В том-то и дело, что там нечего видеть. Всё в спайках. В брюшной полости живого места нет. Удивительно, что мы ещё смогли правильно ввести лапароскоп. В этом нам помогло заключение УЗИ органов брюшной полости. Вычислили, так называемое, акустическое окно — место, откуда можно начать операцию. Единственная свободная от спаек точка.
Странно, что в заключении никто не описал, какой объём работы нас ждёт. Видимо, техника, на которой проводилось обследование, сильно хромает.
— Доктор Кацураги⁈ — позвал меня Щербаков.
— Я здесь, Игорь Алексеевич, успокойтесь, — произнёс я. — Не спешите. Работы у нас много. Чем больше мы с вами будем паниковать, тем быстрее ваши силы истощатся.
— Понял, — кивнул он. — Что посоветуете делать?
— Видите сальник? — спросил я.
Сальник — это сложенные вместе листки брюшины, которые прикрывают собой петли кишечника. Во всём этом хаосе Щербаков никак не мог разыскать это анатомическое образование. Благо, у меня был подключён стилус — указка, которой я мог изобразить, где лично я вижу сальник.
Игорь Алексеевич внимательно рассмотрел указанную мной зону, после чего кивнул.
— Вижу, доткор Кацураги, — произнёс он. — Рассекаем спайки?
— Да, для начала нам нужно рассечь спайки между сальником и брюшной стенкой. Это даст вам пространство для манёвра. Иначе мы тут с места сдвинуться не сможем, — объяснил я.
Щербаков приступил к работе. Я напряжённо разминал пальцы, сгорая от желания оказаться в этой операционной вживую. С «анализом» мы бы расчистили этот бардак за час. А тут, возможно, придётся провозиться до ночи.
— Сальник пересекаю? — спросил хирург.
— Да. Не забудьте заварить проходящие в нём сосуды. Чего нам здесь точно не нужно, так это кровотечения, — сказал я.
Зона операции начала потихоньку расчищаться. За спайками стали виднеться петли тонкого кишечника. Все они были спаяны между собой.
Кошмар… И как только этот мужчина смог дожить до операции? Не могу представить, как там пища проходила, не говоря уже о каловых массах. Скорее всего, последние тоже застревали в толстой кишке. Но до неё мы ещё не добрались.
— Стойте! — крикнул я. — Игорь Алексеевич, не спешите. Что вы собрались делать?
— Рассечь спайки между петлями кишечника, — ответил он. — А что?
— Электроножом? — с сомнением спросил я. — Не стоит. Уберите его. Между петлями режем холодным способом. Ножницами.
— Хорошо, — кивнул хирург и приступил к замене инструмента.
— Понимаете, почему так надо сделать? — уточнил я.
— Да, доктор Кацураги, — кивнул Щербаков. — Я поторопился. Электрический ток может вызвать повреждение стенки кишки.
— Верно, а теперь продолжаем.
Если бы я упустил этот момент, мы бы успешно завершили операцию, но через несколько дней в брюшной полости пациента мог наступить неприятный «сюрприз». Из-за повреждения током стенка кишечника могла прорваться через два-три дня. А когда её содержимое оказалось бы в брюшной полости, вся наша работа пошла бы на смарку.
Снова острый перитонит, снова спайки, снова серьёзная угроза жизни пациента.
Далее наступил один из самых муторных этапов операции. Щербаков внимательно просматривал все петли кишки. Нужно было вручную изучить несколько метров. Когда все спайки в этом отделе были пересечены, я дал команду переходить к следующему.
Так, двигаясь от органа к органу, Щербаков чистил брюшную полость. Однако, когда процесс уже почти был завершён, изображение на камере резко изменилось. Брюшная полость начала покрываться тонким слоем багровой крови.
— Доктор Кацураги! Я… Откуда-то кровит. Сильно кровит! — воскликнул Щербаков.
— Камеру ближе! — скомандовал я. — Вы где-то повредили сосуд. Спокойно, это не артерия, сейчас всё исправим.
Хирург поспешно сместил камеру, после чего я дал ему сигнал остановиться.
— Вот, посмотрите в левый верхний угол экрана, Игорь Алексеевич, — сказал я. — За спайкой не было видно, поэтому вы повредили одну из веток верхней брыжеечной артерии. Коагулируйте!
— Уверены? Мы можем это сделать? — засомневался он.
— Можем, она небольшая. Всего лишь ветвь, не беспокойтесь, — я постарался придать ему правильный настрой.
Щербаков собрался с силами и коагулировал сосуд с помощью специального прибора, иными словами, попросту закупорил его. Осталось только убрать последствия кровотечения и перейти к завершающему этапу операции.
Игорь Алексеевич поместил между органами противоспаечный барьеры — материал, который обязательно нужно оставить в организме после операции. Иначе вся работа пойдёт насмарку. Доставать эти барьеры не придётся, так как они уже через неделю рассосутся самостоятельно, не оставив от себя и следа.
Щербаков наложил последний шов. Операция была завершена.
— Поздравляю вас, Игорь Алексеевич, — улыбнулся я. — Вы хорошо поработали.
— Это вам спасибо, доктор Кацураги, — сказал он. — Без вашей помощи я бы не справился. Не думал, что мне доверят такую сложную операцию. Не представляете, как я рад, что всё прошло успешно.
Щербаков переключился на другой компьютер за пределами операционной. Он задал ещё несколько вопросов, я указал на основные ошибки, после чего мы собрались прервать соединение.
— Стойте, доктор Кацураги! — позвал меня он. — Ещё один вопрос есть… Он немного личного характера. Мне просто интересно, вы выглядите очень молодо, но, судя по вашим наставлениям, я имею дело с очень опытным хирургом. Какой у вас стаж?
Ох и додумался же он задать этот вопрос. Врать в любом случае нет смысла, наши русские коллеги могут это проверить. Скажу, как есть.
— Полгода, Игорь Алексеевич, — сообщил я.
У Щербакова отвисла челюсть. И это я ещё не стал уточнять, что полгода — это терапевтический стаж. А хирургом я работаю в Японии и того меньше.
Ошарашенный этой новостью Щербаков попрощался и прервал соединение. Я поднялся на четвёртый этаж — в конференц-зал, где меня ждали Ватанабэ Кайто, Рэйсэй Масаши и Уёхара Ёсико. Соответственно, за операцией следили два заведующих и один хирург. Эитиро Кагами не смог присутствовать, поскольку тоже взял отгул, чтобы позаботиться о жене.
— Блестящая работа, Кацураги-сан! — воскликнул Рэйсэй Масаши. — В какой-то момент я даже начал понимать русский язык. Всё-таки, как ни крути, а врачи друг друга даже на языке жестов понять могут.
— Я, правда, несколько раз заснула, — призналась Уёхара Ёсико. — Уж больно долгую и скучную операцию подобрали наши коллеги. Думала, это и не закончится. Не знаю, как вам хватило терпения отсидеть эту консультацию до конца, Кацураги-сан.
— А что там случилось? — вмешался в разговор Ватанабэ Кайто. — Я заметил, что в какой-то момент началось кровотечение.
— Щербаков тут ни при чём, — ответил я. — Если вдруг вы клоните к этому. За спайкой сложно было заметить сосуд. Кровотечение лёгкое, практически незначимое для организма. Наш коллега очень хорошо справился. Для новичка просто невероятный результат.
— Сказал человек, который работает хирургом всего пару месяцев, — прошептал Рэйсэй Масаши. — Не подумайте, что я пытаюсь вас обидеть, Кацураги-сан. Просто у вас талант.
— Благодарю, — поклонился я.
— Кацураги-сан, до понедельника чтобы ноги вашей здесь не было! — заявил Ватанабэ Кайто. — Эитиро-сан приказал мне, чтобы я не допускал вас к работе до последнего. Отдыхайте. У нас впереди ещё много дел.
— И загляните ко мне в понедельник, — добавила Уёхара. — Обсудим вопрос вашего отпуска. Мы нашли для вас свободное окно.
Я вернулся домой и, лишь оказавшись в квартире, осознал, что операция длилась более шести часов. А время пролетело так незаметно…
Что нельзя было сказать о последующих выходных. Трое суток я занимался своим здоровьем. Хорошо питался, восстанавливал себя и медитировал. Уже через два дня я чувствовал себя полностью отдохнувшим.
По вечерам виделся с коллегами и Ризе, прогуливался по Токио, но неожиданно для себя осознал, что без работы этот процесс не приносит мне должного удовольствия.
И дело вовсе не в трудоголизме. Я просто привык быть врачом, сделал это своим призванием. Если мне даже трое суток так сложно продержаться, боюсь представить, как пройдёт мой отпуск. Нужно обдумать этот вопрос, дать себе установку на отдых.
В воскресенье вечером, когда без медицины у меня началась настоящая ломка, я мысленно вернулся к теме дофамина и других гормонов удовольствия.
Раньше я этого не замечал, но теперь мне стало чётко ясно, что вся моя магическая система и обмен нейромедиаторов, отвечающих за удовольствие, хорошо функционируют только тогда, когда я регулярно лечу людей.
Медицина — мой собственный дофамин.
В конце концов, я сорвался. Энергия била ключом, её срочно нужно было куда-то девать. И поэтому я решил набрать номер Фукуро Тайтена — заведующего станцией скорой медицинской помощи.
— Кацураги-сан, что-то случилось? — испугался Фукуро.
— Всё в порядке, Фукуро-сан, — ответил я. — Хотел узнать, как сейчас у вас обстоят дела с нагрузкой.
— Я уж подумал, что вы себе скорую вызываете, — выдохнул заведующий. — Сегодня туго. Много вызовов. А чего это вы вдруг решили на ночь глядя этим поинтересоваться?
— Хочу помочь, — заявил я. — Могу подежурить с полуночи до утра.
— Да вы просто спаситель какой-то, — рассмеялся Фукуро. — Не поверите, я как раз собирался запрашивать на подмогу других врачей. Если вы уверены в своём решении, за вами сейчас же подъедет Момотаро Кендзо.
Скорая подъехала к моему дому уже через час. Я заранее переоделся в новый халат и спустился к машине.
— Кацураги-сан! — выглянул в окошко фельдшер Нода Такео. — Нам уже по дороге кинули адрес. Готовы?
— Конечно! — кивнул я и запрыгнул в машину.
— Ну вы даёте! — усмехнулся Момотаро Кендзо. — Не спится же вам!
— Бессонница, — солгал я. — Поэтому и решил немного с вами поразвлекаться.
— О-о! — протянул Нода Такео. — А мы сейчас развлечёмся. У нас очень странный адрес. Причём работать будем вместе с полицией.