— Только не говорите, что вы ещё не нашли такую, как я. Уж извините, но подобные комплименты весьма избиты и даже моветон. А я не столь наивна, чтобы верить каждому слову, — собравшись с мыслями, горделиво отвечала Елизавета Дмитриевна.
На слова юной девушки тридцатилетний Александр Печкуров только мысленно ухмыльнулся. Сколько у него было таких, которые так же пыжились, манерничали, всё строили себя недотрог, а в итоге лили слёзы и клялись в любви. Хотя он выбирал для себя чаще женщин замужних. Есть некоторый нюанс, который нельзя проигнорировать даже такому ловеласу и беспринципному человеку, как лейтенант Печкуров. Это — невинность. Факты связи с замужней женщиной всегда можно скрыть. Она никогда не бывает невинна, потому и можно… С девицами сложнее. Они истерику закатить могут, да и часто столь наивны, что обязательно кому-нибудь расскажут.
Между тем, танец закончился. Печкуров галантно, выверенно поклонился и проводил Елизавету Дмитриевну к тому месту, с которого её и ангажировал на танец. И пока они возвращались к Алексею Михайловичу Алексееву, лейтенант не проронил ни слова. Более того, он словно игнорировал Лизу, смотрел демонстративно только вперед.
Александр Печкуров знал, что делал. Он понимал, что молчание кавалера будет будоражить сознание девушки, потворствовать тому, что её ещё не окрепшая психика и разум будут искать ответы. Почему же он ничего не сказал, почему не выразил никакого восхищения после танца? Может быть, она что-то сделала не так? Недостаточно грациозно танцевала или, что куда хуже, вела себя излишне откровенно? Но в танце разговор велся весьма активно. Подобная уловка, по мнению Печкурова, работала всегда и со всеми дамами, даже со зрелыми и опытными в свете.
Елизавета Дмитриевна проводила глазами своего впечатляющего кавалера, задумываясь над тем, что она сделала не так, что он даже не поблагодарил её, а только вернул под присмотр дядюшки. Между тем, это её второй выход в свет. Если не считать приём Шабарина, но те дни Лиза уже считала, скорее, репетицией перед главными мероприятиями.
Разум Елизаветы сопротивлялся, но чувства начинали брать верх. Она хотела опереться на это сильное плечо, иметь рядом с собой защитника, того, кто заменил бы ей отца во всём, и был больше, чем родитель. Алексанр представлялся Лизе опытным мужчиной, он старше её, он, судя по всему, богат. Ведь две тысячи душ — это заметное состояние, это большие земли и возможности. А то, что он бывал на балах в Петербурге, что его батюшка прославленный, судя по словам самого Александра, генерал, делало партию очень даже перспективной.
Ну а то, что Алексей Николаевич к своим годам не женат, так офицер же, ещё и флотский. Такие обычно женятся в зрелом возрасте, когда оставят службу.
— Кто таков? — строго спросил дядя у Лизы, выбивая ее из пелены грез. — Я вижу тебя такой впервые. С Миклашевским ты холодна, с Шабариным так и вовсе словно лед. А тут… Не спеши, Лиза, мечтать. Сперва нужно узнать, что это за офицер, из какой семьи, что имеет за душой.
Девушка спокойно начала рассказывать о Печкурове то, что он сам ей и рассказал, и в какой-то момент Лиза поймала себя на мысли, что несколько даже приукрашивает Александра. Она даже прибавила ещё две сотни к двум тысячам крепостных душ, что были у ее кавалера, который промолчал про братьев, да и цифры завысил. Но ей почему-то сильно хотелось, чтобы дядюшка тотчас же проникся и оценил выбор Лизы.
— О генерале Печкурове я слышал. О его семье, конечно, не особо знаю, — задумчиво сказал Алексеев. — Он говорил тебе, что две тысячи двести крепостных душ за ним?.. А пригласи-ка ты его завтра к нам на ужин! Я небольшой приём буду давать по случаю скорого отъезда. Все дела уже здесь мы решили. Или не все… Офицер знатный. Но нужно бы подробнее всё узнать.
Елизавета Дмитриевна сдержалась, но улыбка так и грозила рацвести на её лице — так, что это было бы уж слишком заметно, почти неприлично. Она смотрела в сторону Саши, именно так она теперь хотела называть этого мужчину, и внутренне радовалась тому, как складываются обстоятельства.
— Она моя! — провозгласил Печкуров, как только подошёл к своим товарищам.
— И ты со своими долгами даже не поинтересовался у прелестницы, сколь значительное за ней приданое? — поинтересовался вечный соперник Печкурова во всем, как и на службе, так и вне ее, лейтенант Михаил Иванович Самойлов.
— Любезный Мишель, разве уже не понятно, что за девицей будет богатое приданое? Её дядюшка не случайно племянницу свою привёз сюда. Готовит выдать за кого. А между тем, мне давеча стало известно, что господин Алексеев заключил договоров более чем на сто двадцать тысяч рублей, — сказал Печкуров, наслаждаясь удивлённым видом своих товарищей.
Сумма, на которую Алексеев сговорился поставить товаров с Севостополь, его окрестности и в Николаев, была немаленькая, и если он заключает на такие деньги договора, значит, деньги явно не последние. Впрочем, Печкуров уже успел навести справки, у него были картёжники-друзья и в интендантской службе. Так что, кто такой Алексеев, и что он один из богатейших дворян Екатеринославской губернии, Александр знал отлично.
Александр Печкуров, между тем, даже не помышлял о женитьбе на Лизе. Отец уже давно присмотрел для своего четвёртого сына невесту, уже состоялась помолвка. Во время ближайшего отпуска должна была состояться и свадьба. И вот, зная, что скоро станет мужем, Александр будто с цепи сорвался. А Лиза? Она — приключение, способ показать всем своим товарищам, что именно он, лейтенант Печкуров, в их компании самый бравый. Никто перед ним не устоит.
— А я уверен, господа, что ничего-то из этого не выйдет. Уж больно строга девица, судя по всему, и не скудна на ум. Так что быстро даст от ворот поворот, — лейтенант Самойлов продолжал дразнить своего наглого, зававшегося товарища.
— Пари? — принял вызов Печкуров.
Глава 14
— Что на кон ставишь, Алекс? — подхватил затею Самойлов.
— Свой перстень и коня! — решительно заявил Печкуров.
Четверо офицеров, что присутствовали при заключении пари, живо выразили удивление. Печкуров играл на что угодно, но никогда не ставил на кон своего славного коня, и уж тем более дорожил фамильным перстнем, к слову, очень дорогим и с большим камнем.
— Вы так уверены? Барышня что-то вам сказала такого, о чем вы нам не поведали? — с некоторой неуверенностью в голосе спрашивал Самойлов.
Впрочем, это уже не имело никакого значения. Слова прозвучали, руки пожаты. А Михаилу Ивановичу Самойлову не нужно было даже произносить, что на кон в свою очередь поставит он. Все, почти тысячу семьсот рублей, что проиграл Печкуров — это был проигрыш именно своему товарищу, лейтенанту Самойлову. Так что долг и оказался ставкой по умолчанию.
— Господа, я считаю, что такое пари бесславное и нечестное! — решился-таки высказаться молодой мичман Коровкин.
— Вы, в таком случае, можете покинуть наше общество, — несколько брезгливо сказал Печкуров. — Но знать должны, что сказанное в мужском обществе тут и остается.
Коровкин в этом обществе был, скорее, объектом для отработки скабрезных шуток, а порой его привлекали в компанию лишь потому, что мичман готов был потратить на увеселение всех офицеров последние свои деньги, которые с большим трудом давались далеко не самой богатой матушке. Та готова была даже голодать, но чтобы всё поместье, принадлежащее Коровкиным, работало исключительно для отсылки денег единственному сыну.
Печкуров же, пусть и улыбался внешне, являя собой образец самоуверенного ловеласа, внутренне, конечно же, сильно переживал. Но у него не оставалось выбора. Карточный долг — превыше всего! И позора от неуплаты этого долга Александр Печкуров страшился более, чем прослыть тем, кто предаст позору девицу. Так что он выходил на охоту.
Ещё были танцы, был разговор с Алексеем Михайловичем Алексеевым, который общался с Печкуровым так, словно уже договорился с ним о браке со своей племянницей. Александр знал, что нужно говорить родителю пассии. Так что имения, что принадлежали Печкуровым, описывались как образцовые, богатые, перспективные. Правда, Алексеев быстро понял, что офицер почти что и не разбирается в устройстве поместий, но снисходительно сделал скидку на то, что тот молод и служит Отечеству, потому… Хотя нет, все равно разбираться должен.
А на следующий день, подготовившись, даже выучив несколько новых стихотворений, облив себя французской водой, Печкуров направился в дом Алексеевых. У него в руках был изящный, но небольшой букет цветов, усы подстрижены, вороного крыла волосы уложены настолько аккуратно, что и специально изъяна не найти.
— Мы рады приветствовать вас, господин Печкуров, в нашем доме, — на крыльце, как почётного гостя, лейтенанта встречал Алексеев, а за его спиной, смущаясь, стояла Елизавета Дмитриевна.
— Это честь для меня! Уважаемый Алексей Михайлович, несравненная Елизавета Дмитриевна, — проникновенно произнёс Печкуров, прикладываясь к ручке Лизы.
Этот поцелуй, должный быть лишь данью этикета, оказался на грани приличия. Печкуров задержался на ручке Елизаветы, стараясь нежно, при этом продолжительно, облобызать кисть девичей руки. Елизавета раскраснелась, но руку не убирала. Она ждала, что сейчас дядюшка сделает ей замечание, вновь будет укорять, ругать, воспитывать. Но ничего подобного не произошло. И впервые Елизавета Дмитриевна почувствовала себя истинно свободной. Она даже сама не понимала, чего больше ей хочется: стать замужней женщиной и при этом получить в большей степени свободу или же венчаться, потому что офицер ей действительно нравился?
Печкуров умел вести себя на публике, он умел очаровывать, и не только женщин. Ведь важнее показаться достойным и очаровать мать девицы, а если таковой нету, то можно и тётушку. А ещё важно не забывать про дядю, льстить ему, намекать и прямо обещать большие выгоды от общения с Александром. Он показывал свою эрудированность, начитанность, продекламировал стихи, Печкуров был галантен и, словно герой, сошедший со страниц любовного романа, то и дело бросал томные взгляды в сторону Елизаветы, не забывая при этом тяжело дышать и таинственно улыбаться.