ского уровня, считаю, что бороться можно. Вот только вся эта волокита и борьба мне никак не нужна была. Ведь, по сути, они также выполняют задачи по устройству государства. И среди них, я уверен, есть очень порядочные люди и высококлассные профессионалы, в рамках, конечно, допущений середины XIX века.
— Приводите свои дела в порядок, и отправляемся вместе с вами в Екатеринослав, — сказал, прощаясь Лопухин.
— Что ж… Раз вы хотите еще проиграть с десяток партий в шахматы, я, пожалуй, доставлю себе такое удовольствие, поеду рядом с вами, но… Не с вами, — сказал я, отправляясь прочь, подальше от жандармов.
Я покидал поместье Жебокрицкого в состоянии глубокой задумчивости и, конечно, моё настроение нельзя было назвать приподнятым. Рано расслабился, поспешил подумать, что враги, или те люди, которых можно было бы приписать к недоброжелателям, закончились. Сильно многого стоит потенциально высокоразвитая Екатеринославская губерния. И, чем более она будет развита, тем больше будет желающих оттяпать кусочек.
— Я ждала тебя, Алёша, — сказала Эльза, которая встречала меня на дороге к поместью. — Нам следовало бы объясниться.
Она амазонкой, пусть и в платье, восседала на коне, а мое воображение могло бы дорисовать картину обнаженной воительницы. Могло… Но не сейчас.
— Эльза, всё наше с тобой общение — это договор до той поры, когда я женюсь. Будь добра, не усложняй, — сказал я и направил своего коня дальше.
К «лямурам» и душевным объяснениям я сейчас расположен не был. Потом, если будет это самое «потом», можно и объясниться, даже повиниться за свою грубость. Хотя, порой, нужно быть жестоким, чтобы тебя, наконец, поняли. В отношении женщины это правило также работает. Вот сколько нужно раз сказать одно и тоже, чтобы доходчиво было?
Я направлялся прямиком к Елизавете Дмитриевне. Разговор с жандармом и осознание, что мне нужно уже в самое ближайшее время опять собираться в поездку в Екатеринослав, что вокруг меня, вероятно, сгущаются тучи, придавало не просто решимости, а какой-то злости. И сколько я буду ходить вокруг да около этой Лизоньки! Пусть становится моей женой, и я, как разберусь с проблемами, поеду убивать её обидчика, или пусть Лизонька катится ко всем чертям!
Вместе с тем, уже перед теремом, узнав от Саломеи, что Елизавета Дмитриевна находится в своей комнате, я остановился, сосчитал до десяти, сделал глубокий вдох-выдох, чтобы успокоиться. Всё-таки грубить, а моё эмоциональное состояние потворствовало грубости, не стоило.
— Саломея, принеси мне то кольцо, — сказал я, не уточняя, какое именно кольцо.
Впрочем, у меня иных колец и не было. Только то, которое было некогда подарено Кулагиной своему любовнику, и найденное мной в веере. Вот маман удивиться, когда увидит аккуратное, но весьма дорогое колечко на пальчике своей невестки. Или не увидит? Это если Лиза предложение отвергнет.
Через пять минут я направился в комнату к Елизавете Дмитриевне, чтобы решительно сделать ей предложение руки и сердца, и чего-то там ещё.
Подойдя к двери, я сделал вдох-выдох и постучал.
— Обождите! Я пока не готова принимать. Минуту, — прозвучал звонкий голосок Елизаветы Дмитриевны, а я стал отсчитывать время, минуту.
Не скажу, что я был слишком взволнован. По крайней мере, не тем фактом, что я собирался делать предложение. Жандармский подполковник — вот кто не оставлял мою голову в покое.
— Прошу, входите! — не через минуту, но через две Елизавета Дмитриевна соизволила меня впустить.
Она была несколько удивлена, что пришёл именно я. Вероятно, предполагала, что это моя матушка вновь решила оказать любезность и без страха показаться назойливой вновь набиться на беседу с Лизой.
— Вы? — удивилась Лиза, начиная прибирать чуть растрепанные волосы.
Нетоварный вид имела Елизавета Дмириевна, как она, видимо, рассудила. А по мне, так вполне товарный.
Вот ей-Богу! И не хочется сравнивать девушку с товаром, но складывалось ощущение, когда она стала спешно поправлять волосы, будто продавец увидел, что яблочки на витрине не выглядят свежими и стал протирать их тряпкой. Меня даже несколько оскорблял тот момент, что к Елизавете Дмитриевне относятся как к некой вещи, которую необходимо удачно продать. Не то, чтобы я уже считал себя мужем этой прекрасной особы, но то, что таким образом относятся к моей, пусть даже потенциальной, но супруги, злило.
— Оставьте, Елизавета Дмитриевна, вы прекрасны даже без уложенной аккуратно пряди волос, — пришлось мне прервать этот затянувшийся процесс укладки непослушных волос.
Лиза имела шикарные, пышные чёрные волосы. И мне было бы намного приятнее видеть их в растрёпанном виде, чем в аккуратной причёске. А ещё более приятно было бы видеть их растрёпанными на подушке в моей кровати.
— Чем обязана, сударь? — всё же взяв себя в руки, спросила Елизавета.
— Елизавета Дмитриевна, я считаю, что нам нужно и с вами объясниться, а не только с вашим дядюшкой. Вы можете посчитать меня наивным пылким юношей, но мне хотелось бы, если и связывать себя узами с кем-то, то по согласию. Я не могу быть с той, кому я безразличен вовсе. Говорить о любви не стану. Это чувство, на мой взгляд, может быть искренним и сильным лишь тогда, когда люди хорошо друг друга знают и живут вместе в согласии и в добре. Но я спрашиваю вас, нравлюсь ли я вам, считаете ли вы, а не ваш дядюшка, что я достойный человек, с коим вы могли бы связать свою жизнь? — выдал я далеко не самый романтичный текст.
Я протянул девушке кольцо, понимая при этом, что в некотором роде нарушаю обычаи. Ведь предложение должно было прозвучать исключительно в присутствии близкого родственника, который отвечает за вопрос замужества Елизаветы, то есть в присутствие Алексея Михайловича Алексеева.
Вот только, с Алексеевым мне и так предстоит иметь коммерческие дела. Когда получится договориться или отбиться от Третьего отделения. А вот с Елизаветой Дмитриевной — жить.
— Вы ввергли меня в растерянность, — не отводя глаз от кольца, отвечала Лиза.
— И каков ваш будет согласительный ответ? — с искренней улыбкой отвечал я.
— Согласительный? Наглец! Воскликнула Лиза, — несколько нервозно рассмеявшись.
— Я прорвусь через любые преграды, получу чины и возможности. Я буду вам хорошим мужем, вы будете гордиться мной, любовь… Я сделаю всё, чтобы вы меня полюбили. Однако, порой, для прочного брака может хватить и любви одного человека. Я не скажу, что пылко влюблён. Но я не вижу иных достойных особ, которые вызывали бы у меня чувства. Я с вами искренен, хотя мог бы обольщать стихами, льстивыми речами и томно дышать, — сказал я, понимая, что, наверное, именно таким образом, как я и описал, нужно было действовать.
— Но вы решили не утруждать себя не чтением стихов, ничем иным, что могло бы мне понравиться, — сказала Елизавета.
— А не самое ли и важное в отношениях между мужчиной и женщиной — это искренность, доверие и правда? Но я и сам не хочу заблуждаться, и намерен показывать искренность, а не плести паутину словесных кружев, — сказал я.
Вот, если она сейчас скажет «нет», развернусь, попрощаюсь с Алексеевым и отправлюсь Екатеринослав уже сегодня. Я даже невольно стал сравнивать Елизавета Дмитриевну и Марией Александровной Садовой. Да, та девица отрабатывала проституткой. Если бы не этот факт, а также если бы не то, что брак с Лизой экономически выгоден, то я бы всерьёз рассматривал Машу в качестве своей супруги. Она мила, достаточно образована, может, характером слабее, чем Лиза, но я и Елизавету знаю плохо.
— Что сказал мой дядюшка? Вы сговорились с ним? — интересовалась Елизавета, при этом с укором посматривала на меня, но с интересом на кольцо в моих руках.
— Да, мы сговорились, — сухо отвечал я.
— Так вы любите меня? — чуть ли не прокричала Лиза.
— Да, — слукавил я, понимая, что, если скажу иное, то потерплю фиаско в своём сватовстве.
Наступила неловкая пауза. Слетела маска холодной леди, она начала соблазнительно покусывать нижние губы, порой, выставляя удивительно белые зубки. И в этом своём естественном виде Лиза казалась ещё более краше и желаннее.
— Что с вами обсуждал мой дядюшка? — нерешительно, пряча глаза, спросила Лиза.
— Вы о том конфузе, который устроил вам, доверчивой девушке, некий подонок? Алексей Михайлович был со мной честен, я это оценил. По службе меня вызывают в Екатеринослав, но при первой же возможности я найду время и пристрелю того нахала, — сказал я.
— Если вы с дядюшкой поговорили и об этом, после всего услышанного вы желаете взять меня в жёны… Я покорюсь воле своего защитника и благодетеля Алексея Михайловича, — вкрадчиво сказала Лиза.
Мне стоило немалого труда, чтобы не проявить излишних эмоций, не высказать Елизавете то, что главной причиной нашего вероятного брачного союза должен быть не Алексеев, а мы с ней. Но я сдержался, посчитав, что Елизавета Дмитриевна просто прячет свои сомнения за авторитет дяди. Она, как и положено девушке, не уверена, но на то мы мужчины и есть, чтобы неуверенность девушки компенсировать своей волей и решительностью.
Я сделал два шага вперёд, взял бархатные ручки Лизы в свои руки, не преминул большими пальцами своих рук погладить девичьи ладони, а после притянул девушку к себе и максимально, насколько был только способен, нежно поцеловал. Девушка вздрогнула, но не отшатнулась. Я не понимал, отчего именно её сейчас потряхивает: то ли это от возбуждения, то ли своими действиями я всколыхнул какие-то не самые приятные воспоминания. Но с теми фобиями, чтобы там не случилось у Лизы в Севастополе, ей предстоит бороться.
— Вы не пожалеете о своём решении, — сказал я и спешно покинул комнату Елизаветы Дмитриевны.
Не хотелось присутствовать в тот момент, когда девушка придёт себя и будет искать виноватого в своём состоянии оцепенения. А виновато только строгое воспитание, когда девушки впервые могут быть поцелованными лишь только в брачную ночь. Нет, я не за распущенность, я лишь за то, что и девушки, и парни должны подходить к выбору того, с кем собираются связать свою жизнь, уже с определёнными понятиями. Десятилетия жить с человеком, который тебе противен, как сексуальный партнёр, — это, наверное, если не ад, то чистилище.