, как героически Миха спускал аэростат без газа, выглядело как ремонт космического корабля на заднем дворе в зеленой зоне. К моменту, как мы потеряли половину высоты, небо тучами заволокло полностью, в воздухе повис стойкий запах влаги и озона. Такого количества сизых облаков я не видел никогда: на юге только песчаные бури, а дождь на моей памяти был раз двадцать лет.
— В непогоду садимся, — с какой-то злой радостью крикнул Миха, накручивая веревку на крючок под конструкцией рычагов.
Ткань шара скрипела и трещала. Миха отдавал команды, дергал рычаги, тянул за канаты и время от времени сбрасывал баллоны и мешки с песком, чтобы стабилизировать снижение. Но оно все равно выходило быстрым, и когда земля, а вовсе не песок, замелькала под нами бурыми, серыми и зеленоватыми полосками, он прокричал, хватаясь за канат:
— Держитесь! Будет жестко.
Мы с Катей разом ухватились за веревки, я притянул ее к себе на случай, если опять вывалится. Хотя здесь уже не высоко, но свалиться на борт в движении тоже приятного мало. Ветер свистел в ушах и нес корзину над скудной, растительностью. То, что она здесь в свободном доступе, уже удивительно. Нам утверждали, что зеленые растения есть только в градах и там куда дотянулись когти Оазис-Техно. Впрочем, не исключено, что лапы Лютецкого побывали и здесь.
— Приготовьтесь к удару! — прокричал Миха.
Земля приближалась стремительно и мелькала внизу ухабами, небольшими зарослями чего-то, что пока не могу разглядеть. Впереди завиднелось обширное пространство без зарослей, но с камнями и зеленым ковриком. Туда и понес нас ветер.
— Сейчас! — крикнул Миха.
В дно корзины мощно ударило, нас подкинуло, и только благодаря веревкам не выкинуло из нее. Катя закричала, Миха загоготал в запале ретивой ярости, а я сцепил зубы. Ветер продолжил тащить шар, а вместе с ним нас в корзине. Переплетённые веревки в некоторых местах растрепались, кое-где образовались прорехи и в них вывалилась часть мешков с песком.
— Долго еще? — крикнул я Михе.
Тот накрутил на кисть часть каната и уперся стопами в стенку и пол корзины.
— Не знаю! — отозвался он. — Пока дует ветер, нас будет нести!
— Швора!
— Ага! — согласился детина.
— Надо прыгать! — скомандовал я. — Кто знает, куда она занесет!
На что Миха ответил:
— Дальше вон тех камней не унесет.
Повернув голову, я обнаружил, что корзину тащит на невысокие, но растянутые в ширину руины.
— Врежемся! — с тревогой прокричал я.
Миха кивнул.
— Скорость падает! Авось пронесет!
Набрав воздуха, я собрался напомнить, что уповать на «авось» сомнительное дело, но заметил, что скорость в самом деле снизилась. Причем настолько, что вполне можно разглядеть, что за зелень тут растет.
— Папоротники! — крикнул я.
— А? — не понял Миха.
Руины приблизились, до них метров десять. Несмотря на значительное замедление, корзина все же хлопнулась в высокий парапет перед стеной, сплошь поросшей мхом. Нас тряхнуло, я вовремя успел поймать Катю, которую по инерции чуть не впечатало в мох. Аэростат остановился, оболочка опустилась рядом, шевелясь и местами вспухая. Но воздуха для движения уже недостаточно. Корзину при этом перекособочило и она застыла под углом, опершись на парапет.
Я поглядел по сторонам и повторил:
— Говорю, папоротники. Вокруг посмотри.
Ноздри приятно щекотал сочный запах, зелени и влаги, я непроизвольно облизал губы. Мне известно, что папоротники не едят. Вернее, существовали какие-то виды, которые надо вымачивать, вываривать и как-то еще обрабатывать. Но меня на этаже обучения предостерегали, что для человека они ядовиты, хоть и пахнут приятно.
Миха вытащил руку из веревочного захвата и с громким «фух», стал вылезать из корзины.
— Ух ты! — выдохнул он, наконец оглядевшись. — Это чё? Зелень?
Помогая выбраться из корзины Кате, я покивал.
— Самая что ни есть. Надо же. Растет сама, а не на зеленых фермах.
— Офонареть! — впечатлился Миха, спрыгивая в остролистную траву, из которой торчат стебли с длинными, пушистыми колбочками.
К одной такой он наклонился и потрогал.
— Мягкая и жесткая одновременно. Это папоротник?
Катю я уже спустил и поставил рядом в траву, теперь она тоже во все глаза таращится на зеленые растения, рот раскрыт, как у малого дитя перед фокусником. Я к зелени привык, все же в Красном граде полно зеленых ферм, а я туда наведывался не раз. Но Миха всю жизнь прожил на козьей ферме, Катя — в «Медном ковчеге», а там только песок, перекати-поле и разные колючки. А в свой подвал предусмотрительный Никифор их, очевидно, не пускал. Удивительно другое — растения и правда здесь растут без участия человека.
— Нет, — поправил я Миху, и указал на невысокие, но пышные зеленые перья, которые торчат прямо из почвы. — Вот это папоротник. А это трава, пырей.
Немного отойдя от ступора, Катя пошла вперед, затем присела и осторожно прикоснулась к зеленым листьям.