Всюду пахло деревом, металлом и бетоном. Здания возводились за считанные недели, еще быстрее ремонтировались старые, чтобы ощетиниться орудийными установками в сторону неба и полисов, откуда могла прийти угроза. Айвен по просьбе Анрира перепрограммировала движение платформ так, чтобы никакие другие не стыковались с княжеством, но мертвяки уже дважды взламывали защиту и прощупывали оборону с разных сторон.
Впервые за целые тысячелетия они вышли из тени, изменили собственной схеме захвата тел и готовились к агрессивному вторжению. Айвен отсылала дрон в район пятого сектора, уже давно принадлежавшего мертвякам, и видела, как день за днем растут их укрепления, заповедники, в которых откармливают будущие тела и оружейные склады. Не так много навоюешь с холодным или огнестрелом, но если бессмертен и почти неуязвим — недостаток техники не преграда.
Она пыталась связаться с “Вуалью”, пересылала туда снимки растущего храма некросов, но бездушный ИИ ответил, что ждет главнокомандующего на борт и не уполномочен ввязываться в локальные конфликты. Гвен и прочие примы тоже не впечатлились. Странная девчонка рассказала, что в нынешнем Союзе борьба с некросами возложена на примов, за которыми числится данная планета, а если они проигрывают — ту либо зачищают орбитальной бомбардировкой, либо признают собственностью мертвяков.
По всему выходило, что это Айвен тот самый прим, который отвечает за Аврору, а значит именно ей нужно бороться с мертвяками. Но в одиночку, даже при поддержке прислужников из храма водных богов этого не сделать, а Нерон категорически отказывался развязывать полноценную войну. Он выжидал. Айвен не знала, чего именно и как долго, но изо всех сил пыталась убедить себя, что нужно хотя бы в этом ему поверить. Тем более другого выхода у нее пока нет. Как только закончит работу над своим механизмом — появятся другие варианты.
На Авроре для его создания оборудовали целую мастерскую, Айвен лично расставила вокруг защитные заклинания и следила, чтобы внутрь никто не заходил. Возможно, Анрир и не врет о своей любви и том, что не станет удерживать ее от возвращения к сородичам, но проверять это на себе Айвен не рисковала. При этом не всегда хватало времени и сил на продолжение работы, поэтому ей и понадобился помощник, который уже должен был ждать у входа.
Но пока там торчал только сломанный дрон с Седеса, тот самый, что чуть не пристрелил Айвен на заводе.
— Сам не ггат, — буркнул он, с досадой взмахнув верхней правой рукой. — Все Негон. Потгец. Завегиг, что здесь я встгечу годственную душу.
— Ещё какой подлец, — Айвен открыла дверь мастерской, но не следила, идёт ли Кастор.
Надо будет сделать и с ним снимок, дружеский такой, преисполненный понимания и толерантности, как раз подойдёт для Гвен. Не хватает только умной девушки-имуса и очаровательного трехногого щенка, чтобы все за пределами миров лучезарного уверились, насколько у леди Айвен широкие взгляды, добрая душа и большое сердце.
Кастор со скрипом и стуками повреждённых конечностей вполз в мастерскую и сразу же подошёл к стенду для сборки.
— Не похоге на когабгь.
— Маломестная модель.
Глупо было рассчитывать, что дрон не распознает, что перед ним. Он же не Трокские инженеры, которые только-только подступали к электричеству.
— Он тоже догадывается. Потгец, — уточнил Кастор. — Но я не сдам.
Дрон быстро перебирал инструменты, потом повертел в руках детали, переставил их по-другому и приступил к работе. Айвен сбросила ему виртуальные схемы и свой план сборки.
— А как вышло, что вы подружились с Нероном?
— Я упустиг этот момент, — Кастор постучал пальцами по стенду и развел нижней парой рук. — Не имел такой цеги. Но он хогоший, хотя потгец.
Дрон тоже оказался хорошим. А в деле сборки сложных механизмов — ещё и незаменимым. Айвен переложила на ловкого и ответственного Кастора большую часть работы, изредка проверяя, как у него идут дела. Еще реже — находила в себе силы расспрашивать его о первых годах после гибели примов.
Как оказалось, Кастор очнулся не сразу, его система загрузилась на шестой год мирного времени. Дрон вначале пытался выйти с кем-то на связь, потом, помня последний приказ хозяина: "спасти людей", пытался найти пострадавших. Но на Седесе их не осталось. Кастор консервировал заводы и лаборатории, обходя их одну за другой, постепенно совершенствовался и учился. Иногда выключал системы на целые десятилетия, ожидая, что по пробуждению он всё-таки найдет кого-то или сможет связаться с примами.
Первого человека он нашел спустя три тысячи восемьсот лет. Это был преступник, которого власти Авроры просто выбросили через портал в необитаемый мир. Кастор отвёл мужчину к руинам одного из городов, показал, как добыть пропитание и воду, затем ушел. Шумный, капризный, слабый и агрессивный человек, дважды пытавшийся сбежать от спасения и один раз — убить самого Кастора, не тянул на нового хозяина. И жить ему оставалось мало. По самым оптимистичным подсчётам — около шести лет. Чуть больше мгновения для почти вечного дрона. А ещё Кастор помнил то гнетущее ощущение растерянности и беспомощности, в котором он пребывал после исчезновения хозяина, и не хотел повторения.
О знакомстве с Нероном и причинах, почему так не любит примов дрон не рассказывал, как и о многом другом. Зато через несколько дней он все же признал Айвен новым другом и показал ей свое творение. По задумке Кастора это должна была быть его женщина, опора и поддержка, нечто прекрасное и нежное, способное разделить с ним бремя вечности. Но вышел БЧР.
Правильнее было бы назвать: “Большой Рептилиообразный Робот”, потому как формой головы и выступающей челюсти создание больше походило на ящера, как и ощетинившимся вокруг шеи генератором силового поля и орудийными установками. Еще у него было шесть ног для ходьбы по пересеченной местности и выезжающие чувствительные манипуляторы спереди, для мелких операций и, очевидно, теплых объятий холодными вечерами.
— Ее зовут Пенелопа, — от ремонта ходовой части Кастор отказался, сказал, что не может допустить Айвен к столь интимным частям, зато дал отрегулировать синтезатор голоса. — Мое творение и моя боль. Я создал ее триста лет назад, но до сих пор боюсь сделать пробный запуск.
Это было вполне разумно. Такую машину для убийства стоило бы впервые запускать на закрытом полигоне с возможностью накрыть место орбитальной бомбардировкой. Пенелопа, казалось, слышала мысли Айвен и ехидно улыбалась вытянутой челюстью с острыми зубами. Кастор оправдывался за них, говорил, что хотел дать своей девочке не только дистанционное оружие, но и что-то пригодное для ближнего боя. И некоторую индивидуальность. Последнего у Пенелопы хватало, модель вышла явно не для серийной сборки.
— Понимаешь, мы ведь вдвоем в целом мире, — он обходил свою женщину по кругу и заботливо протирал от несуществующей пыли. — Выходит, я лишу ее свободы самой выбирать судьбу и спутника. Дам жизнь, но какую? Я создал Пенелопу под себя, под свои нужды и представления о идеальной женщине, а не полюбил такой, какая она есть. Пенелопа будет развиваться под моим присмотром, наверняка привяжется, но это неправильно! Это не путь самодостаточной личности! Но могу ли я отпустить ее в большой мир без контроля? Не навредят ли ей? И не навредит ли людям она?
— Не переживай, если Пенелопе покажется, что ты неподходящий для нее мужчина, она терпеть не станет.
Начинка у шестиногого дрона была отличной, Кастор долго собирал детали для нее по всему Седесу и раскачивал ИИ, за стабильность системы волноваться не стоило. Зато тот самый “большой мир” казался недостаточно прочным для выхода в него десятиметровой Пенелопы. Удивительно, что Котенок не уговорил Кастора активировать эту махину и натравить ее на водных богов. Или на мертвяков: стальной шестиногий ящер косил бы их как прошлогоднюю траву.
Но глядя на то, как одинокий дрон, имеющих целых пять друзей во всем мире, заботливо полирует детали, вносит какие-то изменения и устраняет мелкие недоделки, Айвен бы и сама не смогла попросить его бросить Пенелопу в гущу битвы. У каждого должна быть мечта и что-то прекрасное уже тем, что к нему можно стремиться. И для Айвен возвращение к сородичам было такой Пенелопой.
Они уже давно не такие, какими были во времена расцвета Союза Равных. Никто из них не ждет героиню прошлого, которой так удобно восторгаться на картинках и в фильмах. Ее не станут слушать, с ней не станут считаться, и, возможно, первым делом лишат поста главнокомандующего и отберут “Вуаль”. И Котенка точно не будет рядом, он не бросит свой Трокс и таинственные планы. А она не согласится выйти за него замуж и таким путем протащить в политику Союза.
Но Айвен должна выбраться отсюда. Хотя бы потому, что только там, в центре цивилизации, можно повлиять на приближающуюся войну. Обратить внимание на захват Авроры мертвяками, на низкий уровень жизни местных, на произвол сородичей, разбомбивших резиденцию Арк Хай. Поэтому придется оставить Анрира и улететь через каких-то пятьдесят-семьдесят дней. Это будет ее плата за глупость и привязанность к тому, к кому привязываться не стоит. Но Котенок стал ее кислородом, зависимостью и болью.
Как и со всякой зависимостью Айвен пыталась бороться с привязанностью к нему. Она нарочно находила себе дела на Авроре или Седесе, до потери сил занималась с группами мальцов, писала какие-то научные пособия, вроде большого медицинского справочника, иногда просто сидела и смотрела на горизонт вместо того, чтобы переместиться на Трокс и обнять Нерона. Это было тяжело, временами — просто невыносимо, но Айвен понимала — позволит себе привязаться еще немного, вовсе не покинет этот мир.
Все работало пока они не виделись. А при встречах казалось глупым и надуманным. Тогда Айвен думала, что, возможно, именно здесь ее место, и что Анрир прав: вместе им будет проще. И лучше.
Айвен очерчивала пальцем узор татуировки на животе котенка и слушала, как стучит его сердце. Мерно, гулко и без перебоев. Она несколько раз тайком лечила его, подправила кое-что, заставляла вдоволь отдыхать, правильно питаться, и результат не заставил себя ждать.