— Спрашиваю ещё раз, что вы пили? — повторил я.
— Водку мы пили. Со вчерашнего дня, — признался один из пациентов.
— А потом? — спросил я.
— А потом водка почему-то кончилась, — он звучно икнул. — И тогда Петрович сбегал в магазин.
Сбегал в магазин? Это плохо. Если где-то продаётся отравляющее вещество, придётся срочно сообщить об этом в соответствующие инстанции. Не хватало ещё, чтобы отравились и другие любители выпить.
— И что принёс Петрович? — спросил я.
— Да ничё я не принёс! — простонал второй пациент. — У меня денег не хватило. Мне друг из соседнего гаража предложил «коктейль». Синюю такую фиговину. Сказал, что можно выпить по сто граммов — и всё будет как надо. Понимаете, доктор?
— Твою ж… — услышал я шёпот Сергеева. — Вы что, антифриз выпили⁈
Наконец-то. Именно этого признания я и пытался добиться.
— А чего такого? Тот же спирт. Мы ж не дураки какие-то! — заявил алкаш. — На водке написано, что в ней содержится этиловый спирт. В антифризе тоже что-то… Вроде этиловая ерундень какая-то. Короче, то же самое!
А вот и нет. Совсем не то же самое. В антифризе содержится этиленгликоль. Двухатомный спирт. По строению он похож на этиловый, но для организма он куда опаснее. При отравлении этим веществом в большинстве случаев наступает летальный исход.
Сначала после употребления эффект такой же, как и от этилового спирта. То же привычное опьянение. Видимо, эти двое выпили, обрадовались, что смогли получить то, чего так желали, и направились развлекаться. Вот только долго их развлечения не продлились, поскольку вслед за первой стадией отравления наступила вторая. Мнимое благополучие. Повезло, что они не уснули, а именно так обычно и происходит, когда люди по ошибке или специально употребляют этиленгликоль.
И к нам они уже попали на третьей стадии. Наступил период интоксикации. Тошнота, рвота, головная боль, изменение цвета кожи и повреждение почек.
ОЧЕНЬ сильное повреждение почек. Главные органы выделительной системы можно необратимо уничтожить этим веществом, и тогда уже никакой медик помочь не сможет.
Но жизнь с этими двумя поступила иронично. Они смешали обычную водку с антифризом. Ирония заключается в том, что этиловый спирт служит противоядием при отравлении этиленгликолем. Он замедлил действие последнего и таким образом спас двум болванам жизнь.
Честно говоря, это, наверное, первый случай на моей практике, когда водка спасла жизнь человека. Не думал, что когда-нибудь столкнусь с такой ситуацией! Пожалуй, существует всего два случая, когда этиловый спирт может помочь человеку. При отравлении метиловым спиртом и при отравлении этиленгликолем.
Правда, в обеих ситуациях отравление происходит из-за желания выпить этиловый, так что, как ни крути, главным убийцей всё же является именно он.
— Нужно срочно госпитализировать их в нефрологию. А лучше — в реанимацию, — сказал я Сергееву. — Промыть желудок, вызвать рвоту, дать слабительное и… — пожал плечами. — И ввести этиловый спирт вместе с глюкозой.
— Ура! — хором воскликнули синие господа.
— Чего «ура»? — крикнул я в ответ. — Вы чуть на тот свет не отправились. Три дня вам спирт поколят, и на этом «удовольствие» закончится. В крайнем случае сделаем гемодиализ. Велика вероятность, что почкам сейчас приходится очень тяжко. Придётся перепроверить их состояние по анализам мочи. В туалет-то давно ходили, господа?
— Да только что, — ответил Петрович. — Когда в больницу шли.
Что ж, это хорошо. Если бы наступил этап анурии — полного отсутствия мочеиспускания — нужно было бы срочно тащить их на диализ. Этот симптом означал бы, что почкам уже настал конец.
Пьяниц госпитализировали, а мы с Сергеевым вернулись в ординаторскую.
— М-да, вот подумайте только, доктор Кацураги! — воскликнул Сергеев. — Люди ведь вообще не ценят свою жизнь. Травят себя всякой дрянью, спиваются и даже не думают о том, как им изначально повезло. Вы ведь знаете, какова вероятность нашего рождения?
— Если учесть все факторы, примерно один к четырём сотням триллионов, — ответил я.
— О! Так вы знаете? — удивился Алексей Георгиевич. — Вот именно, доктор Кацураги. Это же просто немыслимая цифра. Вероятность, что я сейчас спрыгну с третьего этажа, прокручусь на голове, а затем встану на ноги и пойду дальше работать — и то выше, чем рождение одного конкретного человека. А они свою жизнь гробят, причём целенаправленно… Эх! Грустно всё это.
Смысл этой теории заключается в том, что при оплодотворении может сложиться огромное количество разных организмов. Вариантов — крайне много. Но сталкивается именно одна конкретная яйцеклетка и один конкретный сперматозоид. И на этом чудеса случайности не заканчиваются. Затем между ними происходит сложный процесс обмена генетической информацией.
Даже если представить, что какая-то женщина может рожать детей от одного мужчины сотни или тысячи лет, скорее всего у них никогда не появится двух одинаковых детей, если не учитывать рождение близнецов.
Каждый человек уникален. И это ещё одна лишняя причина беречь свою жизнь. Других таких, как мы, просто не существует и существовать не будет.
Пока я размышлял на эту тему, Сергеев разговаривал с кем-то по телефону.
Положив трубку, он произнёс:
— Я учёл ваше требование, доктор Кацураги, — заявил он. — Вы готовы?
— Это вы о чём, Алексей Георгиевич? — не понял я.
— Как это? О стернальной пункции, — ответил Сергеев. — Мне позвонил заведующий гематологическим отделением. Сказал, что у вас есть три часа. В это окно вам могут сделать пункцию уже сегодня. Только… Вы ведь знаете, какие условия нужно соблюсти перед операцией? Это ведь операция, а не какая-то пятиминутная манипуляция.
— Конечно, Алексей Георгиевич, — кивнул я. — Сегодня я не завтракал, ничего, кроме воды, не пил. Мочевой пузырь и кишечник пусты.
— Лекарства?
— Ничего не принимал. Только пил воду. Я с самого утра надеялся, что именно сегодня мне проведут эту процедуру. Я готов. Полностью, — ответил я.
— Отлично, тогда мы с вами временно прощаемся. Идите в гематологическое отделение. Вас там встретят. Я сейчас ещё раз позвоню и предупрежу их, — объяснил Сергеев. — Только ради всего святого, доктор Кацураги, если уж хотите приступить к работе после операции, пообещайте, что сделаете это завтра. Не надо обслуживать пациентов с раной на груди. Она у вас и завтра не затянется, но всё-таки…
— Обещаю, — кивнул я. — Спасибо за помощь, Алексей Георгиевич.
Я по привычке поклонился, чем сильно удивил Сергеева. Но с привычками уже ничего не поделать. Изначально, когда я работал в больнице Камагасаки, доктор Номура постоянно отчитывал меня за то, что я невежливо к нему обращаюсь. Лишь через несколько дней до меня дошло, что я время от времени забываю совершать традиционный поклон, когда того требует ситуация.
А теперь всё наоборот. Уже не могу сдержать поклоны, так как они стали железобетонной привычкой.
Я скинул халат и направился в гематологическое отделение. Там меня встретил мужчина лет сорока. Высокий, стройный. Он всё время поправлял свои очки, будто даже с их помощью не мог меня разглядеть.
— Я так понимаю, вы и есть доктор Кацураги, о котором предупреждал Алексей Георгиевич? — спросил он.
— Всё верно, — ответил я и на этот раз протянул собеседнику руку.
Мужчина пожал её и произнёс:
— Виктор Николаевич Потапов. Заведующий гематологическим отделением. И так уж вышло, что я единственный в нашей клинике, кто умеет проводить пункцию. Так что сегодня над вами буду трудиться я. Вы захватили с собой свежий общий анализ крови?
— Да, конечно, — ответил я и протянул Потапову распечатку. — Взгляните — и сразу поймёте, зачем мне так срочно понадобилась пункция.
— П-ф-ф… — вскинув брови, выдохнул он. — Да, доктор Кацураги, не самая приятная картина. Простите, я ведь могу говорить с вами прямо? Понимаю, что вы — мой пациент, но всё же с врачом хочется беседовать без лишних утаек.
— Не беспокойтесь, если я узнаю от вас плачевный диагноз, мой рассудок не пошатнётся, — прямо сказал я.
— Такое впечатление, что у вас намечается лейкоз, доктор Кацураги, — заявил он. — Я уже много раз видел такую картину. Но ещё есть вероятность, что костный мозг не успел претерпеть критические изменения. Теперь мне даже немного стыдно. Я спорил с Алексеем Георгиевичем, потому что думал, что вы из собственной прихоти желаете сделать стернальную пункцию. Уж простите, доктор Кацураги. Стоило отнестись к ситуации внимательнее.
— Всё в порядке, я же прекрасно понимаю, что в больнице перегружены почти все, — сказал я. — Если вы свободны, я готов приступить к процедуре прямо сейчас. К операции я уже подготовился.
— Тогда не будем медлить. В вашем случае каждая минута может быть на счету.
Медсестра провела меня в палату. Там я снял верхнюю одежду, мне вкололи транквилизатор, после чего я улёгся на кушетку и почувствовал, как моё сознание уже начало путаться.
Но это ещё даже не наркоз. И это чрезвычайно важно отметить, поскольку я хочу запустить особый режим работы «анализа». Даже в состоянии сна мне стоит контролировать своё состояние. Следить за работой гематолога.
И дело не в том, что я ему не доверяю. Нет. Просто мне кажется, что так я смогу возобновить деятельность своего «самоанализа». Может, во время операции он сможет снова включиться?
Когда я закончил настройку магического центра и открыл глаза, то обнаружил себя в операционной. Однако оказалось, что ситуация обещает быть гораздо проще. В общий наркоз меня погружать не будут. Но в каком-то смысле правильны оба варианта. В Японии эту процедуру часто проводили под общей анестезией, а в России решили под местной.
Потапов вошёл в операционную и принялся подготавливать мою грудь. Сначала обработал место прокола антисептиком, после чего ввёл местный анестетик и дождался, когда я полностью потеряю чувствительность.
— Это будет не очень приятно, доктор Кацураги, но думаю, вы потерпите, — прои