— Добро на ещё одну экспедицию получить будет трудно, — сказал я. — Даже если доктор Сорокин разрешит мне это сделать, ему всё равно придётся отчитаться перед «ВОЗ». То есть сначала он запросит разрешение у руководства, а затем уже даст его мне. Поэтому нужно начинать с верхушки. Я свяжусь с Теодором Авраамом Гебреусом лично. И попробую его убедить. У нас с ним контакт налажен. Думаю, мне удастся что-нибудь ему наплести. А что конкретно — обдумаю во время поездки в Южно-Сахалинск.
Однако я не договорил Куперу, что я задумал на самом деле. Точнее — как я собираюсь убедить генерального директора.
Мне этот план не очень нравится, но в крайнем случае придётся воспользоваться комбинацией «компаса» и «контроля». Этим навыком я не пользовался уже давно. Возможность активировать эту силу у меня восстановилась. Сначала попробую уболтать Гебреуса самостоятельно, но если он даст отказ — воспользуюсь козырем.
— Допустим, — кивнул Купер. — А что дальше? Просто представь. Если всё получится, сразу же после твоей поездки «Фебрис-12» исчезнет с нашей планеты. Как ты это объяснишь? Наверняка тебе будут задавать вопросы. В первую очередь «ВОЗ».
— Сразу после нашего визита ядро метеорита утилизируют. И гибель вируса, скорее всего, свяжут именно с этим, — объяснил я. — А дальше пусть микробиологи ломают голову, каким образом уничтожение ядра повлияло на весь вирус в мире. Это нас уже не касается. Самое главное, что мы полностью избавимся от него.
Окончательный план готов. Всё разложено по полочкам. Дальше остаётся только следовать ему и вносить корректировки, если что-то выйдет из-под контроля.
А это обязательно случится. Я уже давно привык, что почти из любой проблемы вырастают сразу две. Как головы у гидры.
Закончив диалог с Купером, я направился в лазарет, где как раз закончил работу Игорь Щербаков. Он оказался не против направиться в Южно-Сахалинск со мной, если эту идею одобрит Сорокин.
Я решил не откладывать этот разговор в долгий ящик и сразу же пошёл в научно-исследовательский центр, где трудились Романовский и главный инфекционист. И уже там случилась первая проблема.
Как я и говорил. Головы гидры.
В лаборатории шёл активный спор между Сорокиным и Мэтью Родригесом.
Кто бы сомневался… Как знал, что он ещё что-нибудь выкинет. Но я не хотел попусту тратить время и, проигнорировав коллегу по группе, сразу же подошёл к главному инфекционисту.
— В чём дело, доктор Кацураги? — выпалил Сорокин. Он всё никак не мог успокоиться после ссоры. Которая, между тем, лишь встала на паузу.
— Я пришёл сообщить, что хотел бы направиться на Сахалин к пациенту с иммунитетом. Игорь Алексеевич согласился лететь туда со мной, — произнёс я. — Думаю, что нам нужно как можно скорее закончить с этим делом, чтобы у нас появилась возможность создать новые сыворотки.
— Боже, и вы туда же… — устало протёр глаза Сорокин.
— В смысле? — не понял я.
— В смысле — доктор Родригес пришёл ко мне с теми же требованиями! — взмахнув руками, прокричал Сорокин. — Но я не могу разослать всю группу. Изначально планировалось, что туда полетит только один Игорь Алексеевич.
— Я уже сказал вам, что меня не устраивает такой расклад, — нахмурился Родригес. — Я уже давно подозреваю, что от меня и моего региона утаивают качественные препараты. Поэтому я хочу лично присутствовать при заборе анализов у пациента с иммунитетом.
— Знаете, что? — после недолгого молчания произнёс уже вымотанный Анатолий Викторович. — Допустим, я могу отправить туда двоих. Но троих — точно нет. У нас в отделении ещё десять человек с «Фебрис-12». Кто-то должен заниматься и ими. Я один с этим не справлюсь, а инфекционистов из других стран сюда не пришлют, поскольку они сейчас заняты работой с вирусом в ваших регионах.
Только не это. В любой другой ситуации я бы пошёл работать в стационар, пока другие обследуют пациента в Южно-Сахалинске. Но мне нужно присутствовать там лично. Не факт, что мне удастся скопировать последовательность генов из тех материалов, которые они привезут. Для этого мне требуется живой человек и «генетический анализ».
Родригес даже не подозревает, насколько он на этот раз запорол весь план. Из-за его выходки мы рискуем проиграть эту войну. От него вреда в сто раз больше, чем пользы. Как он вообще умудрился пройти собеседование с Гебреусом ещё тогда — в Австралии?
И ведь самое неприятное, что мне нельзя пользоваться «контролем» раньше времени. Если сейчас я потрачу эту способность на Родригеса, то потом, возможно, провалюсь на разговоре с генеральным директором.
И что мне тогда останется? Сбегать из лагеря и на своих двоих добираться до ядра метеорита, где меня засекут камеры детекторов? Бред. Такой вариант даже не рассматривается.
Если я ничего не предприму, он точно отправит Родригеса, чтобы тот успокоился и хотя бы пару дней не мозолил ему глаза.
Точно… У меня ведь есть железный аргумент, против которого даже Родригес не попрёт. Вернее, попрёт, но ничего сделать не сможет, поскольку на моей стороне будет не только Сорокин, но и «ВОЗ».
— Анатолий Викторович, — произнёс я. — Но я обязан отправиться туда. Этого требуют условия, на которых был заключён договор между мной и руководством группы «Двенадцать».
— Какие ещё условия⁈ — тут же встрял Родригес.
— Я отчитываюсь за этот регион. Азия — это зона моей ответственности. И восточная часть России — не исключение, — произнёс я. — Генеральный директор будет ждать информацию от меня. И я не могу передать её с чьих-то слов.
У Родригеса аж нижняя челюсть отвисла. Он хотел возразить, но ничего не мог придумать.
— Вообще-то, вы правы, доктор Кацураги, — заключил Сорокин. — На том и закончим разговор. Вы полетите с Игорем Алексеевичем завтра утром.
— А я… — попытался продолжить спор Мэтью.
— А вы, доктор Родригес, — перебил его Сорокин, — если хотите, можете написать на меня хоть сто жалоб. Генеральному директору, президенту, да хоть в «ООН»! Решение принято, и пересматривать я его больше не буду. Всё, расходимся, господа!
Мы с Родригесом одновременно покинули лабораторию, но на этот раз он больше не язвил. По пути к комнатам коллега не произнёс ни слова. Готов поспорить, что сейчас он отойдёт от шока и всё равно напишет пару ласковых в «ВОЗ». Но репутацию он себе уже подпортил. Слушать его никто не будет.
Я всё никак не мог понять, с чего вдруг он так взъелся на меня. Только из-за этой истории про липовые сыворотки, которые якобы поставляют в Южную Америку?
Вряд ли. Такое ощущение, что за его агрессией кроется что-то ещё. Но его выходки и мотивация — это последнее, что меня сейчас беспокоит. Сейчас куда важнее выспаться перед завтрашним перелётом. В Южно-Сахалинске мне понадобится много сил.
На следующее утро Игорь Щербаков получил у Сорокина распечатку, в которой был описан маршрут, адрес и вся информация о нашем пациенте, включая его выписки из амбулаторных карт. Пока военные везли нас в аэропорт Владивостока, мы с коллегой изучали полученные документы.
— Дмитрий Сергеевич Дорничев, — прочитал вслух Щербаков. — Род деятельности — писатель. Ого! Интересно. Писателей я ещё не лечил. Так… Адрес глянем попозже. Кажется, он где-то на окраине города живёт. Придётся ещё от аэропорта долго добираться. Но ничего страшного, мне сказали, что он уже предупреждён о нашем визите и сможет встретиться с нами в любое время.
— Есть что-то интересное по его историям болезни? — спросил я. — Хронические заболевания? Аллергии, операции?
— Ничего особенного, — ответил Щербаков. — Он почти никогда за помощью не обращался, как я посмотрю. Одна госпитализация с переломом десять лет назад, удаление аппендицита шесть лет назад, и до лета прошлого года он больше никуда не обращался.
— А что случилось летом? — спросил я. — Профессор Романовский ведь упоминал, что он наблюдался по поводу какого-то аутоиммунного заболевания, в ходе чего и обнаружились антитела к «Фебрис-12».
— Да, здесь это описано, — кивнул Игорь. — Только никаких подробностей насчёт его заболевания нет. Диагноз так и не выставили. Наблюдался в связи с подозрением на системную красную волчанку, но этот вариант отмели. А почему вас так заинтересовал его анамнез, доктор Кацураги?
— Не хочу ничего упустить, — ответил я. — Важна каждая деталь. Мы ведь пока что не знаем, из-за чего он вообще родился с этим иммунитетом. Есть вероятность, что синтез антител передаётся сцеплено с каким-нибудь заболеванием.
— Хм, а ведь правда… — задумался Щербаков. — Всё-таки хорошо, что со мной в итоге отправили вас, а не доктора Родригеса. Только не говорите ему, что я это сказал.
— Я с ним вообще стараюсь лишний раз не разговаривать, — усмехнулся я.
Вскоре машина остановилась в аэропорту, билеты уже были куплены. Мы сели на борт и всего за полтора часа добрались до Южно-Сахалинска. Расстояние здесь примерно такое же, как от Владивостока до Токио.
На протяжении всего пути мы продолжали обсуждать потенциальные причины развития иммунитета. Хоть Щербаков и хирург, на темы других специальностей он тоже неплохого поддерживает разговор.
Хотя, если бы он не разбирался во всей медицине в целом, ему бы и не удалось дойти до финала олимпиады в Австралии и стать частью группы «Двенадцать».
Прибыв в Южно-Сахалинск, мы вызвали такси и поехали к дому Дорничева. Пациент жил на самой окраине города в частном доме. В итоге ехали мы даже дольше, чем летели. Под конец дорога нам уже наскучила, и мы начали делать ставки на тему того, какое заболевание может оказаться у нашего пациента.
Всё-таки неспроста же он начал проходить это обследование?
Дом Дмитрия Дорничева стоял на отшибе, вдали от соседей. Мы с Щербаковым постучались в дверь, но нам почему-то никто не открыл. Не хотел я тратить энергию, но всё же придётся воспользоваться «массовым анализом». А вдруг ему стало плохо? Тогда придётся искать способ, как проникнуть в дом.
От этого человека, возможно, зависит судьба всего человечества. Так что лучше перестраховаться.