В данном случае обычно рассекают связку Трейтца — складку, на которой висит кишечник. Тогда двенадцатиперстная кишка изменит своё положение, и симптомы исчезнут. Для этого даже широкий разрез не делается. Всё можно провести обычным проколом и введением эндоскопа.
Щербаков и Сергеев остались в палате дожидаться сосудистого хирурга. Вскоре, когда были проведены дополнительные обследования, мой диагноз подтвердился. Именно с этой новостью ко мне и заглянул Игорь Алексеевич.
— Доктор Кацураги, вы как всегда на высоте, — покачал головой он. — Скажу честно, у меня и в мыслях не было, что у него может быть это заболевание.
— Ничего особенного, я просто несколько раз вёл таких пациентов. Сразу узнаю позу, облегчающую боль, — ответил я.
— Вообще-то, я пришёл к вам не для того, чтобы рассказать о результатах обследований. Мы с доктором Сергеевым посовещались и решили сделать вам одно предложение. Уверен, вас оно заинтересует.
Глава 14
— Честно говоря, Алексей Георгиевич очень удивлён тем, как вы сходу поставили диагноз тому пациенту с синдромом верхней мезентериальной артерии, — произнёс Игорь Щербаков. — Мы бы хотели предложить вам задержаться ещё на неделю в нашей клинике. С главным врачом уже переговорили, у нас получится провести вас через программу обмена врачей. Наши коллеги немного с вами поработают, а затем уже вы вернётесь в Японию.
— Вы правы, — кивнул я. — Предложение и вправду интересное. А что насчёт моего пребывания в стационаре? Меня выпишут?
— Насчёт этого не беспокойтесь, — ответил Щербаков. — В первую очередь именно поэтому Алексей Георгиевич и захотел, чтобы вы задержались. Сможете продолжить обследование, а заодно у вас появится возможность поработать с нашими коллегами. Языковой барьер для вас отсутствует полностью, так что никаких проблем возникнуть не должно.
И вправду хорошая мысль. За эту неделю мне бы хотелось разобраться с несколькими делами прежде, чем возвращаться в Токио.
К примеру, выяснить, что за болезнь пытается во мне развиться. Было бы здорово закончить с ней и прилететь домой уже полностью здоровым.
Кроме того, я бы с радостью побыл в России ещё немного. Интересно взглянуть, как идёт работа у местных врачей, а заодно помочь тем из них, у кого возникают проблемы с диагностикой заболеваний.
Но и это ещё не всё. Есть другая причина задержаться. Я ведь ещё после возвращения из Южно-Сахалинска принял решение, что проведу в России одну или две недели даже тогда, когда «Фебрис-12» окажется ликвидирован.
— В таком случае я с радостью приму ваше предложение, — сказал Щербакову я. — Но мне бы хотелось попросить об ответной услуге. Получится ли как-нибудь организовать перевод Дмитрия Дорничева из эндокринологического отделения южно-сахалинской больницы сюда — к нам?
— Это… странная просьба, — удивлённо вскинул брови Игорь Щербаков. — Вы ведь говорите про того пациента с иммунитетом? Зачем он вам тут понадобился?
— Я пообещал ему, что доведу его до конца. Лично или дистанционно. Но раз уж мне в любом случае предстоит задержаться, было бы здорово проследить лично за тем, как ему подбирают правильную терапию, — объяснил я.
— О вашем обещании я помню, но, если честно, я даже не думал, что вы говорили об этом всерьёз, — сказал Щербаков. — В целом оформить такой перевод возможно. Пока что наши допуски от группы «Двенадцать» ещё работают, и мы можем отдавать приказы клиникам, не объясняя при этом никаких причин. Но вопрос в том, согласится ли сам пациент на такое путешествие?
— Согласится, Игорь Алексеевич, — уверил его я.
Дмитрий Дорничев после разговора со мной смирился с тем, что ему придётся провести много времени в стационаре, но только при том условии, что я лично проконтролирую процесс его лечения.
Пока что не уверен, но, может быть, у меня даже получится полностью излечить болезнь Аддисона. Такого на моей памяти ещё никто не делал, да и я сам не рисковал проводить столь сложные манипуляции лекарской магией. Но хотя бы попытаться точно стоит. Если магия не справится, тогда хотя бы грамотно подберу ему диету и составлю схему приёма препаратов гормональной заместительной терапии.
Вскоре после завершения разговора я прошёл в ординаторскую, куда передали мои личные вещи из научно-исследовательского лагеря, а Щербаков показал, где находится душевая комната для персонала.
Кормили в больнице по три-четыре раза в день, а спать можно было в палате, за которой я до сих пор был прикреплён, так что по итогу я оказался обеспечен всеми удобствами.
Сбылась моя мечта! Наконец-то я могу буквально жить на работе. Ура!
Разумеется, эти мысли граничили с сарказмом, но я был не против пережить такой опыт. Честно говоря, устал я возиться с этим вирусом. Хочется вернуться к чему-то приземлённому, к нормальной клинической жизни.
Облагородив свою палату и переодевшись в свой халат, я вместе с Алексеем Георгиевичем Сергеевым прошёл к главному врачу, у которого подписал все необходимые бумаги для временного трудоустройства в главную клинику Владивостока.
Ближе к вечеру наступило затишье. Поток пациентов прервался, врачи дневной смены разошлись по домам, а в терапевтическом отделении остались только мы с Сергеевым. Алексей Георгиевич чем-то напоминал мне старого заведующего терапией из клиники «Ямамото-Фарм». Накадзима Хидеки тоже работал больше всех и дежурил чуть ли не каждую вторую ночь, несмотря на свой возраст.
Да, есть много таких людей в нашей профессии. Вроде и семьи есть, и с друзьями хочется повидаться, но какая-то необъяснимая привычка требует «жениться» на своей работе.
Я тоже всегда таким был, лишь в Японии решил немного отстраниться от всей этой волокиты и завести настоящую семью. Одну жизнь без семьи прожил. Уж во второй точно можно попробовать построить судьбу иначе!
— Доктор Кацураги, а могу я задать вам один… Эм… Неудобный вопрос, — разливая нам чай, произнёс Сергеев.
— Конечно, спрашивайте всё, что вам интересно, — ответил я.
— А это правда, что у вас в Японии медицина не такая уж и хорошая, как о ней говорят? — спросил Сергеев. — Понимаю, вопрос звучит обидно. Просто Япония входит в десятку стран с лучшей медициной, но мой коллега, побывав у вас, много раз упоминал, что у вас очень неудобная система.
— Не беспокойтесь, ваш вопрос меня не обижает, — улыбнулся я. — Есть две причины, по которым ваш знакомый так высказался. Во-первых, наши системы здравоохранения очень сильно различаются. Я бы даже сказал — кардинально. А во-вторых, у нас, как и у вас, большую роль играет удача. Можно попасть к хорошему врачу, можно попасть к плохому. Такое, как мне кажется, бывает во всех странах.
— Насчёт последнего согласен. А системы-то у нас в чём отличаются? — заинтересовался Сергеев.
— Начнём с того, что в России медицина полностью бесплатная, — произнёс я. — Да, здесь есть частные клиники, но при этом люди имеют возможность получить бесплатную помощь абсолютно в любой ситуации. Что бы ни случилось.
— Система «ОМС», — кивнул Сергеев. — Обязательное медицинское страхование.
— В Японии существует подобная система, но страховка покрывает лишь часть медицинских услуг. Всё остальное пациенты оплачивают самостоятельно, — объяснил я. — Плюс ко всему у нас не так уж и много широкопрофильных больниц. В основном страну заполнили частные клиники. То есть не всем удаётся прийти на приём к терапевту, а затем направиться к какому-нибудь кардиологу. Нет, для второй консультации придётся искать другую клинику. Хотя лично я в своей частной клинике стараюсь держать как можно больше врачей разных специальностей.
— Понял вас, доктор Кацураги, — вздохнул Сергеев. — Если честно, на слух система не кажется уж слишком отличной от нашей. Меня в целом здесь всё устраивает, но на прошлых местах работы я настрадался очень сильно. В основном из-за проблем с оборудованием. Кстати, как у вас дела с финансированием клиник? Техника работает? Сбои происходят редко?
— Опять же зависит от руководства, — сказал я. — Если главный врач находит способ зажать деньги и закупить дешёвое оборудование, конечно же, возникают проблемы!
— Вы прямо-таки в точку попали, — кивнул Алексей Георгиевич. — В этой клинике у меня таких проблем нет, но по молодости я работал в другом конце России и… Вы даже представить себе не можете, какие там были проблемы с финансированием. У меня создавалось впечатление, что главный врач все бюджетные средства на завтрак жрёт! Иначе я не могу объяснить, куда можно растратить такие суммы. Вот, к примеру, — он устроился поудобнее и приготовился рассказывать мне о своём опыте, — однажды я остался дежурить на ночь. Поступает пациент с фибрилляцией предсердий. Я созваниваюсь с дежурным кардиологом, и тот говорит, что нужно срочно проводить дефибрилляцию. Спрашивает меня, есть ли у нас в клинике дефибриллятор. Я вспоминаю, что такой аппарат точно висел в реанимации. Сразу же отчитываюсь, что смогу провести эту манипуляцию, несусь туда и… Что вы думаете?
— Он не работал? — предположил я.
— Хуже, — ответил Сергеев. — Это был муляж. В коробке было пусто. Лишь создавали иллюзию оснащённости клиники для проверяющих. А на деле даже столь нужного оборудования на месте не оказалось.
— Пришлось восстанавливать ритм лекарственными средствами? — спросил я.
— Да, но вы сами понимаете, как обстоят дела с фибрилляцией. Риск смерти у пациента с такой аритмией порой бывает слишком высок. Амиодарон вводить было уже слишком поздно, поэтому пришлось обойтись дигоксином. Еле-еле восстановил пациента, но потом всё равно пришлось перевозить его в другой город.
Понимаю, о чём он говорит. Такие ситуации действительно бывают. Амиодарон — один из важнейших антиаритмических препаратов. Но его можно использовать только в первые часы после срыва сердечного ритма. Позже он может только усугубить ситуацию. А дигоксин препарат хороший, но на нём одном далеко не уедешь. Ритм замедлится, но восстановится ли при этом правильная сократимо