И Лиза таяла… Вместе с тем, Александр Печкуров прекрасно осознавал, что уже скоро, возможно, завтра, в крайнем случае, послезавтра, но Алексеевы покинут Севастополь, а, значит, он может проиграть пари.
— Милая, несравненная Лизонька, не составите ли мне компанию и не пройдёте ли со мной в сад, чтобы насладиться чудным вечером и прохладой ночи? — будто бы нечаянно касаясь пальчиков девушки, шептал Печкуров.
Лиза смотрела строго впереди себя, будто рядом и не было Змия-Искусителя, она, казалось, и не моргала. Грудь девушки вздымалась, всё рациональное в ней тонуло в неге ожидания эмоций, чувств. Она была практически уверена, что если сейчас пойдёт с Печкуровым в сад, то там услышит слова признания. Возможно, он даже попросит её руки. И только этого она и ожидала, томимая самой возможностью любви.
Парочка вышла на улицу. Лёгкое белоснежное платьице Лизы начало волноваться от порывов ветра, и она, чуть прикрыв глаза, ожидала момента. ОН держал ЕЕ за руку, ОНА была готова слушать.
Вот прямо сейчас, как думала Лиза, Александр скажет ей те самые слова, а завтра будет лучший день в её жизни, потому как дядюшка и Саша сговорятся о том, чтобы продолжить не такой уж быстрый и лёгкий процесс сватовства. Но, неожиданно для Елизаветы Дмитриевны, Саша, Александр Николаевич Печкуров, дёрнул её за руку и повлёк за собой дальше. Девушка, опешив от такого обращения и от того, что её ожидания пока никаким образом не оправдываются, поплелась за ловеласом.
На кону у Печкурова стояло очень многое, и он был практически уверен, что, если сейчас не проявит настойчивость, то Лиза может всполошиться и отказаться с ним идти куда-либо дальше. Действовать необходимо быстро, решительно, при этом стараться обойтись не слишком грубо. Но Лиза не должна даже опомниться, как уже окажется в объятьях Александра.
Место, куда должен был привести девушку Печкуров, было определено им заранее. Да и сад был столь мал, что выбирать укромное местечко не представлялось возможным. В метрах пятидесяти от раскидистого дерева шелковицы, чьи коны под тяжестью свисали до земли, и где под тенью дерева стояла резная скамейка, находились два наблюдателя. Сослуживцы уже не верили Печкурову на слово, да и нешуточные деньги стояли на кону. Поэтому Савельев на грани вызова на дуэль настоял на том, что он должен сам стать свидетелем, как рассчитывал сам спорщик, поражения Печкурова. Савельев и ещё один приятель из компании уже изрядно выпили и ждали результата. Ну, не находиться же им в засаде трезвым, невесело!
Все прекрасно понимали, что-то, что сейчас происходит — бесчестно даже и не только для офицера. Понимали, но пути назад уже не было. Савельев давно хотел заставить Печкурова поставить на кон того коня, который был гордостью Александра Николаевича, и которого Савельев не мог себе позволить, потому как, по сути, был относительно беден, а поместье его батюшки уже дважды было заложено за долги.
Так что, когда стоял выбор, оставаться ли честным малым или же поправить своё финансовое положение, а перстень, который был поставлен на кон Печкуровым, можно было продать не менее, чем за полторы тысячи рублей, Савельев, до того бывший почти во всём порядочным человеком, пренебрёг своими принципами и сейчас прикладывался бутылке с вином, будто заливая этой жидкостью тот пожар досады и негодования, что вот-вот может вспыхнуть в груди офицера.
Елизавета Дмитриевна уже сменила свой взгляд с томного, предвкушающего некое таинство, на испуганный. Она не шла, её вели. Не были бы ожидания девушки столь приятными и пленяющими всего несколько минут назад, она давно бы уже закричала, она бы расцарапала лицо этому офицеру, но теперь ей сложно расставаться со своими мечтами.
— Куда вы меня ведёте? — смогла найти себе силы и спросить Лиза.
— Милая Лиза, я увидел вас и влюбился, вы светоч моих дней, вы звезда, указывающая мне путь, — бормотал Печкуров не слишком даже выразительно, продолжая настойчиво увлекать девушку в укромное место.
Теперь Лиза уже не слышала в его словах правды, Печкуров же, увлечённый процессом, ведомый своими страхами проиграть пари, даже не замечал, как с силой сжал кисть правой руки девушки. Ведь победа — вот она, уже близко. Ему не нужно прямо здесь лишать невинности — это ещё не оскорблённое, незамутнённое грехами создани всё же нравилось лейтенанту, но не настолько, насколько нравилась ему идея рассчитаться с долгами, при этом остаться при перстне и любимом скакуне.
Александр с нетерпением, даже с раздражением отодвинул в сторону ветвь шелковицы, завел девицу под сень дерева, распространяющего по округе сладковатый аромат. Внутри кроны дерева стояла, казалось, кромешная тьма.
— Сударь, я требую, чтобы вы объяснились! — настойчиво, но с тревогой сказала Лиза и поняла, что слова её звучат несколько неоднозначно.
Как она может требовать того, чтобы он прямо сейчас с ней объяснился? Порядочная девушка не может настаивать на том, чтобы мужчина признавался в любви. Это… унизительно.
Ясный и острый ум — это не всегда благо, порой поиск двусмысленностией, просчитывание последствий влекут потери. Так это было и сейчас. Пока светлая голова Елизаветы Дмитриевны размышляла над тем, уместно ли было требовать объяснения, правильно ли она сделала, что пошла, а не вырвалась из рук Александра Николаевича… Думала она уже и о том, так ли он ей понравился, что она ему позволяет то, что никогда бы никому не позволила сделать. Например, Шабарин уже получил бы пощёчину. А позволил ли бы Шабарин себе вот такое поведение, как сейчас поступает лейтенант Печкуров?
И пока все эти мысли роились в голове у девушки, Печкуров начал действовать. Ему нужно было лишь показать своим подельникам, что девушка не против с ним остаться наедине и принимать его ласки. Конечно, «честь и достоинство» лейтенанта не позволили бы ему прямо здесь лишить невинности столь грациозную и нежную особу, какой виделась Елизавета Дмитриевна. Но ведь ему нужно лишь обнажённое плечико и неотвергнутые поцелуи — этого было бы достаточно для полной победы Александра Николаевича Печкурова над своим старым товарищем Михаилом Савельевым.
— Я сделаю вам предложение, я буду просить руки вашей у вашего дядюшки, но молю, покорнейше молю, подарите мне поцелуй, подарите мне эту встречу, о которой я буду думать, которая не даст моим чувствам быть побежденными сомнением. Подарите мне себя, Лизонька, пусть не будет больше ни вас, ни меня, пусть мы будем единым целым, — требовал Печкуров от прекрасной девушки, и от этой всей ситуации, когда на кону стояло слишком многое, он начинал терять самообладание.
Лиза, широко раскрыв глаза и опустив руки, ничего не делала. Мужчина начинал прикасаться к ней, он гладил её ладонью по щеке, нежно выводил какие-то контуры, возможно, магические знаки, на её шее, декольте. Никогда ещё подобного девушка не чувствовала, это было чем-то страшным для неё, неизвестным, но заставляло сердце стучать ещё чаше, вынуждало делать глубокие вдохи.
Лиза знала, ей рассказывали, что женщины могут тоже чувствовать влечение, что интимное общение с мужчиной может вызывать у женщины такой шквал эмоций и чувств, в котором можно утонуть, даже имея умную голову и прежде всегда трезвый расчёт. Раньше девушка не понимала, как можно сходить с ума, даже не по любви, а потому, что хочется оставаться наедине с мужчиной. Теперь ей стало стыдно, что она вот такая…
— Моя любимая, — прошептал Печкуров и впился своими губами в трепетные, ещё нецелованные уста Лизы.
Он старался быть нежным, но всё его мужское естество уже начинало довлеть над мозгом. Лишь только осознание последствий и жажда денег позволяли сохранять толику расчёта.
Лиза всё так же стояла, её губы не откликались на поцелуй мужчины. И она начинала понимать всё, что происходит. Вот только и кричать она не могла, ведь это уже позор. Она будет опозорена, если только хоть кто-то узнает, что здесь, под кроной раскидистой шелковицы, она позволила мужчине прикоснуться к себе иначе, чем целомудренным поцелуем тонкой ручки.
Печкуров же скользил по плечам девушки, её груди, он целовал её шею, спускался ниже, туда, куда уже никак не могла допустить его Лиза.
— Хватит. Саша, я прошу вас, хватит! — говорила Лиза, но при этом не могла сдвинуться с места.
Ей казалось, что за этим позором уже кто-то следит, что ей нужно оставаться молчаливой, но при этом желание вырваться начинало бороться с желанием остаться.
— Простите меня! — искренне сказал Печкуров, отстраняясь от девушки.
Всё. Пари выиграно. Александр Николаевич Печкуров доказал своим товарищам, что именно он в этой стае животных — лидер, вожак. Теперь карточный долг будет погашен, а в скором времени присланные от отца деньги позволят Печкурову не только оставаться на плаву, но и приодеться, сладить новый мундир и вновь сесть за карточный стол.
— Поздравляю, ты выиграл пари! — пьяным голосом, полным обиды, разочарования и злости, выкрикнули недалеко от того места, где Лиза уже начинала тихо плакать.
Елизавета Леонтьевна, сама себя не помня, ахнула и вскинула руку ко рту.
Словно ушат холодной воды вылили на разгорячённую девушку. Она встрепенулась, посмотрела на Александра, звонкая пощёчина окрасила румянцем щёку офицера, который, судя по тому, что сделал, не имел права считать себя достойным сыном Отечества.
— Савельев, ты ведёшь себя бесчестно в нашем споре! — выкрикнул Печкуров, моментально осознав, насколько нелепо в этих обстоятельствах и в этом предложении звучит слово «бесчестно».
А Лиза уже бежала, проклиная себя, не сразу даже вспомнив о том, что её молодая, упругая грудь всё ещё была оголена. Она опозорена. И даже не важно, узнал об этом дядюшка или кто-то ещё, важно, что здесь и сейчас её видели, её использовали. Она корила себя за то, что была готова позволить Печкурову даже чуть больше, чем он уже сделал. То влечение, та нега, что грела и расплывалась по её телу, эта до того неведомая энергия, неизменно сопровождающая чувство, возникающее между мужчиной и женщиной — всё это было неизвестно, это было страшно, всё это было… приятно. Вот из-за этой мысли она себя возненавидела ещё больше.