Установилось молчание. Я внимательно следил за тем, как некоторые офицеры синхронно посмотрели в одну сторону, на одного конкретного офицера. Так они выдавали второго спорщика. Я уже знал, на что был спор и кто спорил. Слуги многое знают о своих хозяевах. А буквально один рубль творит волшебство, когда даже малоосведомленный человек начинает говорить. Главное, чтобы этот человек ничего от себя не выдумывал.
Вместе с тем, пауза затягивалась и становилась уже неприлично длинной. Если никто не признается, то мне самому придется называть имена. И меня обвинят во лжи. Так что же? Либо множество дуэлей, либо уходить прочь, сильно замарав свою репутацию.
В этой звенящей тишине я, казалось, слышал, как отсчитываются секунды до того, как меня подвергнут решительному остракизму, о котором быстро станет известно в обществе.
Слышал и ждал, не сводя с них взора.
— Господа, я знал о том споре, — из-за спин офицеров с более высокими чинами вперёд пробивался мичман.
Все смотрели на этого молодого офицера с горевшим взором увлажнившихся глаз. Он шёл вперёд, в мою сторону, словно поднимался на эшафот. Впрочем, если он скажет сейчас правду, а значит, не станет отрицать и своё бесчестное участие в споре, если таковое имелось, то не быть этому мичману адмиралом.
Невозможно будет служить ему далее. Но жалеть кого бы то ни было, тем более, если этот человек действительно имеет отношение к тому спору, я не буду.
— Спор был. Я тому свидетель. Называть иных господ, которые принимали участие в том гнусном поступке, я не стану. Но поступок был подлым, на что я указывал господам, однако же они не прислушались. Господин Печкуров обязался показать свою удаль в соблазнении девицы. Он начал её проявлять, но барышня вырвалась и убежала, — дрожащим голосом говорил теперь мичман.
Капитан второго ранга посмотрел на меня, на собравшихся офицеров — и вновь на меня. Было понятно, что он в растерянности. Пригласили для того, чтобы указать мне мою вину и подлость, а вышло так, что коллективная честь офицеров Черноморского флота пострадала. Ведь мало того, что был, случился этот гнусный спор. Это так… Не настолько и важно, чем другое. Спорщик не признаётся! Не пошлость, пьянство или воровство — самые презираемые пороки офицера. Трусость — первостатейное зло и позор.
— Мы со всем разберёмся. С вашей стороны, господин Шабарин, я хотел бы взять обещание, что более дуэлей и смертей среди офицеров Черноморского флота с вашим участием не случится. Когда мы выясним подробности случившегося, мы найдём возможность оповестить вас об итогах расследования, — произнёс капитан второго ранга.
Казалось, я должен был сейчас развернуться и уйти, и, вероятно, это было бы даже правильным. Однако…
— Я не буду просить вас принести мне извинения за тот самосуд, который вы намеревались, очевидно, устроить. У вас впереди славные подвиги, потому с героями России мне не пристало ссориться, — я улыбнулся, предвкушая, какие удивлённые лица сейчас увижу. — А есть ли у вас гитара, господа?.. Ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт…
Через два дня я спешил в направлении Харькова. Имение Алексея Михайловича Алексеева располагалась западнее города Изюм, туда и вела меня дорога.
До первого снега оставалось недели две, после же, до стабильных заморозков по ночам, дороги будут просто непроходимыми. Потому я спешил окончательно решить вопрос со своей женитьбой, уговорив Алексеева до Рождественского поста обвенчать меня и Лизу. Слишком серьёзные планы были у меня на весну следующего года. Если не обзавестись супругою ещё в этом, 1848 году, то как бы не пришлось ждать со свадьбой ещё более года.
— Алексей Петрович, милый друг, я рад, что вы нашли время приехать ко мне, — осторожно, выбирая выражения, встречал меня Алексеев. — Как складывается ваша карьера? Разные, знаете ли, слухи ходят.
— Не извольте беспокоиться, любезный Алексей Михайлович. Но вам ли не знать, что, получив повышение, человек всегда сталкивается с трудностями. Не хотели, знаете ли, некоторые силы моего карьерного возвышения, за что они и поплатились. Нынче же все стороны к вящей пользе договорились, а я приобрёл покровителей, — сказал я, напитывая свой тон недовольством.
А кому будет приятно, что его встречают радушно лишь только тогда, когда он выгоден? Мне прекрасно понятно, что Алексееву было бы плевать на какого-то там Шабарина, если бы через меня он не собирался получить контракты с губернией, но ведь кроме разума всегда есть эмоции. Ведь если бы я был, как мечтали мои недоброжелатели, вышвырнут из администрации губернатора Екатеринославской губернии, то сейчас меня бы просто гнали вениками за пределы поместья Алексеевых. Дело бы кончилось дуэлью, а там — дурной славой бретёра и дуэлянта.
Почему дурной, если до сих пор за то же самое с восхищением вспоминают того же Толстого-Американца? Потому что я в данном случае выступал бы агрессором и не даму у соперника отбивал, а у пожилого уважаемого дворянина — племянницу. Разные это ситуации. Да и не Пушкин я, чтобы мой буйный нрав подавался как достоинство. Тот уж был звездой.
— Не извольте обижаться, господин Шабарин! Вы мне кажетесь человеком благоразумным, потому должны понимать… — сказал Алексеев, не уточняя конкретно, что именно я должен понимать.
Понимаю, еще как понимаю! Я лишь купец, а Алексеев — продавец нужного мне товара. И все любезности теперь — исключительно по прейскуранту. Получилось через меня заключить контракт с губернией на покупку мяса с поместья Алексеева? Вот вам слова благодарности и располагающая улыбка на сдачу. Нет? Ничего и не получите.
— Так что же, Алексей Михайлович, наша договорённость о венчании остаётся в силе? — решительно спросил я.
Алексеев несколько замялся — огорошил я его прямолинейностью вопроса, но потом подтвердил, что соглашение он изменять не собирается.
— В таком случае… — я притворно улыбнулся. — У меня есть для вас с десяток вариантов, куда можно было бы вложить деньги, а также предложения, подписанные самим губернатором, чтобы вы, Алексей Михайлович, стали одним из соучредителей Губернского банка.
Мы ещё даже не зашли в дом, а уже о делах говорим. Меня встречали на крыльце роскошного двухэтажного особняка с колоннами в классическом стиле; с большим садом со статуями и уставленным тут и там скамейками и беседками; чистыми двумя прудами, в которых плавали довольные и сытые утки. Не скажу, что всё это выглядело очень уж роскошно, но, по крайней мере, достойно,. Такому помещику просто необходимо было иметь изобильное родовое гнездо.
— Так чего же мы стоим, пойдемте в дом! — сказал Алексеев и взял меня под руку, словно мы с ним уже близкие родственники.
Он повёл меня по ступенькам в большой особняк, который впору было бы назвать дворцом.
И улыбка на сдачу… Значит, Алексей Михайлович уже счел меня выгодным своим приобретением. На то, что мне указали моё место, я, не нарушая приличий и вежливости обхождения, ответил несогласием — и показал, что достоин более высокого положения, в том числе и в доме Алексеева. Посмотрим еще, у кого какое место.
— Алексей Петрович, рады вашему столь скорому визиту, — любезничала со мной и будущая тёща.
Сперва, когда мы вошли в дом, она посмотрела на своего мужа, тот, видно, подал ей какой-то знак, и сразу же улыбка озарила лицо Екатерины Ильиничны. Ох, не с тем человеком я договаривался. Глава семьи тут — жена!
Если Елизавета Дмитриевна будет стараться выстроить в нашей будущей семье подобные же отношения, то будет она тогда лишь хранительницей очага под замком и запретами. Станет растить детей, заниматься ручными поделками, а мне придётся искать иные отношения с женщинами.
М-да. Что-то я слишком скептически отношусь к своей женитьбе. Ну, нет в округе достойных невест, которые могли бы сравниться по красоте, приданому и положению с Елизаветой Дмитриевной. А на то, что Алексеев отдаст свою родную дочку за меня, не стоило и надеяться. Да и она сама мне не особо нравилась. Даже в столь юном возрасте, а ей было четырнадцать лет, очевидно, что красотой девица не вышла. А ещё имел место и другой момент.
Дело в том, что Лизу я хотел брать себе в жёны, кроме прочего, чтобы иметь некоторую возможность не подпасть под влияние Алексеевых. Я и без того собирался помогать своим будущим родственникам, но делать это умеренно и без коррупционной составляющей. И в этом отношении моя женитьба на племяннице — это совсем не то, что женитьба на родной дочери. Если случатся между нами с Алексеем Михайловичем какие-то противоречия, то мне будет куда проще решать вопросы с ним.
— Елизавета Дмитриевна, я очень рад вас видеть. Вы становитесь всё краше и краше, — сказал я, целуя ручку своей будущей жене.
— Можно ли у вас поинтересоваться, Алексей Петрович, чем вызван ваш визит? — спросила Лиза с заметным волнением.
При этом Алексей Михайлович сверкнул в сторону своей племянницы глазами. Да, её вопрос мог быть расценен и несколько оскорбительно. Уж не забыла же она, зачем именно я прибыл!
— Я намереваюсь предложить вашему дядюшке день для нашего с вами венчания. А также обсудить, где и как оно будет проходить, — сказал я.
Мне понравилось наблюдать за реакцией и Елизаветы Дмитриевны, и её родственников. Но пора показывать, что я ведомым за их спинами не буду.
Уже через полчаса мы сидели за столом и мирно общались, словно давно породнились.
— Алексей Петрович, не скажете, а откуда вы к нам спешили? Из своего поместья? Или из Екатеринослава? — прозвучал, казалось бы, обычный вопрос.
Но я знал, откуда ветер дует. Я сам просил своих людей распространять информацию, что мы прибыли из Севастополя. Не пристало мне хвастаться и с порога кричать, что я убил на дуэли обидчика Елизаветы. Но вот если этот факт всплывает без моего хвастовства, то он должен прибавить мне баллов в глазах Алексеева.
— Я к вам прямиком из Севастополя, — коротко сказал я, а моя невеста вздрогнула. — У меня было одно предложение по делам коммерции к его высокопревосходительству Адмиралу Лазареву. Попутно же я решил… некоторые вопросы чести.